Конде Наст. Жизнь, успех и трагедия создателя империи глянца

Жермена и Мадлен, словно две мышки, ускользают из кабинета директора, гордые тем, что им уделили особое внимание. Едва начав спускаться по лестнице, Жермена поворачивается к своей коллеге, чтобы тихо обсудить только что закончившийся эпизод:

– Господи, как красив этот мужчина! Как жаль, что он хромает…

– Во всяком случае, он крайне любезен. И не приходится сомневаться в том, что он настоящий оратор!

– Думаю, его родители были дипломатами или кем-то в этом роде… Ну естественно…

– Правда?

– Черт побери, а как еще можно объяснить? Он что, родился во Франции и поехал в Америку, чтобы выучить американский язык?

– Все это не объясняет того, как месье Наст стал руководителем журнала…

– Наверняка его родители тоже были дипломатами, которые покупали дома так же, как мы покупаем пуговицы в универмаге Samaritaine…

Этот разговор, вне всякого сомнения, будет продолжен однажды вечером на бульваре Капуцинок, после 19 часов, на выходе из бюро. Но сейчас Мадлен должна заняться вычиткой статьи, подробно повествующей о путешествии графини Сен-Совер в Марокко, «страну тысячи легенд», из которой наивный читатель узнает, кроме того, что «местные жители скорее враждебно относятся к иностранцам», о том, что где-то на земном шаре существуют деревни, состоящие из «дюжины шалашей, в которых ютятся настолько отсталые люди, что невозможно в это поверить, особенно это относится к женщинам, одетым в белые одежды, но грязным, которые носят на спине детей, завернутых в кусок ткани». И в статье приветствуется «превосходный военный напор генерала Лиоте». Мадлен, как и абсолютное большинство ее современниц, не моргнув глазом перечитывает строки, в которых беспощадный консерватизм прикрывается налетом экзотики…

Колыбель Конде Наста

На самом деле с самого рождения Конде Наст отнюдь не был обречен на благосостояние.

Рожденный 26 марта 1873 г. от матери-католички и отца-протестанта, Наст унаследовал гораздо больше многочисленных и порой противоречивых моральных ценностей, нежели богатства. Его родители, Уильям Наст и Эстер Бенуа, никогда не знавшие того образа жизни, который будет вести он, одно время даже испытывали проблемы с деньгами. Их главная сила, ставшая одновременно источником самых больших неприятностей, исходила от их семей с обеих сторон. Уильям Наст, отец Конде, тащил на своих плечах груз тяжелого морального наследия своего собственного отца, Вильгельма.

Тот, рожденный в Штутгарте в лютеранской вере, обосновался в Соединенных Штатах в 1828 г. с намерением стать учителем немецкого языка. В 1835 г. он присоединяется к Епископальной методистской церкви, бывшей сектантской ветвью протестантизма. Для говорящего на немецком языке населения, обосновавшегося в Америке, Вильгельм Наст собирался стать главным миссионером этой церкви, основанной пятьюдесятью годами ранее. После того как он поселится в Цинциннати, штат Огайо, имя Наста прогремит во всех уголках его новой страны и будет известно в Европе. Он станет создателем и издателем официального органа методистской церкви, публикуемого на немецком языке, – газеты Der Christliche Apologete. За одно поколение клан Наста выковал себе безупречную репутацию, основанную на таких понятиях, как «достоинство», «честь» и «религия».

То есть ничего удивительного, что союз Уильяма с католичкой был воспринят семьей Наста как трагедия, если не сказать как позор. Родители жениха, разрываемые между почитанием религии и страхом скандала, пришли к компромиссу: Вильгельм будет присутствовать на свадьбе, тогда как его супруга останется дома. Но личная переписка деда Конде не оставляет места никаким сомнениям: «Она навсегда останется для нас чужой»[1], – писал он по поводу своей снохи. Dura lex, sed lex (закон суров, но это закон (лат.). По сравнению с семьей Наста родители Эстер Бенуа могли бы сойти за беззаботных счастливчиков. Однако эта уважаемая семья, известная тем, что открыла первый частный банк в городе Сент-Луис, расположенном в те времена в бывшей провинции Луизиана, не отличалась ни праздностью, ни эксцентричностью… О Бенуа говорили, что у них есть деньги, много денег.

