Психология страсти. Том 1

– Он известный психиатр. Я изучала его работы во время учебы, – она сделала паузу, подбирая слова с той особой осторожностью, которую обычно приберегала для сеансов с пограничными расстройствами личности. Каждое слово могло быть минным полем. – Инспектор, я думаю, нам стоит проверить связь между фондом Савченко и исчезновениями. В его методах есть… неортодоксальные элементы, которые могут быть ключом к пониманию происходящего.

Костин смотрел на нее с подозрением, его глаза сузились, словно пытаясь проникнуть за профессиональную маску, но затем он кивнул, принимая её слова за чистую монету. Елена почувствовала укол совести – она использовала психологические техники, чтобы манипулировать правдой, даже если цель была благородной. В каком-то смысле, она использовала те же методы, что и Савченко – манипуляцию сознанием.

– Я подниму все материалы по фонду, – сказал Костин, закрывая папку. Пыль, поднявшаяся от резкого движения, на мгновение повисла в воздухе, искрясь в луче света – словно призрачное напоминание о том, как легко поднять прошлое и как трудно от него избавиться. – А вы, – он захлопнул папку с тем особым звуком, который казался окончательным, как закрытие гроба, – держите меня в курсе, если появится что-то новое о вашем пациенте. И будьте осторожны. Если есть связь между исчезновениями…

– Я могу быть следующей? – Елена попыталась улыбнуться, но улыбка не получилась. Вместо этого она ощутила непроизвольное напряжение лицевых мышц – соматический отголосок страха.

– Я бы сказал, что вы уже вовлечены, – серьезно ответил Костин. Его взгляд на мгновение смягчился, в нем мелькнуло что-то похожее на защитный импульс, смешанный с мужским инстинктом покровительства. – Позвольте проводить вас до дома.

В предложении Костина Елена уловила не только профессиональную заботу о потенциальной свидетельнице, но и более личную ноту – то ли он действительно переживал за её безопасность, то ли использовал профессиональный предлог для продолжения контакта. В любом случае, инстинкт подсказывал ей, что сближение сейчас было бы ошибкой. Сначала ей нужно было разобраться в собственных чувствах и намерениях.

Елена отказалась от сопровождения, настояв, что доберется сама. Подавленный мужской инстинкт защиты отразился в едва заметном напряжении челюсти Костина, но он не стал настаивать. Она оценила его уважение к её решению – это говорило о его эмоциональном интеллекте и отсутствии гендерных предрассудков, которыми часто страдали его коллеги.

Перед расставанием они обменялись телефонами, и он пообещал связаться, как только появится новая информация. В момент, когда их пальцы соприкоснулись при передаче визитки, Елена почувствовала легкий электрический импульс – то ли статическое электричество, то ли физиологическая реакция на взаимное притяжение. Это мимолетное ощущение напомнило ей, что под слоями профессиональных масок они были просто мужчиной и женщиной, с примитивными инстинктивными реакциями, которые игнорировали все социальные условности и психологические защиты.

Выйдя из полицейского участка, Елена глубоко вдохнула вечерний воздух. После часов, проведенных в замкнутом пространстве, наполненном эмоциональным напряжением, открытое пространство улицы казалось освобождением. Но вместе с тем пришло и острое ощущение уязвимости – здесь не было стен и дверей, отделяющих её от потенциальных угроз.

Городской пейзаж начал приобретать вечерние черты – зажигались фонари, витрины магазинов светились неоновыми огнями, прохожие ускоряли шаг, стремясь добраться домой. Была та особая пора между днем и ночью, когда мир кажется подвешенным между реальностями – слишком поздно для дневных забот, но еще слишком рано для ночных.

Весь путь до дома она прокручивала в голове разговор с Костиным. Её беспокоило ощущение, что она что-то упускает – какую-то важную деталь, соединяющую все элементы этой головоломки. Вспомнился один из любимых афоризмов Савченко: «Психика – это не пазл с одним решением, а калейдоскоп, где каждый поворот создает новую картину из тех же фрагментов». Она пыталась найти тот поворот, который сложит фрагменты в осмысленную картину.

