Голубь Святой Софии

А пароходик «Механизатор» с юным капитаном каким-то чудом успел ускользнуть из города, за полчаса до того как Волхов был перекрыт немцами. Впереди у него был долгий и опасный путь вместе с тяжело груженной баржей. Миновав шлюзы Волховской ГЭС, пароход угодил в шторм на Ладоге, потом долго крался вдоль берегов Онежского озера, держа курс на маленький городок Кириллов.

Бесценный груз сопровождали сотрудницы музея Ольга Покровская и Полина Кржижановская. Вдруг ударили холода. Впопыхах женщины не успели взять теплую одежду, выручили бушлаты, которыми с ними поделились матросы. Кормились вместе с командой в крохотном камбузе. Коротая время, рассказывали матросам разные истории, пели песни.

Старый пароход часто ломался. Были перебои с топливом. Кончились деньги, на которые покупали продукты в прибрежных деревнях. Когда на сорок пятый день пути впереди показался маленький старинный городок Кириллов, две измученные, голодные, натерпевшиеся страхов женщины заплакали от счастья. Здесь они останутся до зимы, а когда ударят морозы, перевезут коллекции на санях в Вологду и сдадут на хранение местному музею.

Магдебургские и Корсунские врата было решено отправить на хранение в казахстанский Кустанай. Ветхая баржа так и останется в Кириллове, а спасенные колокола вернутся в Новгород только через полвека…

Глава 6

«Колмовские посиделки»

1.

С Борисом Филистинским Василий Пономарев познакомился ранней весной сорок первого года. Пароход «Всероссийский староста Михаил Калинин» (бывший «Иоанн Кронштадтский») ходко бежал по Волхову. Мимо проплывали заросшие ивняком берега, на старой ветле сидел, нахохлившись, орлан-белохвост. У фальшборта стоял мужчина средних лет, по лагерному бушлату в нем угадывался бывший заключенный.

– Давно откинулся? – негромко спросил Пономарев.

«Зэк» остро взглянул на него сквозь круглые стекла подвязанных ниткой очков.

– А вам какое дело? – неприязненно буркнул он.

– Я тоже сидел, – успокоил его Пономарев. – Соловецкий лагерь особого назначения. По какой статье чалился?

– Ухтпечлаг. Статья 58-я, пункт 10, контрреволюционная пропаганда, – ответил тот.

Разговорились. Борис Филистинский, так звали незнакомца, рассказал, что сам он ленинградец, но поскольку в Ленинград ему теперь въезд закрыт, выбрал местом жительства Новгород. Пока плыли, вспоминали лагерное житье-бытье, общих знакомых, сравнивали СЛОН и Ухтпечлаг. Прощаясь на пристани, договорились повидаться снова.

Во время второй встречи Филистинский показался Пономареву совсем другим человеком. Вместо лагерного «клифта» на нем ладно сидел легкий полотняный костюм. Крупный с горбинкой нос оседлали солидные очки в роговой оправе. Новый образ вчерашнего зэка довершили модные в те годы чаплинские усики.

Теперь Филистинский рассказывал о себе много и охотно. Родился он в Ставрополе, в семье офицера царской армии, погибшего в Первую мировую. С юных лет увлекался восточной философией. Окончил Ленинградский институт живых восточных языков, но поскольку философией сыт не будешь, пришлось устроиться экономистом в стройтрест. Ну а дальше все как по нотам: арест, суд, лагерь, поражение в правах. В Новгороде поселился у своей матери, зубного врача здешней психиатрической больницы.

2.

Колмовская психбольница расположилась на городской окраине. Места тут живописные, да только тянется за ними многовековой шлейф людских скорбей и страданий. «Коломище» в переводе с древнерусского означает могильник, во времена пращуров здесь находились древние погребения. В ХIV веке могущественный новгородский боярин Юрий Онцифорович «поставил здесь церковь и монастырь устроил», но подлинный расцвет Колмовского монастыря пришелся на петровское время. Тогдашний новгородский митрополит Иов, владыка многомудрый и сострадательный, устроил здесь на свои доходы первый на Руси дом для незаконнорожденных сирот и сам занимался воспитанием своих, как он их называл, «найденышей». Побывавший здесь однажды царь Петр I приказал и в других городах «строить дома для зазорных младенцев, которых жены и девки рожают беззаконно, и стыда ради отметывают в разные места, отчего оные младенцы безгодно помирают, а иные матерями умертвляются, а потому объявить, чтобы младенцев не отметывали, а приносили бы к тем гошпиталям и клали в окно тайно».

