Алексей Куксинский
Дама червей
ДАМА ЧЕРВЕЙ
Он не думал, что проживёт больше двух часов, но большая стрелка его «Омеги» сделала уже четыре оборота, осеннее солнце начало клониться к закату, а он был ещё жив. Из разбитого окна тянуло холодом и запахом леса. Человек не шевелился, только осторожно вдыхал и выдыхал воздух, чтобы даже пар изо рта был незаметен. Ещё пару часов и стемнеет, и тогда у него появится шанс выжить. Придётся спуститься со второго этажа по замусоренной лестнице, но, если двигаться осторожно, в темноте в него будет сложно попасть. Тёмное пальто сольётся с ночной темнотой, как воды маленького ручейка вливаются в могучую полноводную реку. Ещё ему повезло, что пока не выпал снег, морозная погода держалась уже долго, но серое небо до сих пор не рассыпало первого снегопада. По следам на снегу его нашли бы в два счёта. Хорошо, что у них нет собак. Он любил собак, но не каждая собака – друг человека, особенно человека, оказавшегося в его положении.
Человека звали Виктор Зоров, но уже много лет его называли только Зорге, такое уж настало время. Никого из серьёзных людей не называли по имени, даже тех, кто не сидел. Муха, Хмурый, Лось, Судьба – такие теперь были имена. Сам Зорге жалел, что ему не досталась звучная кличка типа Судьбы, но с его фамилией и без опыта тюремной отсидки все называли его старым школьным прозвищем.
Зорге чуть пошевелился и посмотрел на часы. Это день, начавшийся так рано, всё никак не закончится. Нужно сидеть на месте, но адреналин жжёт вены, как кислота. Зная, что делать этого не стоит, Зорге оторвался от стены и выглянул в коридор. Там было сумрачнее, чем в комнате, противоположный конец спального корпуса терялся в темноте. Когда Зорге, согнувшись и петляя между деревьями, бежал от выстрелов, какая-то мышечная память подсказала ему от опушки повернуть влево, а не вправо. Пока охотники тратили время на контрольные выстрелы, Зорге успел скрыться в кустах, а потом очень долго бежал по тайге, пока не наткнулся на забор из ржавой сетки, за которым среди зарослей березняка и каких-то кустов скрывались низкие корпуса бывшего пионерского лагеря. Перелезая через забор, Зорге разодрал брюки и поцарапал ногу. Лёгкие болели, и, если бы не биатлонное прошлое и регулярные тренировки, Зорге бы пал от бессилия где-нибудь в облетевшем малиннике. На несколько секунд он остановился и прислушался. Кроме шума ветра и далёкого печального крика какой-то лесной птицы ничего. Он посмотрел на поцарапанную ногу. От кровопотери точно не умрёт. Во всяком случае, не от этой раны.
Зорге осмотрелся. Здесь можно было снимать фильм про апокалипсис, впрочем, как и во многих других местах этой страны. Как будто эпидемия неведомой болезни, какой-то злокачественной экономической разрухи превратило заводы, фабрики, дома и инфраструктуру по всей стране в руины, ошмётки и комья грязи. Последний пионер уехал отсюда много лет назад, и с тех пор в лагере хозяйничала дикая природа. Зорге медленно пошёл к зданиям, которые виднелись впереди, раздумывая, прятаться или, переведя дух, продолжить свой бег. Среди кустов бересклета проглядывали развалины беседки, чуть дальше сквозь бесформенную кучу почерневших брёвен и досок проросли несколько чахлых берёзок. Между зарослей угадывались остатки заасфальтированной дорожки, которая сейчас бугрилась от распиравших её снизу корней. Зорге сделал несколько шагов, показавшихся оглушительно громкими, а потом зашагал увереннее. Странное чувство, как будто он здесь уже бывал. Может, и не такое странное, потому что память почти стёрла названия тех многочисленных пионерских лагерей, куда родители отправляли ещё маленького, но уже Зорге, каждое лето. «Ракета», «Радуга», «Родина» – как-то так они назывались, явный переизбыток рычащего «Р» и кошмар для ребёнка с дефектами дикции. Зорге прошёл ещё немного вперёд, хрустя стеблями павших в неравной борьбе с заморозками растений. По-прежнему было тихо, даже птица прекратила свои жалобные крики, как будто тоже ожидала, что же случится дальше. Низкое пасмурное небо создавало чувство нереальности происходящего, нависая над головой, как потолок в съёмочном павильоне. Зорге знал, что в нескольких километрах к западу тянется гряда низких гор. Можно рвануть туда, спрятаться в какой-нибудь пещере, только переживёт ли он холодную ночь среди камней, елей и пихт, которые он, городской ребёнок, так и не научился различать.
