Побочный эффект

Елена Луч

Побочный эффект

Глава I. Злость

20 июля. 2005

– Уроды! Лоботрясы! Бездельники! Гнать в шею всех надо! – ругался Потехин, а споткнувшись об лежащую в песке арматуру, выругался еще больше. – Поразбросали тут – сволочи! Дома бы у себя так делали! Понабрали придурков. Думают, раз стройка, то и любой дурак работать сможет. А вот и нет, дурачья и так хватает!

В общем-то, прораб на стройке – фигура значительная и едва ли не самая главная, однако в последние пару лет Потехин так считать перестал.

А все из-за вольнонаемников, то есть временных наемных рабочих, коими обрастает любая стройка каждую весну и лето, что трава на лугу. Потехин презрительно называл их «халявщики» и кривился всякий раз, когда на его объект поступало очередное пополнение. Будь его воля, он избавился бы от них раз и навсегда, но начальство в этом вопросе его мнение не спрашивало.

И ему приходилось терпеть.

Однако он вскоре нашел замечательный способ скрашивать свое терпение. А именно: он подкарауливал рабочих во время их неположенного, так сказать незаконного, отдыха и устраивал им разные мелкие пакости. Вроде как бы случайно опрокинутого ведра холодной воды на кого-нибудь из рабочих, устроившегося покемарить чуток после обеда или подарочка из подмоченных и воняющих мочой сигарет во время внеочередного перекура.

Последствия себя ждать не заставили. Работяги, быстро вызнав, кто устраивает им веселую жизнь, дали прорабу достойную по его делам кликуху – Стервятник.

Потехин был в бешенстве. Ему, мастеру своего дела, отдавшему строительству больше двадцати лет жизни, и такое прозвище! Но поделать ничего не мог, имечко прилипло намертво. Оставалось только подкреплять его, что он и делал, злясь попутно на весь белый свет, ну и себя заодно. Начальство его за это не ругало, смотрело на все художества сквозь пальцы, а он наглел.

В этот летний сезон все было как всегда, только халявщиков, по мнению прораба, было почему-то меньше обычного. Из-за самого лета, наверное, оно выдалось уж очень жарким.

* * *

Плюс 36… плюс 38… плюс 40. Это ого-го какая жара. Изнуряющая, не дающая покоя, изматывающая тело и мозг.

Проклятье! Когда же она кончиться?!

Вот о чем может думать человек в очень жаркий июльский день в городе? И самое противное – это когда тебе приходится работать в этом адском пекле. И не где-нибудь просто на улице. А на стройке! Разнорабочим на подхвате. Привези, унеси, песок, цемент, лопата, кирпичи…

До обеда еще как до луны пешком. Песка привезли до фига. А сил уже нет. Вот и выдыхаешься на этой жарище, о холодке мечтаешь…

Правда, прохлада недалеко – в строительном вагончике, всего-то в двадцати шагах. Но ведь для этого надо работу бросить. А как бросить? Если где-то рядом Стервятник бродит. А жара не унимается. И, кажется, стала еще сильнее, печет так, что в глазах уже круги пляшут, а в голове и в ушах гул стоит невообразимый.

Двое молодых рабочих, запыленных от головы до пят, вяло махали лопатами. Одному было что-то около двадцати пяти, другому – он и вовсе «салага» – едва минуло восемнадцать. Пот крупным горохом катился по их телам, но они, казалось, не обращали на него никакого внимания.

Наконец один из них, тот, что постарше, остановился, наклонился и вытащил из-под поддона полупустую двухлитровую пластиковую бутылку с водой. Отпив из нее немного, он налил воды себе на ладонь и побрызгал на лицо, затем отдал бутылку напарнику. Тот допил оставшуюся в ней воду и со вздохом положил ее обратно. Не полегчало. Постояв немного, они снова взялись за лопаты.

Но спустя пятнадцать минут молодой со словами «Все, Иван! Я пас! Не могу больше!» воткнул лопату в песок и встал, облокотившись на черенок всем своим телом. Тот, кого назвали Иваном, сплюнул, и его темные глаза заблестели.

– Правда, а пошло оно все! – сердито сказал он, тоже бросая свою лопату. – Не умирать же здесь теперь!

И, снимая на ходу свои замусоленные от грязи перчатки, направился в сторону строительного вагончика.

