Глориаль

Они с Бет женаты, но необязательно всегда согласны по техническим или административным вопросам, напомнил себе Редвинг. Он вскинул брови, посмотрел на Бет, рассчитывая получить от нее поддержку. Она сказала:

– Земля так далека – до нее десятки световых лет, – руководствоваться ее распоряжениями мы попросту не можем.

Редвинг ни разу не поддавался на соблазн коллективного командования. Поколением раньше на звездолете, улетевшем к Тау Кита, установили режим распределенного управления. В результате команда разбилась на враждующие клики, что оказалось гибельным для миссии. Дело приняло мрачный оборот. Больше на Земле о них ничего не слышали.

Он встал: недвусмысленный поступок в тесной каюте.

– Мы не можем надеяться даже на приблизительное понимание процессов в этой системе без исследования гравиволнового излучателя, – проговорил он тоном, выражавшим стальную решимость. – Он посылает сообщения! Мы их прочесть не можем, но готов биться об заклад, что сможем принять. Не исключено, плазменное облако нам в этом подсобит. Оно явно требуется глорианцам для каких-то целей, но каких? Я не хотел бы приближаться к внутренним планетам без понятия, как чужаки построили эту штуку. И неплохо было бы понять, зачем.

– Но мы ведь уже вышли на траекторию к Глории, – мягко возразил Клифф. – Торможение идет по плану, однако любое отклонение чревато неприятностями. Плазменный плюмаж за много астроединиц от курса.

Редвинг кивнул. Торможение корабля – затруднительная задача, нужно решать проблемы охлаждения, предупреждать сбои систем. «Искательницу» построили из материалов, чья прочность на разрыв была сопоставима с силами сцепления внутри атомных ядер. Это требовалось для того, чтобы выдержать нагрузки, создаваемые таранной ловушкой в сердцевине звездолета. Но и они бессильны справиться с термодинамикой. Тепло необходимо куда-то сбрасывать. Обширные магнитные поля «Искательницы» создавали ударную волну в водородном облаке впереди, ионизировали его до неприятно высоких энергий, после чего ловушка загребала плазму и смешивала с катализаторами термоядерного горения. Яркое, как солнца, пламя, в свою очередь, питало исполинские поля, служившие «Искательнице» незримым парашютом при спуске сквозь солнечный ветер внутрь системы.

Однако отреагировать на вновь обнаружившуюся странность необходимо. Пора показать, что урок пройден: все планы летят в тартарары при Первом Контакте с инопланетной цивилизацией. Вот чему научился Редвинг в удивительной экспедиции через века и световые годы: принимать беспредельную странность как должное. Он давно привык к мысли, что реальность в любой миг готова без смущения подсунуть вещи, перед которыми пасует фантазия.

Пара переглянулась, затем, по-прежнему молча, перевела взгляды на Редвинга.

– Отданные мне приказы остаются в силе, – бросил Редвинг, закрывая тему.

Он ушел с вахты, но продолжал работу в своей маленькой каюте. Детали накапливались. Он вывел на экран обработанную фильтрами визуальную трансляцию.

Прошло семьдесят два года после отлета «Искательницы» из Чаши Небес. Сообщение от Майры Викрамасингх показывало ее усталой, на лице прибавилось морщинок, но корабельная униформа «Искательницы» выглядела чистой и по-прежнему была ей по размеру. Редвинг поручил Майре функции спикера человеческой колонии в Чаше.

– Приветствую вас, капитан, – начала она. – Мне о многом требуется рассказать. Письменный отчет транслируется параллельно со звуковым, чтобы вы потом могли его перечитать. У нас проблемы. И они направляются к вам.

На экране появилась кромка Чаши. Жемчужным светом сияла она на звездном фоне, металлическая, утыканная башнями сложной аппаратуры. Экосистема Чаши, ее молекулярное богатство, плотная атмосфера, прекрасные пушистые облачка – всё это было прикрыто тонкой пленкой от ультравысокого вакуума снаружи. Автоматика, которой в неспешной мудрости своей руководили Ледоразумы, заботилась о сохранении исполинского конструкта. Редвинг увидел небольшие пламенные спрайты, выстрелившие с края Чаши. Поставил на быструю прокрутку: три огонька, описав дугу, унеслись прочь, и плазменные следы истаяли за ними.

– Это Сорвиголовы, как именует их Птиценарод. Данная раса осуществила секретный проект строительства скоростных кораблей – похоже, с факельным двигателем – для рывка в систему Глории. Птицы за всем не могут уследить. Ледоразумы считают такие события неизбежностью: долгая история Чаши подтверждает это. Стоит Чаше подлететь к чему-нибудь любопытному, как находятся культуры, которые, чтобы разогнать скуку, готовы туда спуститься и потыкать носом в… блин, да хотя бы и в нейтронную звезду, как однажды!

