bannerbanner
Городская клиническая
Городская клиническая

Полная версия

Городская клиническая

Язык: Русский
Год издания: 2025
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 2

Черняев, после того, как все закончили, поблагодарил всех и вышел из операционной.

Рабочий день продолжался, и нужно было еще многое успеть.

В ординаторской Петр Александрович сел печатать протокол операции. Вошел Илья.

– На дежурство останешься? – спросил его Черняев.

– Подумаю, – уклончиво ответил тот.

Когда Черняев закончил печатать протокол, в ординаторскую вошел Бластитов. Петр Александрович подумал, что сейчас он станет распекать его за эту малоперспективную операцию, и приготовился отвечать, но он ошибся. Сергей Олегович про операцию ничего не сказал.

– Петь, – обратился он к Черняеву, у тебя будет на одну палату меньше. Рад? – Он прищурился. – У нас в отделении будет находиться кабинет доцента. Новый человек на кафедре, вроде с перспективой.

– Хорошо, – согласился Петр Александрович.

– Тебе хорошо, я понимаю, на одну палату меньше.

– А вам, чем плохо?

– Пока ничем. Главное, чтобы в наши дела не лез.

– Кто и откуда?

– Вроде, женщина. С какой-то птичьей фамилией, Сова, кажется.

– Поживем-увидим.

Бластитов вначале поопасался, вдруг на его место? Но, паразмыслив, решил, доцент кафедры вряд ли захочет поменять свое место на место заведующего отделением – слишком хлопотно.

Сова, подумал Черняев. Фамилия была редкая, и была Черняеву знакома. На одном с ним потоке, в соседней группе училась девушка с такой фамилией, звали Ольгой, и была она из успешной медицинской семьи. Отец, кажется, был профессором на кафедре фармакологии, и заодно проректором по учебной работе. Черняев в круг ее знакомых, понятное дело, не входил, дружбу с ней не водил, и после окончания университета они виделись один раз, и то случайно. То, что Сова сделает научную карьеру, никто не сомневался. У нее были хорошие стартовые возможности, и сама она была девушка неглупая и в меру трудолюбивая.

Интересно сейчас будет на нее взглянуть, подумал Черняев. Может, она и говорить со мной не захочет?

Эта мысль, так внезапно набежавшая, также и внезапно и ушла за текущими делами: перевязками, выписками, осмотрами, консультациями. После обеда он зашел в реанимацию.

Гущину подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. По-другому и не могло быть. Петр спросил у врача в палате, какой он дает прогноз.

– Какой прогноз? – переспросил тот, как будто не услышал. – Прогноз один, и он известен. Впрочем, давление пока держит без вазопрессоров. Он еще что-то сказал, но Черняев этого не расслышал.

В ординаторской был небольшой закуток, отгороженный шкафом, своеобразное место отдыха врачей, скрытое от посторонних глаз. Там стоял стол с электрическим чайником и микроволновка. Там же стоял холодильник. Это было место, где врачи могли перекусить. Здесь сидел Мукомолов. Черняев сел рядом, налил в чашку растворимый кофе, но пить не стал, погрузившись в свои мысли. Мукомолов заметил это.

– Чем-то ты расстроен?

– Петр Александрович вернулся мыслями в ординаторскую, – нет, ничего. Все нормально.

– До тебя Бластитов приходил, мозг мне вынимал. Говорил, что неправильно работаю, неправильно истории кодирую, от этого отделение зарабатывает меньше денег.

– Начальство его ругает, он – нас, – дипломатично ответил Петр Александрович. – Кодируйте правильно.

– Только и разговоров, что про медстандарты, тарифы, как нужно правильно писать, чтобы больше получить по ОМС. Столько за последний год работы прибавилось! Как они наверху не понимают, что это время, отнятое у больных? Большая часть нашей работы не связана с лечебным процессом. Сестры каждую таблетку списывают, за смену заполняют кучу журналов. Какая температура в отделении, какая влажность, когда проветривали, за время дежурства несколько сводок по количеству больных в отделении нужно отправить. Спрашивается, кому это надо и для чего?

– Кому-то, вероятно, надо, – заметил Петр Александрович. – Инструкции так написаны, что все их выполнить невозможно, поэтому всегда можно найти виноватого стрелочника. Или назначить. Контролирующий аппарат большой, и он постоянно увеличивается. Как-то нужно о себе напоминать, чем-то подтверждать необходимость своего существования и незаменимость.

– Врачи вынуждены работать на износ. – Сказал Мукомолов.

