Ниже ватерлинии

Боря, наблюдая за приближающейся опасностью, просит:

– Лёха! Прикрывай!

Сам погибай, товарища выручай! Так и сделал, прикрыл бак крышкой. Ваня упавшего в бак в полумраке не заметил. Но ему до всего есть дело, и погоны с повязкой дежурного сквозь свои большие очки как-то разглядел:

– Товарищ старшина второй статьи! Что вы делаете на помойке?

– Мусор выкидываю! – и громко стукнул кулаком по крышке помойного бака, чтобы Борька раньше времени не вылез.

Ответил чётко, командным голосом, не поворачиваясь, стоя спиной к непосредственному начальнику. Ваня довольный поскакал вверх по лестнице в роту.

– Фу, пронесло! – Боря выскочил из мусорного бака, как опытный танкист, – Что делать? Я весь в побелке?

– Не переживай! Скажи, попал под снегопад, и вьюга запорошила.

– Хорошо.

– Только не забудь Ване честь левой рукой отдать.

– Спасибо, друг, – ответил Боря и пошёл сдаваться, по пути отряхивая строительную пыль.

Я сделал театральную паузу, поднялся в роту, открываю дверь. Вижу, Иван Павлович стоит перед огромным зеркалом в пол и сам себе отдаёт честь, сначала правой рукой, любуется собой, потом левой. Меня не видит, занят увлечённо.

Я перехожу на строевой шаг и чётко докладываю:

– Товарищ капитан второго ранга! За время вашего отсутствия замечаний нет! Потому что я тута! – а сам руку приложил к левому уху.

Ваня принял доклад:

– А ты чего не в снегу?

– Я через коридор по первому этажу от ракетчиков шёл, вот и не попал в пургу.

Черняк опять подошёл к зеркалу, отдавая себе честь то левой, то правой рукой, не догадываясь о зеркальном отображении. А может он оценил шутку Борину и мою? И по доброте душевной решил нас не наказывать. Быть может, догадывался, что из этих великовозрастных шалопаев могут вырасти командиры подводных атомоходов, адмиралы, а то ещё, не дай боже, писатели, которые об этом напишут.

Мы всё-таки любили нашего начальника курса Ивана Павловича Черняка и поминаем его с улыбкой.

Среди выпускников Михаила Макаровича Каширина, Ивана Павловича Черняка, Сергея Львовича Самарина – наших наставников в разные годы обучения на штурманском факультете – вышла целая плеяда капитанов 2-го и 1-го ранга: командиры подводных лодок, надводных кораблей, некоторые имеют научные степени. Миша Банных командовал «акульей» дивизией на КСФ, жаль, рано погиб. Поэт Никсон, член союза писателей; ещё литератор и продюсер Клаус; московский целитель Серж; чиновники федерального уровня: Искандер, полный адмирал Николай; Славян, отбивавший атаки бандеровцев в Севастополе; Костя Федотко, выживший во время жуткой аварии на «Комсомольце», большое сердце которого остановилось через несколько лет. Замечательные друзья, которые по настоящее время меня поддерживают: Верх, Петруха – святой человечище, Старик, Пиля, Кацо, Бася! Да всех не перечесть!

Думаю, от всего нашего выпуска выражу общую благодарность нашим отцам-командирам!

P.S. А кто-то на трубе играет и поёт под утренним душем, возможно, танцует… Не зря про нас говорят – выпускники училища песни и пляски с Лермонтовского проспекта. Сюжет рассказа – чистой воды литературный вымысел. В мусорном баке мог прятаться любой из нас. Не только я, а даже адмирал.

Как рождаются семьи

Конец декабря, мороз. Прохожие передвигаются по улице перебежками, но за окнами домов кипит жизнь – советский народ готовится к встрече Нового года.

Трое курсантов пригласили в гости девушек. В тесной комнатушке суета: делается приборка, идет поиск посуды, накрывается стол. Уже куплены шампанское и торт. Готово всё. Отсутствуют только гостьи и третий молодой человек, посланный за водкой.

Пришли девчонки, а «Германа всё нет». Куда мог затеряться шалопай с целой авоськой спиртного? Но ликование не отменить, как и нельзя давать скучать гостьям. Жеманницы почему-то заведомо стали отказываться от шампанского и попросили чаю. В этом доме отродясь его не бывало, здесь водились водка, портвейн, пиво, рассол. Однако желание дам закон: горячая вода из-под крана, заварка, – и чай готов.