Императрица Екатерина II своим указом упразднила Колмовский монастырь, повелев построить здесь больницу для умалишенных и тюремный замок, где останавливались этапы каторжан по пути в Сибирь. В колмовском «доме скорби» провела полтора года среди умалишенных таинственная Вера Молчальница, в которой некоторые современники видели удалившуюся от мира супругу Александра I Елизавету Алексеевну.

В 1865 году Колмовская психбольница перешла в ведение Новгородского земства и вскоре превратилась в одно из лучших лечебных заведений России этого профиля. Известный психиатр Синани лечил скорбных рассудком больных методом внушения без погружения в гипнотический сон. Упор также делался на трудотерапию. У больницы имелось собственное подсобное хозяйство, сад, оранжерея, пруды, огороды, скотный двор. Лечились здесь и люди известные, к примеру писатель-народник Глеб Успенский, страдавший раздвоением личности. Увы, несмотря на все усилия Синани, лечение так и не помогло.

С началом Первой мировой войны в Колмове разместился лазарет для раненых солдат и офицеров, многие из которых находились на грани помешательства от перенесенных ужасов и страданий. Готовили здесь медсестер для фронта. После революции в больнице прятался от большевиков бывший премьер-министр Временного правительства Керенский, а в советское время разместилась 1-я Ленинградская областная психиатрическая больница.

3.

В домике врача-психиатра Андриевского по вечерам собиралась ссыльная питерская интеллигенция: философ Аскольдов, поэт и ученый-эллинист Ёгунов, художница Надежда Благовещенская, сестры Наталья и Татьяна Гиппиус. Сестры работали в местном музее реставраторами. Платили им, как бывшим «контрикам», сущие гроши, и, чтобы выжить, они лепили на продажу фигурки матрешек и гармонистов. Их знаменитая сестра поэтесса Зинаида Гиппиус, эмигрировавшая во Францию, звала сестер в Париж, но те предпочли остаться в России.

У всех за спиной были аресты, пересыльные тюрьмы, лагеря.

Василий Пономарев вскоре тоже сделался завсегдатаем «колмовских посиделок». Пили чай, иногда вино, читали свои произведения, беседовали на разные темы – от философских до сугубо бытовых. Засиживались обычно за полночь. Андриевский рассказывал о последних веяниях в психиатрии, Аскольдов пространно рассуждал на религиозно-философские темы, сестры Гиппиус вспоминали знаменитых поэтов-символистов, с которыми они тесно общались.

Надежда Благовещенская рассказывала, как в битком набитом «телячьем» вагоне вместе с ней ехали на Колыму монахини, проститутки, инженеры, воровки, артистки, колхозницы, работницы и лесбиянки. С юмором вспоминала своего следователя. Желая поразить своей образованностью, он употреблял сугубо интеллигентные выражения, вроде «после фактум» и «домкратов меч».

Душой компании вскоре сделался Борис Филистинский, оказавшийся истинным кладезем самых разнообразных познаний, будь то буддизм, классическая музыка или балет. Как в шутку говорила Лидия Андреевна, его мать: «Боря знает все, а если не знает, то выдумает».

Любимым предметом монологов Филистинского была поэзия Серебряного века. Мог часами наизусть читать стихи Гумилева, Блока, Андрея Белого, а также свои собственные стихотворения. Самозабвенно любил оперу, чтобы послушать «Ивана Сусанина» в Мариинке, однажды тайком съездил в Ленинград, рискуя схлопотать три года лагерей за нарушение паспортного режима.

Памятуя, что и у стен бывают «уши», разговоров о политике первое время старательно избегали, но начавшаяся война сразу затмила все прочие темы. В их тесной компании вскоре обозначилась трещина. Одни считали немцев врагами, другие надеялись, что они несут освобождение от большевистской тирании. Сам Василий Пономарев переживал мучительный раздрай. Ему тоже хотелось, чтобы немцы «дали чёсу» коммунистам, и все же болело сердце о родной земле.