Двухэтажные корпуса были сложены из силикатного кирпича, который почернел от времени. В разбитых окнах кое-где уцелели остатки стекла. Вокруг ни одного яркого пятна, всё серое, коричневое и чёрное. Старые, пропитанные креозотом столбы с жестянками фонарей показывали направление дороги. Зорге дошёл до центра пионерлагеря, куча мусора с торчащими пластинами шифера обозначала летнюю эстраду, а дальше слева виднелся двухэтажный корпус, облицованный рыжей плиткой, бывшую столовую с клубом. Тело опять пронзила молния узнавания, заставившая даже забыть об опасности. Он обогнул руины эстрады и сошёл с тропы, едва не споткнувшись о спрятанную в бурьяне перевёрнутую скамейку. С торчащего рядом столба до земли свисали остатки проводов, спутанные в беспорядочный моток. Чуть дальше, как он и ожидал, среди густого боярышника торчали остатки стропил одноэтажного здания, которое когда-то было библиотекой. Сейчас оно выглядело так, как будто пострадало от пожара. Заболела голова, и Зорге провёл рукой по лицу. Он был здесь раньше, в детстве, может быть, двадцать лет назад. Он повернул голову и увидел то, что ожидал. Правее входных дверей торчала покосившаяся скульптура, изображавшая тягу к знаниям – девочка с книгой. Зорге знал, что это девочка с книгой, потому что много лет назад сам покрасил ей губы красным карандашом, который стащил в клубе. Сейчас девочка потеряла книгу и перестала быть похожей на человека, превратившись в серый облизанный дождями и ветрами обмылок, но Зорге знал, что под слоем грязи и птичьего помёта ещё остались следы от красного грифеля.
Было ещё какое-то воспоминание, смутные обрывки, которые он не мог ухватить и осмыслить. Что-то связанное с зеркалом, какая-то детская игра. Зорге помотал головой. Его французская туалетная вода пахнет слишком сильно. Кажется, человек с тонким обонянием сможет найти его след. Зорге снова покрутил головой. Тишина, только шумит тайга. Зорге знал, что если пройти прямо и выйти из лагеря, через несколько сот метров можно выйти на берег реки, где когда-то был пляж. Река не даст никаких преимуществ, для плавания слишком холодно, а лодку в безлюдном месте не раздобыть.
Опять начала кричать птица, на этот раз другая с неприятным и каким-то истошным голосом. Зорге только сейчас понял, что мог встретить в лесу и медведя, и волка, но это не вызвало у него никакого страха. Он был бы рад встретиться с пятью волками или медведями, чем с теми, кто сейчас идёт по его следу.
