Нахальное минирование

А потом по мере сил очень старательно замаскировал закопанное, даже аккуратнейшим образом прикладывая пару снятых с брони запасных траков так, чтобы их отпечатки слились со следом прошедших танков.

Еще три мины установили не в четырехстах пятидесяти метрах от засады (там как раз болотина началась с одной стороны, а с другой торчали старые пни от вырубленного куска леса), а совсем близко от своих танков – и ста метров не получалось. Осталось всего шесть жестяных чемоданчиков.

Лейтенант Еськов, танкист

Обида на отнятое командирство у Димки прошла довольно быстро, он был добродушным и отходчивым парнем. Опять же, умаслило одобрение капитаном выбранного под засаду места. Мины произвели на лейтенанта впечатление убогое, больно уж неказистыми и примитивными они выглядели по сравнению с красотой боевых машин.

Да еще и раненый подтвердил – взрыв у мины слабоват, вышибет у танка пару траков и, может быть, каток оторвет. Если повезет, конечно. Совместно прикинули, позвав и Богатырева, как вести бой. Пришли к выводу, что оторваться немцы так просто не дадут и желательно им все же всыпать при первой встрече посильнее, сбить спесь и наглость. Удивило танкистов требование сначала работать только пулеметами, пушки дать только потом, после мотоциклистов. Опять же, удивило требование в первую очередь разобраться не с танками врага, что было для Еськова аксиомой боя, а с бронетранспортером, который должен быть в головной заставе. Почему новый начальник уделял такое внимание немецким саперам, которые для лейтенанта были такой же серой пехотой и, в отличие от танков, ценности особой не представляли, было совершенно непонятно. Про себя Димка решил, что так и быть – влепит в бронетранспортер первые пару снарядов, а потом все же займется танками.

План действий в целом соответствовал тому, что сам же Еськов и предлагал. Сначала обстрелять чертовых мотоциклистов пулеметным огнем, потом дать передовым танкам заехать на мины, а долбанув по саперам, заняться подбитыми неподвижными танками. Разошлись в том, что лейтенант хотел бы сразу атаковать ошеломленного врага, Устав предписывал наступление огнем и гусеницами, а сапер этот, видать, был трусоватым и говорил такое, что лихим танкистам было не по душе. Пытался их убеждать, рассказывая какие-то старинные байки, а потом просто приказал делать так – и все тут.

Был шанс, что немцы рванут на шарап, потому местоположение каждой мины, которую ставили на дороге, обсуждали хоть и торопливо, но со всем тщанием, чтоб оказалась в самом возможном месте для наезда. Прикинули расстояние, чтобы не вплотную, но огонь оказался кинжальным. В общем, что могли – предусмотрели. Теперь спешно маскировали машины, стараясь поставить их так, чтобы по возможности со стороны немцев хоть чем-то прикрыты были тонкостенные танки от огня. Богатырев загнал свою машину в промоину, Димка прикрылся невысоким холмиком, а Махров вообще откатился метров на сто назад. Когда лейтенант намекнул, что это некрасиво, душный старшина свысока пояснил – те же мотоциклисты легко могут проскочить под огнем – вот тогда он их и примет радушно. Еськов это проглотил, но запомнил. С мотоциклистами у него были свои счеты, встречался уже, так что да, могли эти сволочи проскочить, с них станется, совершенно с резьбы слетевшие наглецы.

Было тревожно, видимость, правда, была неплохой – километра на полтора, а засаду прикрывал сначала редкий кустарничек, а потом уже и лес, но каждый понимал отлично: для танков немецких эти полтора километра проехать – пара минут всего. Много ли успеешь за такое время? И потому все лихорадочно торопились, а когда над дорогой низко просквозил на бреющем немецкий самолет – желтое брюхо, черные кресты, совсем засуетились, как только он скрылся. Маскировка ли помогла или такой мизер, как три танчика, не привлекли внимания летчика – но прошел немец без стрельбы. А страха прибавилось!

Едва капитан успел приказать, чтоб с башен Т–26 пулеметы сняли и отдали один с дисками пехотинцам, как на пределе видимости бойко вывалились, волоча за собой пыльный шлейф, несколько объектов. Почему-то Димке показалось, что они крупноваты для мотоциклов и едут медленнее. Нырнул в башню, закрутил маховики пушки, ловя прицелом дорогу.

