Исповедь палача

Воодушевлённый приятными мыслями, он подошёл к калитке своего дома и не сразу заметил, что обстановка отличалась от привычной. Небольшая воротина, собранная из недлинных сухих веток, оказалась открыта, словно кто-то в спешке забыл её прикрыть. Этот факт царапнул его сознание. Пройдя несколько шагов, он услышал тихий писк, словно маленький щенок скулил и подвывал. Это его насторожило. Дойдя до угла дома, практически в потёмках, он на ощупь попытался найти источник звука, но наткнулся на то, что сначала принял за кучу тряпок, если бы они не шевельнулись.

Жнец замолчал и Карл услышал в иллюзии голоса людей:

– Кто здесь? – сурово спросил Эд.

– Батюшка…, – прозвучал голос Эммы.

Жнец продолжил рассказ:

– Осознание пришло к нему молниеносно. Подняв дочь, он отнёс её к матери. Сам же не мог смотреть, как та пытается оттереть следы крови с ног и лица их единственного ребёнка. Как супруга с трясущимися руками старается привести дочь в чувство. Его сердце разрывалось на тысячи кусков, а из груди словно выбили весь воздух. В ту ночь он так и не смог уснуть.

Следующие несколько дней слились воедино. Они силились узнать, кто сотворил с ней такое, но Эмма упорно молчала, лишь отказывалась от еды и воды. Ранее жизнерадостная девушка обратилась в тень, которая не жила, а существовала. Тьма пережитого терзала её душу, всё закрутилось, как в кошмарном сне: медленно угасающая дочь и опухшая ото слëз супруга. Но Эд не имел права сдаваться, он был полон решимости узнать, кто сделал это, но всё оказалось безрезультатно.

Карл смотрел на всё затаив дыхание, проживая всё, что творилось с тем, кого он приговорил к смерти много лет назад. Картинка сменилась, и жнец продолжил:

– Прошёл месяц, с того дня. Очередное потрясение настигло Эда. Эмма узнала, что понесла, и не смирилась с позором. Её нашли висевшей на дальнем дворе. Она сделала это ночью, когда все спали и никто бы не смог ей помешать. Состоялись похороны. Вместе с дочерью в нём тогда что-то умерло. Девочку похоронили как собаку, за воротами кладбища.

Она лежала в земле, а тот, кто сделал всё это, наслаждался жизнью, Эд намеревался отомстить.

Изображение изменилось, а Карл начал осознавать, к какой развязке ведёт жнец, и его пробил холодный пот.

Он это заметил и сделал для себя выводы, после чего продолжил:

– Прошло ещё около двух месяцев и снова похороны. Супруга не выдержала удара и угасла вслед за дочерью. Он остался совершенно один. Смысл всей его жизни пропал. Одно удерживало на земле – желание воздать по заслугам.

Минуло ещё несколько месяцев. Эд всё так же ходил на служение в тот же дом, и однажды он стал свидетелем пьяного разговора молодого господина. Ему было неприятно слышать, как тот бахвалился своими забавами с очередной девицей. Он хотел уйти, не привлекая к себе лишнего внимания и гнева сира, но его сознание зацепила одна деталь. Незначительная, но невыносимо знакомая. Сердце пропустило удар и упало куда-то вниз. Мужчина узнавал в рассказе свою дочь. Гнев затуманил разум, а мысли лихорадочно закрутились в его голове. Эд едва смог с собой справиться. Но не сейчас. Он должен отомстить ему, обязательно, но сначала хотел всё обдумать.

Эд подкараулил негодяя, зажав в руке увесистую кочергу. Он намеревался отбить мерзавцу всё, до чего дотянется. А главное – то, чем этот поганец больше не сможет навредить ни одной девушке. То, что он благородной крови спасёт его от суда. Никто не станет разбираться. Эд решил сам восстановить справедливость.

