Капли Персиковой реки

Я пыталась разглядеть на той стороне проспекта деловых людей у Гостиного двора. Но ничего подобного не наблюдалось, только на балконе второго этажа такое же столпотворение. Но, там стояли смирно, не суетились. Рустик рассказал потом, ходила легенда, что на втором этаже, в отделе «одежда», каждый четверг и субботу выбрасывали индийские джинсы. Но, опроверг сам себя, эта легенда из восьмидесятых, где они были в прошлый раз, а сейчас, по его аналитике, конец семидесятых, если судить по остроносым ботинкам на высоком каблуке у модных мужчин. Модные мужчины торговали еблом у ресторана «Невский» и у какого-то кафе на углу с Литейным проспектом. Мы проходили мимо, но я не обратила внимания. Рустик успокоил, сказал, есть вероятность, что мы здесь не последний раз.

Бабушка вышла вся мокрая и счастливая, платок съехал на плечи. В руках бумажный кулек, а в нем глазированные сырки! Ради вот этого тут народ сходит с ума? Я приуныла, стало жалко людей. Потом прошло.

…После скучного обеда и нескольких серий «Капитана Врунгеля», я снова оказалась на улице. Город окончательно преобразился, казалось, все люди вытряхнулись из коммунальных углов на улицу. А я упорно не узнавала местности, еще Рустик говорил, что почти все названия улиц поменялись, после какого-то путча в 91 году.

В огромном садике с газонами и скамейками гуляло много народу. Бабушки, коляски, дети на качелях. Без сомнения, на месте этого сквера сейчас жилой небоскреб или торговый центр.

Мы искали «немцев» под скамейками и в зарослях сирени. Нас было много, с деревянными автоматами. Сытые тополя разбрызгивали солнечные медали по асфальту, оранжевая пыль блестела на кафельных полах проходных «парадняков». Все двери настежь. Я слышала за спиной топот погони и хохотала так, что звенело в ушах. Я была счастлива. Запомнила каждый штрих, все созвучия в этом коротком отрезке времени.

– Убит!

– Нет, ты убит!

…Мама махала издали рукой, пришла с соседкой. Молодые, мои ровесницы. Маман в кримпленовом платье, подруга в черных штанах клеш с «молнией» на лобке и футболке «Ну, погоди!». Кольнула мысль, что ну его нахер такую моду, я категорически против.

– Женя! Папу не видел?! Найди, пожалуйста!

Женя знал, где папа. Черт подери, я будто в другом городе, едва узнала архитектурные диагонали. Женька вышел дворами на широкую улицу, снова свернул в переулок, и мы оказались на заднем дворе продовольственного магазина.

Косые стопки деревянных ящиков подпирали щербатые стены, пустые бочки вызывали недоумение. Черная дверь на эстакаде была приоткрыта, в щель было видно суету магазина. Мужики сидели на ящиках. Женька позвал отца:

– Пошли, мама ищет.

– Погоди, старик. Сейчас идем…

У него на ладони стоял стакан с жидкостью янтарного цвета. Он придерживал его со всем уважением, едва касаясь граней. Папа ждал, пока закончат речь почтенные алкаши. Разговор шел про то, что они посчитали – дядя Слава две машины пропил, если перевести на деньги. Этот факт вызывал трепет и уважение. Пожилой дядя Слава выглядел слегка надменным…

Дверь на эстакаде распахнулась, вышла тетка в рабочем халате.

– Слава, пошли работать, картошку взвесим.

Я увидела, что дядя Слава в грязном переднике и нарукавниках – грузчик, наверное. Тетка исчезла.

– Злая сегодня, не выебали, наверное…

– Иди, может, даст понюхать.

Гогот эхом гремел в тесном дворике. Мужики самые обычные, в рубашках с закатанными рукавами и брюках со стрелками. Диалоги начинались примерно одинаково:

– Ну что, ты вчера своей вкомкал вялого?

И все были счастливы, кроме одного типа. Я мысленно назвала его мудаком. Ему говорили – хорош, тебе завтра на работу. Мудак надувал глаза:

– У меня на эту работу хуй не стоит!

Он был в смешном пиджаке на алюминиевых пуговицах и еле стоял на ногах. Голова лежала на плече. Он смотрел в одну точку, взгляд полыхал ненавистью. Конечно, здесь веселее, чем в коммунальном раю перед черно-белым телевизором. Папаня, казалось, совсем забыл про сына. Мы с Женькой сидели неподалеку на ломаном ящике. С двух сторон нависали голые стены. Окна дома, что с эстакадой спрятались за занавески…

Внезапно, растрепанный мужчина в плаще и очках ворвался во двор. Лицо его свело в маску отчаяния, случилось что-то невероятное. Его приветствовали:

– Телескоп! Ты чего, слониху увидел?

