Одна судьба на двоих

Замедляю шаг, встряхиваюсь, давая понять, что готов превратиться в человека.

– Подожди! – останавливает она и снова протягивает руку.

Замираю, предвкушая прикосновение, и пытаюсь понять, не нарушим ли мы при этом договора с Райли. Но мыслительная деятельность осуществляется с трудом, будто в голове вместо мозгов шестерёнки крутятся, которые давно не смазывали.

Едва ощутимое нежное касание – и по коже дрожь летит, точно по мне бешеные муравьи носятся.

А Саманта снимает с меня извивающееся насекомое. Отбрасывает далеко в кусты.

– Многоножка, – объясняет она. – Она не успела тебя ужалить? По каким чащобам ты бегал? Обо мне не стоит волноваться, я была осторожна.

Саманта оглядывает меня, точно доктор Миддлтон своих пациентов, и выглядит… очень обеспокоенно, будто реально переживает, не осталось ли в моей шерсти ещё с полдюжины этих тварей. Меня же от её взгляда снова в дрожь бросает, точно малолетку, на которого впервые в жизни обратила внимание красивая девушка.

– Хочешь превратиться? – наконец говорит она. – Хорошо. Я пойду потихоньку. Догоняй.

Для меня трансформация – процесс давно не интимный, тем более, в интернете полно роликов, демонстрирующих превращение людей в волков, медведей, пантер и даже обезьян. Люди любят подобные зрелища. Но заставлять кого-то наблюдать за тем, как моё тело претерпевает изменения, не входит в мои привычки. Особенно девушку, которая мне нравится.

Обращение в человека занимает не больше минуты, и я мигом её догоняю.

Она прибавляет шаг. Хочет скорее добраться домой, и моя компания её нисколько не привлекает. Но в мои намерения не входит оставлять её одну. В нашем якобы безопасном для туристов лесу кого только не встретишь.

– Прости за этот цирк, – начинаю я, – и спасибо за спасение от многоножки.

– Такие пустяки, – отмахивается Саманта.

А я словно продолжаю прерванный разговор:

– Я тоже люблю эти места. С детства. Здесь настоящее раздолье для двуликих. Гуляй, сколько хочешь и где хочешь. Практически никаких ограничений. Когда мне исполнилось шесть, мама решила переехать и взяла меня с собой. К тому времени у отца уже была другая семья и Райли была совсем малыхой.

– А там, куда вы переехали, тоже леса? – спрашивает Саманта.

– Прерии в основном. Бегать не запрещено.

Я внимательно на неё смотрю, но она упорно избегает зрительного контакта. Делает вид, будто высматривает что-то в кустах.

– Мне очень жаль, что так вышло. Ну, с твоими родителями. И с отцом, – говорит Саманта и уже тише добавляет: – Не представляю, как такое можно пережить.

– Непросто, конечно, – соглашаюсь я. – И дня не проходит, чтобы я не думал о нём. По-разному думаю. Бывает, конечно, злюсь. Из-за мамы. Но в основном вспоминаю в позитивном ключе. Отцом он был хорошим, всегда забирал меня на каникулы в Хестон. Брал с собой на рыбалку, учил управляться со своим зверем. И, знаешь, мне всегда приятно, когда кто-то говорит, что бы сделал или сказал отец в той или иной ситуации.

– Страшно, что ты ничего не мог сделать, чтобы его спасти, – едва слышно произносит она.

– Меня в то время здесь не было, – говорю якобы спокойно, но Саманта каким-то чудом понимает, что у меня на душе, и сочувственно улыбается. И её жалость нисколько не злит, наоборот, придаёт сил, сулит надежду.

Чувствую, тему нужно менять. Но в случае с Самантой я пока плохо понимаю, какие темы лучше не трогать вовсе. Шрам на безымянном пальце, том самом, где носят помолвочные кольца, я заметил ещё при знакомстве. Когда-нибудь я узнаю обо всём, что её беспокоит и что она пережила, сейчас нужно завоевать её расположение.