Во время чаепития в комнату впал Герман. Рыгнув, он добрался до койки и сел прямо в торт. Кулинарное произведение приобрело форму ягодиц и прилипло так, что держалось за штаны даже после того, как их обладатель встал и начал прохаживаться.

Притомившись, Герман лёг вздремнуть на пузо кверху тортом.

После вынужденного перерыва чаепитие возобновилось, чтобы продолжиться до утра. Настроение поднималось пропорционально употреблённым дозам. Был съеден торт, сняты и «вылизаны» единственные Германовы штаны, которые затем были постираны.

Однако пришло время разбирать шапки. Очнувшийся Герман изъявил желание поучаствовать в этом процессе. Отговорить его не удалось, решительный молодой человек натянул мокрые брюки и пошёл провожать ближайшую к нему девушку.

Нельзя долго находиться на морозе, особенно если дефилировать в мокрых штанах. Так можно незаметно стать каменным или ледяным гостем в доме малознакомой девицы. Однако дом приближался быстрее, чем обледеневал нижний этаж курсанта. Через полчаса гостеприимные хозяева поставили Германа в коридоре. А через час, уже оттаявший, он сидел за столом и пил чай и ел сладкие вкусняшки, спиртного ему не хотелось.

Бывает, что так рождаются семьи.

У памятника Крузенштерну

Набережная Лейтенанта Шмидта, Санкт-Петербург. Васильевский остров. Удивительно редкое и яркое июньское солнце прогревает город, его жителей и гостей. По набережной шествуют восторженные видами иностранцы, в соответствии с веянием времени непрерывно фотографируют: кто на смартфон, с селфи-палкой, иные – на профессиональный фотоаппарат.

Любоваться есть чем, их объективам открывается завораживающая локация: за Благовещенским мостом купол Исаакиевского собора величественно возвышается золотой колоннадой. Шпиль Адмиралтейства блестит на солнце, в растерянности уносясь стрелой ввысь. Оттого в растерянности, что привык протыкать насквозь низкие питерские тучи, а сегодня – только устремлённая вдаль синь, ни одного облачка на всём небосводе.

Памятник адмиралу Ивану Фёдоровичу Крузенштерну. Для петербуржцев он напрочь лишён классической монументальности, наоборот, близок и человечен. Первый русский кругосветный мореплаватель, как уверенный в себе мореход, с непокрытой головой, свистком на цепочке, скрестил руки на груди, готовый в любой момент сойти с капитанского мостика и «свистать всех наверх», противостоять ветрам и штормам и вести свой корабль вперёд. Мы у его подножья. По левому плечу адмирала божественный вид – Успенская церковь, построенная в псевдорусском стиле. Рядом с ней, у плавучих причалов – подводная лодка-музей С-189. Поодаль – Горный институт и ледокол Красин.

Крузенштерн стоит спиной к Неве, обратив взор на Морской корпус Петра Великого, в недавнем прошлом ВВМУ им. Фрунзе, одно из старейших учебных заведений в Петербурге. «…Быть математических и навигацких, то есть мореходных, хитростно искусств учению» – строки из указа Петра I от января 1701 года считаются датой основания Московской школы математических и навигацких наук, в которую в год основания добровольно поступило лишь четыре ученика. Стараниями государя-императора повышенные наборы из недорослей, подьячих, дворовых чинов, посадских, боярских, церковников и сыновей военнослужащих в первые полтора десятилетия на два порядка увеличили численность юных навигаторов. Но и они не смогли в полной мере удовлетворить потребность стремительно развивающегося Балтийского флота. Поэтому царём было принято решение основать в новой столице специализированное военно-морское заведение для обучения исключительно дворянских юношей. Указом от 1 октября 1715 года начинается история Морской академии.

Когда читаешь историю этого учебного заведения, дух захватывает от имён выдающихся флотоводцев, выпускников этих стен. Среди них известные писатели, композиторы, художники, кругосветные мореплаватели, первооткрыватели и бесстрашные авантюристы. И наш бронзовый герой не минул почётной участи стать его славным выпускником.

