Спасённая душа

– Он внучку спасёт, лекарство ей купит, – убеждённо повторил Ванюша.

– Ну уж не знаю, не знаю, – стояла на своём соседка. – Как бы не пропил он эту сотню у первой же самогонщицы. Ишь, какой сытый да гладкий! Не больно похож на погорельца-то.

– Да что ты говоришь, тёть Дунь? – упрекнул её мальчик. – Есть у него внучка. И он купит лекарство, спасёт её…

К нему подбежала маленькая белокурая девочка и, ткнувшись личиком ему в колени, повторила: «Спасёт». Ванюшка поднял её, прижал к груди. И показалось ему в этот момент, что это и есть та, уже спасённая, внучка ушедшего старика.

«ДВУНОГИЙ»

Виктор гнал машину к себе на хутор. Надо было выписать наряд рабочим и заняться своими делами.

– Помогите! – донеслось до него.

Он глянул в боковое стекло. У дороги, на посеребренной инеем зелени, стоял на коленях мужик, раскинув руки и согнув их в локтях, словно демонстрировал свои мышцы. «Пьяный, – пронеслась мысль у Виктора. – Всех вас тут подбирать – домой не доедешь!» И он пронёсся мимо.

Приехав на хутор, вышел из машины. Утро было морозное и ветреное. На чёрную землю слетала, словно белое пшено, снежная крупа. Дав задание людям, Виктор взялся за ремонт бичерушки, после этого занялся веялкой. Но что-то мешало ему усердно работать. «А ведь замёрзнет человек, – беспокойно думал он. – Попросил о помощи, а ты пролетел мимо, словно не человек, а дерево стояло на обочине…»

Но тут же пытался опровергнуть самого себя: «Ну и что, много пьяных на дороге, всех подбирать не твоё дело». – «Ишь ты, как рассудил! – ядовито подначивал его внутренний голос. – А не будет ли преследовать тебя этот крик о помощи, если что с ним случится?» – «Да хоть бы и случилось, что, тебя это касается?» – защищал он сам себя. Но он уже понимал, что не может он вот так работать, всё и так уже валится из рук. Наконец, решившись, Виктор вскочил в машину и поехал к тому месту. Но там бедолаги не оказалось. «Забрали, – промелькнула успокоительная мысль, – не один я, видать, такой сердобольный. Есть ещё добрые люди на земле…»

– Помогите! – вдруг раздался крик.

Он обернулся и увидел человека, лежащего в кустах на спине с согнутыми руками и ногами. Виктор подошёл к нему.

– Ты кто?

– Майор…

– Да ты, видать, скромный человек. Мог бы представиться маршалом или генералиссимусом. А назвался всего лишь майором…

– Мы… мы…

– Ну что? Хочешь сказать, что ты муж Марии Ивановны? Знал я такого человека, который так гордился своей женой, что всем представлялся: «Я – муж Марии Ивановны».

– За… за… мёрз, – лежавший заморгал глазами и заплакал.

– Ладно, подымайся, пошли в машину!

Он хотел поднять его, но почувствовал, что тот окоченел: ни ноги, ни руки не разгибались. Поняв, что не дотащит «майора», Виктор пошёл к машине.

– Помоги мне! – слабым голосом вновь простонал «майор».

«Ишь ты, жить хочет!» – подумал Виктор. А сам завёл машину и подъехал к нему. Еле подтащил незнакомца к порожку машины. Завалил его грудью на сиденье и заорал:

– Лезь!

Тот попытался, но у него ничего не получалось! Виктор зa шиворот затащил его в машину. Потом долго усаживал на заднее сиденье. Он падал из стороны в сторону, как кукла. Виктор свалил его на бок, завёл машину и включил вентилятор с тёплым воздухом. В салоне сразу стало тепло.

Заметив стоявшие к поле балаганы, он подъехал к рабочим, которые выращивали овощи и теперь добирали капусту.

– Ребята, тут ваш коллега замёрз. Надо его отогреть.