– Хизер для меня как вторая мать, – болтаю я, хотя за то, чтобы послушать её голос, готов пожертвовать несколькими годами жизни, – она всегда относилась ко мне как к родному. Райли тоже. В детстве мы с ней были очень близки. Потом, конечно, у каждого из нас появились свои друзья и родство отошло на второй план, а из-за учёбы я вообще не показывался здесь два года.

– Райли очень тосковала по тебе, – замечает Саманта.

Они говорили обо мне? А вот Райли не упоминала о Саманте ни разу.

– Я тоже, – признаюсь ей в том, в чём сам себе не признавался. – Но мы часто болтали по видеосвязи. Ты давно в Хестоне?

– Почти год. Мне здесь очень нравится.

– Здесь красиво.

Несколько минут идём молча. Саманта жмётся к обочине, задевая ногами ветки папоротников. Я тоже стараюсь держать дистанцию, чтобы случайно её не отпугнуть. Оглушительно поют птицы, но уже слышится шум трассы, расположенной в пяти милях отсюда. Саманта глядит по сторонам, любуется открывающимися из-за сосен видами. На этом участке дороги и вправду необыкновенно живописные виды. Мы на возвышенности, и за деревьями то и дело проглядывает синяя гладь озера или усыпанная цветами долина. Но я гляжу не туда. Я пялюсь на её профиль и недоумеваю, где были мои глаза, когда я впервые её увидел.

– Ты уже закончил учёбу? – нарушает молчание Саманта.

Вряд ли её так уж волнует этот вопрос, скорее, тяготится молчанием и пытается прощупать мой характер и понять, представляю ли я опасность или не очень. И тот факт, что я стажёр полиции, должен сыграть в мою пользу.

– На этой неделе сдал последний экзамен и сразу сюда, – говорю я.

– На стажировку?

– Специально упросил декана выписать направление именно сюда, на родину предков, – усмехаюсь я, старательно пытаясь скрыть истинные причины своего появления в Хестоне.

– Понимаю, – неопределённо отвечает Саманта и сама меняет тему: – Расскажи о празднике летнего солнцестояния.

– Тебе пришло приглашение? – в свою очередь спрашиваю я.

Она почему-то смущается и пожимает плечом.

– Говорят, много лет назад в здешних горах жил тролль. Самый настоящий, – начинаю я.

– Но ведь тролли обычно живут гораздо севернее, – справедливо замечает Саманта.

– Ну, этот, значит, был изгоем, – пытаюсь обратить всё в шутку. – Нашёл себе убежище в горах, наводил на округу шороху. И раз в несколько лет, а то и каждый год требовал, чтобы жители Хестона приводили к его горе самых красивых девушек в обмен на порядок в городе.

– Мне рассказывали эту легенду, – кивает она. – Тролль не разрушает постройки и не трогает жителей, а те в свою очередь отдают ему в жёны одну из девушек.

– Жители не выбирают. Выбор всегда остаётся за ним.

– Почему ты говоришь о нём в настоящем времени?

Она наконец поворачивается в мою сторону и заливается румянцем. Опускает взгляд ниже моего подбородка, смущается ещё больше и отворачивается снова. Быстро оглядываю себя – всё в порядке, рубашка не порвана и не запачкана, хотя бегал я по малопригодным для нормального оборотня местам. Что её смущает? То, что лёгкая ткань не скрывает внушительных мышц?

– Потому что его так и не удалось превратить в камень. – Я возвращаюсь к троллю. – Во всяком случае, так говорят.

– Может, он ушёл сам? Или… состарился и умер? – гадает Саманта и невольно снова затрагивает болезненную для меня тему.

– Всё может быть, – соглашаюсь я, – но в Хестоне до сих пор чтят эту традицию.