Не ошибся. На этот раз судьба приготовила сюрприз – серые танки шли без мотоциклистов. Пять штук. Последний – покрупнее и башня по центру, а у тех, что передними прут, башенка спихнута в сторону, влево, как и у Т–26. Тут Димка вспомнил про БТР, поводил жалом пушки, но не нашел ничего, кроме здоровенного серого грузовика в конце короткой колонны.

– Что там? – взволнованно спросил башенный стрелок. Он-то ни хрена не видел.

– Танки. Пять штук. Значит, как договорились – я стреляю, ты еще один осколочный, потом бронебойные… – сквозь зубы приказал напрягшийся Димка, ведя прицелом головной танк. В голове пронеслось зазубренное в училище: «…если силуэт танка закрывает весь промежуток между рисками, то до танка примерно 200–300 метров. Если закрывается только половина промежутка, то 400–600 метров. Если примерно четверть, то 900–1100». Как положено молодому человеку – глянул как бы со стороны на себя, достойно ли выглядит? Вроде – вполне! Только почему-то между лопатками зачесалось сильно и не к месту. А потом вдруг вспомнил, что основная цель – не танки. Но БТРа нет? Сделал над собой усилие, стал ловить прицелом грузовик. Помогало, что тот был крупнее танков и торчал кабиной и тентом. Здоровенный, зараза!

Когда передний танк наскочил на мину, Еськов не заметил, но стройная колонна тут же рассыпалась. До того шли грамотной елочкой – передний танк пушечкой смотрит строго по курсу, следующий за ним целит влево, третий – вправо и так вперебивку. Готовы открыть огонь сразу и в любом направлении. А тут вроде как пыли стало больше, и колонна мигом отработанно развернулась. То есть попыталась развернуться, потому как Димка со товарищи тоже был не пальцем делан!

Капитан Николаев, сапер

Было очень больно, как никогда в жизни. И хотелось выключиться и потерять сознание. А дышать трудно, словно пробежал с грузом десяток километров. Вроде воздух – вот он, вокруг, но в себя его не втянуть, густой стал, тягучий, словно студень из желатина.

Убедить танкистов не кидаться опрокидью, а работать из засады по-егерски, может, и не так картинно-кинематографически, зато куда как эффективнее – не получилось. Зря потратил силы и лекторский пыл. Этому молодому лейтенанту рассказ про парфянские стрелы и отступление Кутузова были до лампочки. По Уставу положено атаковать – вот и весь сказ. Второй лейтенант, парень явно восточной внешности, отмалчивался, глядел хмуро, но хоть не возражал. Пришлось давить командирским авторитетом. Не объяснять же мальчишкам этим, что кончится их атака на немецкий авангард быстро и плохо. Даже с ГПЗ справиться не удастся толком, а у немцев в основной группе авангарда и тяжелые танки вполне могут быть, и обязательно будет противотанковая артиллерия, маленькие низенькие пушечки, которые дырявят советские танки с любого расстояния и под любым углом.

Слышал капитан, что сейчас наши выпускают уже такие машины, что от них снаряды немецкие отскакивают, как горох от стенки, но все те танки, что видал пока, – были легкобронированные, только чтоб пулю винтовочную остановить. И горелых, битых бронированных машин капитан насмотрелся уже вдосыт.

Помогло лейтенанта убедить только давление авторитетом, но этого было мало. Когда человек исполняет приказ из-под палки, не понимая его смысла, – не то выходит. Надо, чтоб приказ был понят и принят. Как свое чтобы. Тогда и исполнитель душу вложит. Это дорогого стоит. Как, как растолковать, что сам чувствовал?

Смешно, но сейчас Николаев почувствовал себя в шкуре Барклая де Толли, чей памятник видал в Ленинграде. Тот тоже отступал, выматывая Наполеона, а вся армия его за это терпеть не могла, драться рвалась вместе с горячим Багратионом. Того не понимая, что свежее европейское войско, втрое большее количеством, в решающем сражении размолотит разделенную на части русскую армию, – а без армии делай со страной что хочешь, нет у страны защиты. Даже потом Барклаю это не простили – вроде и памятник поставили, ан знал Николаев от старших коллег, что если поглядеть на полководца с определенного места, выглядит тот срамно – словно с мужским органом торчащим, так скульптор маршальский жезл разместил охально. И точно, сам видел. Не поняли и не простили.

