Зонтик с деревянными спицами

И, уже засыпая, подумал, как было бы здорово, если бы он увидел её во сне…. И хотя ночь прошла, а она так и не появилась, всё равно, и ночью, во сне, и утром, проснувшись, Андрей чувствовал себя счастливым…

В воздухе витал дух тревоги. Снова и снова грохотали, стремясь на запад, воинские эшелоны, свирепствовали органы НКВД, забивая и без того переполненные тюрьмы очередными «врагами народа», в народе ходили слухи о скором начале войны. И только правительство, похоже, ни о чем не догадывалось, продолжая говорить о провокациях противника. Радио и газеты рапортовали про успешное выполнение плана посевных работ и подготовку к сенокосу…

Общую тревогу почувствовала и учительница литературы. Романтические и лирические произведения на её уроках сменились гражданской поэзией. Всё чаще Ольга Сергеевна заводила речь о том, как важно в самых тяжелых испытаниях уметь оставаться людьми. Сегодня она читала «На поле Куликовом» Блока:

«Опять с вековою тоскою

Пригнулись к земле ковыли…»

Андрей слушал вместе со всеми, и не понимал, из-за чего так волноваться. Разве в 1939 году граница не проходила в сорока километрах от Минска, и разве война не закончилась полным и окончательным разгромом польской армии? Теперь же граница проходит более чем в трехстах километрах от Минска, а Красная Армия с тех пор стала гораздо сильнее (об этом показывали в кино и даже писали в газетах). Так что все опасения (думал Андрей) совершенно напрасны.

Учитель истории, похоже, придерживался похожего мнения. Очередная политинформация была посвящена обсуждению кинофильмов о войне. «Все мы видели, – ораторствовал Алексей Зиновьевич, восторженно потирая вспотевшую плешь, – замечательные фильмы, прославляющие мощь советского оружия: „Трактористы“, „Если завтра война“ и многие другие. И мы можем с полной уверенностью сказать, что Красная Армия непобедима10… Марксизм не догма, товарищи, а руководство к действию, поэтому мы должны приложить все свои силы…» Тут историк начал сыпать газетными штампами и в конце концов так запутался, что не нашел ничего лучше, чем открыть учебник и вернуться к партийной линии. (Не пройдет и полгода, как учитель истории, привыкший меняться вместе с линией партии, с тем же энтузиазмом станет оправдывать нацистские порядки и ужасы гетто: «Если власть решила, что евреи должны быть изолированы и уничтожены, значит, мы должны приложить все свои силы…»)

Жизнь продолжалась. Много раз Андрей пытался показать Наташе свою любовь, но не знал, как это сделать. Близилось лето, скоро она уезжала на дачу. Нужно было на что-то решаться, а он всё надеялся, что какой-нибудь случай поможет.

…Вечерними красками разгоралось майское небо. Они сидели на траве в тени роскошного каштана, слушая, как разливается в ветвях неведомая серая птичка, когда это произошло.

– Знаешь, – Наташа вдруг посмотрела вниз, на красные босоножки (из босоножек выглядывали розовые пальчики с аккуратно подстриженными ногтями), – некоторые мужчины любят целовать девушкам пальцы на ногах. А ты?

Андрей не колебался:

– И я тоже… Можно, я поцелую твои пальчики?

Наташа задумалась, словно спрашивая себя, достоин ли Андрей этой чести, потом кивнула:

– Да…

Он опустился на колени. Птица в ветвях затаила дыхание. Всё ещё неуверенно Наташа протянула вперед левую ногу. «Снимать босоножку или нет?» – растерялся Андрей. Решил снять. Отстегнул тонкий ремешок и осторожно снял босоножку, освобождая маленькую ступню. На мгновение замер, залюбовавшись хрупкой красотой этой ножки среди осыпавшихся цветов каштана (увядшие белые лепестки с пурпурными язычками посередине густо усеивали траву под деревом).

Какими беззащитными показались розовые пальчики с аккуратно подстриженными ногтями! «Словно у античной богини», – вспомнилось где-то прочитанное сравнение. Робея взглянуть девочке в глаза, он наклонился над ступней и поцеловал большой пальчик. Пальчик был маленьким и теплым. Отдавшись какому-то чудесному ликованию, с каждой секундой всё сильнее поглощающему его, Андрей стал с чувством целовать эти маленькие пальчики, всё больше и больше теряя голову…

Когда всё закончилось, он посмотрел на Наташу. Её глаза светились теплом и лаской.

