Другая жизнь

Елисавета Смирнова

Другая жизнь

Глава 1. Катя Пушкарёва

Снова те же грабли. Почему я поддалась? Почему жизнь меня ничему не научила? Что я делаю не так? Почему я такая? Почему надо мной можно так издеваться? Кто ответит мне на эти вопросы? Я задавалась ими всю ночь, после того как все слёзы вытекли и не осталось слов, которыми я изливалась перед своим лучшим другом. Что же мне нужно сделать, чтобы заглушить боль? Чем забить пустоту в душе, залечить новые раны, которые вскоре станут теми же шрамами, как и в прошлый раз?

Я не знаю ни одной молитвы. Мне так тоскливо и плохо, и кроме Коли меня никто не сможет понять. Во всяком случае я так думала, пока не уснула. Мне снился яркий, почти казавшийся явью сон. В нём приходила женщина в ярком сиянии, таком тёплом и светлом, что, казалось, оно наполнило каким-то желанным заботливым утешением измученную опустошенную мою душу. Она нежно обняла меня, потом это быстро закончилось.

Проснулась в приятных ощущениях, хотя я совершенно была сбита с толку: что за странности мне снятся? Я решила это узнать у мамы, вряд ли кто-то другой поможет мне в этом. Я рассказала сон за завтраком, и, на удивление, мама по описанию таинственной светящейся женщины поняла, что ко мне пришла сама святая Ксения Петербургская. Вот так раз…

Я никогда не задумывалась о своём мировоззрении. Для меня перво-наперво целью всей жизни являлся двигательный процесс в познании всего и карьерный рост для умственного самосовершенствования. Я никогда не гонялась за модой, да и с моими данными об этом даже смешно говорить, потому я не видела перспектив в совершенствовании себя как во внешности, так и как личности, достойной счастья, любви… о чем там ветряные красотки мечтают? Об этом… отдыхе на Мальдивах? Ерунда какая-то. Для меня важно то, что я могу приносить пользу благодаря своим знаниям. Больше меня ничего не волновало.

Мама да. У меня по-тихому, без фанатизма, верующая. По-тихому, потому что я никогда не видела её стоящую у икон. Они есть только в их спальне с папой. Папа, кстати, тоже в Бога верит, но ровно к этому всему относится. Именно от него я получила понимание настоящей жизни и её цель. Хотя, как вы заметили, наверное, я никогда не ходила в джинсах, штанах… У папы принцип такой, что женщина должна носить юбки, вот я и ношу то, что покупает мне мама. Для родителей я неповторимая красавица, для остальных я отпугиватель, аля пугало для ворон. И мне было в общем-то всё равно на это, но постоянные подколки, издевательства и откровенное отвращение на лицах людей при виде меня, конечно, обескураживают, но я просто старалась не обращать внимание. Я очень боялась расстроить родителей. Скажи я им, что меня гнобят из-за внешности, они этого просто не поймут. Я с этим свыклась. После обмана Дениса я хотела пойти на всё, лишь бы со мной так больше не поступали, но я не знала, что делать, как изменить что-то в себе, я просто выплакала всю боль в подушку и пошла проживать свою жизнь дальше, видя перед собой только одну цель.

Теперь же, после инструкции, прочитанной мной и сном, я вдруг поняла, что дальше так жить нельзя, иначе я либо сойду с ума, либо останусь одинокой старухой у разбитого корыта, которая абсолютно не понимает, чего она хотела бы на самом деле. Менять надо прежде всего своё состояние. И сон оказался моим спасением.

От мамы я узнала о Православной вере, житие святой и почему она вообще в это всё верит. Про невероятные чудеса, которые ей довелось видеть в своей жизни и которые укрепляли её веру. Она так радовалась моему сну и так ласково называла святую (наша Ксениюшка), что даже расплакалась, и я вместе с ней заодно. Рассказала и про Матронушку, которая всегда рядом писалась иконописцами в церквях.