Возле самого вагончика стояла высокая железная бочка, доверху наполненная мутной дождевой водой. Иван подошел к ней и, обхватив ржавые края бочки руками, с размаху, почти по самые плечи, опустил туда голову. Спустя почти минуту он поднял голову из воды и, наклонившись над бочкой, замер. Боже, какая благодать! Потом еще раз, с наслаждением мокнув себя, он встряхнул головой, отчего брызги воды разлетелись с его коротких темных волос и, обернувшись к куче песка, где все еще стоял с лопатой его напарник, крикнул:

– Санек, перекур!

Затем одним небольшим усилием он открыл тяжелую железную дверь вагончика и, не то что зашел, залетел внутрь спасительной прохлады.

Конечно, там было темно и даже очень, так как крошечное окошко находилось где-то в углу под самым потолком и давало мало света, но Ивана это не смущало. Он сразу уселся на единственный предмет мебели в этой каморке – старый, грязный, полуразвалившийся топчан, – но в редкие минуты отдыха просто необходимый как воздух. Другого-то не было.

Немного расслабившись, Иван прикрыл глаза и снова увидел его – зверя!

Своего зверя!

Необыкновенного, грациозного, фантастически красивого. Что-то среднее между белым тигром и дельфином: покатое серебристое тело, кошачья голова, хвост, как у рыбы, и мощные когтистые лапы, которые, казалось, разрывали пространство, когда зверь двигался.

А он двигался, вернее, бежал или плыл прямо на него, в круглых глазах мерцали белые огоньки. Неожиданно огоньки сменились желтым блеском, пронзительным, настораживающим. Иван знал: это не просто блеск. Предостережение!

Опасность? Или что-то должно случиться?

Проснись, Иван, проснись! Сквозь этот то ли сон, то ли видение он вдруг услышал приглушенный шум и тотчас открыл глаза. Шум был наяву, там, за дверью. Кроме того, к нему прибавилось еще и тихое кряхтение.

Стервятник! Его фирменный смех трудно было не узнать.

Поэтому Иван быстро открыл дверь и вышел наружу. И тут же почувствовал, что его трясет, трясет от злости, лютой жгучей злобы и все от картины, представшей перед ним.

Стервятник, ухватив своими лапищами тонкую шею Санька, удерживал его голову в бочке с водой и не давал подняться, заливался своим фирменным смехом, приговаривая:

– Ну что, урод, охладился, а? Охладился, бездельник? Я еще и второго найду! С ним тоже разберусь!

А бедный Санек трепыхался, как мотылек в банке, пытаясь освободиться из-под цепких объятий прораба. Но тщетно. Стервятника это, видимо, забавляло, так как по габаритам он мужик был далеко не хилый, широкий весь такой, здоровенный, кряжистый. И конечно, занятый таким важным делом, он не увидел того, другого, который вдруг появился из темноты вагончика.

Внезапно что-то заставило прораба разжать руки, а потом и вовсе отшвырнуло того со всего маху на груду застывшего цемента, лежащего в метрах пяти от бочки. Застывший цемент – это не куча песка, поэтому, больно ударившись, Потехин не смог вскочить сразу. Медленно поднявшись, но так и не поняв, что произошло, он в испуге огляделся.

– Что это было-то?! – Он обвел взглядом участок, вроде все как обычно, ничего не изменилось. Песок, брошенные лопаты, два бездельника. Только один потихоньку отползал от бочки с водой, где Потехин устроил ему профилактику, а другой, словно застыв, стоял в дверях вагончика и странным неподвижным взглядом следил за ним.

– Ты че на меня вылупился, придурок? Че вылупился? – Потехин, со злостью размахивая руками, бросился в его сторону. – Да я теб… – Неожиданно он споткнулся, а в следующую секунду непонятно какая сила схватила его и, бросив на землю, прижала. Потехин попытался вырваться – бесполезно. Было такое чувство, что на него уронили скалу. Хотел закричать, но не смог, так как что-то еще более мощное и холодное схватило за шею и принялось душить.

Его глаза вылезли из орбит, и он в ужасе помертвевшими, хватающими остатки воздуха губами, прохрипел:

– По..м..о..г..ите…

Потом все исчезло.

Когда в следующее мгновение, как ему показалась, он открыл глаза, то сразу понял, что жив, потому что дышал! Свободно! Ничего не мешало. Потехин обрадовался – слава богу! Попытался встать, получилось, и он обрадовался еще больше, но, оглядевшись, почувствовал страх. Еще бы, ведь место, где он находился секунду назад, и то, где был сейчас, разительно отличались. Там была стройка, а здесь пустырь, огромный, конца и края не видно. И самое главное, здесь не было ничего. Ничего и никого – абсолютно. Пустота, тишина – пугающая тишина.