Саманта молчит. А я готов отдать полжизни за то, чтобы она заговорила. Потому что её голос – это не просто голос в его привычном понимании. Это настоящая, чистейшая магия, о которой все говорят и которую никто толком не видел.

Нарушаю затянувшееся молчание первым:

– Вообще, о нашем тролле существует много легенд. Тебе какая больше нравится?

Она пожимает плечами. Рассеянно улыбается.

– Не знаю. Никогда не думала об этом. Да я, наверное, и не слышала других легенд, только эту, – и переключает внимание на более насущное: – Как проходит сам праздник? Что требуется от девушек, которые соглашаются изображать невест?

Последнее слово она произносит нервно и быстро, будто желая скорее от него избавиться и не ассоциировать себя с ним.

– Всё обычно происходит по одному и тому же сценарию, – вспоминаю я. – Девушки наряжаются в белые платья, и к полуночи их отвозят к горе. Туда же выдвигаются и парни – все, кто может обращаться в волка. Заодно соревнуются, кто быстрее добежит до пункта назначения. Там как раз и начинается самое интересное.

– Неужели из пещеры выходит тролль? – усмехается она.

– Он самый. Ряженый только. Обычно его изображает самый крупный парень Хестона. В этом году, кстати, большинство проголосовало за Тайлера Конвея.

– Было голосование?

– Закрытое. Полиция и волонтёры обычно выбирают кого-то из своих для порядка.

– Понятно.

– Так вот. Оборотни гонят тролля подальше от горы, пока не рассветёт. Первые лучи солнца вроде как должны превратить его в камень.

– Выходит, девушки нужны там только в качестве приманки?

– У девчонок там своя развлекуха. Они ищут волшебный цветок. Райли разве тебе не рассказывала?

– Она ещё ни разу не принимала участие в празднике. Да и вообще не до того было.

– Этот праздник – чуть ли не единственное развлечение в Хестоне. Если хочешь нормально провести время, нужно выбраться в Малфорд, – говорю я, но намёк остаётся без внимания.

– Что за волшебный цветок? – интересуется Саманта.

– В наших лесах растёт один из самых редких цветов в мире – полуночная орхидея. С первого раза ты и не поймёшь, что перед тобой именно она – просто засохший куст. Но в одну из летних ночей куст расцветает, а с первыми лучами солнца цветы закрываются. Полуночную орхидею ещё называют слезами тролльей невесты, потому что цветёт она обычно в самую короткую ночь в году, в праздник изгнания тролля, плюс-минус пару суток. Считается, что он приносит удачу тому, кто его найдёт. Исполняет желания.

– Цветы не исполняют желаний. Даже самые волшебные из них, – выдаёт Саманта со знанием дела.

– Согласен. Но если бы исполняли…

– Я бы загадала, чтобы все родители в мире были здоровы. И живы. Прости, Сэмпсон.

– Всё нормально. Я бы то же самое загадал.

– Так ты видел эту полуночную орхидею? – спрашивает как бы между прочим.

– Цветущую – нет. Иначе вселенной пришлось бы исполнять мои желания, – усмехаюсь. – Её давно никто не видел.

– Потому что это просто легенда.

– Типа того. А там всё может быть. Мне ещё дед, помню, говорил, мол, если увидишь сухой колючий куст, знай: это волшебная орхидея и есть. Но по чащобам гулять не советую, если ты не фанатка многоножек.

– В отличие от тебя – нет, – смеётся Саманта.

Её смех такой же приятный, как и пение, и в этот момент я почти счастлив оттого, что она предпочитает смотреть по сторонам, а не на меня, иначе мурашки на руках выдали бы меня с головой.