Впервые захотелось побывать в храме. С мамой мы договорились, что я схожу на службу в выходной день. Сказать честно, ждала я с неким нетерпением и паникой одновременно. Отчего-то трясло. Но, возможно, это был нервяк из-за Андрея Павловича, моего начальника, который стал вторым человеком, жестоко сыгравшим на моих чувствах. Ну, представьте каково видеть его ежедневно, каждую минуту. Причем он не знает о том, что я прочла инструкцию Малиновского, и он продолжает по ней идти. Сколько мне должно выдержать это испытание, иглой пронзающей сердце? Но я с каждым днём легче переносила эти страдания, все-таки поддержка откуда-то Свыше, похоже, действительно во мне обитала. Неужели и со мной чудо произошло? Господи, неужели Ты есть? Помоги, придай сил, вытерпеть, выдержать! Не умею просить, не знаю, как, но, если Ты, и вправду, слышишь, спаси меня, приведи к Себе! Пусть хоть через молитвы той святой Ксении, которая, как мама сказала, покровительствует теперь надо мной.

Я не стала мстить Андрею. Я просто его игнорировала, причем так, что на его лице моментально проходила вся палитра эмоций от недоумения до какого-то страха, от ненормальной ревности до обезбашенной ярости. Однажды он влетел в мою коморку с такой разъяренной мордой быка, что я чуть не упала со стула. Так, ничего красного вроде тут нигде нет, я машинально оглядела кабинет и даже оглянулась назад, потом окинула недоумевающим взором пылающего дымом из ноздрей… своего начальника.

– Катя, что происходит?! – его голос прогремел аки взорвавшаяся бомба у меня под ухом, рванула так, что я опять еле усидела на стуле. Ноги подкосились, возникло детское желание спрятаться под стол. – Меня бесит уже такая ситуация! Почему ты игнорируешь меня, мои подарки, знаки внимания и приглашения?

Я молчала. Сидела, хлопая глазами, и молчала. А что говорить этому человеку? Что я знаю обман, что не хочу его видеть? Да, пожалуй. Я бы очень хотела высказаться. Но почему-то слова застряли в горле, не давая издать ни звука. Я закусила нижнюю губу и опустила взгляд, пытаясь сдерживать эмоции. Вместо слов вырывался ком из потока слёз, который, казалось исчерпался ещё тогда, когда я, раненная в самое сердце, валялась на полу возле той злосчастной оскорбляющей бумажки. Замотала головой и заглотила обиду, я не собиралась выяснять отношения с ним сейчас.

– Просто я поняла, что хотела бы чего-то другого, – выдавила из себя странную фразу. Это я прекрасно осознавала смысл своего высказывания, но он явно был далеким от представления Жданова.

– И что это? – прозвучал предсказуемый вопрос.

– Закончить всё это и изменить многое в своей жизни. Я больше не хочу быть чьей-то любовницей.

– Кать, я не собираюсь жениться на Кире, – выпалил он уже зазубренную фразу.

– Вы увлеклись, Андрей Павлович. Пора вернуться в реальность.

Я хотела поставить на этом точку, однако, разумеется, упрямство и страх за компанию, что сейчас фактически находится в моих руках, не давали шанса на здравомыслие. Жданов подлетел ко стулу напротив, плюхнулся в него и, пронзая меня взглядом, уламывал меня не бросать его, потому что он якобы Киру не любит. Да, наверное, действительно не любит. Потому что вряд ли по-настоящему умеющий любить и по-настоящему любящий человек пойдет на подлость по отношению к своей возлюбленной и к какой-либо другой женщине ради своих прихотей. Разве это любовь? Разве любовь может присутствовать у человека с корыстными помыслами? Вряд ли.

– Вы тратите свое и мое время. Почему вы заставляете меня совершать греховный проступок? Я много нагрешила, я хочу остановиться.