Кирилл. Аня Костина. Савченко. Галерея. Координаты. Какая связь между всем этим? И почему именно художники? Было ли это совпадением, или Савченко целенаправленно искал творческих людей? Елена вспомнила, как он часто говорил о том, что художники обладают особой восприимчивостью к гипнозу и другим формам воздействия на сознание – их воображение не сопротивляется изменённым состояниям, а приветствует их.

«Художники – идеальные субъекты для психологических экспериментов, – говорил Савченко на одной из своих лекций. – Их психические барьеры проницаемы, границы личности подвижны. Они живут на грани реальности и фантазии, сознательного и бессознательного. Для них переход между этими состояниями естественен, как дыхание».

Тогда эти слова казались ей поэтичной метафорой. Теперь они приобретали зловещий оттенок.

Остановившись на светофоре, она машинально посмотрела в боковое зеркало и заметила черный BMW через два ряда позади. Сердце пропустило удар – она узнала машину Савченко по характерному силуэту и номерному знаку с повторяющейся цифрой «семь», которую он считал своим нумерологическим символом. На мгновение ей показалось, что она видит его профиль за рулем – резкие черты, тяжелый подбородок, внимательные глаза, фиксирующие её через стекло с той интенсивностью, которая всегда заставляла её чувствовать себя препарированной.

Красный свет сменился зеленым, но Елена не двинулась с места, всматриваясь в зеркало. Несколько машин сзади нетерпеливо засигналили. Только когда автомобиль за ней резко перестроился и обогнал её, она вышла из оцепенения. Адреналин растекался по телу, обостряя все чувства до предела. Руки на руле были ледяными и не слушались.

Решение пришло спонтанно – вместо того, чтобы ехать прямо к дому, она резко свернула на боковую улицу, нарушив правила движения и вызвав новый шквал возмущенных сигналов. Черный BMW продолжил движение по главной дороге. Елена облегченно выдохнула, чувствуя, как мышцы спины медленно расслабляются. Она припарковалась и выключила двигатель, но осталась сидеть, пытаясь привести мысли в порядок.

«Паранойя», – упрекнула она себя, используя профессиональное определение как защитный механизм. – «Это мог быть кто угодно. Апофения – склонность видеть связи там, где их нет. Самодиагностика – первый признак профессиональной деформации».

Но интуиция психолога, этот неуловимый инструмент, оттачиваемый годами практики, подсказывала, что это не совпадение. Савченко жил в фешенебельном районе на противоположной стороне города. Что он делал здесь, в районе панельных новостроек, граничащих с промзоной?

Она решила поехать в супермаркет, чтобы выиграть время и убедиться, что за ней действительно никто не следит. По дороге она несколько раз меняла маршрут, делала лишние повороты, останавливалась на обочине и пропускала потоки машин. В супермаркете она бесцельно ходила между рядами, машинально складывая в корзину продукты и постоянно оглядываясь. Только убедившись, что никто не проявляет к ней интереса, она расплатилась и вернулась к машине.

Эта маленькая шпионская игра успокоила её нервы и даже вызвала легкую улыбку. «Теперь я не только психолог, но и параноик-любитель», – подумала она, заводя машину.

Когда Елена подъехала к дому, сумерки уже сгустились в ранний осенний вечер. Тени от деревьев тянулись через двор, словно длинные пальцы, пытающиеся дотянуться до подъезда. Она припарковалась, взяла пакеты с продуктами и быстро пошла к дому, отмечая, что дворовые фонари еще не включились, а в некоторых подъездах не горел свет – типичные проблемы района, который медленно, но верно скатывался в категорию неблагополучных.

В подъезде пахло сыростью и кошками – запах, который прочно ассоциировался у неё с домом. Обычно она не обращала на него внимания, но сегодня он почему-то вызвал приступ тоски и одиночества. Поднимаясь по лестнице – лифт в их доме работал через раз – она думала о Костине, о его пятилетних поисках сестры. Каково это – жить с открытой раной, которая не затягивается? С надеждой, которая не умирает, но и не сбывается?