Зато Филистинский сделал свой выбор сразу. Чем ближе придвигался фронт к Новгороду, тем злее становились его речи. Он горячо обличал «жидобольшевизм», восхищался военной мощью Германии, предсказывал скорый крах советского строя.

– После того как тонкая прослойка убежденных комсомольцев и коммунистов будет уничтожена, – говорил он, возбужденно сверкая очками, – Красная армия прекратит сопротивление и начнет массово сдаваться в плен. Уже сейчас на сторону Германии переходят многие тысячи бывших советских граждан. Моему отцу, который сражался с немцами в Первую мировую, такое не могло присниться и в страшном сне!

– Что касается нас, интеллигентов, – веско продолжал Филистинский, – то нам пока надо сидеть тихо, не рыпаться и ждать. Скоро придет наш час, и вот тогда мы заявим о себе в полный голос!

4.

«Колмовские посиделки» закончились с первыми бомбежками. Стало уже не до разговоров. Заслышав сирену воздушной тревоги, люди прятались в подвалы. У больных начались психические обострения, им делали успокоительные уколы, давали элениум. В громадный больничный подвал прибывали люди из города, из Псковской и Ленинградской слободок. Располагались на полу, вперемежку с психическими больными, переведенными из верхних палат, тревожно прислушивались к тому, что творится наверху.

– Господи, Господи, Господи! – шептал кто-то в углу.

Городская «тройка» долго не могла решить, что делать с психиатрической больницей. Сначала собирались эвакуировать, но потом от идеи пришлось отказаться из-за острой нехватки транспорта. Да и как эвакуировать семьсот пациентов, многие из которых из-за бомбежек впали в состояние буйного помешательства! Вместе с больными в городе осталась большая часть медперсонала. Осталась и врач Ольга Передольская, приходившаяся Василию Пономареву близкой родственницей. Сам же он все никак не мог принять окончательное решение.

…В тот день он стоял на берегу Волхова. Город скрывался из глаз в сплошном черно-желтом дыму. Горел лесопильный завод, огненные шапки перелетали на пристань. Над Антониевым монастырем кружили бомбардировщики, где-то размеренно и спокойно била артиллерия: выстрел – тишина и разрыв. Выстрел – тишина и разрыв.

Терялись в дыму высокие мрачные корпуса Колмовской больницы. Из окон с двойными решетками не смолкая неслись плач, крики, хохот. В угловом окне кто-то из больных, усевшись на подоконник в одном белье, громко пел высоким, дребезжащим голосом:

Вот мчится тройка почтоваяПо Волге-матушке зимой…

А город горел. Вся половина неба была залита сплошным пламенем. И в кровавом отблеске пожара белая фигура сумасшедшего певца, прильнувшего к решетке, казалась Василию Пономареву грозным символом погибающей навсегда России.

Мимо плыла последняя баржа, а на ней женщины с детьми. Внезапно началась бомбежка. От прямого попадания баржа затонула как раз напротив больницы. Выплыли немногие. Пономареву запомнилась молодая красивая женщина. Осколком ей выбило глаз, но она спасла не умевшего плавать сына-подростка.

Глядя на эту отважную женщину с окровавленным лицом, Пономарев окончательно решил остаться. Над его любимым городом и его великими памятниками нависла грозная опасность. Оставить его сейчас – это как врачу оставить больного, а матери – своего ребенка…

Глава 7

Бои за Новгород

1.

Внезапность и мощь ударов Германии, стратегические ошибки советского военно-политического руководства привели к тому, что уже через три недели после начала войны страна оказалась на грани катастрофы. Силы вермахта оккупировали огромные территории и рвались к Ленинграду.

Немцы попытались взять город с ходу, но натолкнулись на хорошо укрепленный Лужский рубеж. Тогда командование вермахта внесло изменения в свои стратегические планы, сосредоточившись на новгородском направлении, где наступала группа войск «Шимск», состоявшая из двух армейских корпусов и вспомогательной дивизии. Начальник немецкого Генштаба генерал Гальдер записал в своем рабочем дневнике: «На очередном заседании у фюрера было решено не дробить силы, а сосредоточить их для нанесения главного удара через Новгород».