– Не нужен он нам, – буркнул хозяин балагана. – Вези его куда хочешь. Он перемёрз, ещё окочурится, не дай Бог. Наедет милиция, а у меня тут у людей паспортов нет. Заберут их в клоповник – пропадёт урожай…

– Куда ж я его? Мне он тоже не нужен.

– Ну, вези его к шоссе, поймаешь попутную – и дело с концом. Увезут в город, там где-нибудь пристроят…

– Он оклемается, будет работать у тебя.

– Работник из него, язви в душу! Вези, вези его куда хошь. Он работал у Силыча, вот и вези его к нему на поле.

– Поле уже убрали. Там никого нет.

– Дочь его на дороге торгует. Спроси у неё. Но лучше отвези его сам в город.

– Мне в город нельзя: техосмотр не прошёл.

– Ну до дороги довези…

Заметив тележку, на которой работала молодая женщина, Виктор подъехал к ней.

– Это ваш рабочий? – кивнув на уже начавшего шевелиться мужика, спросил Виктор.

– Наш, у нас работал…

– Так возьми его.

– Да вы что?! Куда я его дену?

– Но он у вас работал.

– Работал, ну и что? Как расчёт получил, напился, как свинья. Бросьте его у дороги. Авось, кто-нибудь подымет.

– Подымет? – с иронией протянул Виктор. – Да кому он нужен…

– Ну и мне он не нужен. Увози его отсель…

– А ты вызови «скорую помощь». Может, его в больницу заберут…

– Не заберут. У них нормальных класть некуда. Зачем им такая пьянь нужна?..

– Ну а я что, армия спасения, что ли?

Виктор вытащил мужчину из машины, поставил на ноги. Затем, отпустив его, шагнул к обочине дороги. Сзади что-то тяжело шмякнулось. Он обернулся: «майор», свалившись навзничь, лежал, упёршись затылком в толстое метровое бревно. Виктор кинулся к нему, стал приподымать тяжело стонущего мужика.

«Ещё погибнет, а мне отвечать придётся!» – раздражённо подумал он.

Поднялся ветер. Пошёл липкий снег, стало холодно. Виктор затащил пьяного в будку-вагончик, посадил в угол.

– Да брось ты его, Виктор, иди рюмочку тяпни!

– Надо что-то придумать, – со вздохом произнёс Виктор. – Пропадёт ведь человек…

– А что придумаешь? Да и разве человек это? Так, одно лишь подобие… Иди выпей…

– И то правда! – Виктор вдруг почувствовал, что нет у него ни жалости к этому вконец потерявшему себя человеку, ни сострадания.

Стемнело, когда они вышли из будки.

Виктор поехал домой. Там было тепло и уютно. Он наелся сала с картошкой, сел у телевизора, но скоро задремал. Очнулся он оттого, что его словно кто за руку дёрнул. Виктор встал, оделся.

– Ты куда на ночь глядя? – спросила жена.

– Скоро вернусь.

Он вышел на улицу, где сильно похолодало. Снежная крупка забелила землю, словно чёрный чай сметаной. «Как он там? Замёрзнет ведь… Зачерствел я совсем душой, человека не жалко», – покаянно подумал он, отправляясь пешком к вагончику.

Не без тревоги открыл он дверь. Темнота.

– Ты живой? – крикнул он с тревогой, с какой-то щемящей тоской в груди ожидая ответа.

– Помогите мне! – донёсся голос, и что-то дрогнуло у него в груди.

– Сейчас я, сейчас! – с радостью бросился он к нему.

Тот по-прежнему лежал на спине. Виктор поднял его, прислонил к стене.

– Курить будешь?

– Бу… бу… – сипло пробормотал мужчина.

– Понятно.

Он подпёр его плечом, достал сигарету, прикурил её трясущимися руками, затянулся и вставил ему в губы. Он был рад, что человек жив, но ещё сильней рад за себя: значит, не такой уж он и бесчувственный.

– Кури, теплей будет, – поднял он упавшую у того изо рта сигарету и сунул ему снова в губы, – я не дам тебе замёрзнуть. Ты будешь у меня жить! – Обрадовался он внезапно пришедшей мысли. – Ты, наверное, есть хочешь?