– Ещё? – чуть слышно проговорил Андрей, истаивая от любви и нежности (и всё ещё не смея подняться с колен).

– Да, – прошептала она, вытягивая вперед вторую ногу…

(«Я даже помню место, где стояла её нога», – позже прочитал он в «Тропике Рака». Сколько раз Андрей, подобно герою Генри Миллера, возвращался к старому каштану и подолгу стоял, вглядываясь в прошлое…)

В последний день перед тем, как Наташе надо было уезжать на дачу, они никак не могли расстаться. Переплетая пальцы, долго гуляли тихими вечерними улицами, смотрели на разгорающиеся в небе звезды, а потом пришли к своему каштану.

Девочка присела на расстеленную Андреем куртку. Он стоял рядом, привалившись плечом к каштану, истаивая от желания поцеловать Наташу и всё же никак не решаясь осуществить мечту. Навевая прохладу, над головой тихо шумели листья…

– Скажи, – неожиданно проговорила девочка, поднимая лицо, – ты думал о том, что подарить мне на день рождения?

Андрей растерялся. Наташин день рождения был в ноябре, и он, честно говоря, ещё не думал о подарке. Он хотел уже, было, соврать, но Наташа не дала ему сказать.

– Знаешь, – сказала она детским голоском, от звуков которого у Андрея сладко заныло сердце, – подари мне шёлковый зонтик с деревянными спицами. Помнишь, мы видели такой в кино про Китай?

– Хорошо, – кивнул Андрей. Он совершенно не имел представления, где можно достать такой зонтик. «Ничего, – сказал он себе, – что-нибудь придумаю…»

Потом они снова шли, медленно шли чудесно изменившимися вечерними улицами. Возле Наташиного подъезда было темно и тихо, звуки вечернего города почти не проникали во двор. Наступила минута прощанья.

– До свидания, – проговорил он, нежно касаясь Наташиной руки (он клял себя за робость, но ничего не мог с собой поделать). – Я буду ждать твоего возвращенья…

– Спасибо тебе, – прошептала она в ответ. На мгновение девочка прижалась губами к его губам и тут же бросилась вверх по лестнице.

– До свидания… – донеслось откуда-то из лестничных маршей.

Совершенно ошеломленный, Андрей зачарованно смотрел вослед, слушая перестук каблучков. Когда всё стихло, отправился домой.

Как тих был ночной Минск, как безмятежно спокоен! Он медленно шел по улице, пиная неизвестно откуда выкатившийся прошлогодний каштан. Всю дорогу домой Андрею казалось, что улицы уходят в прекрасные, неведомые дали, и достаточно сделать лишь шаг, чтобы всё изменилось и мир стал совершенно иным, не похожим ни на что виденное прежде. Он говорил себе, что теперь они с Наташей связаны чем-то удивительно прекрасным, думал о том чудесном времени, когда девочка вернется домой и они снова будут вместе…

Он не знал, не мог знать, что завтра начнется война, со всеми её бессмысленными, безжалостными ужасами: бомбежками, кровью, голодом и смертью. Он не знал, не мог знать, что изможденная, голодная Наташа погибнет в Минском гетто в ходе одной из облав, а он до конца войны будет отправлен на принудительные работы в Германию. И только в одном Андрей мог быть абсолютно уверен: в том, что он никогда не забудет Наташу и пронесет любовь к ней через всю его жизнь.

Глава 2. ПОТЕРЯННЫЕ

Наташа проснулась с улыбкой на губах. Лежала, нежась под простыней, и смотрела в потолок. Она любила выходные, долгое утреннее лежание в постели, дребезжание трамвая под окнами дома Красного комсостава, негромкие разговоры родителей в соседней комнате, неспешный завтрак за общим столом и целый день вместе с мамой и папой.

Тих был утренний Минск, тих и спокоен. Солнечный луч плясал на занавесках, пробиваясь узкой полоской на пол, на кровать, на её выступающую из-под простыни ступню. Она думала о нём, влюблённом мальчике из рабочей семьи, мальчике из её класса. С какой готовностью Андрей бросался выполнять её просьбы, какой нежностью звучал его голос и светились глаза… Он был её рыцарь, её защитник, её преданный паж…

Девочка уже поднималась с постели, когда услышала звонок телефона. Звонок в выходной день не был чем-то необычным, папе в любое время могли позвонить со службы. По дороге в ванную комнату она слышала, как он прошёл в прихожую, взял трубку и произнёс: «Алло…»

Наташа умылась и почистила зубы, потом подошла к зеркалу, чтобы рассмотреть вскочивший возле носа прыщик. Бежала вода, девочка стояла, рассматривая себя в зеркало, и вдруг подумала, что не хочет на дачу. Поражённая этой мыслью, она несколько секунд стояла, не отрывая взгляда от своего отражения. Потом улыбнулась: «Подумаю об этом завтра…», – и вышла из ванной комнаты.