В тишине было что-то пугающее своей неизвестностью, тревожное ожидание и липкий холодный страх. Зорге вернулся на дорогу, согнувшись, стал пробираться к выходу из лагеря. Ему пришлось обогнуть стадион, на утрамбованном поле которого не росли деревья и кусты. С другой стороны поля ржавые остатки турников, стенок и брусьев гимнастического городка напоминали инструменты изощрённых пыток. По пути Зорге пытался припомнить название этого лагеря, но память отказывалась повиноваться. Родители Зорге работали на заводе, выпускавшем штепсельные разъёмы для авиационной промышленности, но этот лагерь заводу не принадлежал. Заводской лагерь Зорге помнил очень хорошо, он назывался «Буревестник» и там он бывал часто, а здесь только раз. Он прошёл мимо на удивление хорошо сохранившегося медпункта, в спутанной мёрзлой траве блеснули осколки зеркала, и Зорге снова испытал тревожное предчувствие, смутное узнавание, как человек, очнувшийся от ночного кошмара, но не помнящий, в чём же заключался весь ужас. Подспудное воспоминание как-то было связано с зеркалом, но сейчас не было времени об этом думать. Зорге снова посмотрел на часы, но прошло лишь чуть больше часа с тех пор, как их машину обстреляли по дороге в город. Подступало время обеда, но Зорге вместо чувства голода испытал мучительное желание помочиться. Он отошёл к стене медпункта и стал спиной к дороге, хотя никто его здесь увидеть не мог. Страх мешал полностью расслабиться, и Зорге справлял нужду очень долго, терзаясь собственной беспомощностью. Казалось, журчание разносится на километры вокруг, и жидкость всё никак не закончится, как будто внутри него скрывался резервуар на несколько тонн. У него было время как следует рассмотреть серую, покрытую трещинами стену, а потом перевести взгляд на разбитое окно. За покрытыми грязью остатками стекла Зорге рассмотрел угол белого шкафа и кусочек пола, на котором были разбросаны какие-то бумаги. Он застегнул брюки и поймал взглядом своё отражение в самом большом осколке. Волосы растрепались, на щеке царапина, которой он не чувствовал. Страх делает с человеком страшные вещи. В глаза себе он так и не взглянул. Зорге перевёл взгляд за стекло, силясь рассмотреть больше деталей.
Медпункт изнутри выглядел почти не пострадавшим от вандализма. Стоит войти и поискать что-нибудь, что можно использовать в качестве оружия, нож или молоток. Такая простая мысль подарила небольшую надежду. Не важно, что против автомата нож или молоток бессильны, зато у него будет оружие, а вооружённый человек – это уже не бессильная слабая жертва, идущая на заклание, а опасный противник.
Дверь в медпункт не была сорвана с петель и не была раскрыта нараспашку, и Зорге увидел в этом хороший знак. Он сделал несколько шагов и взялся за холодную ручку двери, не беспокоясь о том, что она покрыта многолетним слоем грязи. Сейчас не до чистоплюйства. Зорге потянул, дверь заскрипела и подалась на несколько сантиметров. Зорге вздрогнул от ужаса и присел, едва не порезавшись о загнутый ржавый отлив окна. Скрип гораздо громче журчания мочи. Усилием воли он подавил желание бросить всё и ринуться прочь отсюда. Несколько секунд Зорге стоял, слушая тишину, пытаясь уловить малейшие изменения в пространстве. Рот наполнился слюной, некстати напомнив, что очень хочется пить.
Ничего не произошло, и Зорге решился продолжить. Он встал, ухватился за ручку обеими руками, чуть согнул ноги и изо всех сил дёрнул дверь. Раздался протяжный скрип, дверь немного подалась, а потом что-то хрустнуло, и Зорге полетел назад, нелепо раскинув руки и не успев испугаться. Небо резко опрокинулось прямо на него, как большая кастрюля с серым неаппетитным варевом.
Трава и кусты смягчили падение, и Зорге почувствовал себя неудачно приземлившимся парашютистом. Он немного полежал на спине, глядя в небо, стараясь представить, что его всё происходящее не касается. В юности, на биатлонных соревнованиях, это помогало перед важным выстрелом. Какой-то острый сук больно упирался в спину и мешал сосредоточиться. Зорге отбросил поломанную ручку и встал, вытирая руки о пальто. В дверь можно было протиснуться, и он не стал пытаться открыть её шире. Перед тем, как войти, он прислушался, но вокруг не было никаких посторонних звуков. Дверь прочертила в грязи перед входом небольшой полумесяц, который Зорге безжалостно растоптал. Он протиснулся в тёмный проём, чувствуя, как вытирает своим дорогим пальто многолетнюю пыль. Окажись на его месте Спасиба, он вообще не смог бы сюда войти.