На площадке четвертого этажа она замерла, охваченная внезапной тревогой. Что-то было не так. Лампочка перед её квартирой горела тускло-желтым светом, отбрасывая резкие тени на стены. В этом свете привычный коридор казался чужим, зловещим. Елена замедлила шаг, прислушиваясь. Тишина. Но не та комфортная тишина пустого подъезда, а какая-то напряженная, выжидающая.

Она подошла к двери и на мгновение заколебалась, прежде чем вставить ключ в замок. Всё выглядело обычно – та же потертая дверь, тот же глазок, через который она часто наблюдала за жизнью подъезда. Но внутреннее чувство – то самое, что психологи называют «периферическим осознанием» – подсказывало, что что-то изменилось.

Трясущимися руками она открыла дверь и быстро вошла, сразу же закрыв за собой и задвинув цепочку – привычка, оставшаяся со студенческих времен, когда она жила в неблагополучном районе. Квартира встретила её привычной тишиной и запахом лаванды – она всегда оставляла аромадиффузор включенным, когда уходила, чтобы возвращаться в приятно пахнущий дом.

Елена быстро заперла дверь на два оборота и включила свет. Её двухкомнатная квартира выглядела как обычно – немного беспорядка на рабочем столе, книги, расставленные не по размеру, а по частоте использования, кухня с чистой посудой на сушилке. Тем не менее, она методично обошла все комнаты, проверила шкафы, ванную, балкон. Всё было на своих местах, и всё же… что-то было не так.

Вернувшись в гостиную, она медленно осматривала каждый предмет, пытаясь понять, что вызвало её тревогу. И тогда она увидела это – на журнальном столике лежал кремовый конверт с безупречно ровными краями. Такие конверты не приходят по почте России, их не просовывают под дверь и не бросают в почтовый ящик в подъезде. И самое главное – она была абсолютно уверена, что утром его не было.

Страх сжал горло ледяной рукой. Кто-то был в её квартире. Пока она разговаривала с Костиным, пока искала ответы на вопросы, кто-то проник в её личное пространство. Прошелся по её комнатам. Возможно, смотрел её вещи, трогал её одежду.

Внутреннее пространство квартиры внезапно показалось ей нарушенным, оскверненным присутствием чужого человека. Как у пациентов с ПТСР после ограбления, которые не могут спать в собственных домах, ощущая «загрязнение» личного пространства. Она непроизвольно скользнула взглядом к двери в спальню, представив постороннего человека, касающегося её постели.

С колотящимся сердцем она осторожно подошла к столику, словно конверт мог внезапно ожить и напасть на неё. Первым импульсом было немедленно позвонить Костину, но она сдержала его. Профессиональное любопытство психолога боролось со страхом женщины, оказавшейся в потенциально опасной ситуации.

Осторожно взяв конверт двумя пальцами за краешек, она поднесла его к свету. Дорогая бумага с легкой текстурой, без марок, печатей или подписей. Только её имя, выведенное каллиграфическим почерком на лицевой стороне. Почерк, подумала она, мог принадлежать человеку с высоким уровнем самоконтроля и перфекционизмом – классические черты нарциссического расстройства личности.

Конверт не был запечатан. Внутри она обнаружила миниатюрную репродукцию последней картины Кирилла, выполненную с удивительной точностью – даже микроскопические цифры координат были воспроизведены. Это означало, что тот, кто оставил конверт, знал не только о её встрече с Костиным, но и о содержании их разговора, о координатах на картине Кирилла. Или же… сам был источником этих координат.

Под репродукцией лежала черная визитка из плотного картона с серебряным тиснением:

«ПАНДОРА»

А под названием – адрес в районе старых доков и время: сегодня, полночь.

Елена опустилась в кресло, сжимая визитку в руке, ощущая, как её острые края впиваются в кожу – физическая боль как якорь к реальности. Мысли хаотично сменяли друг друга. Как этот конверт попал в её квартиру? Кто за ней следит? Что происходило с Кириллом в этом загадочном клубе? И главное – что ждет ее, если она примет это приглашение?

Она взглянула на часы. До полуночи оставалось чуть больше двух часов. Времени как раз достаточно, чтобы принять душ, переодеться и добраться до указанного адреса. Или позвонить Костину и рассказать о находке. Оба варианта несли в себе риск – один для её безопасности, другой для возможности провести собственное расследование.