Иллюзия медленно пропала, а Карл всё ещё не мог поверить. Чувства смешались, а жнец не стал прерывать молчание. В конце концов, палач пришёл в себя и спросил:

– Но почему он не?.. – не успел закончить он фразу, как жнец его прервал.

– Имелся ли смысл? Кому поверили бы? Слуге или благородному сиру? – последнее слово он словно выплюнул. – Ну что? Оказался ли справедлив твой суд? Виновен ли Эд и заслужил ли такой конец?

Карл молчал. Просто не знал, что сказать. Впервые за долгое время он оказался совершенно выбит из колеи. Сейчас сложилось всё: и признанная вина, и угасший взгляд.

– А знаешь, что самое противное во всём этом? Все, кто присутствовал при нападении, были в курсе случившегося. Но ни один не пришёл к тебе и не донёс на него. А всё почему? Отношение к слугам как к отребью. Они и не люди для вас вовсе, – яростно выпалил жнец.

Карл же просто молчал, понимая, что его собеседник прав. Тишина затянулась. Один негодовал, второй осмысливал всё, что только что узнал. Прокручивал в голове раз за разом и понимал, что должен был сказать.

– Эд не заслужил такого исхода. Приговор был… несправедлив, – признание далось Карлу тяжело.

– Признал-таки. Я удивлён, – саркастично и зло произнёс жнец, ударив костяным кулаком по столу.

Палач вздрогнул, снова вспомнив, кто перед ним. И что в его белёсых руках сейчас находится его душа и путь, которым он его проведёт.

– Нет, это неправильно.

– Всё верно. Так закончить эту историю было бы несправедливо, – жнец снова сделал что-то, и перед ними возникла другая иллюзия.

Теперь они видели того самого сира, которому сейчас Карл в лучшем случае просто плюнул бы в лицо. На счету этого негодяя имелось фактически три жизни. Кулаки палача непроизвольно сжались, а жнец начал новый рассказ:

– Отец мерзавца имел внушительное состояние, и дежуривший несколько дней медикус смог вылечить его, обойдясь без серьёзных последствий.

Сир встал на ноги и продолжил беспутство как ни в чём не бывало. И возвращаясь с очередной попойки в экипаже, он, хвастаясь своими умениями перед одной из многих дам, наполовину свесился из кареты, под колесо которой попал камень. За секунду, он потерял равновесие и выпал на дорогу. Голова его навсегда осталась развёрнута в обратном направлении. Женский вскрик, был последним что он услышал. Дальше его душа вышла из тела, не понимая, что жизнь закончилась.

Естественно, я ждал его, – подтвердил подозрения Карла жнец. – И сам отправил туда, где ему самое место.

– Ад?

– Разумеется, – он фыркнул. – В моём случае ни слёзы, ни происхождение не поможет. Я отправляю туда, куда следует.

– Что с ним сейчас?

– Показать?

Карл молча кивнул. И то, что он увидел, полностью удовлетворило его. Не зря его называли мастером пыток.

– Но как же Эд? Неужели он отправился в ад из-за того, что сделал? – Карл был искренне обеспокоен. И жнец всё же решил ему показать кусочек текущей «жизни» приговорённого.

Перед ними возникла иллюзия: дружное семейство Эда. Они отмечают именины Эммы и абсолютно все счастливы. Его близкие улыбались и обнимались, словно всего этого кошмара и не произошло.

Карл не заметил, как по щеке скатилась маленькая слезинка.

«А он не совсем потерян», – подумал жнец, наблюдая за реакцией палача.

Глава 3. Колесованный

Иллюзия давно уже пропала, а в Преддверии всё ещё царила тишина. Палач полностью погрузился в думы, а жнец не мешал его мыслительному процессу. Всё же не зря он это затеял, и затаённая ранее злость и досада на смертных переросла в некое подобие любопытства.

Трудно сказать, сколько прошло времени, но Карл осторожно нарушил молчание.