– Где это я? А-а-а! – крикнул он. Ответа не было. Потехин испугался еще больше. – Здесь есть кто-нибудь? – Тихо. Он заметался, мысли путались. – Люди?! Есть кто-нибудь? Люди! Ау! Где вы? Ау!..

Глава II. Ненависть

7 августа

Утро для Виктора Николаевича Осипова выдалось на редкость отвратительным. Сначала достала жена, трещавшая как сорока, едва он открыл глаза. Хотя к ее «трескотне» за десять лет он уже привык. Затем за столом дочурка, милое создание семи лет, потянувшись за пирожным, неловко стукнула локтем чашку, в которую, к несчастью, уже налили кофе, и его рубашку, любимую, кстати, очень дорогую, угадила противная бурая жидкость.

Рубашку пришлось сменить, не без скандала, конечно.

Дите, перепуганное папиным гневом, он предоставил успокаивать супруге, предварительно высказав ей, все, что он думает, по поводу ее воспитания детей. И, брякнув, как всегда, на пороге: «Когда буду, не знаю!» – выскочил за дверь.

Уже сидя в машине, которую довольно умело вел его личный шофер, он позвонил своей Жанночке. Но здесь ему тоже не повезло – как назло, ее телефон не отвечал. Осипов зло бросил трубку. И тут же заметил, что они еще и стоят, причем в довольно большой пробке.

– Эй, что случилось? – Осипов забарабанил пальцами по стеклянной перегородке, отделявшей его от водителя. Стекло опустилось.

– Авария! – не поворачивая головы, лаконично сообщил шофер.

– О, черт! – Осипов посмотрел на часы и стал нервно кусать губы.

Вообще-то, если не считать вот таких редких неудачных дней, жизнь в целом Осипова радовала.

Во-первых, на семейном и личном фронте у него был полный порядок.

Во-вторых, на работе все было о'кей.

И хотя ему едва минуло тридцать пять лет, он уже занимал достаточно высокую должность замначальника отдела по работе с населением в городской мэрии. А ведь это и зарплата приличная, и свой кабинет, квартира, машина, плюс почет и уважение.

Ну чего еще ждать от жизни! Ко всему прочему, у Осипова была приятная располагающая внешность. А если еще добавить его обворожительную улыбку в сочетании со всегда подобающим внешним видом, о котором он тщательно заботился, то портрет Осипова вырисовывался сам собой. Единственное, что вызывало его недовольство в работе: посетители.

Понимая, правда, что без них никак, он приспособился и к этому. Но разделял их на два «сорта» – «нормальные» и «нищие». Первых он, хоть и недовольно, но принимал, с подчеркнуто-вежливой улыбочкой. Остальных презрительно называл – просителями. И старательно при любой возможности от них избавлялся. А возможностей было много, тем более что науку «отфутболивания» он усвоил быстро. Начальство особо не доставало, так как документация, по обычаю показатель работы, у него всегда была на высоте.

Так все и шло – прекрасно! – до сегодняшнего утра.

Его начальник очень не любил тех, кто опаздывает А он опоздал, да еще и на утреннюю «летучку» – собрание мэра. Да еще и на пять минут! Короче, достаточно для того, чтобы получить от шефа нагоняй. Естественно, что никакие его оправдания насчет пробок на дороге не воспринимались.

– Собраннее надо быть, – услышал он в ответ. – Садитесь!

Собрание шло почти два часа. Ничего нового на нем Осипов не услышал, поэтому немного расслабился, но настроение все еще было хуже некуда.

Поэтому-то, когда оно закончилось, он и подошел к своему кабинету злой. Осипов уже взялся за ручку двери, как к нему метнулась его секретарь Леночка.

– Виктор Николаевич! Подождите!

Осипов резко остановился. Он собрался было уже заорать на нее, но сдержался. Леночка ему ужасно нравилась. Этакое милое существо. Худенькая, как тростиночка, невысокая, с белокурыми кудрями и по – щенячьи преданными глазами, она вызывала в нем детские радужные воспоминания.

Вот поэтому-то он, сдерживая свой гнев, не закричал на нее, а спросил:

– Что еще?

– У вас там телефонист работает, – тихим тонким голосом сказала Леночка, но он услышал. И в недоумении уставился на нее.