Елена поднесла визитку к свету, изучая затейливый рисунок тиснения. Вокруг имени древнегреческой женщины, выпустившей в мир все беды, располагался узор из семи символов, похожих на те, что были на картине Кирилла. Как профессиональный психолог, она понимала значение выбора – открыть запретный ящик или оставить его закрытым. Как женщина, она чувствовала тот сложный коктейль страха и любопытства, который толкает человека за границы известного.

Рациональная часть её сознания кричала о том, как глупо и опасно идти ночью в неизвестный клуб, особенно когда есть все основания подозревать, что за этим стоит тот, кто причастен к исчезновению двух людей. Но другая часть – та, что сделала её психологом – шептала, что это единственный способ проникнуть туда, куда не могут проникнуть официальные расследования. Увидеть то, что скрыто от посторонних глаз.

Сказать, что она колебалась, было бы неточно. Она знала, что пойдет, с того момента, как увидела визитку. Вопрос был лишь в том, как подготовиться, чтобы минимизировать риски.

Выбор был сделан в тот момент, когда она потянулась к шкафу, выбирая наряд для ночного визита в неизвестное.

Глава 4: Приглашение

Елена перебирала фотографии из студии Кирилла, но они упрямо молчали. Очертания символов, казалось, меняли форму под её взглядом – то являя нечто знакомое, то снова ускользая за грань понимания. Три дня без результата. Три бессонные ночи.

Она отпила остывший кофе и поморщилась. На периферии сознания мерцала беспокойная мысль – только ли профессиональный интерес заставляет её погружаться в эту историю так глубоко? Интуиция подсказывала – в лабиринте этого дела она найдёт не только пропавшего пациента, но и что-то, имеющее отношение к ней самой.

Интерком ожил неожиданно, заставив Елену вздрогнуть.

– Елена Андреевна, к вам курьер, – в голосе Наташи чувствовалось замешательство. – Он настаивает на личной передаче.

– Пусть войдёт.

Дверь открылась бесшумно. Мужчина в безупречном чёрном костюме скользнул в кабинет, не производя звуков. Его лицо поразило Елену – не уродством или красотой, а абсолютным отсутствием микровыражений, которыми живо любое человеческое лицо. Он напоминал идеально выполненную восковую фигуру, в которой техническое совершенство лишь подчёркивало отсутствие души.

– Доктор Северова, – произнёс он голосом, лишённым интонаций. – Для вас.

Протянутый конверт казался неуместно элегантным в его механических пальцах – кремовая бумага высочайшего качества, с тиснением и едва уловимым ароматом.

Елена приняла конверт, инстинктивно избегая прикосновения к его руке.

– Кто отправитель?

Вместо ответа мужчина развернулся и вышел, оставив после себя странное чувство пустоты, словно в кабинете на мгновение возникла дыра в ткани реальности.

Оставшись одна, Елена перевернула конверт. В центре красовалась изысканная золотая гравюра: старинный ларец с приоткрытой крышкой, из которого струился стилизованный туман. Ящик Пандоры. Под рисунком вязью было выведено одно слово: «Пандора».

Аромат, исходящий от конверта, теперь стал отчётливее. Сандал. Она замерла, не решаясь надорвать бумагу. Этот запах… Память услужливо подсунула обрывок воспоминания – тяжелая рука на плече, жар дыхания у виска, шёпот: «Наш маленький секрет, Леночка».

Нет. Не сейчас.

Она решительно вскрыла конверт. Внутри лежала карточка из той же бумаги:

«Уважаемая доктор Северова,

Клуб «Пандора» имеет честь пригласить Вас на терапевтический вечер исцеления глубинных травм, который состоится сегодня в 20:00.

Признавая Ваш вклад в развитие инновационных методов терапии, мы хотели бы представить Вам наш подход к трансформации личности.

Мы открываем двери, которые часто остаются запертыми.

Глубина познания себя не имеет пределов для тех, кто готов смотреть в темноту.»

Ниже следовал адрес и приписка мелким шрифтом: «Мы помним то, о чём другие предпочитают забыть.»