Увы, всего за одно поколение сбережения растаяли как снег. Причиной тому были три брака Луи Бенуа, гениального предка-миллионера, подарившего жизнь множеству потомков, несомненно, не столь талантливых в делах, как их отец, которые в конечном итоге стали вести жизнь мелких буржуа. У Эстер Бенуа, матери Конде, было шестеро родных братьев и сестер и не менее девяти сводных братьев и сводных сестер! Именно поэтому, когда Уильям Наст в 1868 г. надел кольцо на палец Эстер, он женился не на миллионерше, как он надеялся, а просто на обеспеченной девушке.

Однако один момент мог бы объединить семью Наст с семьей Бенуа: любовь к Европе и ее традициям. Прожив всего сорок лет на американской земле, члены семьи Наст все еще оставались, строго говоря, германцами. Бенуа же, со своей стороны, беспрестанно щеголяли своими французскими корнями, на зависть другим выставляя напоказ этот драгоценный лоск, заменявший им теперь состояние скончавшегося в 1867 г. Луи Бенуа, разделенное на пятнадцать частей… И им было неважно, что пришлось бы вернуться в начало XVIII века, чтобы найти на их генеалогическом древе предка, родившегося на землях Людовика XV. Как дважды два равняется четырем, или, скорее, one and one is two (один плюс один равняется два (англ.), Бенуа по происхождению считали себя французами и заявляли об этом при каждом удобном случае. Отсюда и весьма необычные имена, которые они предпочитали давать своему потомству на протяжении многих поколений, такие, например, как Сангине либо Конде, демонстративно намекая на фамилии тех, с кем их предки состояли в браке: мадам Мари Катрин Сангине и доктор Огюст Конде (прадед Конде Наста), оба французы, как и положено! Третий ребенок супругов, которыми станут Эстер Бенуа и Уильям Наст, будет носить имя Конде, как и его дядя по материнской линии.

Денег в достатке, еще больше амбиций в плане положения в обществе, много строгости и каплю снобизма – вот в итоге то, что положили феи в колыбель Конде Наста при рождении. Но напрасно там будут искать серебряную ложечку или какой-либо след швейной нитки…

Вечная красота

В это солнечное воскресенье, в свой еженедельный выходной день, находясь у себя комнате, Мадлен, потеряв дар речи, рассматривает рекламную страницу в последнем номере Vogue… «Средство для ухода за лицом Yvoire приводит к мгновенному результату», – обещает журнал. Она садится перед зеркалом, машинально сжимает скулы, надувает губы, хмурит брови и, каждый раз внимательно рассматривая свое лицо двадцатитрехлетней девушки, выискивает первые признаки старения… Глубоко вздохнув, она, в ярости отойдя от зеркала, возвращается к чтению.

Средство эффективно в любом возрасте. Его применяют всего один раз каждые четыре года или пять лет; позднее, когда вы постареете, вы сможете повторять процедуру ежегодно. Благодаря тому, что оно создано на основе хлорида золота, лецитина, полученного из яичного желтка, натурального оксида алюминия, и тому, что продукты, питающие кожу, воссоздают кожу и подкожные ткани, морщины исчезают на следующее утро.

Признайтесь, это заманчиво… Правда, лекарство может привести к разорению: «После получения от вас 100 франков три препарата со всеми пояснениями будут высланы вам немедленно». Работая секретарем редакции и получая 750 франков в месяц, Мадлен считает это серьезной тратой. Тем более что, как и все незамужние девушки ее поколения, несмотря на то что они совершеннолетние, она будет отдавать зарплату родителям до тех пор, пока их не заменит супруг, который начнет распоряжаться ее деньгами вместо них. Разумеется, эта скромная сумма идет на ее обычные личные расходы и на непредвиденные траты, такие как развлечения на досуге, покупка предметов мебели, поездки на поезде и т. д. Но каждая трата требует согласия ее родителей.