Постепенно Саманта оживает, и мы уже непринужденно болтаем о музыке, учёбе и книгах. Другие темы не трогаем. Но если бы она заговорила о кино, я бы не удержался и пригласил её в кинотеатр – не в местный, нет, я бы свозил её в Малфорд. Малфорд крупнее Хестона и там можно нормально провести время. Точнее, можно было бы, если бы не этот дурацкий спор. До конца лета осталось два с половиной месяца. Семьдесят пять дней не прикасаться к Саманте. Сегодняшний можно не считать. Значит, семьдесят четыре. Да легче пальцы себе отгрызть.

Делаю большой крюк, провожая её домой, ещё раз благодарю за спасение от многоножки, отделываясь при этом какой-то идиотской шуткой в духе тех самых стендаперов, и бегу в участок. В мыслях настоящий хаос. Я собой недоволен и в то же время рад, что удалось сделать шаг навстречу.

Возвращаюсь к газетным вырезкам, но вникнуть в суть, пусть я и знаю каждую из них наизусть, не получается. И я снова и снова прокручиваю в мыслях недавнюю встречу с Самантой. Словно под микроскопом рассматриваю. Анализирую. Ругаю себя. Делаю выводы…

– Стажёр Уайт! – рявкают сзади и я сгребаю бумажки в кучу.

– Логан, чёрт тебя дери. Чего надо?

– Вторая смена давно закончилась.

Бросаю взгляд на часы.

– Три минуты назад, – уточняю.

– Не будь занудой. Идём культурно отдохнём, как в лучшие времена. Всё равно тебя никто сегодня не ждёт.

Логан сразу просёк, что в личной жизни у меня штиль, иначе меня в отделении уже бы не было. Шериф не настаивает на сверхурочных, да тут и делать в основном нечего, городок тихий и спокойный. В последний раз здесь стреляли два года назад. Тогда-то и погиб мой отец.

В пабе много людей. Фермеры, дальнобойщики, агрономы и егеря отдыхают после тяжёлой смены, молодёжь обсуждает недавнюю игру малфордской футбольной команды, пожилые парочки медленно потягивают пиво и наблюдают за жизнью. Многих из этих людей я помню, со многими здороваюсь.

– Не вороши ты это дело, – задвигает после первой бутылки Логан, – Николсон получил по заслугам. Мгновенная карма, дело закрыто.

Я лишь рассеянно киваю и ловлю взгляд какой-то блондинки. Она облизывает пухлые губы и прищуривается. Её ужимки не ускользают от внимания Логана.

– Это дочь мэра. Саванна Элиас.

– Кто?

В пабе шумно, в голове тоже, и мне слышится имя Саманты.

– Дочка мэра, – повторяет Логан, – запала на тебя.

– Я не встречаюсь со школьницами.

– Ты отстал от жизни, брат. Она давно выросла.

Нетвёрдой походкой девушка подходит к стойке. Две подружки, которых она оставила за столиком, с приоткрытыми ртами наблюдают за происходящим.

– Привет! – тянет Саванна и откидывает длинные волосы на спину.

Молчу. Логан пытается флиртовать, но девушка не поворачивает головы в его сторону.

– Угостишь выпивкой? – Её голос низкий и хрипловатый. Мне не нравится.

Подзываю бармена и заказываю апельсиновый сок.

– Сам пей свой сок! – шипит Саванна. – Я поспорила с подружками на то, что ты угостишь меня коктейлем!

Колкая фраза готова сорваться с губ, но я себя торможу. Спор – это святое.

Заказываю фирменный коктейль и незаметно для Саванны подаю бармену знак, чтоб алкоголя добавил поменьше.

– Я Саванна, – представляется она, хлопая ресницами с засохшими комочками туши, – а ты Сэмпсон? Ты меня не помнишь?

Мысленно закатываю глаза и припоминаю-таки заносчивую девчонку, мнящую себя звездой хестонской школы. Райли как-то рассказывала, будто эта звезда буллит в школе ботанов и берёт деньги за вход в женский туалет. Учителя закрывали глаза на её выходки – всё-таки дочь мэра.