Пальцы Елены похолодели. Эту фразу она слышала лишь однажды – из уст Кирилла во время сеанса глубокого транса. Никто, кроме неё, не мог знать этих слов – она не записывала их в официальные протоколы, лишь в свой личный блокнот.

Она перевернула приглашение и застыла. На обороте находилась миниатюрная копия последней картины Кирилла – ритуальная сцена с фигурами в масках. Но была одна существенная разница – среди наблюдателей проступало женское лицо со странно светящимися глазами. Её лицо. Но не совсем она – это была версия Елены с другим выражением, с иным взглядом, словно альтернативная версия её личности.

Голова закружилась. Очевидно, её офис прослушивался. Или…

Она вспомнила ощущение после визита Костина – смутная тревога, будто что-то в кабинете переместилось. Что если инспектор установил наблюдение? Логично предположить, что после исчезновения двух пациентов она под подозрением. Но тогда почему он не отвечает на звонки?

Или… неприятная мысль поразила её – что если слежка установлена гораздо дольше? Что если это дело связано с её прошлым, которое она так тщательно похоронила?

Звонок Костину сейчас был бы логичным шагом. Но интуиция подсказывала, что в этой игре правила давно переписаны. Ей нужно было увидеть всё своими глазами.

– Виктор, не торопитесь, – Елена наблюдала за нарастающим беспокойством пациента. – Расскажите подробнее о тех ситуациях, когда желание становится непреодолимым.

Виктор Платонов, тридцатишестилетний инвестиционный аналитик с симптомами сексуальной аддикции, ёрзал в кресле, его ухоженные руки нервно теребили манжету дорогой рубашки.

– Это происходит… после определённых сигналов, – он сделал паузу. – Звук, запах, иногда просто мысль – и во мне словно включается что-то, чего я не могу контролировать.

Его речь стала более медленной, в глазах периодически появлялась странная пустота, будто часть его сознания ненадолго отключалась. Елена узнавала эти признаки – совершенно такие же были у Кирилла незадолго до исчезновения.

– Сегодня я хочу предложить кое-что новое, – сказала она, выкладывая на стол художественные материалы. – Моя авторская методика символического отражения. Вместо слов мы позволим говорить образам.

– Я не умею рисовать, – возразил Виктор, но его глаза неотрывно следили за движениями её рук, раскладывающих бумагу и карандаши.

– Здесь не нужен талант, – улыбнулась Елена. – Нужно лишь довериться рукам и позволить им выразить то, что разум не может или не хочет признать.

После короткой индукции лёгкого транса Виктор приступил к рисованию. Его лицо разгладилось, плечи расслабились. Рука уверенно двигалась по бумаге – не так, как у профессионала, но с поразительной целеустремлённостью человека, точно знающего, что он хочет изобразить.

Елена подавила возглас, когда рисунок начал проявляться. На листе возникал лабиринт с центральной фигурой – обнажённой, с запрокинутой головой. По внешнему контуру лабиринта располагались те же символы, которые она видела в студии Кирилла – геометрические формы, соединённые в систему, больше напоминающую схему электронной платы, чем художественный узор.

– Что вы чувствуете, глядя на рисунок? – спросила она, когда Виктор положил карандаш.

Он смотрел на изображение с выражением странной смеси узнавания и отрицания.

– Я не помню, чтобы рисовал эти знаки, – его палец дотронулся до символов почти благоговейно. – Но они кажутся… правильными. Словно формула чего-то важного.

Елена протянула ему лист бумаги с выписанной фразой из сеанса Кирилла.

– Прочтите эти слова, пожалуйста. Вызывают ли они какие-то ассоциации?

Виктор взял лист, и его лицо мгновенно переменилось. Бледность разлилась от висков к подбородку. Зрачки расширились и застыли, будто он увидел нечто, недоступное обычному зрению.

– «Мы помним то, о чём другие предпочитают забыть. Пандора открывает, Пандора освобождает…» – его голос изменился, стал глубже, с резонирующими обертонами, словно говорили одновременно несколько человек.

Затем произошло нечто странное. Виктор застыл, его дыхание практически остановилось. Секунда, две, три – он не двигался, как статуя. А потом, словно кто-то щёлкнул невидимым выключателем, жизнь вернулась в его тело.