– Телефонист?!

– Ну как же! – Она в отчаянии всплеснула руками. – Вы же сами заказывали у телефонной компании установку нового телефона, именно на сегодняшний день.

– И на какое время? – спросил он уже более нервно.

– На десять тридцать.

– А когда заказывал?

Леночка торопливо кинулась к компьютеру.

– У меня все зафиксировано. Так… на той неделе…

– Да, точно, седьмого августа – Она радостно посмотрела на него и почему-то покраснела. Осипов досадливо поджал губы, он вспомнил, что так оно и есть.

Ну не в извинениях ему же теперь рассыпаться. Поэтому, буркнув «Ладно, все в порядке», быстро зашел в свой кабинет.

Телефониста он увидел сразу, тот копошился около стола с проводами. Осипов, открыл было рот, чтобы поторопить его, но тут краем глаза увидел у стены на стуле чей-то силуэт. Он повернулся, глянул и буквально задохнулся от злости. Там сидела старушка! В светленьком плаще, в платочке, с палочкой и с черной сумочкой. Посетительница! Нет, просительница! «Нищая»! Забыв про телефониста, Осипов подскочил к ней. И здесь уж дал волю своему плохому настроению.

– Вы кто? Как прошли сюда? – заорал он.

Бабулька, видимо, задремала, но от грозного крика начальника проснулась. А увидев, кто перед ней, обрадовано отрекомендовалась:

– Садовская Таисия Федоровна. – Она протянула ему свой паспорт и какую-то бумагу. – Вот, товарищ начальник, вот, разберитесь, пожалуйста, печать или подпись свою поставьте.

Осипов молчал, а старушка, приняв его молчание за согласие разобраться в ее деле, скороговоркой продолжила:

– А то не слушает никто, отмахиваются, а у меня и справки все есть какие надо.

Осипов, взяв ее бумагу, паспорт, так же молча и направился к столу, старушка засеменила следом. Однако замолчал Осипов по другому поводу. Его смущал телефонист, который вроде и не слушал, но как-то странно косился в их сторону.

– Ну что за дело-то у вас, говорите! – недовольно, грубоватым тоном сказал он старушке.

– А простое дело, милок. Сын у меня с Чеченской войны вернулся без ног. Получил инвалидность. Пенсию ему оформили, даже получал он, а потом…

– Подождите, а я здесь при чем? – резко оборвал ее Осипов.

– Так я же и говорю, а потом давать перестали почему-то. Два месяца не получаем уже. А почему – не говорит никто. Разобрались бы вы, помогли.

Какая канитель, подумал Осипов и украдкой зевнул. Потом он сел за стол и, положив перед собой бабулькину бумагу, прочитал ее. А дело-то плевое.

На бумаге стояла печать администрации Кировского района. Да тут все яснее ясного, их ошибка, сразу видно.

Он уже было потянулся к телефону, но передумал. Главой Кировской администрации был его дядя, между прочим, неплохо помогавшим ему по должности. Так что мало ли что. Поэтому он сложил бумагу и потянул ее Садовской.

– С этим вопросом не ко мне. Вы свободны!

– А к кому же? – забирая бумагу, спросила Таисия Федоровна.

– У вас там написано, Кировский район, вот к ним и обращайтесь.

– Да была я там! Не помогли они.

– Ну а я что сделаю? Говорю же вам, этот вопрос вопрос не в моей компетенции.

– Так что же мне делать? – со слезами в голосе спросила Таисия Федоровна и, положив бумагу обратно в сумочку, вынула белый кружевной платок. Осипова это рассердило, и он встал из-за стола.

– Ну-ну, мамаша, только слез мне ваших тут не надо. Я вам еще раз повторяю, с этим вопросом вы обратились не туда, так что идите, идите. Вы свободны! – С этими словами он выпроводил ее из кабинета.

Облегченно вздохнув, когда дверь кабинета закрылась, Осипов направился к столу. И буквально наткнулся на стоявшего там телефониста.

– Вы закончили? – Телефонист кивнул.

– Тогда в чем проблема? – Телефонист не ответил, только его темные глаза гипнотизирующие, казалось, пронзали Осипова насквозь. – Что стоите? Я вас спрашиваю, – уже более раздраженно спросил Осипов.

– Почему вы не помогли бабушке? – глухим голосом, но довольно внятно спросил телефонист.

– Что? – Осипов не поверил своим ушам. – Что ты сказал?!

