Корень зла

Евгения Киркова

Корень зла

Глава 1. После дождя

Маврикий в апреле похож на застывшую слезу в воздухе.

Всё ещё жарко, но влажность такая, будто ты живёшь в чьём-то дыхании.

Влажные стены, липкие простыни, и запах гниющей земли проникает в дом, даже если окна закрыты.

Лоран Дюмон сидел на кухне, не включая свет.

Его мать умерла четыре дня назад – сердечный приступ во сне.

Ему позвонили соседи. Он не плакал. Просто ехал по разбитой дороге через сахарные плантации, и всё внутри было ватным. Словно он смотрел на свою жизнь из-за стекла. Как в аквариуме.

Дом матери стоял на краю деревни, окружённый кокосами и заброшенными огородами. Старый, деревянный, с потрескавшимися ставнями. Он пах ладаном, апельсиновыми корками и чем-то ещё… чем-то старым и земляным.

Первые двое суток после похорон Лоран пил ром. Не ел. Не спал. Пытался вспомнить, за что он любил мать.

Потом – пытался вспомнить, ненавидел ли он её.

Потому что голос внутри сказал: «Ты рад. Признай это».

На третий день голосов стало двое.

Один – его, скептичный, уставший.

Второй – мокрый, словно говорит из земли.

Он не кричал. Он ждал.

На четвёртый день Лоран набрал номер клиники.

«Я боюсь, что сделаю что-то с собой… или с кем-то другим», – сказал он.

И на следующее утро его забрали.

Глава 2. Клиника Святой Агаты

Клиника Святой Агаты стояла на севере острова, в стороне от туристических троп и пляжей с рекламных открыток.

Там, где начинались леса – густые, колючие, влажные. Дикие деревья росли слишком близко к зданию, словно пытались спрятать его в себе. Ветки цеплялись за стены, и в тени пахло прелыми листьями и перегнившими плодами.

Фасад здания не был белым, вопреки расхожим ожиданиям. Он был выложен из тёмного вулканического камня, старого, местами покрытого мхом.

Стены будто впитывали тепло и сырость одновременно. Камень был шершавый, живой. По нему легко ползли растения – тонкие лианы, корни, мох.

Казалось, само здание уже не борется с природой – просто принимает её.

– Вид потрясающий, – сказал санитар с ямочками на щеках, улыбаясь, когда провожал Лорана в палату.

Он говорил по-французски, но с островным акцентом. Здесь это было обычным – смесь языков, культур, ритмов.

Лоран не ответил. Внутри шевелилось какое-то чувство, но он не нашёл ему описания. Как бы то ни было, он здесь как раз для того, чтобы избавиться от этого внутреннего неудобства.

Палата оказалась просторной, с высоким потолком и большим панорамным окном.

Оно выходило во внутренний двор, за которым начиналось смежное крыло. Его называли “серым блоком”. В нём размещались пациенты в терминальном состоянии. Паллиатив. Те, кому оставались недели. Дни. Часы.

Здание напротив было ниже, с более узкими окнами.

В дневном свете оно казалось вымершим. Шторы на окнах были всегда задернуты.

Но вечером, когда солнце пряталось за кронами деревьев и на камни падала тень, Лоран замечал: некоторые занавески двигались.

Кто-то смотрел на него. Изнутри.

⸻

Первые сутки прошли без происшествий.

Лорану дали лёгкое седативное, предложили чай с цитронеллой.

Медсестра Мари, улыбчивая, с повязкой на запястье, принесла акварельные краски и бумагу.

– Иногда проще говорить красками, – сказала она.

Но Лоран не рисовал.

Он смотрел.

Часами.

Молча.

В окно.

На чёрный камень серого блока. На неподвижные окна, за которыми будто кто-то дышал.

⸻

В первую ночь он проснулся от запаха.

Это было нечто животное, глубинное – сырость, прелая листва, разложение.

Но не мертвечина. Нет.

Что-то более тонкое, как если бы сама земля потела.

Запах был будто внутри стекла.

Он подошёл к окну. Присмотрелся.

На одном из окон напротив была женщина.

Худое лицо, слишком бледное для тропиков. Глаза – чёрные.

Она смотрела прямо на него.

И в её взгляде было что-то… предупреждающее.

Не испуг, не боль. А предостережение.

Словно она хотела сказать: не смотри сюда больше.

Лоран отшатнулся. Сердце колотилось.

Через секунду женщина исчезла за шторой.