Ударной немецкой группировке противостояли войска Северо-Западного фронта, однако спешно созданный фронт не смог противостоять массированным ударам противника, превосходящего по численности, вооружению и боевому опыту. Взломав оборону на слабых участках, вермахт тотчас вводил туда дополнительные силы, отрезая и окружая отступавшие в беспорядке наши войска.

Командующий фронтом генерал-полковник Федор Кузнецов уже через десять дней после вступления в должность был отстранен за безволие и неумелое управление войсками. Начальника штаба фронта генерал-лейтенанта Кленова и командующего ВВС генерал-майора авиации Ионова по приговору военного трибунала расстреляли перед строем. Новым командующим фронтом был назначен генерал-лейтенант Петр Собенников.

Тем временем набравшая обороты грозная машина вермахта продолжала подминать под себя обескровленные части Северо-Западного фронта. В воздухе господствовала вражеская авиация. 14 июля немцы заняли небольшой городок Сольцы. Отсюда открывалась прямая дорога на Новгород.

56-й механизированный корпус Манштейна продвигался со скоростью до 80 километров в сутки, оставив неприкрытыми фланги. Этим воспользовался штаб Северо-Западного фронта, который возглавил генерал Николай Ватутин. В основу плана контрудара легла добытая нашей разведкой секретная немецкая карта, на которой было обозначено положение всех шести танковых дивизий генерал-полковника Гепнера. Были срочно сформированы две группы войск, которые должны были отрезать и окружить немецкую группировку, прорвавшуюся к реке Мшага.

14 июля в воздух поднялись 235 самолетов, затем перешла в наступление 11-я армия генерал-лейтенанта Морозова. Ночная атака советских танков сопровождалась применением огнеметных машин. Летняя ночь внезапно озарилась ослепительными струями горящей огнесмеси. Немцы в панике бежали, оставив важные оперативные документы, в числе которых были инструкции по использованию химических снарядов и тактике применения отравляющих веществ. Это дало повод СССР обвинить Германию в нарушении конвенции по запрещению химического оружия.

Экипаж старшего лейтенанта Владимира Платицына вступил в бой с 12-ю вражескими танками. За шесть часов танкисты подожгли 10 машин, а остальные заставили повернуть назад.

15 июля наши войска отбили Сольцы. 8-я танковая дивизия стала первым соединением вермахта, попавшим в окружение. Это был удар и по личному престижу генерала Манштейна, имевшего репутацию неформального лидера немецкого генералитета. Командование вермахта срочно наладило воздушный мост для снабжения окруженной дивизии и перебросило ей на выручку дивизию СС «Мертвая голова». Только после ожесточенных боев большая часть 56-го мехкорпуса смогла вырваться из окружения.

Контрудар под Сольцами, отбросивший немцев на сорок километров, стал одной из редких успешных летних операций сорок первого года. Вермахт понес большие потери в технике и вооружении, а счет убитых и раненых шел на тысячи. Наступление немецкой армии на Ленинград было приостановлено на целый месяц, что позволило советскому командованию выиграть время для подготовки города к длительной обороне.

2.

После поражения под Сольцами немецкое командование приостановило дальнейшее наступление на Новгород, сосредоточившись на восточном направлении. 19 июля немцы захватили крупную железнодорожную станцию Дно. Понимая последствия потери такого важного транспортного узла, Ставка приказала командованию Северо-Западного фронта отбить станцию любой ценой. Однако приказ остался невыполненным из-за царившей в те дни в войсках фронта неразберихи.

Зато в немецком Генштабе царила эйфория. Там беспокоились о том, что передвижные публичные дома не поспевают за стремительно наступающими войсками, что могло отразиться на боевом духе солдат и офицеров.

Строгие меры воздействия помогли командованию Северо-Западного фронта восстановить управление войсками, но не смогли остановить продвижение противника к Старой Руссе. Здесь проходила Октябрьская железная дорога, соединявшая Москву и Ленинград.