– Я еще раз повторяю: почему вы не помогли бабушке? Ведь это было в ваших силах, в вашей власти, наконец!

И тут Осипова прорвало.

– Ах ты хрень собачья! Да твое какое дело! Пошел вон отсюда! Да я теб… – Он недоговорил. Дикая боль вдруг пронзила его мозг, все вокруг зазвенело, закружилось, поплыло, затем белая пелена упала на глаза. А дальше… дальше память ему изменила. И он не помнил ничего. Абсолютно!

Ни того, как почти бегом выбежал из кабинета и остановил у выхода Садовскую, ни того, как, едва ли не кланяясь ей, заводил обратно на глазах у изумленной секретарши. Ни того, что почти насильно вытащил из сумочки не менее изумленной Садовской бумагу. И как звонил по телефону в Кировский район и долго орал в трубку, что он им там все зады поросячьи поотрывает, если они старушке не помогут. Ни того, как извинялся перед ней за всех и себя в том числе.

Как поставил на ее бумаге свою размашистую подпись, закрепив последнюю печатью и припиской «Выдать, что положено!». Как провожал после Садовскую самолично до выхода. И как потом, вернувшись в кабинет, выдернул из-под главного телефона длинный, толстый провод. Как вышел в коридор и, проходя мимо секретаря, крикнул ей:

– Меня не беспокоить!

Затем, зажав в руках провод, поспешил с ним на крышу мэрии. Ни даже того, как завязывал один конец провода на шесте выпирающей антенны, а другой у себя на шее. Завязав, стал спускаться к краю крыши. Но вдруг оступился и упал на колени, толстый провод, мгновенно врезавшись ему в шею, привел его в чувство, и белая пелена упала с глаз. Он «очнулся», осмотрелся и заорал:

– А-а-а!

А увидев у себя на шее провод, и вовсе зашелся в крике. Его глаза расширились от ужаса и непонимания того, что происходило с ним.

Внизу, привлеченные криком, стали собираться люди; они переговаривались, задирали кверху головы, показывая руками на крышу, но не видели Осипова, а он не видел их. Но кричал, продолжал кричать, все громче и громче:

– Помогите! Спасите! Люди! Охрана! Кто-нибудь! А-а-а!

Он кричал и одновременно пытался развязать провод у себя на шее, но ослабевшие вдруг пальцы не подчинялись ему и не развязывали, а казалось, наоборот затягивали провод все туже и туже. Нож, нужен нож или что-то острое, где взять? В отчаянии он опустил руки и перестал кричать, но тут же встряхнулся. Нет! Я не хочу умирать! Нет! И тут услышал мелодичную трель, раздававшуюся из кармана пиджака. Мобильник! Вот оно спасение! Осипов совершенно забыл о нем. Трясущими руками он вытащил из кармана пиликающий телефон, но не успел сказать и слова, маленький гладкий мобильный, вдруг, точно рыбка, выскользнул из его руки и камнем полетел вниз.

– Вот черт! – выругался Осипов.

Ему снова стало страшно. И он снова закричал:

– Помогите! Ради бога! Кто-нибудь! Я не хочу умирать! Умоляю!

Внизу послышался вой полицейской сирены и Осипов обрадовался. Услышан! Спасен! Не прошло и минуты, как на крыше раздались шаги. Обрадовавшись еще больше, он встал с колен и сразу увидел двух охранников, спешивших к нему.

– Виктор Николаевич! Мы сейчас, сейчас поможем!

– Провод! Обрежьте, провод! – завопил он, едва охранники оказались рядом. Те не раздумывали, один схватил провод, другой, вынув из брюк перочинный ножик, принялся перерезать его. Глаза Осипова засияли. Но дальше, дальше произошло то, что не ожидал ни он, ни охранники. И объяснений тому не было!

Провод вдруг, точно живой, взметнулся вверх и, изогнувшись как змея, вырвался из рук того, кто его держал, затем сделал сам несколько витков вокруг антенны и что было силы натянулся, а почти перерезанная его часть, скрипнув, оторвалась. Осипов, не ожидавший толчка, чисто механически сделал несколько шагов назад и, оказавшись на самом краю крыши, закачался на ней. В ту же самую секунду один из охранников с криком «Вася, держи меня!» бросился к Осипову и схватил его за руку. И они закачались оба. Но тут второй охранник схватил первого и потянул на себя.