Под пристальным взглядом Ивана Фёдоровича до сей поры протекает жизнь на набережной. Вот отъезжает свадебный кортеж, старший лейтенант с невестой в белом – возложение цветов, традиционная фотосессия.

Адмирал радуется таким встречам:

– Помню жениха, обер-офицера, мой гардемарин, тельняшку надевал на мои бронзовые плечи в ночь накануне выпускной церемонии, с меня не убудет, тельняшка не портупея. Ох, переживал тем днём за него – изобличат и выставят из корпуса. Гардемарином слыл недурственным юноша, токмо ветер порой блуждал в его голове.

Стоит Иван Фёдорович на постаменте, как на командирском мостике, на вечном посту, в полушаге от альма-матер. Бывает, незримо сойдёт с него, остановится напротив Морского Корпуса и следит, как постигают знания будущие покорители морей и океанов. Заглянет в окна начальника Морского корпуса, переживает, блюдутся ли славные традиции военно-морского флота России. Будут ли офицеры-выпускники служить Отечеству, не жалея живота своего? Но нет, с поста не сходит, значит, традиции не нарушены.

Иван Фёдорович замечает подле себя девушку в лёгком шёлковом платье. Есть ощущение, что принадлежит она к его времени, но тем не менее, выглядит современно.

Стремительно и плавно она, как белоснежная яхта, скользит по залитой солнцем набережной. У неё изумительная утончённая фигура. Длинные ноги говорят о возвышенности натуры и отрешённости от земной обыденности. Лёгкий ветерок тонким материалом платья обволакивает всю её стройность, рассыпает по плечам непослушные золотистые волосы. Как представителю противоположного пола не испытать вожделение от такой картинки? Хочется просто пройти рядом, невзначай коснуться, ощутить шлейф аромата юности и женственности, а если повезёт, заговорить, познакомиться поближе.

Её окликнули,

– Татьяна!

Оборачивается. Доли секунд стоит неподвижно.

Какое у неё красивое лицо. Оно настолько лёгкое, насмешливо-открытое, лишённое классических канонов красоты, со слегка неправильными чертами: курносый нос, широкие брови, пухлые губы, ямочки на щеках, – что каждой чёрточкой говорит о том, насколько она искренна, без единого грамма обманчивой непорочности.

Иван Фёдорович застиг себя на мысли, что начал увлекаться младой очаровательницей:

– Стыдно, лет мне не счесть, без меня, старика, пусть житием радуются, – прикрыл веки и задремал стоя.

Навстречу бежит курсант, пятый курс, главный старшина. Татьяна улыбнулась и устремилась навстречу, по-детски, вприпрыжку. Обвила трепетными руками любимого, нежно и долго поцеловала.

Идут вместе по набережной, сцепив руки мизинцами, признак ребячества людей, давших друг другу обещание быть вместе, наслаждающихся новизной своих отношений.

– Серёжка, я каждый раз так радуюсь встречам!

– Танюша, буквально на минуточку вышел из училища, надо бежать назад.

– Милый, как я боюсь за тебя, служба на подводных лодках – это же очень опасно. Это можно как-то изменить? Служить на берегу, к примеру? Ведь это тоже служба! Зато мы всегда будем рядом.

– Нет, либо на подводных лодках служить, либо нигде. Не переживай, моя птичка, вчера рапорт подал, контракт не буду подписывать. На гражданке устроюсь.

Сергей улыбался, уже научился принимать важные решения в жизни легко и безоглядно.

Татьяна удивилась, раньше он не говорил об этом с такой лёгкостью. Подумала: «Какой он у меня решительный».

– Извини, любимая. Нужно бежать к начальнику факультета. У меня с ним встреча, будет мне сказки рассказывать про героическую профессию, не иначе.

Вот и всё. Решение принято. Уже легче! Сергей быстрым шагом идёт по коридорам, бежит по трапам, в начищенных ботинках, весь с иголочки, поскольку дело знает, службу любит.

Подходит к кабинету начальника факультета.

Видит табличку «Начальник штурманского факультета». Стучится.

– Товарищ капитан первого ранга, прошу разрешения.

Начфак, не поднимая глаз:

– Заходи, коль не шутишь, главный старшина. Разговор будет долгим, прочитал твой рапорт…

Дружба или служба

Рано или поздно каждому приходится делать нравственный выбор. Часто случается это делать в очень непростых жизненных ситуациях, потому всегда необходимо выбирать между тем, чтобы проявить смелость или проявить малодушие.