Оказавшись внутри Зорге почувствовал себя в большей безопасности, чем снаружи. Он брезгливо принюхался, ожидая учуять застарелую вонь, но никакого неприятного запаха не было. Он не помнил, бывал ли здесь в детстве, но вся обстановка была знакома. Выложенные белым кафелем стены, потолок с отслоившейся побелкой, три потрескавшиеся открытые двери. На стенах плакаты, призывающие чистить зубы, мыть руки и заниматься физкультурой. Физкультуры на сегодня ему уже хватило, лёгкие ещё немного покалывало при глубоких вдохах. Левая дверь вела в туалет, средняя в кабинет, в котором из рассохшихся шкафов свешивались жёлто-серые бумажные листы. Зорге пошёл в правую дверь, где сквозь слой пыли ещё блестел угол хромированного процедурного стола.
Окно, выходящее на задворки лагеря, было цело, и свозь заросли кустов снаружи проникало достаточно анемичного осеннего света. На стенах тоже висели медицинские плакаты, на этот раз изображавшие технику оказания первой медицинской помощи и основы реанимации. Кажется, стены до сих пор хранили стойкий больничный запах. На вешалке в углу ещё висел порыжевший от времени халат. У окна стояло стоматологическое кресло, накрытое пожелтевшей от времени плёнкой. Стоматология Зорге не интересовала, а вот хирургия пришлась бы кстати. Стеллаж и шкаф были целы, но пусты и покрыты пылью. По стене до самого пола сбегала ровная трещина, как будто прочерченная рейсфедером, проходящая точно между двух пожелтевших розеток, над которыми ещё сохранились красные цифры с обозначением номинала напряжения. Трещина упиралась в стол, который так часто красили белой масляной краской, что время не смогло нанести ему никакого урона, кроме слоя грязи. Зорге подёргал ручки ящиков, но ни один не открылся. Внутри что-то глухо звякнуло. Зорге обвёл комнату глазами в поисках чего-нибудь тяжёлого. Самыми тяжёлыми, безусловно, были его мысли. Взгляд его остановился на вешалке, основанием которой служил массивный диск сантиметров тридцати в диаметре. Зорге брезгливо двумя пальцами сбросил на пол халат и взял вешалку двумя руками, как дубину, удивившись её весу. Немцы, наверное, сделали бы из такого же количества металла пять вешалок и три канистры. Приятно было ощутить в руках настоящую опасную тяжесть. Размахнувшись, как путеец, забивающий костыль в шпалу, Зорге нанёс сокрушительный удар по верхнему ящику. Он немного задел вешалкой стену, но у ящика всё равно не было шансов. Дерево взвизгнуло и раскололось. Зорге ударил ещё два несильных удара, чтобы стол больше не вздумал сопротивляться. Закончив, он отбросил вешалку, как штангист низвергает штангу, установив мировой рекорд. Из сломанного ящика со звоном просыпалось какое-то разбитое стекло. Зорге выдвинул первый ящик, в котором не было ничего кроме осколков, жёлтых бумаг, старого штемпеля и массивного дырокола. Во втором ящике были тоже бумаги с расплывшимися лиловыми печатям, а в третьем оказалось то, что он искал – завёрнутый в потрескавшийся чехол из рыжего дерматина набор хирургических инструментов. Зорге развернул на столе находку, испытывая чувство, как ребёнок, распаковывающий найденный под новогодней ёлкой подарок.
Подарок разочаровал. Среди пинцетов, зажимов, ножниц Зорге обнаружил только один инструмент, который можно было использовать как оружие – скальпель. Но скальпель всё равно был лучше, чем ничего. Он был похож на небольшую хищную рыбу, может быть, барракуду. Зорге внимательно осмотрел лезвие. Ни одной кляксы ржавчины, скальпелем явно ни разу не пользовались. Зорге опустил его в карман, раздумывая, не стоит ли насадить инструмент на какое-нибудь древко на манер копья, и решил, что не стоит. Копьё не даст ему преимущества в дальности действия перед ружьём, а скальпелем можно нанести скрытый удар, прикинувшись подавленным и сдающимся в плен. Вопрос только в том, станут ли его брать в плен, но сейчас думать об этом не было смысла. С оружием он почувствовал себя лучше. Зорге направился к выходу, думая о том, что, может быть, в этом лагере есть тир и стоит его поискать. Здесь же наверняка играли в «Зарницу» или «Захват флага», может, и тренировали юных стрелков. Перед тем, как выйти наружу, Зорге высунул голову и внимательно осмотрелся. Ничего, кроме кустов, деревьев и неба.