– Человек приспосабливается ко всему. Следующее поколение врачей будет работать по новым правилам. Мы вернемся к старому доброму принципу работы врача – лечить безопасно, быстро и приятно. А пока профессия врача теряет свою привлекательность. Но природа не терпит пустоты: образовавшиеся вакансии будут заняты людьми с новым мышлением и другим подходом к профессии. И, знаете что, Глеб Николаевич, не палите себе сердце и не ищите смысла там, где его нет. Раньше лечебный процесс определял врач. Теперь за него это делает чиновник. Он определяет, что, как и чем.

– Но отвечает-то по-прежнему врач, – вставил недовольно Мукомолов. – И у него нет права на ошибку.

– А у кого это право есть? В какой профессии допускается косячить, скажите на милость? Политику, экономисту или слесарю – сантехнику? При этом все склонны ошибаться и не видят в этом ничего страшного. Это для них придумана поговорка: не ошибается тот, кто ничего не делает. Но только не для нас. Для нас также нет и презумпции невиновности. Врача можно оболгать, оскорбить и даже поколотить. Наказание за это смешное, если оно вообще применяется.

Зазвонил телефон у Черняева. Звонили из приемного отделения: у Петра Александровича начиналось дежурство.

– Холецистит. Подходите, – послышалось в трубке.

– Скажите фамилию пациента, чтобы мне не бегать по приемному отделению и не искать его.

– Приходите и сами выясняйте, – был ответ в трубке.

– На всякий случай, до свидания, Глеб Николаевич, а я пойду в приемное отделение, сказал Мукомолову Петр Александрович.

– Ничего вам не желаю, – ответил тот.

Желать хорошего дежурства считалось плохой приметой.

* * *

В приемном отделении творилась полная неразбериха. Каждую минуту «скорые» подвозили больных. Толпа из сотрудников «скорой» и пациентов бурлила и накатывала в разных направлениях. Персонал приемного отделения не успевал оформлять истории болезни поступающим пациентам, брать у них анализы и направлять на исследования. Дежурному врачу в такой ситуации найти нужного пациента было не просто. Врач-координатор, который направлял пациентов к профильному специалисту, при таком массовом поступлении даже не пытался их запомнить. Его основная задача – распределить поступивших на смотровые койки, чтобы они не толпились в коридоре и не попадали в поле зрения многочисленных камер, установленных для контроля работы за сотрудниками приемного отделения.

Три медрегистратора за компьютерами едва успевали печатать истории болезней. Вся работа диспетчерской больше напоминала типографию: туда-сюда сновали сотрудники с разными бумагами в руках, гудели принтеры, выдавая горы печатной продукции. На входе в приемное отделение периодически возникали заторы из каталок. В таком круговороте найти пациента сразу было почти невозможно.

После известных реформ в здравоохранении число больниц заметно сократилось, поток пациентов заметно вырос, и нужно было как-то увеличить пропускную способность приемного отделения, чтобы пациенты здесь не копились, долго своей очереди не ожидали, и жалоб не писали. Вопрос требовал решения, и оно было найдено. Приказом начальника городской медицинской службы Свистуна Евгения Сергеевича, в больницах города была внедрена новая система приема пациентов, получившая название «экстримаж». По замыслу руководства, не больной направлялся к врачу приемного отделения, а врач к больному. Не пациент направлялся к сестре сдать анализы крови, а сестра спешила к нему. Причем все это делалось сразу при поступлении для экономии времени, еще до осмотра врача в ритме «скорей-скорей». Нужны ли были эти анализы или нет, вопрос другой. Главное – взять, снять, оформить и направить. Чтоб не светился пациент под камерой больше положенного времени, через которую зорко смотрят специально обученные люди из отдела контроля качества оказания медицинской помощи. В этом логистическом потоке осмотр врача был заключительным аккордом, хотя по здравому смыслу, должен бы быть в самом начале. Но, как это часто случается, должностные инструкции не всегда коррелируют со здравым смыслом, особенно, если их сочиняют люди, весьма далекие от практической работы, давно живущие в мире приказов, инструкций, нормативов и клинических рекомендаций.

Но дело с экстримажем сдвинулось, пробки в приемном отделении если не рассосались полностью, то уменьшились, и кое-кто из руководства за это получил поощрение по службе. Нагрузка на медиков, естественно, возросла. Но кому до этого было дело? Сами такую профессию выбрали. Хотели светить другим – флаг вам в руки. Горите и светите, точнее выгорайте. Не нравится – вас никто не держит. За воротами очередь из желающих трудоустроиться. Правда, последнее время очередь сначала сильно уменьшилась, а потом и вовсе исчезла.