А как оправдать настоятельную необходимость этой покупки? Даже если рекламодатель обещает, что эпидермис будет «таким же тонким, как лепесток розы», трудно рассчитывать на понимание и поддержку ее матери, никогда в жизни не пользовавшейся косметическими средствами… А что говорить о том, что ее сверстницы по ту сторону Атлантики обладают правом голоса! Француженкам еще предстоит пройти долгий путь, чтобы обрести независимость.

Но сейчас Мадлен предпочитает не думать об этом: она с нетерпением ожидает будущей недели, когда она будет редактировать номер, посвященный коллекциям одежды сезона осень-зима.

Достопочтенный Уорт

– Это несложно, – объясняла мадам Жанна, самая старшая из сотрудниц редакции, нанимая на работу Мадлен: каждый год со дня основания мира, или, скорее, с тех пор, как Чарльз Фредерик Уорт совершил революцию в высокой моде, во Франции, а значит, во всем мире, существуют два основных временных периода, которые подчеркивают актуальность моды…

– Уорт был британцем, не правда ли? – простодушно спросила тогда Мадлен.

– Но француз душой, малышка! Когда в течение примерно сорока лет держишь бутик на улице Мира, а среди твоих клиенток числится императрица Евгения либо графиня Греффюль, то становишься французом, даже если родился на английской земле! Итак, месье Уорт придумал ритуал, который соблюдается и сегодня и заключается в том, что каждые полгода мода обновляется. До него можно было носить одно платье на протяжении десяти лет, и его шили в зависимости от хорошего или плохого вкуса клиентки, ее состояния и фантазии. Уорт отправил все это на свалку, постановив, что сам будет создавать моду и отныне каждый год будут появляться коллекции осень-зима и весна-лето.

– Он был ловким коммерсантом…

– Но все совсем не так, девушка! Кто говорит о коммерции? Уорт был существом высшего порядка, способным чувствовать дух времени, свободным гением, из того же теста, что Леонардо или Микеланджело… Вдобавок он как волшебник обращался с тканью, божественно ощущал форму и мастерски сочетал цвета…

В тот день мадам Жанна была так воодушевлена, что кровь бросилась ей в лицо. Помолчав минутку и отдышавшись, она вернулась к своему рассказу:

– По обычаю коллекцию осень-зима обнародуют в последнюю неделю июля или в первую неделю августа. Вы запоминаете? Что касается коллекции весна-лето, то придется дождаться последней недели января, даже первой недели февраля. Вам все ясно, мадемуазель? И поймите, когда я говорю «обнародуют», я под этим имею в виду показ для журналистов, которые этого достойны, – в числе которых в первую очередь, разумеется, журналисты журнала Vogue, – а также профессиональных закупщиков и самых важных клиенток.

– А сколько времени требуется Vogue, чтобы подготовить отчет об этих коллекциях?

– Как вы увидите, темп задает американское издание. Примите во внимание, что во французском издании новинкам сезона посвящаются номера за сентябрь и март.

– Как сложно! Меня заранее охватывает дрожь…

– Мода, дитя мое, требует быстроты! Ничто прекрасное в этом мире не делается без усилий, и я желаю, чтобы и вы тоже познали эти чудесные моменты, когда, склонившись над гранками, вы испытаете несказанное удовольствие от того, что держите в своих руках, еще до премьеры, то, что составляет суть сезона… Это такая перспектива, что вам уже завидуют многие женщины в Париже, Лондоне или Нью-Йорке. А в минуты сомнений вспомните об Уорте, посвятившем свою жизнь моде! Но боюсь, что я рискую утомить вас, часами рассказывая вам об этом великом человеке… Я не говорила, что для того, чтобы повысить значимость своего труда, именно он стал ставить подпись на свои творения? Во времена мастеров-портных клиенты нередко отдавали в починку свою одежду или заказывали модели у конкурента изначального создателя, не помня, у кого они приобретали эту одежду… Также ему пришла в голову мысль демонстрировать модели на живых манекенщицах. Таким образом женщины могли представить, как будут смотреться, сидеть на фигуре, вести себя платье, шляпка или же сумка в движении. Всем перечисленным мы обязаны этому художнику, и все великие кутюрье современности, начиная с его собственных сыновей, продолжающих вот уже двадцать пять лет руководить модным домом после его смерти, все они – прямые наследники месье Уорта, если не сказать его должники!