– Неужели так было всегда? Видя лишь одну сторону и вынося приговор, я вёл своими действиями на плаху невиновных? – он поднял растерянный взгляд на жнеца, что лениво потягивал уже новую порцию пива. Кто и когда, принёс свежую кружку, мужчина не заметил.

– Отнюдь, дорогой друг. Случаи справедливо вынесенного приговора в твоей работе имели место быть. Это меня и зацепило. Иначе ты бы уже давно был отправлен в пункт назначения, – усмехнулся тот, клацнув зубами.

– Хорошо, но прежде чем я продолжу, позволь узнать ещё кое-что?

Жнец кивнул.

– Девушка… Эмма, она ведь сама прервала свою жизнь и по всем канонам…

– Я понял тебя. Не стоит продолжать. За то, что вынесла девушка при жизни, ей было даровано счастливое посмертие. Вотчина моя, поэтому… – ответил он и развёл руками, снова обнажая кости.

– Я понял…

– Может, продолжим? А то, не ровен час, и передумаю, – протянул собеседник палача, специально нагнетая обстановку.

– Нет-нет. Сейчас, дай подумать, – на минуту снова стало тихо. Жнец заинтересованно рассматривал своего собеседника. Казалось, что за это время тот постарел ещё больше, хотя такого не могло быть.

Карл же лихорадочно перебирал в памяти дела, но ни одного достойного не приходило на ум. Не мог же он ошибаться всегда и везде, были в его списке и отпетые негодяи, которых явно осудили справедливо.

– Точно! – воскликнул тот вслух, не сдержавшись. Имелись бы у жнеца брови, они явно поползли бы вверх от столь бурных эмоций. А так ему пришлось ждать продолжения. – Я вспомнил! Разбойники, это дело я точно провёл так, как полагается.

– Интересный выбор, ну что ж. Я весь внимание.

– Несколько лет наш город терзали нападениями. Началось всё с мелких набегов. Они нападали в основном на продуктовые обозы торговцев, что путешествовали без охраны.

Разорений было немного. Мы пытались их выследить, но оставалось совершенно непонятно, когда и где они ударят, да и скрывались те особо умело. Решили обойтись наймом охраны и на какое-то время это помогло.

Но вот потом… – палач вздрогнул, вспоминая произошедшее.

– Внимание их сместилось на путешествовавших господ. Сначала нападения происходили только по ночам. Слабо охраняемые кареты оказывались лёгкой добычей. Единичных сопровождающих они калечили, но не убивали. Снимали с господ дорогие украшения и деньги, ломали кареты, чтобы не дать им быстро сообщить о случившемся. Но, как ты понимаешь, людская жадность и жестокость не имеет границ, и вскоре этого стало им недостаточно.

От лёгких побоев разбойники перешли к пыткам, калечили людей. Стража, что усиливалась с каждым путешествующим, никак не смогла им помешать. Торговцы перестали ездить лесными дорогами ночью, но и эта предосторожность не помогла. В один момент негодяи начали убивать. Если поначалу имелись выжившие, то потом в лучшем случае люди лишались разума, оставаясь в живых. Но очень скоро и убийств им стало недостаточно. Они, словно развлекаясь, стали глумиться и жестоко издеваться над своими жертвами.

Всех, кого не убили сразу, терзали огнём, резали плоть, ломали конечности. Женщин и девушек… Ну ты сам понимаешь. Их единственных впоследствии и оставляли в живых, как в насмешку: жить с позором и бесчестьем.

Воинов просто рубили, а благородных мужей пытали. Я не понимаю, как эти крики никто не слышал. Некоторые тела были изуродованы до неузнаваемости, как перчатка, которую вывернули наизнанку. Вроде и понятно, что это, но то, что по природе должно было быть внутри, находилось снаружи. Закалённые работой констебли опустошали своё нутро в ближайших кустах при виде этого кошмара.

Позже жестокость нападавших возросла, хотя уже и так казалось, что хуже было некуда. Истерзанные тела подвешивали на деревья, а тех, кто не мог оказать серьёзного сопротивления, заставляли смотреть на муки несчастных. Казалось, что в этих монстрах не осталось ничего человеческого. Зверь и то во сто крат более гуманный, – Карл выдохнул, превозмогая дурноту.