В прихожей папа в военной форме разговаривал о чём-то с одетой в домашний халат мамой. Халат был польский, с яркими синими цветами и разноцветными бабочками. Увидев Наташу, оба запнулись и замолчали, словно опасаясь сказать лишнее.

Мама посмотрела на дочь, перевела взгляд на мужа. Тот вздохнул, словно не решаясь разрушить солнечную беззаботность воскресного утра, и негромко промолвил, обращаясь к Наташе: «Война…» Девочка с недоумением посмотрела на папу, не понимая, о чём идёт речь. «Надолго?» – зачем-то спросила она и посмотрела на маму. Роза Эдуардовна молчала.

– Выезд на дачу откладывается, – благодушно продолжал папа. – Постараюсь узнать, что и как… Мне пора…

– Надолго? – повторила мама Наташин вопрос.

– Не знаю, – ответил он, беря с вешалки фуражку. – Только никому не говорите, не распространяйте панику: может, провокация…

Он шутливо нахлобучил на лоб фуражку и вышел, прикрыв за собой входную дверь.

Город жил привычной жизнью: ходили трамваи, в магазины завозили продукты. Радуясь выходному дню, дети высыпали гулять, хозяйки отправились за покупками. Всё шло своим чередом, в полдень готовилось торжественное открытие Комсомольского озера, вечером – спектакль Московского театра в Доме офицеров.

Наташа завела патефон, поставила пластинку «Рио-Рита». Впереди был долгий радостный день, с друзьями, прогулками по парку, мороженным, газировкой и другими маленькими чудесами выходного дня…

– Мама, – подошла Наташа к Розе Эдуардовне, – раз мы никуда не едем, сходим на открытие Комсомольского озера? Говорят, пионеры праздничный концерт подготовили…

(Помимо концерта девочка думала о том, что Андрей скорее всего тоже придёт. Может удастся увидеться…)

– Посмотрим, – уклончиво ответила мама. – Папа просил не выходить на улицу без него…

– Ну, мама… – взмолилась Наташа. – Такая погода!..

Роза Эдуардовна оторвалась от своих мыслей и, протянув руку, погладила дочь по голове.

– Не бойся не успеть, бойся сделать неправильный выбор… Лучше посмотри, что из одежды ты возьмёшь с собой на дачу…

Вздохнув, Наташа пошла в свою комнату: хочешь или не хочешь, а на дачу ехать придётся. Она как раз примеряла голубую блузку с васильковыми пуговицами, когда по радио анонсировали правительственное сообщение. Девочка вышла из комнаты, чтобы лучше слышать, мама уже была в прихожей возле проводной радиоточки.

Выступал народный комиссар иностранных дел Вячеслав Молотов. Растерянным, каким-то запинающимся голосом он подтвердил сообщение о начале войны. Надо было что-то делать, но что? Ждали выступления Сталина, а его всё не было.

– Не провокация… – упавшим голосом проговорила мама.

– Ничего, – успокоила её Наташа. – Это же ненадолго, дальше приграничных районов немцев всё равно не пустят.

– Наверно… – кивнула мама. – Скорее бы…

Она не закончила фразу, отвернувшись к окну, словно пытаясь скрыть набежавшие слёзы.

…И вновь потянулся длинный воскресный день. В четыре вечера мама позвонила в театр, чтобы узнать, состоится ли вечерняя репетиция. Режиссёра долго искали по всему театру, а когда нашли, он передал, что репетиция отменяется и до особых распоряжений труппа отправлена в отпуск за свой счёт.

Всё это время Роза Эдуардовна не выпускала Наташу из дома, поручая то одно, то другое, и тут же забывая о своих поручениях. Наташа слушала патефон, рассматривала альбомы с репродукциями, пробовала загорать, высунув ноги на улицу, просилась выйти, посмотреть обстановку (и потихоньку надеясь увидеть Андрея), но мама была непреклонна. Ждали папу, надеясь, что он знает, что делать.

Папа вернулся поздно ночью. Наташа лежала, ворочаясь в постели, и вздохнула с облегчением, когда услышала, как хлопнула входная дверь. Подхватилась и вышла к родителям.