Мода должна быть практичной, или ее не будет

И кто же те, кого в середине 20-х гг. XX века мадам Жанна называет «должниками Уорта»? Мадлен может быть спокойна, их чуть меньше трех десятков, и чтобы запомнить их имена, хватит всего одной недели.

В номере, который готовит Мадлен к выходу 15 сентября 1920 г., она работает над статьей под названием «Последние секреты зимней моды». Автор, американская журналистка, направленная во Францию, предлагает на выбор семь репрезентативных, по мнению редакции и самих дизайнеров, моделей, сшитых для предстоящего сезона по последней моде.

Для каждой модели был приглашен иллюстратор, который делает карандашный рисунок модели анфас или со спины. Рисунок печатается в черно-белом варианте. Пока из-за очень высокой стоимости четырехцветной печати издательство Condé Nast вынуждено приберечь цвет только для обложки журнала. Также редакторы обязаны предоставлять читательницам достаточное количество информации, чтобы те могли представить себе цвета и используемые материалы. Что касается фотографии, совершенно передовой техники, пока еще считающейся неблагородной и не способной передать искусство шитья, ее использование ограничено портретами светских женщин и артистов театра или кинематографа, а также съемками домашних интерьеров. Иногда журнал указывает адрес в Нью-Йорке, где заокеанские клиентки могут купить описываемую модель.

Мадлен, слегка обиженная на свою мать после того, как та отказалась купить платье из белого крепдешина из-за того, что оно слишком высоко открывает щиколотку, наслаждается, читая о том, что мода низводит женщин, умудряющихся считать, что ничего не изменилось после войны, до времен Средневековья:

Современная женщина не хочет носить исторический костюм… она желает иметь удобную одежду, приспособленную к нашему машинному веку, нашей деловитой эпохе. Романтические времена канули в Лету; современная женщина, независимо от ее социального положения, ведет активную жизнь для удовольствия, здоровья или по необходимости. Мы не хотим носить одежду, которая стесняет нас в движении, мешая нам постоянно быть активными; разве не война научила нас любить короткие платья, которые натягивают через голову и которые при необходимости можно надеть без света? Плевать на сложные приспособления, крючки, ленты, пуговицы, все эти тиранические изобретения, добровольными жертвами которых были наши матери…

Одним словом, мода 20-х гг. прошлого века должна быть практичной, или ее не будет! В атмосфере послевоенного времени, отмеченного лишениями и дефицитом, речь уже не идет о том, чтобы наматывать на женщин километры ткани. Поощряется сдержанность, тем более что Франция еще оплакивает своих погибших, число которых составляет 1,7 миллиона.

Затем начинается воображаемое дефиле, поставленное редакцией журнала Vogue. Дом Уорта – что доставит удовольствие мадам Жанне – открывает бал, представляя вечернее платье со шлейфом из крепдешина нежного желтого цвета, с угольно-черными узорами, украшенное каскадом жемчужин, спускающимся с правого плеча, и заканчивающееся концентрическими волнами, собранными на уровне талии. За ним модель дома Dœuillet с gown (то бишь платьем) с симметричным кроем, с драпировкой из белого атласа между двух полос из ярко-синего бархата, напоминающим распустившийся лист. Спина обнажена, а бретельки очень тонкие. Край подола доходит до середины щиколотки. Затем представляют платье из черной саржи, сшитое домом Lanvin, с круговым декольте и длинными рукавами. Справа на странице ему противопоставляется еще одно платье дома Dœuillet под названием «Жинет» из черного бархата, контрастирующего с сукном кораллового цвета, «словно бросающего отблески пламени на эту черноту». Оригинальность модели состоит в том, что она «подойдет парижанке в любое время дня». Чего нельзя сказать о творении модельера Пуаре, показанном после него.

Это «забавное платье», вдохновленное стилем 1840 г., из плотного белого фая в обрамлении черных и белых страусиных перьев, которое больше похоже на сценический костюм, чем на одежду для города, дополнено накидкой, спереди образующей воротничок и окутывающей спину. Пальто дома Jenny из темно-зеленого бархата с застежкой в виде золоченых шаров, а также платье, созданное в доме Premet, простого фасона с набивкой в виде крупного четырехлистного клевера, заключенного в ромбы, окончательно просвещают Мадлен насчет того, во что будут одеты в ближайшие недели элегантные дамы на скачках в Лоншан или Шантийи.