В конце июля к Старой Руссе подошли части 16-й полевой армии вермахта под командованием генерала Эрнста Буша. Эта армия отличилась в польской кампании, брала Краков и Париж и считалась одним из самых боеспособных соединений вермахта. И хотя ей противостояли почти необстрелянные части Красной армии с неопытным командным составом, они оказали наступающим ожесточенное сопротивление. Город непрерывно бомбили самолеты люфтваффе, залпами били минометы, танки и артиллерийские орудия. Жители спасались, как могли, родители теряли своих детей, крики, плач, стоны раненых, настоящий ад…

7 августа после пятидневной осады город пал. Захватив Старую Руссу, группа войск «Шимск» сразу перешла в наступление на новгородском направлении. Оборона 48-й армии была прорвана в первый же день. 12 августа в расширяющийся прорыв были введены 96-я и 126-я дивизии вермахта. Бомбардировщики «Штука» заходили на бомбометание в глубоком пике, из которого выходили на высоте 50 метров, сбрасывая бомбы на блиндажи, орудийные позиции и пулеметные точки. Потом заговорили двести артиллерийских орудий.

Наши войска ожесточенно оборонялись, бои шли за каждый метр, но тут нападавшим неожиданно повезло, причем дважды. Сначала на теле убитого советского майора немцы нашли карту дислокации советской 48-й армии на реке Веронда с обозначением всех опорных пунктов, орудийных окопов и пулеметных точек. А потом на сторону неприятеля перешел офицер-сапер из штаба 128-й стрелковой дивизии, финн по национальности. Предатель повел немцев в ближний лесок, где под валуном лежал спрятанный им брезентовый мешок. В нем оказались планы укреплений Новгорода и минных полей вокруг него. Начальник немецкого оперативного отдела едва не пустился в пляс от радости! С такими планами в руках можно было прорвать русские позиции в самых уязвимых местах и выйти на городские окраины без больших потерь.

3.

Новгород оборонял 12-й механизированный корпус под командованием генерала Ивана Терентьевича Коровникова, заменившего убитого генерала Шестопалова. Корпусом он был только по названию, на 30 июля в нем насчитывалось только 45 танков и бронемашин. Потеряв технику в Прибалтике, корпус находился здесь на переформировании. Кроме него в боях за город участвовали 128-я стрелковая дивизия и 1-я горнострелковая бригада, позднее подтянулись 3-я танковая и 305-я стрелковая дивизии, а также кавалерийский полк. Все это были измотанные соединения, потерявшие большую часть личного состава и техники. Противник имел многократный перевес по численности войск и тяжелому вооружению, в небе полностью господствовала авиация противника.

Коровников со стороны мог показаться простоватым, но это впечатление было обманчивым. Оказываясь в самых критических, порой катастрофических ситуациях, он никогда не терял самообладания, сохраняя способность управлять людьми. Времени для организации обороны у Коровникова было в обрез. Ее первый рубеж проходил в 3–4 километрах от Новгорода, второй – по его западной окраине. Все улицы были перекрыты баррикадами из мешков с песком и каменными кладками с бойницами. Окна угловых домов использовались под пулеметные точки. Танкам был оставлен свободный проход между улицами Легощей и Чудинцевой.

На направление главного удара по линии Григорово – Новая Мельница – Псковская Слобода – Юрьево Коровников поставил 28-ю танковую дивизию полковника Черняховского. Дивизия находилась во фронтовом резерве, ожидая поступления боевой техники и попутно занимаясь противодесантной обороной побережья Ильменя. В ее составе оставалось 1500 человек, вооруженных легким стрелковым оружием и снятыми с подбитых танков пулеметами.

Сын украинского батрака, бывший беспризорник Иван Данилович Черняховский со временем превратится в одного из самых блестящих молодых полководцев Великой Отечественной войны. Но уже здесь, под Новгородом, проявились его лучшие качества: личная отвага в сочетании с холодным расчетом, жесткая требовательность к подчиненным с заботой о солдате. Статный красавец, настоящий богатырь, Черняховский всем своим видом внушал бойцам уверенность и желание отличиться.

Каждый час оставшегося до начала боев времени Черняховский использовал для того, чтобы учить своих людей воевать по-пехотному. Бывшим танкистам надо было научиться использовать рельеф местности, быстро окапываться, менять позицию, метко стрелять и ходить в рукопашную.

4.

14 августа во второй половине дня показались передовые части вермахта. Немцы с ходу взяли пригородный поселок Новая Мельница, выбив оттуда не успевшую оборудовать позиции горнострелковую бригаду. Оголившийся фланг 55-го полка тут же попал под удар и был смят противником.

Но на главном направлении отважно бились одетые в черные комбинезоны танкисты Черняховского, которых немцы успели прозвать «проклятой черной пехотой». В первый день боев они отразили 13 вражеских атак, подбив несколько танков противника, но и сами понесли большие потери.

На северном фланге оборону держала 128-я стрелковая дивизия. Ее штаб располагался в пригородном поселке Сырково. Внезапно начался авианалет, а затем последовала атака противника. В завязавшейся рукопашной схватке погибли все офицеры штаба и был тяжело ранен комдив Комаров. Управление дивизии оказалось дезорганизовано, часть подразделений отошли в сторону города, другие были оттеснены в сторону Ленинградского шоссе.

15 августа бои продолжались с еще большим ожесточением.

Накануне на наблюдательный пункт Черняховского прибыл начальник штаба Северо-Западного фронта генерал Ватутин. Вместе с ним пришла помощь – такие же «пешие» танкисты 3-й дивизии под командованием полковника Андреева и 7 танков – два тяжелых «КВ» и пять легких БТ-7. Ватутин рассказал о начавшемся контрнаступлении в районе Старой Руссы и просил держаться до последнего. В тот же день штаб фронта покинул Новгород и переместился в валдайскую деревню Долгие Бороды.

Особенно ожесточенные бои развернулись в районе Псковской слободы. После трехчасового авианалета разгоряченные шнапсом немцы с развернутыми знаменами и засученными рукавами пошли в «психическую атаку». Черняховцы подпустили их на сто метров, а затем открыли ураганный огонь из танковых пулеметов. Ошеломленные нападавшие бросились бежать, оставляя убитых и раненых.

Поняв, что на психику защитников города давить бесполезно, гитлеровское командование снова вызвало авиацию. Пикирующие бомбардировщики «Штукас» с оглушительным воем на бреющем полете снова и снова заходили на бомбометание.

В качестве последнего аргумента Черняховский бросил в бой свой танковый резерв. Танки ворвались в боевые порядки немцев и остановили очередную атаку, вслед за ними устремилась пехота. Но к вечеру гитлеровцы подтянули две свежие дивизии и стали просачиваться по разрушенным улицам к берегу Волхова и кремлю, расстреливая баррикады и пулеметные гнезда защитников города самоходными штурмовыми орудиями.

Силы защитников города таяли на глазах. Боеприпасы были на исходе, бои шли уже на городских улицах. В контратаки ходили штабисты, политработники, связисты. Чтобы сберечь уцелевших бойцов, Черняховский отдал приказ отходить на правый берег Волхова. Переправлялись уже ночью, кто вплавь, кто на подручных средствах. Отход прикрывали пулеметчики братья Петр и Максим Ковриги, занявшие позицию в Евфимьевской башне.

16 августа в 6 утра в кремль вступила 1-я рота 424-го полка обер-лейтенанта Рихтера. Под фотокамеры заранее вызванных корреспондентов на одной из башен было поднято фашистское знамя. И все же бой за кремль продолжался до самого вечера. Бойцы разведывательного батальона капитана Котова закрепились на Владычном дворе, уничтожив до роты противника.

17 августа бои продолжались на Торговой стороне. Группа бойцов 56-го танкового полка заняла оборону в Доме Красной армии – бывшем Путевом дворце Екатерины II. Очаги сопротивления оставались в других районах города. Группа из 32 бойцов 5-го танкового полка еще 10 дней оборонялась в подвале особняка на перекрестке улиц Пролетарская и Лукина. И только когда в отряде остались одни тяжелораненые бойцы, гитлеровцы смогли взорвать дом, погребя под завалом его защитников.

Столкнувшись с ожесточенным сопротивлением на городских улицах, нападающие предприняли обходный маневр. Они переправились через Волхов в районе Колмова, захватили Хутынский монастырь и Деревяницы, рассеяли части 128-й стрелковой дивизии и отряды городского ополчения и вошли в город с севера. Возникла реальная угроза окружения, Коровникову стало ясно, что Новгород придется оставить.