⸻

Позже той же ночью он проснулся ещё раз – от еле уловимого шороха.

Не внутри, а снаружи.

Как будто кто-то осторожно скребся по каменной стене.

И тогда – впервые – он услышал третий голос.

Не один из тех, что раньше кричали у него в голове.

Этот был мокрым, мягким, глухим, как если бы кто-то говорил через гнилую ткань:

– Ты не должен был приходить.

Глава 3. Шепчущие стены

Утром Лоран проснулся рано, ещё до завтрака.

Мари принесла таблетки и улыбку.

Лоран заметил: её повязка стала толще, будто запястье болело сильнее.

– Вам снились сны? – спросила она между делом.

Он кивнул.

– Какие?

– Не знаю. Они были… липкие.

Мари ничего не ответила. Просто кивнула и ушла.

—

Он сидел у окна, глядя на «серый блок». Окна напротив были неподвижны.

Он всё пытался понять: была ли той ночью женщина на самом деле? Или это был просто остаточный эффект от таблеток, от стресса, от… горя?

Но чувство оставалось.

Не тревога. Не страх.

Больше всего это напоминало тишину перед бурей – когда воздух становится гуще, а внутри всё замирает, будто тело само готовится к удару.

—

После завтрака он сам подошёл к врачу.

Они сидели в комнате со светлыми стенами и слишком мягкими креслами.

– Иногда мне кажется, что я вижу… не то, что видят другие, – сказал Лоран.

– Например?

– Людей. Которых потом нет.

– И это пугает вас?

– Нет. Это не страх. Это – недоумение. Я пытаюсь понять.

Доктор внимательно посмотрел на него.

– Это хорошо, что вы пытаетесь. И хорошо, что делитесь. Это важно. Здесь вы в безопасности. Мы здесь, чтобы помочь.

Лоран ему поверил.

На самом деле.

Он очень хотел поверить.

—

Днём он взял блокнот. Начал делать записи – кого и когда он видит в окнах напротив. Просто ради себя, чтобы не забыть.

Он снова отметил то окно, где стояла женщина. Теперь оно было пустым. Шторы опущены. Кровать – аккуратно заправлена.

Слишком аккуратно, как будто человека там и не было вовсе.

Он наблюдал за другим пациентом – мужчиной с седыми висками, который днём сидел у окна и смотрел на птиц.

В течение двух дней он видел его каждый раз примерно в одно и то же время.

А сегодня – нет.

Пусто.

И именно тогда, скользнув взглядом ниже, он заметил кое-что новое:

по тёмному камню серого блока тянулись вверх тонкие лианы.

Они будто появились незаметно – за день, за ночь? – он не мог сказать точно.

Светлый зелёный оттенок листьев красиво контрастировал с чёрным камнем.

Выглядело… живо. Почти утешающе.

Как быстро на Маврикии всё прорастает, – подумал он.

Он даже позволил себе лёгкую улыбку.

—

Вечером Лоран снова подошёл к окну.

Он надеялся – почти ожидал – увидеть знакомую фигуру: мужчину с седыми висками, хотя птиц за окном не было видно.

Как и мужчины. Кресло было пустым.

Он ждал. Несколько минут. Потом ещё.

Никто не появился.

Лоран нахмурился и перевёл взгляд левее, к окну, за которым обычно сидела женщина с короткой стрижкой и книгой на коленях. Она всегда казалась ему спокойной, даже умиротворённой.

Но и её не было.

Окно было тёмным.

Кровать – ровно застелена.

Занавески – чуть приоткрыты, как будто кто-то только что заглядывал наружу. Но там не было никого.

Он почувствовал, как в горле першит. Не от страха. От чего-то другого. От непонимания, слишком острого, чтобы просто отмахнуться.

Да, это был паллиативный блок. Люди умирали там каждый день.

Но не так.

Не вот так. Без шума. Без следа. Без медицинских тележек, без санитара в коридоре.

Просто – нет.

Были.

И нет.

Три окна.

Три человека.

Три пустых пространства, где ещё вчера была жизнь.

Или, может, он всё придумал? И просто не заметил, как их увозили.

Обедал.

Спал.

Был у врача.

Лоран стоял у стекла, пока не стемнело.

А потом…

ему показалось – или нет? – что из одного из пустых окон кто-то снова смотрит.

Глава 4. Аромат жизни

Мари зашла в палату с чашкой травяного чая и какой-то тонкой папкой.

– Вам передали. – Она поставила папку на столик.

– И чай. С цитронеллой. Лучше, чем таблетки.