К этому перечню редакция Vogue могла бы добавить такие имена, как Шанель, Калло, Шерюи, Дусе, Бир, Родье, Пакен, Шанталь, Луизбуланже, Лелонг, Марсель Роша, Редферн, Молине, Мирбор, Пату либо Сюзанна Тальбо. Мода стала второй по значимости французской отраслью производства и единственной, которая имеет такое количество женщин, занимающих пост директора предприятия. Все или почти все кутюрье владеют бутиками в квартале, где проживает Мадлен, недалеко от бюро Vogue, отдавая предпочтение Вандомской площади, улицам Мира и Фобур-Сент-Оноре. Однако, согласно последней моде, дизайнеры стараются обосноваться на Елисейских Полях и на площади Звезды, соединяющей два сегмента Елисейских Полей с прилегающими улицами.

Кюре в компании иезуитов

Хотя руководитель журнала Vogue, не являющийся его основателем, предпочел расстаться с весьма завидным положением и начать в возрасте 36 лет издавать периодику для женской аудитории, было бы ошибочно видеть в этом выражение слишком долго подавляемого стремления. В молодости Наст никогда не проявлял ни малейшего интереса к оборкам, тряпкам или моде. Все вспоминают только о том, что он был ухоженным и элегантным юношей, обладавшим безупречным, хотя и несколько строгим гардеробом, ничем не отличаясь в этом от своей семьи. Никакой эксцентричности в нарядах, ни даже мгновенно ощущаемого кокетства, а также никаких следов личных эстетических пристрастий, которые хотя бы на мгновение позволили бы подумать, что однажды он превратится в денди или любителя портных и бутиков, где продается одежда для мужчин. Конде Наст предпочел лишь надеть на себя серый костюм, так же как другие надевают рабочую блузу или спецовку, то есть как социальный и профессиональный атрибут своей среды. Итак, причину, по которой Наст в 1909 г. выкупил журнал Vogue, не стоит связывать с его душевным порывом…

Все началось в университете. В сентябре 1890 г. Конде Наст, которому тогда было 17 лет, появляется в кампусе Джорджтауна, в иезуитском университете для юношей города Вашингтон, основанном в 1789 г. и славящемся превосходным образованием. Преподобный Джеймс А. Дунан, занимавший пост президента университета, навязывает студентам железную дисциплину: запрещено курение табака, строго возбраняется заходить в помещения всем, кто не имеет отношения к учебному заведению, обязательно участие в церковной службе, а письма, отправленные студентам, вскрываются, прежде чем попадают к ним в руки.

Подросток без труда адаптируется к новому образу жизни и ведет себя примерно: его, прилежного, хорошего ученика и хорошего товарища, выбирают в студенческие организации заведения, идет ли речь о спорте, музыке или религиозной жизни. В 1891 г. он записывается в секцию «поэзия», затем, в 1892 г., – на курс «риторика» и, наконец, в 1893 г. – на курс «философия». Из личного интереса и, возможно, из уважения к отцовской ветви семьи, которая на протяжении пятидесяти лет занималась на американской земле изданием газеты Der Christliche Apologete, молодой человек принимает участие в работе над официальным университетским печатным органом – газетой Georgetown College Journal.

Как и во все, за что он берется, Наст привносит в это занятие аккуратность и скрупулезное внимание. Эта деятельность дает ему возможность завязать крепкую дружбу с Робертом Дж. Кольером, студентом, с которым его объединяют моральные ценности и традиции, начиная с почитания религии и семейного интереса к издательскому делу. На самом деле, отцом Роберта является очень влиятельный Питер Фенелон Кольер, ирландец, обосновавшийся в Соединенных Штатах с середины XIX века и заработавший огромное состояние на продаже, а затем издании книг, посвященных католической церкви. Ободренный своими первыми успехами, Питер Кольер позднее развил свою деятельность, публикуя популярные романы, а затем, в 1888 г., создал иллюстрированный журнал, получивший простое название Collier’s Once a Week («Еженедельник Кольера»).