Черняев в приемном отделении пациента сразу не нашел. Обратился к администратору. Та повторила сказанное ранее по телефону, что за пациентами не следит, ищите их сами. А вопрос, где искать скривила презрительно губы и отвернулась от Петра Александровича, будто он сказал ей что-то очень неприличное. Знакомая медсестра сказала, что на пациента еще не завели историю болезни, не успели, вероятно. Приходилось ждать. Обращаться снова к администратору не стал, поскольку она пребывала в состоянии сильного психоэмоционального возбуждения, и могла послать.

В конце концов, хирургический пациент нашелся. Это был мужчина лет шестидесяти, на вид еще крепкий. Он лежал на кушетке. История болезни лежала рядом на столе. Сестра уже сняла ему электрокардиограмму и убирала с груди электроды.

– Что случилось? – Спросил его Черняев.

Мужик недовольно повернул в его сторону голову, потом скосил взгляд на стол, где лежала его история болезни и сказал:

– Живот болит. – Он сделал неопределенное круговое движение рукой над своим животом.

На титульном листе истории болезни был написан входной диагноз: острый холецистит.

– Поднимите рубашку, расстегните брюки и откройте живот. Покажите язык.

Черняев щупал живот, постучал ребром ладони по ребрам справа, каждый раз спрашивая, не больно ли пациенту. Живот был мягкий, и, судя по реакции больного, безболезненный, хотя при каждом надавливании на живот, пациент изображал на лице недовольную гримасу.

Мужик, видя, что врач не собирается с ним много говорить, забеспокоился. Пациент он был опытный, ходил в поликлинику по всякому поводу, заботясь о своем здоровье, принимал разные лекарства, особенно те, что прописывал ему уролог от простатита.

– Вообще-то, у меня болезней много, – начал он, рассчитывая на долгий разговор с врачом.

Чем раньше болели? – спросил Черняев.

Мужик охотно стал рассказывать.

– Давление, проблемы с кишечником, простатит. Спина, суставы.

– Камни в желчном пузыре, когда обнаружили?

– Лет уж пять назад.

– Беспокоят?

– Последнее время. Как съешь чего-нибудь жирного или выпьешь.

– Наверное, вам операцию предлагали?

– Да.

– Отчего же не оперировались?

– Раньше не сильно беспокоило.

– Надо оперироваться. С каждым годом приступы будут чаще. Прихватит и придется вас оперировать экстренно.

– Я согласен.

– Идите в зал ожидания, я вам через десять минут принесу выписку. Соберете анализы, возьмете направление и приходите на плановую операцию.

– А сейчас нельзя?

– Сейчас нет.

– Меня же «скорая» привезла! Сказали, острый холецистит.

– Они возят всех. Это их работа. Почему вы вызвали «скорую»? Живот болел у вас?

– Не так, чтобы очень. Жена настояла. Сказала, поезжай, проверься.

– У вас желчнокаменная болезнь. Острого холецистита нет.

– Вы меня не положите?

– Нет.

– Я сейчас буду звонить в свою страховую компанию.

– Звоните.

Глава 3

Жизнь медленно уходила из Марфы Максимовны. Ее ветхое, истощенное тело еще цеплялось за жизнь, но душа уже готовилась его покинуть. Сама она не дышала – за нее это делал аппарат. Гущина иногда открывала глаза, но ничего не видела. Только ее усталое сердце из последних сил продолжало выполнять свою работу, но оно слабело с каждым своим ударом, и лекарства, поддерживающие его, переставали помогать. Мозг продолжал жить, но сознание угасало.

В голове проносились картины ее долгой и трудной жизни. Она снова проживала ее, но быстро, как в кино, и в обратном порядке. Гущина видела себя взрослой женщиной, и рядом с ней ее дети, муж. Сколько она помнила себя, всегда работала, без дела не сидела никогда. Работала на фабрике, потом на стройке, когда от фабрики давали долгожданную отдельную квартиру. Работала, чтобы получить еще одну дополнительную комнату. Все-таки, двое детей у нее, хотелось, чтобы места хватило для всех. В то время иногда можно было получить дополнительную жилплощадь, отработав на стройке три года. После работы тоже много дел: сготовить, постирать, убрать в доме. А еще нужно в деревню к матери выбраться, там помочь. Мать свою она никогда не забывала. Когда не виделись долго, скучала. Работы всякой за свою жизнь переделала, иной мужик столько не сделает.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу
На страницу:
2 из 2