Он стал шарить по столу, бормоча: «Где-то тут должно быть». Он нащупал рукой холодный кусок хлеба. Вытащил у незнакомца сигарету и поднёс к его губам хлеб. Тот жадно стал есть.

– Ложись здесь, я сейчас машину вызову!

Мужик поймал его руку своей холодной рукой:

– Помоги мне!

Виктор отдёрнул руку:

– Я за машиной!

В магазине он долго не мог дозвониться. Наконец, ответила «скорая».

– Человек умирает, – соврал он.

– Где?

Сказал адрес.

– Кто звонит?

Назвал фамилию.

– Ждите, подъедем!

– На, закури! – вернувшись, снова предложил Виктор страдальцу сигарету. «Эх, чаю забыл с собой взять! Как бы он его сейчас согрел», – с сожалением подумал он.

– Ничего, жить будем, – подбадривающее повторил он, с удовлетворением наблюдая, как в темноте то разгорался, то потухал огонёк сигареты.

Ярко засветили фары машины. К вагончику подъехала «скорая помощь». Из машины вышел медик.

– Где он?

– Здесь, – стоя в дверях, сказал Виктор.

– Развернись, освети! – приказал медик водителю.

Тот развернул машину и осветил вагончик. Зайдя в него, медбрат поставил свой саквояж на стол, а сам шагнул к приходящему в себя забулдыге.

– Помоги мне, помоги! – радостно прохрипел тот, стоя на коленях и хватая его руками за полы халата.

Виктор даже заревновал, что он так легко забыл о его присутствии.

– Не трогай меня! – вдруг заорал медик. – Пьяный он, мы таких не берём, – обернулся он к Виктору и добавил, словно оправдываясь: – Как только полевые работы закончились, от этих упившихся в усмерть спасу нет. Только и делаем, что их подбираем. Зачем ты нас вызвал? Нас ждут нормальные люди, а этот…

– Он тоже человек, – насупившись, возразил Виктор.

– Да что у него от человека осталось? Разве только, что двуногий… Почему он не встаёт? – Нагнувшись, медик пощупал затылок алкаша. – Гематомы нет. Ну куда я его повезу?

Виктор чувствовал, что этот медбрат из «скорой помощи» так насмотрелся на страдания больных, что этот для него, действительно, не более чем какое-то двуногое существо, к которому у него нет ни капельки сочувствия, но тем не приходится ломать голову, как с ним поступить дальше. Его смущало только присутствие решительно настроенного Виктора. От таких всегда можно ждать всяких неприятностей. Поэтому, ещё поколебавшись немного, медик, наконец, сдался:

– Грузи, отвезём его в травмпункт!

– Подымайся, пошли! – торопливо проговорил Виктор, глядя в спину уходящего медика.

Он понимал, что тот в любой момент может изменить своё решение и уехать.

– Не могу, – простонал «майор».

Виктор схватил его за шиворот и потащил через весь вагончик к машине. Из открытого окна «скорой» выглянул шофёр:

– Тебе, паря, что, делать нечего? Возишься с этим пропойцей.

Виктор промолчал. Потому что и сам не знал, зачем это делает. Но при этом чувствовал себя так, будто выполнял свой долг перед этим «двуногим». Он ещё с наслаждением врежет сала с картошкой дома. Ляжет на диван, упрётся ступнями в тёплые батареи. Возьмёт в руки книжку и уснёт, не дочитав даже страницы. А главное, навсегда забудет об этой дурацкой истории… Но вскоре ему вновь пришлось вспомнить о ней.

Через неделю он ехал на работу. Кто-то, стоящий у дороги, поднял руку. Виктор остановил машину и чуть не рассмеялся – это был тот самый «двуногий», которого он спасал той тёмной ночью.

– Ты куда идёшь?

– Да в балаганы… На работу наниматься.