Он выбрался обратно на тропу с остатками асфальта и решил, что тратить время на поиски тира не стоит, скорее всего, его здесь нет, а если и есть, шанс найти пригодное к использованию пневматическое ружьё близок к нулю.
Скальпель уютно устроился в правом кармане пальто и через каждые несколько шагов Зорге украдкой через ткань дотрагивался рукой до его твёрдой поверхности, а потом достал его и понёс в руке, как будто это был обоюдоострый меч, а не медицинский инструмент.
Пробравшись между несколькими разрушенными беседками, Зорге оказался на развилке. До сих пор ему удавалось не думать о том, что произошло здесь в его детстве, но подсознание, как опытный шулер с краплёной картой, сразу подбросило информацию о том, что направо – к костровой, большой площадке, где устраивались большие общие праздники, а налево – к санитарному блоку с душевыми и туалетами, в которых раковины были специально низко расположены для мытья ног. Зорге почти физически ощутил озноб от струй холодной воды на своих щиколотках. Это опять подсознание выполняет работу, о которой его не просили.
Заросли стали гуще, а дорога пошла под уклон. Где-то впереди должны быть главные ворота с большой стоянкой перед ними, где обычно останавливались автобусы, привозившие ребят (забытьзабытьзабыть). Зорге дёрнулся от этого намёка на воспоминание о случившемся в лагере, как от укола. Сейчас нужно увести мысли в правильном направлении, чтобы память не утащила его в мёртвую ледяную полынью. Размеренное дыхание и необходимость следить за холодными колючими ветками боярышника, которые норовили нанести тяжёлые, но совместимые с жизнью ранения, помогли Зорге установить контроль над рациональной частью мозга. Автобусы с расшалившимися детишками уезжают куда-то за горизонт сознания, но Зорге знает, что в любой момент они могут вернуться.
Трудно пробираться через густые заросли в кашемировом пальто, как будто сотня лилипутов пыталась удержать Зорге на месте. Он согнулся и прикрыл рукой голову, чтобы случайная ветка не хлестнула по глазам. Взгляд был направлен вниз, и Зорге немного расстроился, когда увидел, что его новые туфли безнадёжно испорчены. Они теперь стали похожи на бутсы, в которых маленький Зорге играл в детстве в футбол, когда вместо настоящего мяча использовали скрученные в клубок остатки шкур, принесённые кем-то с кожевенного комбината. Опять воспоминание о детстве, которые могут завести в опасную сторону. В пионерских лагерях дети тоже играли в футбол.
Зорге опять сосредоточился на дыхании, почти забыв, что за ним идёт охота. К счастью, заросли закончились, и он почти упёрся рукой в кирпичный забор. Зорге пошёл влево, стараясь не думать о том, почему выбрал именно это направление. Он снова спрятал скальпель в карман, чтобы освободить вторую руку. На заборе кое-где сохранились неприличные надписи и рисунки, сделанные, видимо, уже после закрытия лагеря. Всё выглядело древним, как следы какой-то допотопной цивилизации, и сложно было поверить, что прошёл всего лишь десяток лет от момента этого потопа.
Зорге уже видел створку ворот, сорванную с петель и ржавеющую на земле, но какая-то сила, возможно, проснувшееся подсознание удержало его от того, чтобы броситься к выходу по хорошо заметной грунтовой дороге. Он немного замешкался, потому что выбирал, куда поставить ногу, чтобы не напороться на торчащие из остатков ворот ржавые заусенцы. Он нашёл свободное место и сделал шаг, постепенно перенося на ногу вес всего тела, когда услышал выстрел. Зорге присел и осторожно сделал неудобный шаг назад, вжимаясь в забор. Эхо долго металось по тайге, вспугнув несколько крикливых птиц. Зорге застыл и затаил дыхание. Никаких мыслей в голове не было, только шум в ушах от усиленно перекачиваемой сердцем крови. Эхо первого выстрела ещё не стихло, как в другом месте, правее и ближе раздался второй. Зорге попятился, а потом мелкими шагами пошёл обратно, одной рукой держась за забор, чтобы не упасть.