Но это был другой Виктор. Его глаза, минуту назад остекленевшие, теперь лихорадочно блестели. Рука, державшая лист, начала мелко дрожать. Он медленно отложил бумагу, как если бы это была змея, готовая укусить.

– Откуда у вас эти слова? – его шёпот был хриплым, полным неподдельного ужаса.

– От другого пациента, который исчез при странных обстоятельствах, – честно ответила Елена. – Вы знаете, что они означают?

– Они… – он замолчал, глядя куда-то мимо Елены, словно видел нечто за её спиной. – Это ключ. Ключ, который открывает и запирает. После него я перестал быть собой. Или, может быть, – его губы искривились в горькой усмешке, – впервые стал собой.

Он поднялся – не резко, а с какой-то механической точностью.

– «Пандора» – это не клуб, доктор Северова. Это лаборатория. Они используют вашу методику, но не для исцеления – для вивисекции личности.

– Кто они, Виктор? – она тоже встала, готовая остановить его, если понадобится.

– Я не могу… – он провёл рукой по лицу, и Елена заметила, что его ногти оставляют белые полосы на коже. – Часть меня хочет вернуться к ним даже сейчас. Эта часть кричит, что я предатель, что я должен замолчать.

– Я могу помочь вам, – Елена сделала шаг к нему, но он отшатнулся.

– Нет. Никто не может, – его взгляд на секунду прояснился. – Если вы получили приглашение, значит, они уже выбрали вас. Не ходите туда. Или если пойдёте… не пейте ничего. И не смотрите в глаза человеку в маске ворона.

Он направился к двери – не торопясь, но с неумолимой решимостью человека, подчиняющегося внутреннему приказу.

– Виктор, подождите! Что это за место? Кто там главный?

– Место, где память становится пластичной, как глина, – он обернулся в дверях. – Человек в маске ворона – ваше отражение. Тень, которую вы отбрасываете.

Дверь закрылась за ним бесшумно. Елена бросилась следом, но коридор был пуст, словно Виктор растворился в воздухе.

– Куда он делся? – спросила она у потрясённой секретарши.

– Он просто… исчез, – Наташа смотрела на неё испуганными глазами. – Я только отвернулась на секунду, а его уже не было. И ещё… когда он проходил мимо меня, я почувствовала странный запах. Как в больнице.

Елена вернулась в кабинет и взяла рисунок Виктора. Линии лабиринта складывались в узор, похожий на схему нервной системы, соединяющей все символы в единую сеть, центром которой была человеческая фигура.

Она поняла, что решение уже принято. Она пойдёт в «Пандору» – не только ради Кирилла, но и ради Виктора. И, возможно, ради себя самой.

Особняк, где располагался клуб «Пандора», напоминал воплощение классической готической фантазии, помещённой в современный контекст. Трёхэтажное здание из тёмного камня с остроконечной крышей и узкими высокими окнами парадоксально сочеталось с минималистичным ландшафтным дизайном.

Елена отпустила такси и на мгновение замерла перед коваными воротами. Вечернее платье – тёмно-синий шёлк с открытой спиной – казалось одновременно и бронёй, и уязвимостью. Она чувствовала себя актрисой, входящей в роль – роль женщины, которой было любопытно, что скрывается за формулировкой «терапевтический вечер исцеления глубинных травм».

На воротах не было звонка, только скромная табличка: «Центр психологического развития „Пандора“». Едва она подошла ближе, интерком ожил сам собой:

– Доктор Северова, добро пожаловать. Мы ждали вас.

Ворота открылись с тихим гудением, открывая дорожку из тёмного гранита. По обеим сторонам росли идеально подстриженные кусты, формой напоминающие те же символы, что она видела на рисунках Кирилла и Виктора. Совпадение? Вряд ли.

Пока Елена шла к главному входу, она заметила несколько камер видеонаблюдения, искусно замаскированных в ветвях декоративных деревьев. Странно, что для частного клуба требовалась такая система безопасности.

У дверей её ждал тот же невозмутимый мужчина, что доставил приглашение. Его лицо оставалось неподвижным, но что-то в глазах изменилось – в них появился странный блеск, напоминающий металлический отсвет.