– Ну ты что, майор, или маршал, как там тебя… Хочешь еще раз испытать судьбу? В тот раз чуть не отдал концы, теперь решил повторить? Но учти: больше спасать не буду…

Тот, наконец, узнал Виктора:

– Так это ты был в ту ночь? Ну, когда я у дороги…

– Как видишь, я. Как говорится, мир тесен…

– Спасибо тебе, кабы не ты, замёрз бы я…

– Не стоит благодарности, товарищ «майор». Звание-то сам себе присвоил?

– Нет, фамилия у меня такая.

– Повезло тебе с фамилией. Могут ведь и вправду подумать. Ну да ладно, коли опять связала нас судьба, так и быть, отвезу тебя к бригадиру, если, конечно, он тебя примет. Только зря, по-моему, ты опять подался сюда. Дул бы в город, там работу легче найти. А здесь ведь в другой раз может и не встретиться никто в полях…

– Ладно, не в первый раз замужем. Ну так что, подвезёшь?

– Садись. Что ж теперь поделаешь? Сам виноват…

С тех пор всякий раз, когда Виктор выезжал из деревин, на дороге его уже поджидал «крестник», как он теперь стал его называть. Как обычно, от него уже с утра попахивало самогоном. Молча кивнув на его приветствие, Виктор с сожалением думал о том, что этот «майор», в сущности, человек неплохой, если бы не это его печальное пристрастие, которое, конечно, в конце концов его погубит.

Однажды он допоздна засиделся у бригадира, где его, как хозяина, хорошо угостили вином и какой-то корейской снедью, которой, как ему сообщили, «любимый вождь» этой республики угощает в своей резиденции отличившихся людей государства. Еда в самом деле была очень вкусной, и Виктор вышел от бригадира в приподнятом настроении. По земле серебристой волной стелился лунный свет, отчего как-то особенно хорошо и благостно было на душе. Мороз ядрёнил воздух, насыщал его свежестью, заставляя дышать полной грудью. Проходя мимо балагана, где жили рабочие, он услышал знакомый голос:

– Да это мой личный шофёр, если хотите знать… Вот я сейчас за бутылкой в село, а он там уже ждёт на дороге. А не будет ждать, я его уволю!

– Га, га!.. – понеслось в балагане. – А правду говорят, что ты замерзал, как собака, на дороге, а он тебя спас?

– Брехня! Когда это я замерзал? Я мужик закалённый! Мне любой мороз нипочём. Особливо когда я в подпитии. Ну, перебрал я малость. Отдохнул на свежем воздухе, а потом пошёл в балаган…

– Не пошёл, а притащил тебя хозяин за шиворот, как блудливую кошку!

Балаган вновь взорвался смехом.

– Притащил? Опять брехня! Не притащил, а помог. Это я ему приказал. Да ежели хотите знать, прикажу, он меня хоть до Москвы довезёт! Вы его ведь не знаете, а я знаю: лопух он и лох. Работал трактористом, шофёром, крановщиком, лопатой и ломом на стройке вкалывал. А теперь что?! И теперь лох. Умные люди прихватизировали всё, что государство создавало. А он как гнул спину, так и гнёт. И притом бабки у него немереные. Открыл чемодан и ну хвалиться: «Смотри, Семён, сколько деньжищ! Скоро «Мерседес» куплю. В Москву поедем в ресторане обмывать».

В балагане недоверчиво загудели.

– Ишь чего, в ресторане захотелось? А похлёбку с костра не хошь? Да и денег у него сейчас нет, как говорится, последний огурец без соли доедает…

– Это как нет? Такое хозяйство построил: склады, скотный двор, подвалы и чёрт его знает, чего ещё у него только нет…

– Ну понастроил, а скотину не разводит.

– Вот раньше были у него деньжата! Он на весь Советский Союз гремел. А сейчас подсел, не по Сеньке шапка.