Папа успел снять фуражку и китель и стоял спиной к зеркалу в прихожей в военной рубашке и брюках. К его плечу прижималась одетая в домашний халат мама.

– Наташа, – с наигранной беззаботностью проговорил папа. – Ну, что не спишь?..

– Не знаю, – тихо призналась девочка. – Тревожно как-то…

– Вот ещё… – храбрился папа, потирая небритый подбородок. – Повоюем немного, перейдём в контрнаступление и погоним немцев аж до Берлина, до самого Атлантического океана!.. Ты же знаешь, Красная армия всех сильней!..11

Наташа знала. Не знала только о том, что прямо в эти минуты немецкая авиация бомбила выдвинутые к границе аэродромы и танковые соединения Красной армии, что окружённые, лишенные воды, продовольствия и огневой поддержки бойцы Красной армии начали массово сдаваться в плен.

– А теперь спать! – распорядилась мама.

– Да, доча, – кивнул папа, – ложись в постель. Завтра что-нибудь придумаем…

Наташа проснулась от грома. Гром нарастал, переливался и вдруг затих. Еще немного подремав, девочка наконец поднялась с постели и вышла в гостиную. Папа уже ушёл, притихшая, растерянная мама сидела у окна, глядя куда-то невидящим взглядом.

– Доброе утро, – поздоровалась девочка. – Какой странный гром.

– Это не гром… – не оборачиваясь, отозвалась Роза Эдуардовна.

– А что?..

– Война… – отвечала мама.

– Война, – механически повторила Наташа. – Товарищ Сталин выступил?

– Нет ещё, – пожала плечами головой Роза Эдуардовна. – Знаешь, – повернулась она к Наташе, – ты сейчас завтракай и собирай чемодан. Поедем на дачу, папа обещал прислать машину…

– На дачу? – удивилась девочка. – Мы победили?..

Мама покачала головой и ничего не ответила. Наташа постояла, осмысливая услышанное, и пошла завтракать.

После завтрака девочка завела патефон и немного послушала музыку. Потом стала собирать свой новый, кожаный, жёлтого цвета чемодан. Брала только летнее: платья, майки, спортивное трико, кеды, босоножки, куртку на случай похолодания. В общем, собралась быстро. Мамин чемодан тоже был готов, ещё она приготовила сумочку с документами и деньгами. Оделись по-походному, сели ждать машину. Под звуки патефона Наташа глядела в окно на стрижей в небе, залитые солнцем деревья, и война казалась ей чем-то пустым, ненужным, бессмысленным…

Ждали долго, почти до вечера. Мама ходила по квартире, разбирая и перекладывая вещи, бралась что-то делать и тут же бросала, слушала радио, звонила папе, на работу, подругам – кого-то не было на месте, оставшиеся ничего не знали. Старики, пережившие прошлую войну, бросились запасаться мукой, сахаром, солью, спичками, керосином…

Страх неизвестности сковывал всякую способность рассуждать. Хотелось хоть какой-то определённости, каких-то уверенных распоряжений правительства. После обеда Наташа снова попросилась на улицу, повидаться с подружками, с Андреем, но Роза Эдуардовна встала у неё на пути:

– Пожалуйста, не ходи!.. – ломая руки, проговорила она. – Сейчас приедет машина, и мы поедем… Мы не можем, не должны пропустить машину…

Машина приехала только в четыре вечера. Усталый водитель позвонил в дверь и сказал, что пора.

– Где вы были?.. – сорвалась мама. – С самого утра ждём!..

– У меня колесо спустило, – оправдывался водитель. – Полгорода объехал, пока нашёл замену…

(Не мог же он признаться, что, узнав про то, что чиновники стали эвакуировать семьи, собрал родных и потихоньку вывез их из города. Пока доехал, пока вернулся, полдня прошло…)

– Ладно, – махнула рукой Роза Эдуардовна, – поехали быстрее, пока не поздно…

Он взял чемоданы и стал первым спускаться по лестнице, зацепив ногой брошенную кем-то в суматохе пустую жестянку на лестничной площадке. Жестянка покатилась вниз, звеня и подпрыгивая. Прихватив сумочку с документами и накрепко закрыв входную дверь, мама с дочкой вышли следом.

Торопясь побыстрее покинуть город, водитель направил автомобиль в сторону Новинок. Роза Эдуардовна молчала. На улицах никого не было, только в пиджаке на голое тело и помятых брюках, разговаривая сам с собой и жестикулируя, спешил куда-то городской сумасшедший.