– Не помню, извини. Так ты Саванна?

– Угу. – Она потягивает коктейль и строит мне глазки.

Мне жарко и скучно. Пиво моментально нагревается, и приходится выпивать его чуть ли не залпом.

– Ты наш новый полицейский? – спрашивает Саванна.

– Вроде того.

– А я учусь в колледже.

В разгар летней сессии из студентов в Хестоне только учащиеся местного педколледжа. И Саманта, и Райли сейчас наверняка по третьему кругу штудируют учебники и конспекты, готовятся к экзаменам. Но у обеих имеются веские причины для того, чтобы оставаться в Хестоне. А у Саванны, выходит, всё настолько плохо с успеваемостью, что ни в одно из престижных учебных заведений её не взяли.

– Тебе разве не нужно готовиться к экзаменам?

Саванна от возмущения чуть не давится своим коктейлем.

– Ты выиграла спор. А мне пора. – Я поднимаюсь. – Был рад видеть.

– А ты разве не проводишь меня домой? – хнычет она.

– Не хочу потом нечаянно покалечить твоего парня.

– У меня нет парня, но… – Она многозначительно дёргает бровями.

– Здесь ты его не найдёшь, – звучит грубо, но на то и расчёт.

Логан и без слов понимает, что нужно делать. Мы выводим всю подвыпившую троицу из паба и провожаем каждую до дома. И случается так, что Саванну сдаём прямо на руки папаше Элиасу. Тот приказывает дочери подниматься наверх, а с нас пытается вытрясти обещание, что ничего подобного больше не повторится.

– Если отпустите её со мной, то не повторится, – не теряется Логан, – или вы думаете, что честный полицейский способен спаивать дочерей мэра?

Мэр окидывает нас внимательным взглядом, бормочет извинения, обещает замолвить за нас словечко шерифу и ретируется вслед за своей ненаглядной Саванной.

А мы, чтобы проветрить мозги, устремляемся в лес. Над головой мерцают далёкие вселенные, в кустах перемигиваются светляки, в спину ухают совы. Но это не помогает. Мысли будто того и ждали, чтобы обрушиться и придавить своей тяжестью.

Зачем я наговорил Саманте столько лишнего? Зачем завёл разговор об отце? О празднике? О мифических цветах, которые никто никогда не видел? Я же собирался просто ненапряжно с ней пообщаться. Но, стоило только услышать её голос, все планы разлетелись стаей испуганных птиц.

Похоже, я серьёзно влип.

ГЛАВА 6. Саманта

«Двенадцать! Попался хороший билет», – отправляю маме эсэмэс. Не звоню, чтобы не отвлекать от работы.

«Поздравляю! Не сомневалась в тебе!» – вскоре отвечает мама. И вдогонку летит следующее сообщение: «Отцу написала?»

«Написала. У него всё в порядке».

Сижу на подоконнике, болтаю ногами. Жду Райли. За окном ослепительное лето. С третьего этажа открывается вид на коттеджный посёлок и раскинувшиеся леса за ним. Под одной из крыш живём мы с мамой, но я не могу понять, под какой именно. Невольно тру глаза – в них будто песка насыпали. Читала до трёх ночи, зато очередной сложный экзамен позади.

Дверь аудитории открывается, но оттуда выходит Саванна Элиас. Она достаёт из-за пояса телефон и утыкается в экран. Вид у неё помятый и сонный – то ли читала всю ночь напролёт, то ли подготовке к экзамену предпочла вечеринку. Говорят, в школе она была звездой, но в колледже с трудом тянула на пятёрку. Профессор Уиттакер, который ведёт у нас большинство профильных предметов, не смотрит на то, что Саванна – дочь главы города, и оценивает по заслугам, а заслуги у неё, скажем честно, не очень. Мисс Льюис даже на сцену её не выпустила, и весь отчётный концерт Саванна просидела в зрительном зале с родителями.

