Теория разумного фатализма

– Попортите товар, получите в челюсть, дорогой мой человек. Не заставляйте засорять карму, сидите смирно!

Александр Сергеевич почувствовал, как его схватили за волосы и сильно дернули назад. Затем раздался хруст, который он в последний раз слышал в парикмахерской лет десять назад, и голове его вдруг стало легко и свободно. Беляев упал на спину. Он ничего не понимал и не чувствовал ни рук, ни ног.

Перед глазами среди хоровода разноцветных мурашек возникло бледное худое лицо.

– Если вы когда-нибудь решите, что мы поступили с вами плохо, хочу сразу сказать, как вы будете не правы. В буддизме есть такая традиция: чтобы освободиться от прошлого и начать жить осознанно, нужно побриться налысо и бросить волосы в реку. Так вот, самую трудную часть мы сделали. Остальное зависит только от вас.

– Ага, только от тя все зависит! – глумливо заржал жирный и небрежно бросил роскошный длинный хвост программиста Александра Сергеевича с фиолетовой резинкой в полиэтиленовый пакет.

– Прощайте, дорогой мой человек, и помните, что мир – это хаос, а счастье уже внутри нас!

И молодые люди удалились, оставив Александра Сергеевича за гаражами – мокрого, коротко стриженного, с трясущейся головой и дикими глазами.

Где-то через полчаса два молодых человека, один очень худой и высокий, а другой – маленький и толстый, подходили к двери с табличкой «Купим волосы, ДОРОГО». На их лицах читалось возбуждение, которое обычно охватывает наркоманов, когда вырисовывается перспектива дозы. На дне полиэтиленового пакета скромно, среди прочих, валялась шевелюра Александра Сергеевича, скрепленная странной фиолетовой резинкой.

Сам Александр Сергеевич до сих пор сидел за гаражами. Сейчас как раз было самое время применять буддийскую медитативную технику, но Александру Сергеевичу было не до того. Он сидел в грязной луже, подняв лицо к небу, и по щекам его, заканчивая свой священный путь в вонючей тряпке, текли слезы.

Воздух по-прежнему даровал ощущение свободы, а живые существа Вселенной были, как и раньше, безнадежно далеки от спасения.

Концепция абсолютной любви

Рано или поздно каждый человек начинает искать своего бога. Люди всегда стремились найти теорию или верование, которое помогло бы им понять, нащупать в темноте след той цели, смысла, для которого они родились в эту жизнь. Просто в какой-то момент ты задаешь себе вопрос: что я такое? Для чего я живу? Какой смысл и какая цель у моего существования? Разум неспособен объяснить этого, наоборот, единственно возможный ответ, предлагаемый разумом, будет таков: смысла нет, потому что ему просто неоткуда рационально взяться. Ты умрешь, твои дети умрут, твои достижения забудутся и, в конце концов, от всего, что бы ты ни делал и ни создавал, как бы ты ни стремился стать лучше и сильнее, не останется ничего, в лучшем случае – пепел, а в худшем – просто голое пространство, пустота.

Осознание своей бессмысленной конечности дается тяжело. Очень трудно смириться с идеей, что твоя жизнь – это краткая, не имеющая смысла случайность, ведь каждый день мы делаем выбор и стараемся сделать его правильно. Чем старше мы становимся, тем ближе подступают эти не отвеченные вопросы: для чего все? Для чего я? Найти ответ на них – самая важная работа, на которой человек трудится порой всю свою жизнь.

Недавно мне попалась на глаза книга, о которой я, к своему великому стыду, долго не знала ничего. Это сочинение Л. Н. Толстого «Без любви жить легче». С предисловия оно поразило меня настолько, что мне показалось очень важным зафиксировать его в некоторых лаконичных выкладках, чтобы в трудные моменты жизни можно было освежить в памяти историю духовного поиска Толстого и вспомнить о концепции абсолютной любви.

Книга «Без любви жить легче» – это воспоминания совершенно незнакомого читателю Толстого, человека, который «убивал людей на войне, вызывал на дуэли, чтоб убить, проигрывал в карты, проедал труды мужиков, казнил их, блудил, обманывал. Ложь, воровство, любодеяния всех родов, пьянство, насилие, убийство…», и самое неожиданное в этой книге то, что сам Толстой придал этому своему сочинению ценность более высокую, чем десяткам томов всех прочих его произведений. Это исповедь не художника, но человека, который всю жизнь пытался понять, зачем мы все каждый день просыпаемся в эту жизнь и совершаем те ужасные поступки, о которых потом жалеем.

Самым внезапным для меня стало шокирующее признание Толстого, что в наиболее успешный период своей жизни, когда он был физически здоров, у него была прекрасная семья, он был признанным, печатающимся писателем, именно в это самое время он много и долго думал о самоубийстве. Он чувствовал, что болен, что бьется о стену и не может решить самый важный для себя вопрос. Корнем поразившего его недуга было чувство, что он не может понять, зачем живет и зачем ему продолжает быть необходимым это делать.

«Мысль о самоубийстве пришла мне так же естественно, как прежде приходили мысли об улучшении жизни. Мысль эта была так соблазнительна, что я должен был употреблять против себя хитрости, чтобы не привести ее слишком поспешно в исполнение. <> И вот тогда я, счастливый человек, вынес из своей комнаты шнурок, где я каждый вечер бывал один, раздеваясь, чтобы не повеситься на перекладине между шапками, и перестал ходить с ружьем на охоту, чтобы не соблазниться слишком легким способом избавления себя от жизни».

О том, как это расстройство началось, он пишет следующее: «…пять лет тому назад со мною стало случаться что-то очень странное: на меня стали находить минуты сначала недоумения, остановки жизни, как будто я не знал, как мне жить, что мне делать, и я терялся и впадал в уныние. Но это проходило, и я продолжал жить по-прежнему. Потом эти минуты недоумения стали повторяться чаще и чаще и все в той же самой форме. Эти остановки жизни выражались всегда одинаковыми вопросами: Зачем? Ну а потом?… <> Случилось то, что случается с каждым заболевающим смертельною внутреннею болезнью. <> Я понял, что это – не случайное недомогание, а что-то очень важное, и что если повторяются все те же вопросы, то надо ответить на них. И я попытался ответить. Вопросы казались такими глупыми, простыми, детскими вопросами. Но только что я тронул их и попытался разрешить, я тотчас же убедился, во-первых, в том, что это не детские и глупые вопросы, а самые важные и глубокие вопросы в жизни, и, во-вторых, в том, что я не могу и не могу, сколько бы я ни думал, разрешить их. Прежде чем заняться самарским имением, воспитанием сына, писанием книги, надо знать, ЗАЧЕМ я это буду делать».