Эти слова отрезвили Андрея. Он посмотрел на меня такими удивлёнными глазами, будто я сказала о каком-то безумстве. Но я начала говорить, как начинающая верующая. Мне захотелось уже начать исполнять Божии заповеди, и в первую очередь это касалось отношений вне брака, да еще и с почти женатым мужчиной. Ох, какой тяжкий грех-то все-таки! А я и не думала даже об этом, когда меня соблазняли и в тот раз, и в этот… Почему мне это в голову не приходило? А ещё умная. Стыда не было. Только надежда, что меня увидели женщиной. Какой же я теперь чувствую себя слабой!

– Ты… ты это серьёзно? – севшим голосом спросил он, потом вздохнул и протёр лицо руками, сняв очки и. – Ты что, начиталась глупостей… в этом… как его… Писании том, как он там называется? – он с досадой фыркнул, нацепив очки на нос обратно.

– Это не глупости, – ответила я ровно, не выдавая волнения и некоего смятения от его реакции. – Это Священное Писание. Рано или поздно осознаёшь, что всё непросто так происходит в жизни. Я это поняла недавно. Жаль, что так поздно, но уж лучше так, чем никогда. Я больше не вижу смысла оставаться неразумной атеисткой. Я вижу дела Божии. Он есть.

– Поздравляю тебя с этим открытием, – неприятно процедил он и фыркнул. От своих слов, правда, он потом ужаснулся, я видела, как у него расширились глаза, и он, пытаясь спрятать от меня свои переживания на лице, молниеносно вылетел из моей коморки. Что это было, ума не приложу.

Я решила уволиться, причём не дожидаясь Совета директоров. Более того, наверное, я поступлю эгоистично или трусливо, или даже опрометчиво и подло, но я посчитала правильным сделать оригинальный отчёт, а не поддельный. Я хотела, чтобы все знали правду, не для того, конечно, чтобы Андрею насолить, хотя ему от всех достанется сильно, я переживала из-за этого, но я должна была преподнести эту правду ради самой компании. Павел Олегович действительно очень старался и, так как мы все люди, он мог просчитаться, но это не значит, что мы должны доводить компанию до такого кризиса, чтобы никто не смог её потом вытащить со дна. Кредиты растут. Огромные долги. Компанию срочно надо поднимать, а кто как не он справится с этим? Что я, простой помощник президента, выполняющий приказы, сможет с этим сделать? Ничего. Если бы я управляла всем этим – да, я бы её вытащила за полгода. Но Жданов не слушает меня. Он зациклен на том, чтобы сохранить место из-за соперничества со своим закадычным другом, Воропаевым, и чтобы из меня сделать куклу, к которой он так старался вместе с Малиновским прикрепить верёвочки. Поэтому мне казалось, что моё решение спасёт компанию. Я же не для себя её спасаю. Я могу вообще сделать липовый отчёт и свалить. Пусть и дальше плавают в этом болоте. Так сделать? Нет, я порядочным считала себя человеком.

Я бросила заявление и папку с готовым отчётом на стол, пока шеф отлучился. Подпишет, не подпишет, было всё равно, я ухожу, и он не посмеет меня удерживать. Я предупредила об этом Урядова, тот с ликованием, которое он тщательно замаскировал поддельным сочувствием и поддержкой, принял моё решение, и обещал проследить за действиями Андрея. Надо номер, что ли, сменить? Звонить же будет. Искать. Рвать и метать. Пусть делает, что хочет. Пусть хоть новую наивную себе пассию, как я, ищет. Господи, мне уже её жаль, не допусти этого, прошу! Вразуми безумца!