Мужчина гыгыкнул, типа, смешно вам дуракам. Поздоровался с каждым за руку. Увел в сторонку деда в галифе.

– Павел Егорыч, вас ищу. У вас невестка в тресте работает?

– Ну, да…

– Меня на БАМ забирают! Бумага пришла, требуют одного человека от конторы. Наши подумали и решили, мол, ни семьи, ни детей, езжай, Серега…

Дед приосанился:

– А чего надо-то?

– Баба из комиссии говорит, достанешь лекарства, напишу, что не годен по зрению…

Все сочувственно молчали. Телескоп разводил руками, мол, за мной не заржавеет. Я видела эти три буквы в ДК на стенах, плакатные красавцы в касках сжимали кулаки – даешь БАМ! Улыбки и бесконечные рельсы. На Невском везде БАМ, БАМ, БАМ, как синоним вселенского счастья. Решила, вернусь, загуглю.

Телескоп убежал «за бутылкой» и пропал. Мудак отчего-то заплакал, когда его волокли домой. Женькин папа, на удивление, был трезвый, как стеклышко, только веселый. Уважаю, кто умеет пить. Пришли домой, когда начинало темнеть. Последнее, что помню, как непонятные слова гнали в сон:

– …Менгисту Хайли Мариам и государственный секретарь Германской Демократической Республики Эрик Хоннекер осмотрели выставку дружбы народов…

Матовый блик телевизора проникал в открытую дверь детской комнаты. Тревожило, что с минуты на минуты опять случится какая-нибудь наноперверсия и я превращусь в соплю на карнизе, или чего похуже. Но, как и обещал Рустик, ничего не случилось»

                              ***

Они не говорили другу, каждый сам по себе таил этот страх. На улице шли и оглядывались, пристально смотрели в толпу, будто искали кого-то из знакомых. Все пугало, окружающий мир казался чужим. Они сомневались, что вернулись в родную реальность.

В «пекарне» случилась драка, два дибила приперлись с вай-фай колонкой. Рустик с Асей убежали через выбитую витрину. Кто-то топал за ними несколько перекрестков, потом отстал. Они спрятались в подворотне, прижались к стене, затаив дыхание. Танцующий на проводах уличный фонарь рывками бросал свет на пластиковые крышки помойки. Внутри одного контейнера кто-то аппетитно чавкал. Конечно же, это была огромная крыса. Дрожь электрической цепью от Асиной ладони передалась Рустику. Он успокоил:

– Я знаю, что это. Давай посмотрим.

Уверенно откинул крышку. Толстая голова лежала на боку и жевала газету, с фальшивым испугом, взглянула на Асю. Из обрубка пищевода сочился фарш из слюны и бумаги.

– Это новый проект по утилизации бытовых отходов, – важно сообщил Рустик, – кидают голову в мусорный бак и наутро…

Ася не выдержала и закричала. Ее фальцет «аннигиляторной пушкой» порвал тишину комнаты. Вынырнула, выволокла себя из сновидения. С закрытыми глазами, нашла Рустика, оплела всеми конечностями, чуть не задушила…

Закончились еда и деньги, Рустик сказал:

– Сейчас приду…

Это был невидимый отель без вывески и парадного антуража. Только дверь из какого-то бурого дерева и «аутентичные» окна выдавали дорогие апартаменты.

– Кто там?

– К Семену.

– Это невозможно, все спят.

Рустик повернулся спиной и стал стучать по двери пяткой. Тут же щелкнул замок.

– Вы с ума сошли?! – заорала шепотом девушка с именем Нея на бейджике. Рустик вошел в холл и огляделся. Все углы спрятались в полумрак, внутреннее убранство слегка оживляла вывеска «BAR» над задернутыми занавесками.

– Мне сказали, можно в любое время.

– Уходите, пожалуйста.

Рустик не знал, куда идти, они всегда встречались здесь, прямо в холле на кожаных диванах или, где-нибудь в городе. Он взял вазу с цветами и запустил ее в окно. Стекло звонко хлопнуло в тишине. Раздались голоса наверху, в руках девчонки откуда-то взялся арбалет, она нацелилась ему в грудь. Руст закрылся руками, наконечник стрелы его напугал.