Но тут она, наконец, замечает меня, прячет телефон и проходит мимо, задрав нос кверху. Мы не общаемся. Как только я перевелась в хестонский педколледж, Саванна взялась обзывать меня ботаншей, но большинство не поддержало её, и вместе со своими двумя близкими подругами она держится особняком.

В коридоре снова становится пусто. Я гляжу в окно на лес, раскинувшийся на много миль к северу, и вспоминаю вчерашнюю прогулку с Сэмпсоном. К лицу приливает жар, стоит только представить момент нашей встречи и мой монолог. Перепутать Райли и Сэмпсона в их волчьем обличье могла только я, которая волков раньше только в зоопарке видела. Из-за болотистой местности двуликие не жаловали Гримторп и предпочитали селиться в более пригодных для жизни местах.

Да и после я вела себя как идиотка. Говорила невпопад, краснела, смущалась, иными словами, выглядела так, будто оказалась один на один с представителем противоположного пола первый раз в жизни! Я списывала это на его репутацию сердцееда и, честно говоря, ожидала определённых действий и пошлых намёков, но Сэмпсон меня удивил. Если бы не его откровенно жадные взгляды, я бы подумала, что вызываю у него антипатию.

Он не стал лезть в душу и рассказывал о своём отце с теплом и лёгкой грустью, и я поняла: он сумел отпустить ситуацию, смириться с потерей, научился жить дальше и смотреть в будущее с надеждой. Он шутил и непринуждённо болтал о серьёзных вещах, заставляя задумываться о том, о чём думать не хотелось вовсе.

Я тут же одёргиваю себя – мне уж точно не стоит думать о нём и поддаваться его обаянию.

Из аудитории вылетает довольная Райли и подбрасывает сумку чуть ли не до потолка. Ловит и вприпрыжку бежит ко мне.

– Сколько? – интересуюсь я, хотя ни минуты не сомневалась, что Райли сдаст на отлично.

– Двенадцать! – выдыхает она. – Не зря я не спала полночи.

– И сколько ночей до этого? – беззлобно поддеваю я.

– Столько же, сколько и ты, – расплывается в улыбке Райли. – Слушай, нам надо это отметить.

– Только не в нашем кафе! – картинно содрогаюсь я.

– И не в пиццерии! – в тон мне отвечает Райли.

– Остаётся паб?

– Можно позвонить в доставку еды.

– Или самим приготовить.

– Так будет лучше всего.

– Ко мне?

Райли кивает, а я вдруг ловлю себя на мысли, что позвала подругу к себе вовсе не потому, что живу рядом – я опасаюсь снова встретиться с её братом. И дело тут не столько в нём, сколько во мне…

По пустому коридору разносится гулкое эхо – возвращается Саванна и цепляется каблуком за неровность между плитами. Но тут же выпрямляется, задирает подбородок ещё выше и походкой от бедра дефилирует к аудитории.

– Жаловалась профессору Уиттакеру на женские боли, – хмыкает Райли, – а сама наверняка пыталась найти ответ в интернете.

– Я всегда думала, что в педагогику идут люди, искренне любящие детей, – замечаю я.

– У Саванны просто не было выбора с её-то отсутствием тяги к знаниям и хронической тупостью, – отвечает Райли. – Думала, здесь преподаватели будут так же, как в школе, завышать ей оценки, но нет. Готова поспорить, что эту сессию она завалит.

Я лишь плечом пожимаю. Мне всё равно.

Мы идём ко мне и под нескончаемые разговоры и шум включенного телевизора готовим две кривоватые пиццы и пасту с морепродуктами. Достаём из холодильника два больших куска чизкейка. Там же обнаруживаем початую бутылку вина, припасённую мамой для приготовления соусов. Не знаю, как всё это в нас вместится, но ни меня, ни Райли это не волнует. Гулять так гулять!

Первый голод утолён, экзамен обсуждён и Райли тянет на откровения.