– И как же вы их поймали? – оторвал его жнец от страшных воспоминаний.

– Опыт и немного удачи. По всем сомнительным местам дежурили доверенные лица, собирая информацию по крупицам и донося нам. Наконец мы смогли подготовить ловушку в месте будущего нападения. Один из знатных господ согласился пожертвовать свою карету, для того, чтобы заманить преступников в удобное для захвата место. Внутри неё находилось несколько вооружённых констеблей, готовых к атаке в любой момент.

У нас всё получилось. Никто из банды не хотел сдаваться живым, они дрались как дикие звери, загнанные в ловушку и выгрызающие свободу из последних сил. Но в этот раз численный перевес был не на их стороне, большинство разбойников убили при задержании, но вот главаря нам удалось схватить практически невредимым. Его ждал суд, но перед этим нам нужно было достать всю информацию…

– Пытки? – жнец внимательно наблюдал за тем, как реагировал Карл.

– Да, признание удалось выбить лишь ими. Щипцы оказались самым надёжным подспорьем. Но за то, что этот нечеловек сотворил со всеми жертвами, и этого, казалось, недостаточно. Ведь боль, которую он ощущал в тот момент, была лишь каплей от тех страданий, которые из-за него испытали остальные. Я до сих пор помню, как кусок за куском покидал его тело… Не сразу, но я добился своего и вперемешку с криками услышал признание в десятке преступлений. Но умирать ему было рано. Он должен был дожить до казни. Главарь ещё несколько дней провёл в казематах суда, и они, надеюсь, показались ему сущим адом.

– Как ты его казнил?

– Колесование. Справедливое наказание за столько загубленных душ. Казнь проходила на центральной площади. Королевские особы в полном составе наблюдали за процедурой.

Как только я приступил к обязанностям палача над площадью словно выключили все звуки, публика замерла. Ты, наверное, не обращал на это внимание, но перед тем как завернуть виновного на колесо, иногда палач жердью ломал руки и ноги приговорённого. Тогда был именно тот случай.

Первым в тишине раздался хруст ломающихся рук, это разбойник ещё выдержал, только задышал чуть чаще. После этого пришло время нижних конечностей, там он уже не просто кричал, а выл от боли. Публика возбуждённо зароптала, ожидая кульминации. Колесо ожидала своего момента. Тщательно закрепив его ещё живого под нарастающий рёв толпы, я обратил осуждённого лицом к солнцу. Оставалось дождаться лишь его смерти.

– Тебе нравился процесс?

– Нет. Я просто вернул ему часть страданий, которые он причинил другим… Возмездие, – Карл покачал головой. – Ты не видел выживших, не наблюдал изуродованных тел. Если бы это было возможно, я казнил бы его столько раз, сколько душ он отнял.

Зверь умер через несколько часов. Всё это время толпа ждала. Как только он испустил дух, тело я снял. А погребения, как такового, не было… Тело скинули в яму к изменникам и слегка присыпали землёй. Собаке собачья смерть, – палач поморщился, пытаясь скинуть с себя тяжесть воспоминаний.

– Как понимаю, ты закончил. Ну что ж, теперь мой черёд, – спокойно заговорил жнец, – Торн, так звали этого разбойника, был действительно переполнен ненавистью после смерти. Как маленький волчонок смотрел на меня безумными глазами, в которых светилось лишь желание убивать.

Мне стало интересно, когда же он пошёл по этой дороге, и вот что я увидел.

Стена напротив привычно сменилась иллюзией, и Карл наблюдал чужие воспоминания, а жнец начал рассказ.

– Малая площадь. Ему около шести лет от роду. Они с отцом проходили мимо и обратили внимание на душераздирающие крики.

Карл, как наяву услышал голоса:

– Отец, кто это? – спросил юный Торн.