Наташа смотрела в окно и думала о том, как пусто на залитых солнцем улицах. (Она не знала, не могла знать, что с самого утра 23 июня по приказу правительства проходные минских заводов и фабрик были закрыты до особого распоряжения и оставались закрытыми до вечера следующего дня (24 июня), в то время как семьи чиновников и командного состава ещё утром 23 были вывезены в Городище на дачи ЦК, а оттуда отправлены поездом в Москву.)

Машина остановилась у закрытого красного шлагбаума перед въездом на дачи. Водитель несколько раз просигналил, привлекая внимание охраны, и заглушил двигатель. Наташа покрутила рукоятку, опуская стекло на двери, посмотрела на шлагбаум, на выкрашенный темно-зелёной краской высокий дощатый забор, закрывающий дачи от посторонних глаз. Стояла тишина, словно и не было никакой войны. Казалось, вот-вот раскроются двери, и папа с друзьями выйдут навстречу.

Она вдруг услышала хлюпающий звук за спиной и обернулась. Подавленная, какая-то поникшая мама всхлипывала, закрыв лицо руками.

– Ну что ты, мама, – проговорила девочка, бросаясь её обнять. – Всё хорошо, мы приехали…

– Я знаю, – плакала Роза Эдуардовна. – Это нервы…

Они сидели, обнявшись, пока не пришёл охранник в форме НКВД. Однако вместо того, чтобы открыть шлагбаум, он поговорил о чём-то с водителем и отошёл от машины.

– Приехали, – проговорил водитель, повернувшись к ним. – Говорит, что вам можно зайти, а машину не пропустит. Дальше пешком…

Он открыл дверь и вышел из машины. Девочка и мама вышли следом. Водитель открыл багажник и поставил перед ними чемоданы: жёлтый Наташи и светло-коричневый Розы Эдуардовны.

– До свидания, – безучастно проговорил он, возвращаясь за руль. – Счастливой дороги!..

– И вам, – откликнулась девочка.

Водитель стал разворачивать машину, а они с мамой взяли чемоданы и пошли на проходную. Потребовав у мамы паспорт, хмурый охранник аккуратно записал в книгу регистрации их имена и время прибытия, и, когда Наташа и Роза Эдуардовна проходили через вертушку, промолвил:

– Опоздали, дамочки. Три часа как все уехали…

– Куда уехали?.. – остановилась мама.

– На станцию, – отвечал военный. – Оттуда поездом на восток. Сказали, кто опоздает, ждите следующий эшелон.

– Тогда что?.. – растерялась Роза Эдуардовна. – Куда нам идти?..

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Комсостав – командный состав

2

С лета 1940 года сталинские законы обязывали всех подростков, достигших четырнадцати лет, переводить на платное обучение. Те же подростки, у которых не было средств заплатить за обучение, приписывались к заводам или к профессионально-техническим училищам при заводах («поработал-поучился»).

3

Начиная с 1940 года все рабочие приписывались к своим заводам. Уволиться с завода, к которому приписан, можно было только в трех случаях: в случае мобилизации, выхода на пенсию или смерти.

4

Народный комиссариат внутренних дел СССР. Кроме органов внутренних дел с 1934 по 1943 год в состав НКВД входили также органы государственной безопасности и службы охраны концлагерей.

5

«Горком» – городской комитет.

6

После предательского разгрома бывших союзников по революции и гражданской войне, в Советском Союзе осталась только одна партия – всесоюзная коммунистическая партия большевиков.

7

«Политинформация» (политическая информация) – короткое выступление, имеющее своей целью внедрить в сознание слушателей определенные идеологические установки.

8

Осенью 1940 года в связи с подготовкой к войне политбюро (высший партийный руководящий орган) приняло решение о переаттестации партийных работников и направлении их в ряды действующей Красной Армии. При этом воинские части пополнялись и другими офицерами – для того, чтобы после объявления мобилизации обученных офицеров перевести во вновь созданные соединения. Переаттестация партийных работников началась с осени 1940 года и продолжалась вплоть до июня 1941 года.

9

Комполка – командир полка.

10

Мало кто знал, что в это же время в фашистской Италии, национал-социалистической Германии и милитаристской Японии показывали точно такие же фильмы, прославляющие мощь итальянского, германского и японского оружия… Самонадеянность дорого обойдется Красной Армии, потерявшей в первые дни войны три четверти военной техники и боеприпасов…

11

Из популярной патриотической песни, написанной в годы Гражданской войны в России композитором Самуилом Покрассом и поэтом Павлом Горинштейном.