Сходство между двумя молодыми людьми ограничивается этим общим наследием. И если бы в кампусе Джорджтауна не запрещались дурные мысли, не было бы ни малейшего сомнения в том, что нашлись бы недоброжелатели, считавшие, что Роберт Кольер – это более удачная версия Конде Наста. Роберт выше ростом, он увереннее в себе, харизматичнее, красноречивее… а также богаче. Он очаровывает своих товарищей врожденным авторитетом, пылкостью и отвагой, которую доказал в таких видах спорта, как парусный спорт, авиация и поло. А Конде играет на флейте, помогает своим менее одаренным собратьям в учебе, и если, напрягая запястье, несколько раз одерживает красивую победу в теннисе, то это благодаря скорее упорству, чем врожденным способностям. Ему об этом известно, уважение других юношей он заслуживает своим интеллектом и аккуратностью. Он даже был избран казначеем университетской атлетической ассоциации. Это положение позволит ему проявить очевидный талант к маркетингу (так как ассоциация должна заручиться поддержкой определенного количества спонсоров).

Но когда он конкурирует с Робертом за пост редактора университетского журнала, победу одерживает последний. Завидует ли Конде? Во всяком случае, он ничем не показал этого и продолжил активно участвовать в жизни журнала бок о бок со своим товарищем. В июне 1894 г. пути двух молодых людей разошлись, после того как Роберт уехал учиться в Гарвард, а потом в Оксфорд. Они начали переписываться, обещая друг другу скоро увидеться. В семье Наста, как и в семье Кольера, слово не было пустым звуком…

Может быть, в глубине души молодой Конде Наст думал, что конкуренция происходит не столько на уровне детей, сколько на уровне родителей, в частности отцов. С одной стороны, мы видим Питера Кольера, бывшего семинариста, ставшего бизнесменом, периодика и издательство которого известны во всей Калифорнии, вплоть до Восточного побережья. Начав сколачивать свое состояние в Огайо (штата, откуда родом отец Конде…), теперь он из Нью-Йорка надзирает за своей семьей и своей империей, представленной 32 агентствами, рассеянными по всей территории страны. С другой стороны – Уильям Ф. Наст, воспитанный в почитании к методистской религии, но которого его собственная сестра в конце концов прозвала Mr Disappoint (мистер Разочарование). И Конде с большим трудом мог бы нарисовать более объективный портрет главы своей семьи. Он так плохо знает его…

Несколько раз потерпев крах, занимаясь спекуляциями на бирже и в сфере недвижимости, Уильям Наст в 1877 г. и вправду решил отправиться искать счастья в Европу. То есть, когда Конде было 4 года, он оставил свою супругу в одиночестве воспитывать их четверых детей. В конечном итоге его бегство продлится более тринадцати лет, в течение которых Эстер Наст, за неимением средств, придется покинуть Нью-Йорк и вернуться жить к своей матери в Миссури. «Чуть было» не став миллионером, изобретая машину для сушки соломы и остановившись «в двух шагах» от богатства, когда создавал предприятие по производству бумаги из навоза, Уильям Наст в октябре 1890 г. вернулся в Соединенные Штаты и к семье. Конде, младшему из его сыновей, в ту пору было 17 лет. Если добавить к этому, что Уильям умер в 1893 г., когда его сын уже два года как учился в Вашингтоне, мы без труда поймем, что между отцом и сыном не могло существовать никакой близости.

Переживалась ли смерть Уильяма Наста, о которой тактично объявил его друг Роберт Кольер в газете Georgetown College Journal, как травма Конде и его семьей, давно привыкшей жить так, словно он давно покинул этот мир? Ничего нельзя сказать с уверенностью. Во всяком случае, очевидно, что если Конде, достигший двадцатилетнего возраста, испытывал бы необходимость найти образец мужчины, способного вызывать чувство гордости, то у него было бы гораздо больше причин обратить свой взор на отца своего лучшего друга, нежели на собственного родителя, репутация которого, по единодушному мнению семьи Бенуа и семьи Наст, была отвратительной.