– Держи, тяни, еще немного! Ну! – шептал Осипов. И до спасения оставался миг. Но… Чьи-то темные, полные ненависти глаза посмотрели из толпы – снизу вверх! И… охранники исчезли. Исчезли, так как будто их и не было. Осипов, не веря своим глазам, еще пару секунд хватал руками пустой воздух, пытаясь нащупать опору, но бесполезно. Его тело, потеряв равновесие, в последний раз качнулось в воздухе, и он с криком полетел вниз.

Глава III. Ярость

3 сентября

Вообще-то, Иван не любил выходные. Он просто не знал, что ему делать в эти дни. А сегодня был выходной. Будучи по натуре «жаворонком», он просыпался очень рано и, бывало, часами лежал на кровати просто так, глядя в потолок, тянул время.

Сегодня было так же, но хуже, потому что время тянулось медленно и, кое-как дотянув до девяти, он встал. Пока мылся да брился, вспомнил, что хлеба-то он вчера не купил, да чая тоже вроде нету. Поэтому, выйдя из ванны и даже не заходя в кухню, он поспешно оделся и вышел на улицу. Конечно, это был повод, ему просто не хотелось сидеть с утра дома, тем более одному.

Начало сентября выдалось теплым, потому, быстро сходив в магазин, он не пошел сразу домой, решив еще погулять, хотя бы во дворе.

А двор был красивым. В нем много сделали для детей: качели, карусели и так далее – ну и лавочек для бабушек понаставили. Иван подошел и сел на самой дальней лавочке, подальше от старушек, которых, несмотря на ранний час, уже сидело много на скамейке. Они оживленно обсуждали что-то. Он не хотел их слушать, но обрывки фраз из разговора все равно долетали до него.

– А он что ей сказал?.. Да…

– А она ему?..

Усмехнувшись, Иван решил не обращать на них внимания и вынул из пакета с продуктами газету, но не успел он прочитать даже заголовок статьи, как одна из фраз, сказанная кем-то из бабушек, насторожила его.

– А Макаровну-то вчера в больницу увезли.

Он невольно прислушался, так как кто-то еще спросил:

– Это Сосенкову, что ли, из 3-й квартиры?

– Ее самую!

– А что с ней?

– Сердце вроде прихватило.

– И куда ее увезли?

– В нашу, в первую! В кардиологическое отделение положили.

– А ты-то откуда знаешь? – спросил еще кто-то.

– От Нинки, соседки ее, это же она ей вчера вечером скорую вызывала.

– Это Ярцева, что ли?

– Ну да!

– Так я ее тоже знаю. У нее мальчишка маленький еще есть.

Здесь бабульки переключились на Нину и принялись обсуждать ее на все лады.

Но Иван уже не слушал их. Все его мысли были о соседке, Анне Макаровне Сосенковой. Он любил и уважал ее, старался по мере сил ей помогать. У нее были василькового цвета добрые глаза, русые волосы, приятный голос. Возможно, она чем-то напоминала ему мать, ведь он потерял родителей, когда ему еще не было и пяти лет. Его дядя, мамин брат, будучи его опекуном, редко рассказывал ему о них. Иван почувствовал вину. Как же так? Где был он? Почему не знал? Но тут же вспомнил. Все правильно, вчера он вернулся домой поздно, что-то около десяти вечера, сразу лег спать и, естественно, не мог знать о случившемся. «Что же теперь делать? – подумал Иван, но тут же зло одернул сам себя: – Что делать, что делать, будто сам не знаешь? Поднимай задницу и в больницу к ней дуй, олух!» Отругав самого себя, он немного встряхнулся. Потом сразу без лишних раздумий встал, скоренько забежав к себе домой, оставил пакет с продуктами и поехал в больницу. По пути на рынке в первом попавшемся овощном ларьке купил фруктов и у какого-то старичка несколько штук бледно-белых астрочек.

В больницу приехал уже через полчаса и, просмотрев висевшие в коридоре списки больных кардиологического отделения, нашел ее фамилию среди тех, кто лежал в 310-й палате. Вообще-то часы приема больных еще не наступили, но его это не смущало. Осторожно приоткрыв дверь приемной, заглянул туда, медсестры не было, зато на вешалке рядом с дверью висел белый больничный халат. Забрав его, Иван прикрыл дверь, и уже спустя минуту он, никем не задерживаемый и без лишних объяснений, спокойно поднимался на 3-й этаж. Палату нашел быстро. В ней лежало четверо, и он сразу увидел Анну Макаровну, а она его.