Она уже повернулась, чтобы уйти.

Лоран смотрел, как она движется – быстро, но плавно. В её жестах была какая-то лёгкость, почти детская.

– Подожди, – сказал он.

Она обернулась, вопросительно глядя на него.

Он кивнул в сторону окна.

– Что за блок напротив?

– Серый? – Она чуть нахмурилась. – Там лежат… ну… те, кто больше не борется. Кто уже просто… ждёт.

– А потом?

– Что – потом?

– Куда их забирают?

Мари замялась.

– Через боковой вход. Около полуночи, чтобы не видели. Иногда утром. Это зависит…

– Зависит от чего? – перебил он. Мягко.

Она опустила взгляд.

– От расписания. От погоды. От того, как быстро можно подготовить койку для следующего.

Помолчала.

– Иногда тела остаются в комнате дольше. Если нет свободного транспорта.

Он кивнул. Слишком спокойно, даже для себя.

– Сколько их там сейчас?

– Не знаю. – Она пожала плечами. – Десять, может двенадцать. Мы не всегда считаем. Тут всё меняется… быстро.

Он смотрел на неё.

В ней было что-то прозрачное, будто свет проходил сквозь кожу.

Ямочки появлялись легко, как будто улыбка рождалась раньше мысли.

А глаза – слишком светлые для этих стен. Почти как небо, которого здесь не видно.

И голос – с оттенком чего-то, что не помещается в белый халат.

Странно грубо и чужеродно выглядели только её перебинтованные руки.

– А запястье? – спросил он негромко.

Мари замерла.

Улыбка исчезла.

Она на мгновение застыла.

Сжала запястье – неосознанно, почти как рефлекс.

– Пустяки, – сказала после паузы. – Ничего серьёзного.

Она выпрямилась, взгляд стал отрешённым.

– Спасибо за чай, – зачем-то сказал он.

– Не я его заваривала, – ответила Мари и быстро вышла, не оборачиваясь.

Дверь закрылась неслышно, но воздух в палате стал другим – как будто тень её шагов забрала что-то важное с собой.

Он остался стоять у окна, не двигаясь.

Чай медленно остывал на столике.

Её запах будто зацепился за воздух – тонкий, как дым от спички, которую давно затушили.

И в этом запахе было странное спокойствие.

И что-то, чего он не мог назвать.

Что-то, что пришло вместе с ней. И, возможно, осталось.

Глава 5. Автопортрет

Лоран проснулся рано, будто что-то невидимое обдало его тёплым дыханием.

Утро было прозрачным, влажным. Свет в палате мягко ложился на пол и прикроватный столик, запах чая всё ещё витал в воздухе – цитронелла, что-то лимонное, земное.

Он не сразу вспомнил, где находится.

Внутри было легко. Пусто – в хорошем смысле.

Он сам пошёл к врачу. Не для того чтобы пожаловаться. Просто поговорить.

Доктор сидел в том же кресле, с тем же лёгким выражением на лице, будто ждал его именно в этот час.

– Как вы сегодня?

– Нормально. Даже… хорошо, – сказал Лоран и сам удивился собственному голосу. – Больше нет голосов. Мне кажется, я выздоравливаю.

– Иногда, чтобы начать выздоравливать, нужно просто немного забыть, зачем ты пришёл.

И Лоран действительно немного забыл.

Оставшись один, он не сел, не лёг как обычно – просто ходил по комнате и скользил взглядом по простой обстановке вокруг.

На столике стояла коробка с красками. Акварель, плотная бумага.

Он вспомнил, как Мари оставила её.

Он провёл пальцем по краске. Сухой, шероховатой.

Сел.

Он не знал, что будет рисовать.

Выставил бумагу.

Открыл окно.

Поднял глаза – и остановился.

По стене напротив ползли корни, лианы, белые ветки – всё вдруг показалось удивительно гармоничным.

Как будто сама природа заполняла серые трещины смыслом.

Корни светлые, почти белые. Листья – мягкие, тонкие.

Ничего пугающего. Только жизнь.

Он взял зелёный. Потом охру.

Потом – белый. Стебли тянулись вверх, сплетаясь.

Он думал о Мари.

О её голосе.

О смехе, который появляется внезапно, будто случайный солнечный блик.

Он хотел добавить что-то для неё.

Взял красный.

Тонкой кистью начал рисовать маленькие цветы. Или, может быть, сердечки (боже мой, ему что, шестнадцать?!) – не специально, просто так вышло.