– Ты никогда не рассказывала, почему рассталась со своим бывшим, – поднимает болезненную тему подруга.

– Прости, я не хочу об этом говорить.

– Понимаю.

Райли вздыхает и косится на мою правую руку с чизкейком, ту, на которой шрамы.

– То, что он чудак с большой буквы «М», и так понятно, – продолжает она, – чтобы упустить такую девушку, как ты, только таким чудаком и нужно быть!

– Он и не собирался упускать, – признаюсь я, – помолвку разорвала я.

– Оу! – присвистывает Райли. – Изменил с лучшей подругой, а ты их застукала? – и добавляет, спохватившись: – Ох, извини, если так. Я не подумала.

Я собираюсь сказать: «Просто не сошлись характерами», – как обычно говорила, но тут меня будто за язык кто-то дёргает.

– Джастин считал, что музыка – это не моё.

– Как это не твоё? – возмущается Райли. – У тебя талант! Это даже глухой услышит!

– А вот мой бывший так не думал. К учёбе в музыкальной академии относился снисходительно, но запрещал мне выступать и однажды устроил скандал, когда незнакомый мужчина из зала подарил мне цветы.

– Мечтал запереть тебя дома с оравой детишек, попрекать деньгами, которые ты будешь тратить на них же, и ревновать без повода? Хорошо, что ты не успела серьёзно вляпаться.

– Я тоже так думаю.

– Но с тех пор прошёл год, я правильно понимаю?

– Верно.

– И ты не задумывалась о новых отношениях?

– Райли! Родители постоянно поднимают эту тему, и ты туда же?

– Я просто интересуюсь.

– На Тайлера не покушаюсь. Он твой, подруга.

Я смеюсь, Райли фыркает. Но смех застревает у меня в горле, когда я вновь вспоминаю о случайной встрече в лесу и о ведьме, что заставила меня разорвать помолвку с Джастином.

Я снова будто попадаю в прошлое и оказываюсь в той реальности, где медленно и мучительно умирает отец, где я с надеждой иду к ведьме и где мои мечты о счастливой жизни с любимым человеком разбиваются вдребезги.

Однако дальнейшее поведение Джастина укрепило меня в мысли о том, что я всё сделала правильно. Отец выздоравливал. Я смирилась с тем, что никогда не выйду замуж, и благодарила судьбу за то, что та вовремя открыла мне глаза на истинный характер моего несостоявшегося мужа.

Но тут появляется Сэмпсон и чуть ли не прямым текстом говорит, что люди, вообще-то, смертны и это нормально.

Я возвращаюсь в день сегодняшний и тянусь к запотевшему от холода бокалу, хотя знаю: моему голосу на пользу это не пойдёт.

– За нас, умных, красивых и счастливых! – произносит тост Райли, салютуя мне бокалом.

Я отпиваю глоток и вино кажется мне горьким. Никогда не любила спиртное – не стоило его пить и сегодня.

– А что насчёт тебя, дорогая? – перевожу стрелки. – Не станешь же ты коротать летние вечера в моей компании?

– Почему бы и нет? – отвечает подруга. – Не самый худший вариант.

– Самый лучший, – уточняю я и мы обе смеёмся.

К счастью, Райли не против сменить тему, и мы от души сплетничаем, строим планы на лето, смеёмся над плоскими шутками героев комедийного сериала и даже начинаем готовиться к следующему экзамену. Неприятные воспоминания уступают делам насущным, непрошеные мысли отходят на второй план, пока у меня не звонит телефон. На экране высвечивается имя доктора Миддлтона и сердце останавливается.

– Сэмми! Ответь на звонок! – торопит Райли.

Нажать на зелёную кнопочку получается не сразу. Дрожащими руками подношу трубку к уху.

– Всё плохо? – не своим голосом выдавливаю я. – Скажите сразу, доктор Миддлтон, не томите!