В субботу я шла на Исповедь. Я ревела навзрыд, боль и страх так сковали душу, что я упала перед священником на колени. Он поднял меня, утешил и выслушал всё. Все мои грехи, обиды, страхи… в общем, всё, что накопилось за всю жизнь. После отпущения грехов священником ещё несколько минут, наверное, около получаса, из меня вытекали слёзы покаяния. Я становилась опустошённой, но освобождённой от боли и страха. К Причастию сначала не допустили. Батюшка узнал, успела ли я хоть что-то прочитать и соблюдала ли я пост. Каноны прочитать успела. Батюшка, посмотрев на меня, и оценив моё состояние, почему-то сжалился надо мной и допустил. Сказал, чтобы я обязательно прочитала все правила (утреннее, вечернее и Последование ко Причастию) и чтобы пришла ещё раз на Исповедь за благословением и Причастие подготовленной по полной программе. В этот раз пост я соблюдать не могла. Мама так переживала из-за моего увольнения, что закармливала меня. Да и в мыслях, не пойми что, витало. Я не рассчитывала на то, чтобы меня допустили, поэтому морально готовилась к тому, чтобы сделать это через неделю или на неделе. Но отец Николай – так звали священника – сказал, что Господь хотел бы меня поддержать и укрепить. И на утренней Литургии приняла Священные Дары. Я была счастлива. Счастлива даже не то слово. Это действительно блаженство. То самое, в самое сердце пронизанное, которое затмило всю пустоту от пережитого. Это не описать. Это надо почувствовать. Благодать, присутствующую на службе, нужно прочувстовать каждой клеточкой, пропустить через себя. Как я могла в такое не верить! Я стояла и снова плакала. Это были слёзы восторженной радости. Я никогда не ощущала себя настолько нужной, возлюбленной и свободной от чуждых мыслей, и обид. Вот она, настоящая любовь. Простой человек такую любовь не умеет испытывать. Наверное, если только он не святой. А мне, например, до святости, ох, как далеко…

Дома после Литургии у нас был настоящий праздник. Ну, воскресенье, в принципе, по церковному обычаю, было праздничным днём, а мы решили это отметить семейным застольем. Мама пирог испекла, папа торт ещё мой любимый из магазина принёс – когда за продуктами ходил, видимо. Колька, естественно, не смог не прийти на чудный запах, так что он тоже принял участие. Всё-таки он тоже часть моей семьи.

Не успели мы отобедать и десяти минут, как в дверь позвонили. Папа вызвался открывать, но шустрая мама уже выбежала в коридор, а за ней вся наша орава. Сначала я испугалась, что это мог быть Андрей. От него с того момента не было ни слуха, ни духа. Боюсь, что он сильно обижен на меня. Хотя, если быть честной, я сунула в ту папку причину своего поведения и записку, что я на него не злюсь, но работать с такими людьми, как он и его друг я больше не могла. Надеюсь, что он меня просто услышал, потому и не лез. А сейчас я боялась, что он решил попробовать уговорить меня вернуться и что-нибудь наобещать при этом. Это в его стиле. И вот, когда дверь открыли, и я с бледным лицом разглядела нашего гостя, к моему облегчению, с которым я беззвучно выдохнула, на пороге оказалась Юлиана Виноградова.

Глава 2. Катя Пушкарёва

***

Юлиана, душа-красавица, как всегда в духе радости ворвалась ураганом в наш скромный уют. Родителям она очень понравилась, мама её стала угощать, а папа… не мог удержаться от смешных рассказов обо мне и своего окружения.

Естественно, моя новая знакомая не могла зайти просто так, предложила мне работу в её агентстве, но я очень хотела передохнуть после долгой работы в Zималето. Виноградова дала мне ещё месяц на восстановление сил и с иронией пригрозила, что она заберёт меня к себе на работу, чего бы ей это ни стоило.

– Катюш, я уеду в командировку по делам. Конечно, мне очень хотелось взять тебя с собой, но раз ты просишь отдыха… – с тяжким вздохом и надеждой она так посмотрела на меня, пока я с задумчивостью уставилась на неё, что мне стало не по себе. Командировка… Нет, пожалуй, я не готова.

– Да, он мне очень нужен, – мне хотелось сменить обстановку на все сто восемьдесят, поэтому я с виноватым видом взглянула на Юлиану, которая стала собираться. Она должна была ехать в аэропорт и приехала за мной, в расчете, что я всё-таки полечу с ней.