Идя по коридору училища, Сергей, сам того не желая, зачем-то двинулся через зал Боевой славы выпускников Корпуса, это не самый короткий путь в кабинет Начфака. Был телефонный разговор с Никитой, другом с Питонии и недавним одноклассником, уволившимся на третьем курсе «по состоянию здоровья», а ныне успешно устроившимся на «гражданке» разработчиком компьютерных игр в международной IT-компании. С Никитой они сроднились в Нахимовском – умница и балагур по жизни, душа компании, всегда готовый на любые «подвиги», увлечённый боксом и Гарри Поттером, говорили с ним на одном языке, понимали друг друга с полунамёка. На третьем курсе на тренировке в спарринге Сергей нанёс другу не совсем удачный хук. Никита оказался в госпитале, реабилитация протекала долго, свободное время стал всё больше посвящать гаджетам и играм, постепенно забросил учёбу, и к концу третьего курса оформил себе медицинскую справку, вследствие чего успешно был комиссован.

Но другом Никита быть не перестал, и постоянно был на связи. Сергею казалось, что он имел моральные обязательства перед товарищем, считал, что не изменившиеся интересы, а именно его хук поменял судьбу Никиты. Во вновь приобретённой специальности товарищу периодически требовались консультации от человека «в теме», который мог внести в морской виртуальный мир только ему ве́домые профессиональные термины, обозначения и правки. На четвёртом и пятом курсе преподавали тактику ВМФ: современные стратегии и тактики веде́ния боя кораблей. Сергей был негласным консультантом друга, поэтому дела у Никиты шли хорошо.

– Привет, бро! Ты как там?

– Привет, привет, компьютерный гений! Да всё идёт по плану.

– Рапо́рт отнёс?

– Да, мы же договорились! А мужчины не меняют решений. Я уже всё обдумал окончательно, не бойся, не сверну. Иду на последний бой с Начфаком, и «окей», расчищай площадку.

– Молодца! Жду тебя к себе. Английский у тебя достойнейший ещё с Питонии благодаря старику Диже́ – лучшему преподавателю всех времён и народов. А твои знания техники, карт и морского пространства просто бесценны. Наконец-то замутим с тобой колоссальную живую «игрулю», настоящие подводники смогут в ней себя ощутить, как на подлодке… Ойййй, меня, кажется, убили, чёрт!

– Оторвись ты уже от своих игрушек хотя бы на время разговора!

– Не могу, старичок, извини. Виртуальный мир настолько поглощает и захватывает, что живёшь как в реале, стирается время и пространство, даже поесть забываю, да и лояльный график работы тому способствует. Так вот, о чём это я? Это будет суперморская подводная стратегия, абсолютная симуляция, с реальной прокладкой маршрутов, погружением, торпедными атаками, нештатными ситуациями, аварийным всплытием, приборной доской ПЛ, центральным и гиропостом, локатором – в общем, будет очень круто! И тут ты как раз незаменим в плане консалтинга. Потихоньку вживёшься, освоишься, поработаешь сначала тестировщиком, подучишь С# и ещё парочку языков, а потом мы тебя в «геймдэвы» введём!

– Много новых слов.

– Это пока они для тебя новые, скоро заговоришь нормально, на сленге программистов, будешь как родной. И, кстати, есть одна идея! Помнишь, «Атмосферу» в Гостинке – клуб виртуальной реальности – где мы с тобой гоняли над городом на высоте птичьего полёта? Вот было бы идеально создать такой же виртуальный проект с подводной лодкой! Поставим его в проходном месте, придумаем какое-нибудь крутое название, типа «НС-500», раскрутим сайт, и организуем народу виртуальное погружение! Вот это будет тема! Нигде такого в мире нет, прикинь! Я узнавал.

– А что это за проект «НС-500»?

– Эх, ты, подводник! Кругозор пора расширять, всплывай уже! НС – по первым буквам наших фамилий, а 500 – это стоимость «проезда», с каждого российского и даже иностранного гражданина. Но, в принципе, цифру можно поставить любую: 855 – почти «Ясень», 955 – почти «Борей». Выбирай. Как пойдёт, как раскрутим! Аббревиатура символизирует название подводной лодки. Круто я придумал?