– Да бросьте вы! Есть у него бабки. Машины вон кажный год меняет…

– Да какие там машины? Горе…

Виктор прислушивался к хмельным разговорам в балагане со смешанным чувством раздражения и обиды. Он всегда чувствовал себя как-то неловко, когда приходил на огороды, где наёмные сельхозрабочие копошились трудолюбивыми муравьями от зари до зари, собирая огурцы, помидоры, перец, баклажаны… Чтобы сгладить это ощущение себя как какого-то праздношатающегося субъекта, Виктор садился с ними за стол, ел пропитанную дымом еду, сваренную прямо здесь, в поле, на костре. Иногда ему предлагали выпить. И он не отказывался, пригубив глоток-другой тёплой водки из будто обгрызанного кем-то по краям, потемневшего от времени стакана. И одевался он так, чтобы не выглядеть белой вороной среди них, обряжавшихся, как правило, во что попало. Ему очень хотелось, чтобы его считали здесь, как говорится, своим в доску. И действительно, порой, когда собирался ехать в деревню, к нему, воровато оглядываясь, подбегал кто-нибудь из рабочих, совал тайком в руки деньги:

– Возьми, хозяин, «горючего». Да не говори бригадиру, а то он с работы выгонит…

– Не скажу, не бойся, – улыбался Виктор.

Ему льстило, что его, вроде, и за начальство не принимают, бригадира боятся больше, чем его.

И вот теперь, нечаянно подслушав разговор своих рабочих, он понял, что их неприязнь и насмешки вызывает как раз то, что он до этого относил к числу своих достоинств. «Нет, а «двуногий» каков? Из-за моего доброго отношения вообразил, что может теперь помыкать мной как хочет. Правильно говорят: «Не сеешь добра – не получишь зла!» – расстроено корил себя Виктор, шагая в хутор. – Надо изменить маршрут, чтобы больше не встречать этого прощелыгу…»

После этого Виктор стал ездить по другой дороге и среди многочисленных забот по хозяйству, казалось бы, совсем забыл о «майоре».

Как-то, в конце осени, подъезжая к полю, он увидел стоящую у балагана милицейскую машину.

– Что случилось? Почему здесь милиция? – открывая дверцу, спросил он подбежавшего рабочего.

– Всё, хозяин, нету твоего «крестника». Окочурился он, замёрз… – каким-то виноватым тоном пробасил тот. – Ушёл вечером в деревню за самогонкой. Вернулся только к утру, пьяный в лобузы… Десять метров не дошёл до балагана. Упал, кричал: «Помогите!» Слышали все, да кто пойдёт: спать охота… Когда обнаружили его утром, он уже окоченел…

«Всего лишь десять шагов… и никто не помог! – пронеслась в голове Виктора будто молнией поразившая его мысль. – Кто же из них больше «двуногий»?»

ГЛАЗА ОТЦА

По весенней грязной дороге, где по краям лежал изъеденный туманом и солнцем серый снег, шёл мальчик в длинном, на вырост, пальто и старой шапке. На валенки были надеты калоши.

Вытирая рукавом слёзы, он шептал: «Так и скажу: папка, пошли домой! А то всё время меня обижают, зовут сиротой. Я по тебе скучаю. А недавно мама назвала меня сиротой за то, что я сказал, что у дяди Васи таракан во щах».

Дядя Вася – мужик из соседнего села, часто приходил к ним в гости. Как-то не сложились у мальчика отношения с дядей Васей. Большой и громогласный дядя Вася приносил с собой в дом холод и запах водки. Ещё он так громко ел щи, что казалось: кто-то рядом месит глину на печку или ходит по жирной грязи в больших калошах. Дядя Вася, в свою очередь,

тоже недолюбливал мальчика, потому что тот почти всегда был дома.

Когда дяди Васи не было, мать садилась у окна вязать. В её разбитых работой руках, как крылья совы, мелькали на спицах крылышки пухового платка. Пела заунывные песни о неудавшейся жизни, о несчастной доле и тихо плакала.

Сердце мальчика сжималось от жалости к матери и себе. Ведь он тоже считал себя несчастным, так как жил без отца. У друзей же отцы были, и пацаны гордились родителями, рассказывали о них. А ему нечего было рассказать. Но была у него одна тайна про отца. О ней он никому не рассказывал. Однажды, когда его обозвали сиротой, он прибежал к матери, которую, как всегда, застал за вязанием, уткнулся ей в колени и, всхлипывая, спросил:

– Мама, почему у меня нет отца? Я – сирота?