– Ну, что ж, жаль, конечно. Ну, заставлять тебя не буду, – уже на пороге сказала Юлиана. – На работу-то ко мне пойдёшь?

– Пойду, – тихо ответила я, ещё точно не зная, правду я говорю или нет. Хочу я вообще работу другую или нет.

– Ладно, Катюш, увидимся, – Юлиана вышла за дверь. – До свидания Елена Александровна! До встречи!

***

Раз мне дан месяц на реабилитацию, надо использовать его впрок. Через три дня начинался пост. Вот, почему я ещё не хотела никаких поездок, особенно по всяким Египтам, и организовывать какие-то конкурсы красоты. Да, мне там вообще самое место для искушений, полную чашу уныния и омерзения от происходящего. Нет, не надо мне этого. Мне нужно попоститься, а значит, на время отказаться от всех соблазнов и страшных искушений.

Поехали в деревню. Сейчас хоть и холодно, но мне так хотелось тишины. Рядом стоял храм, который утром пробуждал прекрасным благовестом. В церковь ходила почти ежедневно. Исповедовалась, Причащалась часто, соборовалась. Даже на все каноны Ефрема Критского удалось сходить, и, главное, выдержать! Ноги потом, правда, болели страшно. Сначала скакала (земные поклоны же), потом пришлось на коленях простоять. С непривычки даже голова кружилась.

Встретить Пасху мы тоже решили здесь. Мама наготовила куличей. Раскрасили и много яиц, подарочные наборы для всех, кому нам удастся вручить – неважно даже, кому конкретно. Ну, батюшке с матушкой, естественно. Я никогда не думала, что где-то бывает так тепло и уютно с чужими людьми, хотя они и вовсе-то и не чужие. Мы все от одного Адама и Евы сотворены. И тут, в Церкви, это родство так ощущаются! Все добры, беспокойны. Когда я стала постоянной прихожанкой ко мне постоянно с такой детской радостью встречали и хватали в объятия, что я сначала обалдела. А потом попривыкла и сама стала ко всем теплее и любвеобильнее относится. Многие мужчины уступали место в очереди на Исповедь и даже присесть настаивали, когда у меня вдруг давление куда-то пошло не туда. Перед Причастием вздумала чуть в обморок аж не упасть. Аккуратно посадили, с заботой воду крещенскую подали. В общем, к мужчинам я вообще отношение поменяла. Не все они такие, как Денис, Жданов и Малиновский. Далеко не такие…

Страстная пятница у меня прошла в таком трауре, о котором я даже не помыслила бы, если б не начала воцерковляться. Про страшные муки на Кресте никогда раньше не слышала ни от кого. Оно и не удивительно, вряд ли сегодня где-то подобное практикуется, а в Библию я и не заглядывала раньше. Но, хотя это и было две тысячи лет назад, именно сегодня я дословно прошла весь путь Господа Иисуса Христа на Голгофу. Всю страстную седмицу я изучала Евангелие. Четыре книги жития Господа я прочла буквально за день. Я же та ещё книжный черв. Слог был, конечно, непривычен ни для слуха, ни для прочтения, но я быстро его освоила. Я стала смотреть разные программы, даже фильмы, чтобы узнать дословно, что это была за «Чаша», которую Ему нужно было выпить и которая Его страшила – крестные страдания. Я понимала, что это жуткая смерть, но не понимала, насколько это было страшно и тяжело. Ведь Он, как мне потом ещё рассказывали, таким способом понёс грехи всего мира от самого начала, от первого грехопадения. В этом и состоял изначальный замысел Его рождения. Точнее Рождества, о котором я раньше не задумывалась и не отмечала никогда. Мама только в этот день тихо уходила на ночную службу, а мы с папой как-то даже этого не замечали. Обязательно теперь буду ходить и ценить этот день тоже.