– Пока не могу оценить, так далеко я ещё не смотрел. Мне бы для начала уйти достойно. С этим тоже нужно смириться. Думаешь, легко предавать мечту?

– Ой, я тебя умоляю! Ну чего тут париться? Мечта отличается тем, что она реально невыполнима, а если выполнима, то это уже не мечта, а план. Ты только подумай, когда на флоте получишь свою первую зарплату, и в каком размере? А я тебе уже на старте предлагаю вполне осязаемую сумму, между прочим, молодые лейтенанты о такой могут только мечтать. Это раз. Как ты собираешься со своей якобы пролеченной астмой реально служить на подводной лодке? Я помню, как тебе поплохело на тренировках по «водолазке», при выходе с торпедного аппарата. Не говори мне, что это был единичный случай. В замкнутом подводном, плохо вентилируемом пространстве рецидив может возникнуть в любой момент. Подумай о здоровье. Это два. И потом, твоя Танюша. Ты всерьёз собрался тащить её на какие-то там Севера́, к какому-то там мифическому полярному сиянию? То, что она грезит красотами Териберки и готова тебя ждать на берегу, терпя коммунальные неудобства и отбиваясь от домогательств людей мужеского пола – полная фигня, несерьёзная оценка грядущих реалий и детский сад. Мы родились в замечательном красивом городе, культурной столице, тут и будем жить и работать. Извини, старичок, но добровольно уезжают из него только дебилы. Рискуешь потерять и Питер, и любимую. Это три. Так что давай, подбери слюни, собери волю в кулак и выдержи свой последний «морской бой». Сделай это красиво, как я. И добро пожаловать в новую реальность! Она тебя ждёт с нетерпением!

Верх

Верх – это фамилия.

«Курсант Верх» – так он обычно отзывался, когда к нему обращались, причём не только офицеры, но и друзья-однокашники. Внешне похож на Гоголя, только чуть более поупитанней, и черты лица не такие острые, зато большой нос, чёрные глаза-буравчики, в которых всегда плясали малорусские чертята-смешинки делали его очень похожим на классика русской литературы. Из-за нависающих бровей лицо его казалось склонным к серьёзным выражениям, но натура пофигиста откладывала весёлый отпечаток на всём его внешнем облике.

Вот говорят: «Ему всё по барабану», – это в точности про нашего Верха.

У него мозг неформала с тенью интеллектуала, противника любой системы; демонстративно невоенный – к пятому курсу строевым шагом ходить так и не научился, а когда, стоя у тумбочки с сине-бело-синей повязкой, вытягивался по стойке смирно, казалось, он куражится. Точно, как герой Ярослава Гашека солдат Швейк тонко издевался над начальниками, которые подвоха не подозревали.

Верх среди нас самый гражданский, ну, не создан человек для военной жизни, не карьерист и не отличник, ни разу не покомандовал даже отделением. История умалчивает о том, как он попал в нашу «систему». Однако ходили слухи, мол Игорь Верх поступил в училище сразу после срочной службы в танковых войсках, что придавало Игорьку шарм и поводы для подколок однокашников. Подводник по сути своей ничем не отличается от танкиста, оба жизнью рискуют в железной банке, лишь размер бедствия будет розниться, если вдруг. Шутник по жизни, живой классик туповато-глуповатого ВВМУППовского юмора исключительно для избранных.

У него всё в жизни по-молдавански. Середина 80-х. Питер. Май. Пятый курс. Диплом написан. Живём в каюте: я, Саша (Искандер по-татарски), Бася Игорёк (герой романа «Будни лейтенанта Барсукова»), Тапп Валера и Верх. Каждый день после обеда нас отпускают в увольнение в город до 24 часов, а кому есть, где бросить кости на ночь, то до утра – сбывшаяся мечта с первого курса, хоть какое-то время в этой жизни побыть «гражданским». По широкой винтовой лестнице устало карабкаюсь на пятый этаж спального корпуса, где доживает свои последние дни 35-я рота – пятый курс третьего штурманского факультета ВВМУ подводного плавания имени Ленинского комсомола. Захожу в полупустую роту. Будущие офицеры-подводники разбежались, растворившись в петербургских колодцах – кто у законных жён на Петроградской, кто в женских заводских общагах, раскиданных в большом количестве среди пролетарских районов Обводного канала. Поесть домашней пищи, а после уснуть в объятиях любимой – идеал мирной жизни, ради которого мы готовы были терпеть любые лишения воинской службы.