Мать положила на окно вязание, взяла его обеими руками за голову, поцеловала в лоб и, жалостливо глядя в глаза, сказала:

– Ну какой ты сирота? У тебя есть живой отец, – и прижала его к груди.

– А где… где же он?

– Он живёт рядом, за бугром. В селе Вязовое.

– А какой он из себя? – обрадовался мальчик.

– Да как тебе сказать? Круглолицый он, как солнце, и глаза у него, как небушко, синие, синие. Ты на него похож. Посмотрись в зеркало. Ты – копия отца.

– А почему он не живёт с нами?

– Вернётся… У нас жизнь с ним не пошла. А тебя он любит. Беги, играй.

Мальчик выбежал во двор и поднял голову. На синем небе было яркое солнце. Мальчик попытался глянуть на него. Но сразу же как бы ослеп от белого, белого света. Он зажмурился, но и с закрытыми глазами он чётко видел лицо отца. Ведь не зря же он подолгу смотрелся в зеркало. А солнце лило кругом тепло и ласку.

– Папка, – прошептал он, принимая с благодарностью горячие лучи на свою нежную кожу, – какой ты у меня добрый, – и радостно побежал к ребятам.

С тех пор, когда товарищи говорили о своих отцах, он глядел на солнце и, греясь в его лучах, шептал: «У меня тоже есть папка. И он очень хороший и добрый».

Однажды дядя Вася нанёс очередной визит. Был он в кожаном пальто и хромовых сапогах. Белый шарф небрежно окутывал его шею, а чёрный чуб охранял его голову от весеннего холода. Мужественное красивое лицо его было обрюзгшим, темнели круги под глазами, и пахло от него перегаром.

– Поговорить я пришёл, Наташа.

Мать заметалась. На столе появилась бутылка самогона, солёные огурцы, помидоры. Из русской печи ухватом выдернула котелок с наваристыми пахучими щами.

– Пить не буду. А щей вот налей, с утра во рту ни крошки не было.

– То-то, без жены… голодный.

– А вот об этом и пришёл потолковать, Наташ.

– Ты ешь, ешь, – смутилась мать и налила ему щей и большим куском мяса.

– Нет, я всё-таки выпью ради такой встречи да разговор серьёзный.

Налил стакан, зачерпнул ложкой щи и сунул в рот.

– Ух ты! – задохнулся дядя Вася. – Думал – холодные, с виду не парят. А как кипяток! Ух!

– Сало сверху, вот они и не парят. А ты дуй, губы-то есть, Васенька, – впервые мать назвал гостя так ласково.

А мальчику вдруг стало смешно. Васенька барабаном надувал щёки и, выпятив губы, дул и дул на ложку, и вот-вот должны были последовать громкие знакомые звуки. И мальчик рассмеялся.

Дядя Вася отложил ложку, сердито посмотрел на мальчика и сказал:

– Ты вот хороша, Наташа. А довесок у тебя невоспитанный, безотцовщина. Меня родитель учил при чужих за стол не садиться. Я тележного скрипу боялся. А твой чуть ли не на стол угнездился, да ещё в рот мне заглядывает. Вот что значит сирота.

– Может, ты тоже поешь? – спросила тревожно мать сынишку.

– Я не буду есть щи! – обиженно сказал мальчик.

– Это почему же? – удивился дядя Вася.

– Почему? – спросила мать.

Месть пришла неожиданно. Он даже сам не понял, как у него это получилось.

– А во щах тараканы. Вот! Дядя Вася только что заглотил здоровенного прусака. Вот такого!

Дядя Вася вытаращил глаза на лоб, закрыл ладонью рот и кинулся на улицу. Было слышно, как он долго и утробно рыгал. Потом вернулся. Одел кожанку, обмотался белым шарфом и молча удалился.