Но акварель повела себя как-то… странно.

Краска как будто ждала, прежде чем впитаться.

Медлила.

А потом – поползла по листу вниз.

Красный растекался по белым стеблям, как будто знал путь.

Не в лепестки. Не в цветы.

А внутрь.

В самые тонкие линии, где цвет не должен был задерживаться.

Белые корни впитывали красный.

Как кровь впитывается в бинт.

Как будто им это было нужно.

Он наклонился ближе – и рисунок словно задрожал.

Ветви больше не были ветвями.

Они стали похожи на вены под кожей, тёмные, раздутые, с тонкими разветвлениями.

Казалось, если дотронуться – они запульсируют в ответ.

Бумага будто стала тёплой.

Он почувствовал лёгкий треск – или это только показалось?

Он застыл.

На миг у него возникло чувство, что он не рисует это – а вспоминает.

Что это уже есть в нём.

Как отпечаток, оставшийся внутри задолго до того, как он взял кисть.

Он рисовал.

Но не он держал кисть.

Что-то внутри давно рисовало себя через него.

Глава 6. Призрачное чувство

Утро было влажным, тёплым – почти летним. Свет скользил по полу, по белым стенам, задерживался на краях простыней. Всё казалось чуть выцветшим, будто вымоченным в молоке.

Мари пришла рано.

– Без таблеток сегодня, – сказала она, заглядывая в комнату. – Я решила, что чай справится лучше.

– А если нет?

– Тогда я подмешаю в чай немного надежды, – улыбнулась она.

Она принесла травяной чай, поставила его на подоконник, присела ненадолго на стул у стены. В её движениях не было спешки, не было намерения остаться – но и желания уйти не было.

– Ты всё время такая? – спросил он.

– Какая?

– Как не из этого мира. Словно не спешишь никуда.

Она засмеялась.

– А куда мне спешить? Я просто однажды спешила – и опоздала. Теперь учусь не бежать. Я приехала сюда просто… ну, передохнуть. На неделю, максимум две. Знаешь, как это бывает: думаешь – сменю обстановку, выдохну, солнце, чай, тропики.

Она на секунду замолчала, взглянула в окно.

– А потом поняла, что назад… как будто некуда.

Улыбнулась.

– Так и осталась. Пока никто не попросил уйти.

– И нравится?

Она пожала плечами.

– Иногда. Тут всё как будто растворяется. И ты сам тоже. Удивительно легко быть никем.

Он кивнул. И замолчал.

Он чувствовал, что её лёгкость – не часть её природы, а усилие. Хрупкое, как дыхание на стекле.

А она не спешила заполнять паузу. Их тишина была комфортной.

Он смотрел на неё. На мягкость её жестов, на ямочки, которые появлялись чуть раньше улыбки. На глаза – слишком голубые, как будто солнце оставило в них кусочек неба.

Он набрал воздух и – не глядя – сказал:

– Ты всегда носишь повязки?

Мари замерла.

Слишком короткая пауза, чтобы быть настоящим молчанием. Но достаточно долгая, чтобы он почувствовал, что нарушил границы.

– Иногда, – сказала она.

Потом посмотрела в окно.

– Когда не хочется объяснять то, что всё равно никто не поймёт.

Он не ответил.

Просто кивнул.

Он не собирался ничего вытаскивать из неё. Он просто… хотел знать.

– Я принесу тебе ещё воды для красок, – сказала она, вставая.

– Рисуешь что-то?

– Пытаюсь, – усмехнулся он.

– Удачи, художник, – и ушла, оставив за собой шлейф лёгкого пряного аромата.

Он остался один.

Но чай, и её слова, и даже паузы между ними всё ещё висели в воздухе – как пыль в солнечном луче, который никто не решился потревожить.

Он подошёл к окну.

Серый блок напротив, как всегда.

Только зелень по его стенам стала гуще. Белёсые лианы, сплетаясь, тянулись вверх, обвивали окна.

Он отметил про себя, как красиво всё растёт на Маврикии.

Как быстро.

Как легко.

Он вернулся к столу, сел у окна.

Взял бумагу.

Налил воду.

Разложил краски.

Но не рисовал сразу.

Просто смотрел, как зелень на стене шевелится от ветра.

Светлые лианы, тонкие стебли – всё это казалось частью чего-то, что не нуждается в объяснении.

Он взял зелёный. Потом охру. Белый.

Тонкие стебли ложились на бумагу, мягкие, почти прозрачные.