Звук шагов гулко отскакивает эхом от стен, окрашенных грязно-синей масляной краской. Скрипучие полы. Маркс и Ленин, как всегда, вместе и смотрят куда-то в неведомую нам даль. Красная звезда, серп и молот.

Открываю дверь. Три двухъярусные кровати опрокинуты и свалены друг на друга к центру, матрасы на полу, постельное бельё перемешалось, подушки в куче. Наши тумбочки стоят вверх дном, исторгнув содержимое наружу. В правом дальнем углу на контрасте уголок порядка. Там обитает Верх. Он лежит на своей койке, подняв ноги на спинку и обвязав вокруг головы полотенце, как Домоправительница из мультфильма «Малыш и Карлсон».

– Что за пень, Верх. Ты зачем это сделал, вообще опупел? Что опять с тобой не так?

– У меня хандра, – никогда не понять, то ли он шутит, то ли всерьёз.

– Достали уже твои заскоки. Какого чёрта ты всё здесь перевернул?

И, главное, сам лежит среди бардака ровно!

На лице Верха начинают проявляться первые признаки получаемого удовлетворения – доставил собрату неприятность и радуется, что кому-то стало немного хуже. Фишка юмора, понятного только нам, курсантам, в том, чтобы по общепризнанным нормам проделка была по-дурацки глупой, предельно идиотской, до абсурда детской. Воинская служба 24/7 на самом деле непростая: сложное обучение, ответственная специальность, муштра, подчинение, дисциплина, – поэтому видеть во всём этом юмор было испытанным способом для поиска внутренних резервов, чтобы нести свой крест, как должно. Я ни в коей мере не злюсь на друга. Даже наоборот, в душе веселюсь идиотизму выходки собрата.

– Ну, ты и придурок, Верх. Давай убирай, – и начинаю приводить каюту в исходное.

Я – главный старшина, он – простой курсант, но звания, между нами, ничего не значат, мы все равны, когда вне строя.

– Сам убирай, на меня сплин напал.

– Сплин. Слова-то какие аглицкие выучил, – на губах Верха промелькнула тень улыбки – английский не был его коньком, – тебя Бася завтра убьёт за свою тумбочку, – говорю я, складывая без разбора обратно в хранилище Плюшкина бесконечно ценное имущество, нажитое непосильным трудом за пять лет обучения, а теперь усыпавшее весь пол приступом бесовской силы.

Через пятнадцать минут кубрик мною приведён в исходное состояние, всё это время Верх лежал, изображая из себя нервного больного. Я разделся, выключил свет и отрубился.

Поворочавшись с минуту на своей кровати, Верх вскочил и включил свет:

– Петруха, давай картошку сварим, – его улыбающееся во весь рот лицо нависло над моим.

– Игорь, как же ты достал. Ну, почему не поехал к Люсе? – у Верха была девушка, которую он скрывал от всех, и даже её имя, поэтому мы прозвали незнакомку Люсей.

– Она сегодня занята, мы не смогли встретиться.

– Отлично. Теперь ты отыгрываешься на мне. Хватит меня мучить, выключай свет, дай поспать.

– Ну давай сварим картофан, я есть хочу.

– О, боже, Верх, у тебя хоть картошка есть?

– Конечно, Пиля молодых бойцов прислал с камбуза, – Валера Полёткин по просьбе оставшихся в роте проверил камбуз, заступив помощником дежурного по училищу.

– А как варить ты собираешься?

– Кипятильником.

– Откуда у тебя кипятильник, Люся что ли подарила?

– Неважно.

Весь прикол идеи с картошкой ночью в том, что это было чистое ребячество, неподобающе курсантам пятого курса – самим варить картошку – ведь всегда можно заслать дневального с младших курсов, чтобы притащил что-нибудь поесть с камбуза. К тому же питаться училищной едой у нас считалось несолидно и даже неприлично для «без пяти минут лейтенантов». При таком раскладе получалось, что мы, как вечно голодные дети-первокурсники, втихаря под одеялом будем уминать пюрешку.

В этом заключалось наше курсантское братство – мы были на одной волне, понимали друг друга без слов и принимали без обид даже туповатые военно-морские шутки юмора.