Он не знал, как его преследователи опередили его. Скорее всего, они тоже были из этих мест и знали, что здесь есть заброшенный пионерлагерь, в котором можно спрятаться. Шило точно был местным, а ведь именно он договаривался со Спасибой о встрече с этими коммерсантами из Китая.
Зорге крался вдоль забора, вжав голову в плечи и стараясь не производить ни звука, остро чувствую беззащитность собственной спины. Выстрелов больше не было слышно, но Зорге знал, что нужно быть осторожным. Внезапно в голове ярко вспыхнул название лагеря – «Лесная сказка». Он принадлежал крупному строительному тресту, а в этом тресте работали родители Шила, и они же, скорее всего, помогли тогда, много лет назад, устроить в лагерь и Зорге. Шило сидел с ним за одной партой до того года, когда всё случилось. Опять воспоминания грозили проступить на поверхность, но новый далёкий выстрел их спугнул. Забор закончился, и Зорге нырнул в кусты. Стреляли откуда-то справа, значит, он, может быть, не окружён. Ещё один выстрел, ещё дальше и правее, и Зорге непроизвольно радостно улыбнулся. У них не хватит людей, чтобы окружить весь лагерь, и можно воспользоваться этим и улизнуть.
Теперь Зорге почти бежал, не обращая внимания на лезущие в лицо ветки. Он забирал всё левее, пока не выпал из зарослей возле нескольких рядов наполовину вкопанных в землю шин – полосы препятствий для спортивных эстафет. Покрышки ещё хранили следы времени в своих трещинах и пазухах. Видимо, точно так же в трещинах и пазухах его памяти хранятся воспоминания о том лете. Зорге переступил через поваленный ржавый флагшток и увидел за деревьями зелёную от мха крышу хозяйственного блока. Если обойти хозпостройку и выйти в лес, он окажется максимально далеко от того места, где слышал выстрелы.
Перед зданием была вывалена куча сгнившего чёрного мусора, а стены пострадали от пожара. Когда-то здесь был огромный костёр, гораздо больше, чем устраивали для отдыхающих пионеров. Внутрь здания Зорге даже не стал заглядывать, потому что ничего, кроме закопченных кирпичей и оплавленного линолеума, там найти уже было нельзя. Пожарище уже поросло молодыми деревцами. Зорге обошёл здание, за которым росли несколько уже сбросивших хвою лиственниц. Вокруг был разбросан обгорелый и превратившийся в неузнаваемую труху мусор. По этим отметкам, как Ганзель и Гретель по хлебным крошкам, Зорге пошёл туда, где едва заметная тропинка выводила к опушке леса. Забор здесь тоже был, но не кирпичный, а из металлических уголков, между которыми была натянута стальная сетка. Столбики из железобетона, к которым крепились уголки, торчали в разные стороны, как зубы во рту бомжа. Зорге остановился у ближайшей лиственницы и спрятался за её серый ствол, что-то высматривая впереди. Покосившийся забор был границей, переступив которую он снова станет беззащитен и превратится в гонимую дичь. Зорге переводил взгляд от дерева к дереву, пока они не стали сливаться в сплошное серо-зелёное пятно. Забор был в нескольких метрах, и ближайшее прясло почти лежало на земле. Какое-то странное чувство удерживало Зорге от последнего шага. Только сейчас он обратил внимание, что каждый его выдох даёт облачко пара, и пришлось постараться делать более мелкие вдохи. Рука, держащая ствол, совсем озябла, и Зорге спрятал её в карман, где притаилось единственное оружие, скальпель. Он проскользнул между пальцами, как будто был сделан из ртути.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