– Ладно, черт с вами…

Далеко он не ушел, его догнал голый мужик. На половом органе болтался истрепанный презерватив.

– Стой! Так и знал, что это ты. Пойдем!

В номере дядька опомнился, надел халат. Стал рыться по карманам разбросанной одежды. Протянул Рустику комок денег.

– Держи. Хватит? Я не знаю, сколько здесь…

В соседней комнате продолжали без него, оттуда доносились женские стоны. Двери отсутствовали, комнаты перегораживали пафосные портьеры.

– Мне надо будет потом много денег, хочу купить дом.

Дядька оживился:

– Ты куда, кстати, пропал? Когда телефон купишь? Без телефона жить в современной России не рекомендуется.

– Можно я поем?

– Господи, конечно!

Стол ломился от еды, правда, все было разворочено и надкусано. Рустик нашел не потревоженный кусок мяса и насадил его на вилку. Мужик смотрел на него, как паук на муху.

– Сейчас можешь чего-нибудь дать?

Рустик потребовал авторучку и лист бумаги. Все уже было наготове. Его рука заметалась по бумаге. Проявились какие-то цифры и буквы, при этом он глядел в стену, словно там экран телесуфлера.

– Скупайте акции этих компаний.

– Почему?

– Землетрясение в Индии.

– Давай, давай, давай! Слушай, у тебя точно кроме меня никого нет?

– Мы же договорились.

– Да, извини, глупый вопрос.

На прощание Рустик набил карманы фруктами, взял пару бутылок. Осколки стекла хрустели на полу, когда он шел обратно через холл. Чувствовал взгляд девушки с ресепшена, с ней был еще кто-то, они дружно заколачивали окно фанерой. Холодно ждать стекольщика. Осень…

Он решил проведать отца. Блонди смотрела телевизор.

– Один, что ли?

– Да.

– А где твоя подруга страшная?

Можно было сострить в ответ, но ему было противно слушать ее голос, меньше всего он желал каких-либо диалогов. Даже ее тень вселяла ужас, на стене за телевизором шевелилась черная горилла.

Он оставил пачку денег рядом с полупустой бутылкой.

– Зайду на следующей неделе. Слышишь?

Горилла на стене шевельнула плечами, что-то прошептала в ответ.

…Приходили курьеры – инопланетный киргиз и веселый узбек. Ася разворачивала бумажные кочаны с едой и ела без рук, ныряя лицом в желатиновые десерты. Перемазалась вареным рисом, стала похожа на тефтель…

…Свет рекламы печатал на стене дрожащий абрис гигантских букв. Лицо и плечи Аси исчезали и возвращались. Неоновые ножницы, были единственным освещением в комнате, электричество не включали, хватало уличной медитации. Она держала двумя руками кружку с водой, сидя в углу кровати. Ей нравилось, что он не видит ее лица, самой смотреть из мрака, не сводя с него глаз.

– Я же не хотела идти на работу в ту ночь… Каково это быть единственным в мире?

– Ничего особенного. Бывает, попадаю в будущее, не очень далекое. Однажды, все, что там увидел, касалось одного типа, я пришел к нему и сказал, что кое-что знаю. Спас ему жизнь. Не заметил, повлияло ли это на общую природу вещей, но я долго жил безбедно.

– Разве можно угадать, куда тебя занесет?

– Нет, конечно. Иногда, вижу нечто удивительное, всего несколько секунд, какой-то портал или параллельный мир, но, что именно, совсем не помню. Все стирается из памяти, как только просыпаюсь, будто неведомая сила очень не хочет, что бы я это искал и ждал повторения.

– О боже, а если бы тебя сожгли или разобрали на органы?

– Вселился бы в какого-нибудь коматозника. Ладно, я дочитал твои мемуары, стиль на уровне розовоголовых. Все перепишу, если хочешь, что бы в подписчиках были не только тик-токари и вебкаменщицы.

– Сделаю новый канал, СССР всегда краш.

– О, да! Повылезает закомплексованное гавно верхом на синей дыне, накрахмаленные залупы с исторических форумов. Как я это люблю…

Он включил ноутбук, немного подумав, защелкал клавишами. Ася уснула. На лице застыла растянутая до ушей улыбка – элегантная аномалия ротовой полости. Длинные ресницы лежали на щеках. Раскидав конечности в нелепой позе, она напоминала сломанную куклу.