– Поймали вора. Третья кража, теперь ему отрубили руку.

– Но я не понимаю, зачем? Ведь калекой он не сможет работать честно, а значит, чтобы прожить, будет продолжать нечестный заработок, – мальчик растерянно посмотрел на своего родителя.

– Законы не ко всем справедливы, сын мой, – вздыхая, ответил ему отец.

Снова заговорил жнец:

– Эти слова отложились в памяти мальчика. Засели так крепко, как только могли.

Воспоминание сменилось, и посланник смерти продолжил:

– Ему уже шестнадцать лет. Он работал за гроши, которых едва хватало, чтобы прокормить семью. Жили впроголодь, и каждый новый день не приносил ему радости, лишь горечь. Его мать давно скончалась, сгорев в лихорадке. Отец постарел и обессилел настолько, что не мог работать как раньше, но всё ещё ходил на службу к господам, пусть и поручаемая работа не всегда была ему по плечу. И в этом возрасте молодой человек столкнулся с несправедливостью в полной мере. В юной душе затаилась злость.

Торн наблюдал, как богачи издевались над слугами, чаще всего просто так. Как легко было нищего обвинить во всех грехах, а сами они, купаясь в роскоши, творили бесовщину. И постепенно в нём нарастала обида на весь свет, а останавливало только чувства привязанности и заботы об отце. Это единственное, что не давало ему опустить руки и погрузиться в пучину отчаяния.

В очередной день он, уставший, шёл в их лачугу, которую с трудом можно было назвать домом. Оказавшись там, Торн съел те крохи, которые он смог сегодня заработать, оставив половину отцу. Но им больше не суждено было увидеться и разделить скромный ужин. Тем вечером домой никто не пришёл. Тревога за близкого терзала молодую душу, и на рассвете юноша поторопился на поиски отца, начав с дома, в котором тот работал. Торн общался вежливо, но за расспросы его сразу же избили, не сильно, но ощутимо, и прогнали взашей. Несколько дней он обивал пороги, но его с упорством заверяли, что того, кого ищет юноша, здесь никогда не было.

Досада, обеспокоенность и чувство злости возрастали в нём с каждым днём. Пока над ним не сжалился один служка, молодой совсем. И после его короткого рассказа земля ушла из-под ног Торна. Нет больше отца. Забили до смерти на заднем дворе. Тело отвезли и выкинули подальше на телеге, что б ни у кого не возникало вопросов. Его маленький мир в одночасье рухнул. Слуга что-то ещё кричал ему вслед, но Торн уже не слушал, он шёл вперёд, не разбирая дороги.

Юноша пришёл в себя где-то в лесу. Он не помнил ни куда шёл, ни в какой стороне жил. Да и какой дом, если идти больше некуда и не к кому?! Он брёл вперёд, пока ноги не отказали от усталости. Упав плашмя, пополз, но и там его хватило ненадолго. Торн добрался до небольшого углубления в земле и свернулся калачиком, прося Бога лишь об одном. Уснуть и не проснуться. Его желание почти сбылось, если бы на него не натолкнулась банда разбойников. Они через лес пытались скрыться от констеблей и заметили его. Он лежал без сознания, но на вид был сложен, а значит, мог быть им полезен. Главарь забрал его с собой.

Торн приходил в себя долго, но травнице удалось его отпоить и поставить на ноги. Теперь он оставался в долгу за свою жизнь перед главарём шайки. И его начали учить ремеслу. Сначала ему было страшно. Ведь отец всегда напутствовал, что воровать – это плохо, даже для пропитания.

Потом юноша вспомнил, чем обернулась ему такая добропорядочность, что теперь и могилы нет. И вот тогда он для себя решил, что такая жизнь нравится ему куда больше прежней. Молодой человек устал бояться, теперь пусть это делают другие.

Они кочевали от города к городу, и Торну всё больше нравилась такая жизнь. Нападать на обозы становилось куда веселее без совести и сожаления, ему это было близко.