Вот и здесь та же проблема. Черт, а надо до ума мальчишкам этим геройским довести, почему отходить придется. Время – вот что сейчас дорогое. Не зря немцы так спешат, они-то отмобилизовались еще перед тем, как Польшу драть, а СССР еще с мирного времени на военное не перешел, и людей в армию призвать надо и технику, так что время сейчас выигрывать надо.

Думал, в ушах звенит, а оказалось – моторы на дороге. И приближаются. Смело фрицы прутся, нахально даже. Удержать бы первый удар хотя бы. Теперь от лейтенантиков все зависит.

Первый глуховатый взрыв – явно мина. И тут же звонко – из танковой пушки. Разрыв вдалеке. Подряд два глухих взрыва. Вперебивку зададанили чужие стволы, автоматические, похоже, они у немцев, больно скорость стрельбы высока, – и тут же грохот разрывов, сливающихся в сплошной шум, а в ответ звонко – из двух наших башенных орудий. Вроде послышалось – еще глухо бухнуло. Сверху посыпались рваные листья, огрызки веточек и мусор какой-то.

По лесу теперь носилась металлическая смерть, поливали немцы от души, давя по привычке огнем, только вот сейчас лопухнулись они, как сообразил капитан, вставлены были обоймы с осколочными снарядиками, рассчитывали пушки встретить, так-то неприкрытым расчетам артиллерийским досталось бы с походом, а вот танкистам за их жестяной броней в 15 миллиметров может и не страшны осколочные снарядики-то! Только б не сообразили, что с танками дело имеют!

Сорокопятки били с максимальной скоростью стрельбы, чуточку выделяясь из оглушительного тарарама. Санинструкторша куда-то делась, соскользнув с брони, а из башни загрохотал пулемет, перекрывая близкой пальбой – дальнюю. И все-таки показалось, что огонь стал стихать. Только лаяли по-прежнему сорокапятки, да в ответ им гукало что-то похожее и вроде – удаляясь. Автоматические пушки больше не работали. Из башни БТ, лязгнув люком, высунулся старшина Махров, не потерявший своего аристократического облика, как и положено серьезному человеку огляделся, доложил коротко и ясно:

– Насовали им полну жопу огурцов, товарищ капитан!

– Конкретнее! – буркнул облегченно Николаев. Именно такой доклад ему и был нужен, чтобы свалилось с плеч тягостное ожидание провала всего начинания. Сразу полегчало, теперь можно и детали! Старшина не стал упираться:

– Три жестянки на дороге врастопыр остались, две отходят. Хитрый сука, на буксир битого приятеля взял и пятится, чужим железом прикрывшись. Не, не достать! Ушел, гад!

Тут Махров шустро пригнулся, потому как что-то очень неприятно просвистело совсем не высоко над танком.

– Старшина, срочно отходим. Лейтенантам передайте – огонь прекратить, отходим. Пехоту не забудьте и девчушку эту! Да не теряйте времени, быстрее, – сказал Николаев уже в спину рванувшего бегом старшины.

Огонь прекратился и без участия капитана, как старшина с машины прыгнул. Только Дегтярев-танковый еще несколько очередей выпустил. Скоро неуклюжий Т–26 подкатил, встал борт к борту. Довольный Еськов гордо доложил, что вражеская группа танков разгромлена, жалкие остатки откатились, и не без намека сообщил, что разгром мог бы быть полным, если бы не запрет на атаку. От мальчишки остро воняло сгоревшим порохом, и держался он браво, как и положено победителю.

– Что с саперами? – раненый перебил фонтан красноречия гордого собой мальчишки.

– Бронетранспантера не обнаружено. Был большой грузовик, поражен двумя снарядами мной лично, после чего загорелся! – доложил лейтенант, показывая одновременно и то, что он молодец и даже нелепые приказы выполняет отлично, и то, что начальство обмишурилось, не было там никаких саперов в БТР.

Николаев не мог себе позволить глубоко и облегченно вздохнуть, дыра в груди очень настырно о себе напоминала резкой болью все время, но про себя капитан порадовался тихонько. Силой врага было не остановить, значит надо, как в старой сказке говорилось: «Ты – естеством, а я – колдовством!» Гитлеровцы получили звонкую пощечину, теперь изо всех сил постараются расплатиться. Но в то же время должны они обнаружить, что на минное поле наскочили. Значит будут осторожничать, но при том – беситься. И это – хорошо! Такая смесь им думать помешает.