Ангельский мрак в сердце дьявола

Папа резко встряхивает моё тело, держа за подбородок и требуя ответа.

– Ей холодно, – в тон его тихого, злого голоса отвечаю, не отводя взгляда. – Она бы умерла, папа. Её кости сильно торчат, а кожа бледная. Девочке нужна помощь.

Говоря всё это, надеюсь хоть на каплю понимания, но отец злится от моих слов только ещё больше.

Закрываю глаза, готовясь к его удару. Папа сказал мне однажды, что будет бить каждый раз по голове, когда в неё приходят эти безрассудные, до ужаса добрые и бессмысленные мысли. Наверное, поэтому мама постоянно скрывает синие пятна на своем лице тональным кремом, который я нашел на её тумбочке в спальне? Папа не теряет надежды, что причинение мне боли поможет ему выбить из меня то, что досталось от матери. Но у него видимо не выходит, раз я продолжаю бегать к девочке.

К моему удивлению, когда я открываю глаза после долгой тишины, отец отпускает мой подбородок и хватает за руку, разочарованно покачав головой.

– Это всё твоя вина, Мария, – огрызается он на маму, отталкивая её с прохода свободной рукой. Видимо, это было больно, потому что мама поморщилась. – Если Айзек станет таким же, как и все предыдущие, ты сама знаешь, что его ожидает, – папа замолкает, бросая на меня взгляд, полный неприязни. – Всё зависит от тебя, или я избавлюсь от него.

– Нет, ты не можешь этого сделать! Нет, прошу тебя!

Я удивлённо смотрю на маму, которая впервые повысила голос. Она никогда не кричала на папу, никогда.

Но что папа имел в виду?

Я не успеваю спросить маму, как он резко и быстро ведет меня вглубь темного коридора, игнорируя мамин отчаянный крик с мольбой. Мы сталкиваемся взглядами, и она качает головой, подставляя палец к губам. По её щекам стекают слёзы. Это просьба быть тихим, молчать, чтобы обезопасить себя.

Мы входим в большую комнату, где на обшарпанных, старых диванах сидят друзья папы. На их коленях расположились маленькие девочки, с которыми мы дружим в тайне от моего отца. Во что они собираются играть?

Я сталкиваюсь взглядом с Сиби, девочкой с белыми, длинными волосами. Мягко улыбаюсь в знак приветствия, но она не отвечает. Только её голубые глаза наполняются влагой.

Мои брови хмурятся, но я молчу. Я должен молчать. Так учила меня мама. Она всегда говорит, что холод, безразличие и тишина спасают.

Папа останавливается возле дяди, чтобы поздороваться. Я вижу его впервые, а на коленях у него сидят две девочки, которые выглядят старше меня, и их я тоже вижу в первый раз. Толстый незнакомый мужчина оглядывает меня с ног до головы с улыбкой. Эта улыбка мне не нравится – она не приветливая, а гадкая и вызывает отвращение. Я кривлю губы в ответ, и глаза незнакомца сверкают злобой, как у папы.

– Сколько стоит? – спрашивает дядя у папы, указывая подбородком в мою сторону.

Он хочет меня купить?

Мои глаза расширяются, и страх пронизывает каждую косточку. Я крепче вцепился в руку отца, который сжал мою ладонь в ответ так сильно, что мне больно. Но я стараюсь не хныкать, стараюсь быть тихим.

– У тебя нет столько денег, – безразлично отвечает папа, начиная вести меня дальше по коридору, и я чувствую облегчение, когда мы покидаем ту часть комнаты.

Не в силах молчать, забыв о просьбе мамы, задаю пугающий меня вопрос:

– Ты бы меня продал, пап?

Отец останавливается и бросает на меня взгляд через плечо. Он холодный, безразличный. Я никогда не видел, чтобы папа улыбался. Мы с ним похожи только глазами, и он каждый раз меня упрекает, что я не стараюсь быть его сыном.

Что я могу сделать, если мои волосы белые, а не черные, как у него? Как мне стараться?

– Если ты продолжишь вести себя, как сопливый мальчишка с добрым сердцем, то да, я сделаю это. Я сделаю тебя холодным, Айзек. И плевать, что тебе придется пережить. Ты мой сын, и ты должен соответствовать.

Сердце громко отдается в груди от страха и непонимания, что от меня хочет отец, но я только киваю в ответ, как учила мама. Мы снова двигаемся дальше, и меня продолжает трясти от страха, но я молчу.

Мама всегда говорила, что тишина – сильное оружие, которое спасет от смерти. Значит, это спасет меня от папы, и он не продаст меня злому дяде.

Я не хочу расставаться с мамой – она добрая и любит меня. Я не хочу оставлять Ричи – нашу уличную собаку, которую папа держит на цепи. Не хочу оставлять одну девочку в комнате наказаний.

Папа замедляет шаги возле красной двери, начиная расстегивать ширинку на своих бежевых брюках и снимать ремень.

Что он делает? Папа хочет меня наказать?

Тяжело сглатываю, вспоминая, какую боль приносит ремень. Папа однажды наказал меня за то, что я отдал свою еду девочке. Но я не мог по-другому – она бы умерла, а я не хочу этого.

Мысленно задаю все эти вопросы, не решаясь спросить вслух, но папа поворачивает голову в мою сторону, открывая дверь: