Югославия в огне

В комнате на несколько мгновений повисла давящая тишина.

– Я зарегистрировал его в журнале пациентов под тем именем, которое фигурировало в его фальшивом чехословацком паспорте. Очевидно, что это имя теперь известно и полиции. Если я вырву страницу с этой записью из журнала, сразу возникнут вопросы. И если я «потеряю» весь журнал, они тоже никуда не денутся. Поэтому единственный способ избавиться от доказательств посещения Кралем клиники – это поджечь ее. Так, чтобы сгорели все записи… все до единой. Иначе…

Диана встала.

– Ты прав. Другого выхода нет. Но сначала надо вынести из клиники наиболее ценное – твои инструменты и лекарства. А потом… – Она решительно взмахнула рукой. – Гори оно все синим пламенем!

Томислав Благоевич стоял перед чередой высоких лип перед церковью Святого Георгия, в просвете между которыми белело здание его клиники, и дрожал всем телом.

– Я не могу… – тихо произнес он. – Вдруг кто-то из соседей увидит меня и вызовет полицию? И вообще… сжигать собственную клинику… – Он чуть ли не рыдал.

Диана достала из сумки жестяную банку с бензином и почти насильно вложила в руку мужа.

– Иди и сделай это. А если соседи вызовут полицию и пожарных, это будет только правильно – надо же кому-то потушить огонь.

Доктор Благоевич на негнущихся ногах двинулся к клинике. Темнота вокруг была почти кромешной, и он часто спотыкался, натыкаясь на выбоины и выступы в мостовой. «Какой же я идиот, – с горечью думал он. – Согласился на предложение отправиться с королем во Францию, думая получить за это денег и повысить свою репутацию врача, – а теперь иду сжигать собственную клинику! И дрожу, как заяц, при мысли о том, что Мийо Краль вспомнит о том, что лечил у меня зубы».

– Удивительное совпадение, не правда ли? – Полковник Драгомир Йованович саркастически смотрел на съежившегося перед ним Томислава Благоевича. – Вас освобождают из тюрьмы, потому что не удалось доказать вашу причастность к убийству нашего обожаемого монарха Александра Карагеоргиевича, вы спешно возвращаетесь в Загреб, и в следующий вечер сгорает ваша клиника. Словно кто-то спешит избавиться от каких-то улик, которые там находились. – Он подался вперед, буравя взглядом хорвата. – Может, вы поясните мне, каких именно? Или имеет смысл отправить господина стоматолога обратно в тюрьму Главняча? Говорят, что стены этой тюрьмы – лучший витамин для человеческой памяти: попав туда, любой гражданин вдруг чувствует, что к нему вернулась и память, и способность говорить.

– Этот поджог – ваших рук дело, – внятно произнес Благоевич.

– Что?! – заревел Йованович. – Вы что себе позволяете?

– Когда вы посадили меня в тюрьму, вы поставили на мне клеймо. И после этого кто-то решил мне отомстить, уничтожить окончательно. – Углы рта Томислава горько скривились. – До поездки в Марсель я был хорошим доктором, уважаемым человеком. А теперь я никто. Я превращен в изгоя. Хотя я ни в чем, абсолютно ни в чем не виноват!

Йованович откинулся на спинку кресла.

– Вы виноваты уже тем, что вы – хорват. А значит, ненавидите нашу страну – королевство Югославия, и ждете любой возможности развалить ее изнутри, чтобы провозгласить свою независимость! И все вы, хорваты, одинаковы – яблочко от яблони недалеко падает. – Он вдруг ударил со всего размаха кулаком по столу, так, что подпрыгнула чернильница и некоторые бумаги слетели на пол. – Мы будем следить за вами, доктор Благоевич, до конца вашей жизни! И сумеем в одно мгновение укоротить ее, если вам придет в голову мысль нанести ущерб Югославии!

Он нажал кнопку звонка, и в кабинете вырос рослый конвоир.

– Уведите этого хорватского подонка, – прорычал полковник Йованович. – Но запомните хорошенько его лицо – вероятно, скоро вам придется арестовать его!

Томислав и Диана прошли мимо башни Лотршчак – единственной, которая сохранилась от массивных средневековых городских укреплений, и не спеша двинулись вдоль променады Штроссмайера. Этот широкий бульвар, обсаженный каштанами и платанами, был устроен под бывшей южной крепостной стеной и с него открывался восхитительный вид на лежащий внизу Загреб – площадь бана Елачича, кафедральный собор, Банские дворы и старейшую в городе церковь Святого Марка, построенную венгерско-хорватским королем Белой IV после того, как страна оправилась от опустошительного монгольского нашествия. Теплый ласковый ветерок шевелил листья каштанов, и они о чем-то как будто негромко шептали. Томислав подошел к чугунной ограде променада, обхватил ее своими широкими ладонями и долго смотрел на Загреб.

– Мой дальний родственник – двоюродный брат моего отца – живет в Америке. Работает на мясоперерабатывающем заводе в Чикаго, в его семье – два новых автомобиля «форд», они каждый год ездят отдыхать на Кубу или во Флориду, – произнес он. – А другой родственник уехал в Аргентину, там у него огромная ферма, стада коров и быков, собственная лесопилка, на которой он пилит доски и делает мебель. – Благоевич скрипнул зубами. – Мой школьный друг живет в Австралии, построил небольшую гостиницу, с выходом на океанский пляж, принимает туристов со всего света. Может, нам тоже уехать?! Сколько можно подвергаться унижениям в этом проклятом государстве, где любой полицейский имеет над тобой абсолютную власть, а ты не можешь даже ответить ему, если он называет тебя дерьмом?

Где-то вдалеке мелодично зазвонили колокола на одной церкви. Другие церкви подхватили этот звон, и он разлился в теплом вечернем воздухе.

Диана взяла Томислава за руку и крепко сжала:

– Мы не можем уехать сейчас.

– Но почему?

– Я жду ребенка.

Доктор Благоевич уставился на нее.

– Ты не шутишь? – произнес он после затянувшейся паузы.

Диана улыбнулась:

– Он только что шевельнулся. В третий раз, так что ошибки быть не может. – Она приложила ладонь Благоевича к своему животу. – Ты ничего не чувствуешь?

– Пока нет. Впрочем, я же не гинеколог. – Томислав широко улыбнулся. – Но это же прекрасно! – Он притянул к себе Диану и поцеловал.

– Поэтому мы не можем сейчас позволить себе уехать. Ребенку же надо дать вырасти, встать на ноги. В Хорватии это получится. А что будет с нами и с ним в новом незнакомом месте? А уже потом, может быть…

– Да, ты права. – Лицо Благоевича светилось, он как-то по-новому смотрел на жену – с любовью и нежностью. – Надо будет как можно скорее восстановить работу клиники. Я договорюсь о том, чтобы там сделали срочный ремонт и уже на следующей неделе возобновлю прием пациентов. Мне и так уже несколько раз звонили старые клиенты, но я думал, что никогда их не увижу. А теперь, надеюсь, скоро вновь увижу. – Он решительно повел жену вперед по променаду Штроссмайера, названного так в честь знаменитого епископа и просветителя XIX века, основателя Загребского университета и Юго-Славянской академии наук и искусств, которого хорваты почитали как «отца родины» – Otac Domovine. – Пошли, тебе теперь надо много гулять!

Степан Благоевич появился на свет в июне, в день, когда вся Хорватия отмечала одно из самых важных празднеств – Тела и Крови Христовых. Когда Диана прижала сына к груди, она услышала колокольный звон – это звонили колокола церкви Святого Петра на Влашской улице, по которой шла торжественная процессия во главе со священниками, несущими дароносицу со Святыми Дарами. Маленькие девочки и мальчики, одетые в белое, несли соломенные корзины с лепестками роз и осыпали ими людей, которые крестились, пели и громко молились вслух о счастливом будущем – для себя, для своих детей и для всей страны.

Когда три дня спустя ее выписали из роддома и они с мужем вышли на улицу, лепестки роз все еще лежали под ногами, источая тонкий аромат – по старой традиции, существующей еще со времен Австро-Венгрии, дворники специально не убирали их.