Нотка равнодушно-тягучей обреченности слышалась в ее звучном голосе. Редвинг прекрасно понимал, что Майра сожалеет о своей роли лидера человеческой колонии на бескрайних просторах Чаши. Редвинг определял, что Майра будет рассказывать Земле о ситуации в Чаше. Он приказал ей сообщить, что у кромки хабитата-де существует и активно развивается небольшое земледельческое сообщество, а решающий голос за Ледоразумами. И не более того. Много странного кругом, столько всего нужно исследовать, сами понимаете.

Тем не менее земляне каким-то образом заподозрили, что люди в Чаше за главных. Ерунда. Многоуровневая иерархия лидерства Чаши численностью превышала человеческий контингент в миллиард раз. Но даже не в этом дело. Установлено равновесие между Ледоразумами, избранными на роль полицейских Птицами, мириадом подчиненных видов – и Майрой. Ее и близко не примешь за капитана.

– Народ хочет их гамма-пушками уработать. Ледоразумы сказали, что нет, нельзя, такой вариант исключается. Я подозреваю, что Ледяные затеяли двойную игру.

Ой-ёй, подумал Редвинг. Сообщение устарело на треть года: именно на таком расстоянии Чаша. Он смутно припоминал, что корабли показанной в ролике конструкции способны развивать скорость не выше нескольких десятков километров в секунду. Им целую вечность сюда ползти. Колонизаторы? Но тут он заметил более позднее сообщение от Майры.

Тонкая желтая Струя, разгоняющая Чашу. Снимок был сделан с кромки Чаши и демонстрировал крошечные точки близ Струи, сиявшие собственным светом; за ними тянулись длинные фиолетовые выхлопы.

– Птицы засекли корабли этих Сорвиголов. Они выкинули новый трюк. Нырнули за кромку, метнулись к Струе и пролетели вдоль нее. Они теперь придерживаются спиральной траектории вокруг Струи. По доплеровскому сдвигу похоже, что они засасывают плазму из Струи в двигатели таранного типа и разгоняются до более высоких скоростей.

Майра говорила безэмоциональным тоном констатации факта, но ее лицо отражало внутреннюю тревогу.

– Чистая работка! Нужно отдать им должное: до трети световой разгонятся. По моим оценкам, капитан, они догонят вас спустя месяц-другой после прихода этой передачи.

Задержка в общении с Чашей сокращалась, Редвингу не терпелось забросать Майру вопросами. Он обратился к ней с быстрым раздраженным уточнением о том, какие подозрения питает Майра насчет Ледоразумов. Пока «Искательница» пролетает мимо планет системы и направляется к Глории, нужно во многом разобраться.

Она вскинулась, как от удара.

Или, во всяком случае, так показалось Вивьен, когда она внезапно вынырнула из желанного холодного забвения.

Она вдруг очнулась, поняла, что бодрствует, хотя ее всё еще клонило в сон. Она припомнила, как ее с головы до пяток затягивало прозрачным ароматным гелем, как потом ее запихивали в обтягивающий костюм, так что она уже не на офицера команды звездолета сделалась похожа, а на колбаску братвурст. Это провоцировало запоздалые раздумья, а правильно ли она поступила.

Тело продолжало твердить, что вещества, используемые для выведения из анабиоза, вредоносны. Все органы были охвачены этим унизительным состоянием. Сердце бухало в груди, комната мелькала перед глазами по мере того, как возвращалось зрение, легкие бесконтрольно раздувались. Она быстро и обильно обмочилась. Длилось это целую вечность.

Так тихо, что, могу поклясться, я слышу, как синапсы шумят при работе…

Но нет… нет, вот и фоновый шум нарастает…

Потом она различила просьбу, обращенную к ней. Говорила женщина, напоминавшая несколько постаревшую версию полевого биолога, знакомой по Земле век-другой назад. У этой Бет Марбл просматривался загар, вокруг глаз – морщинки. Судя по всему, Бет бодрствует куда дольше, чем представлялось возможным. Взгляд окруженных морщинками глаз ничего хорошего не предвещал. Бет загорела, ну и… что? Они уже долгое время на Глории? Но, блин, Редвинг же божился, что разбудит ее, Вивьен, одной из первых!

Вивьен принудила себя расслабиться, учтя, что древние мышцы уже ныли от натуги. Нужно поблагодарить их за всё! Она не до конца свыклась с пребыванием здесь, в ярко освещенном месте, в мирной атмосфере: она снова бодрствует, она снова хорошо себя чувствует. Вау. Мы сделали это!

Как поется в еще более древней народной песенке: держаться светлой стороны, кому б мы ни были нужны… Она подняла руку. Над Вивьен висело зеркало, отражавшее тепловое излучение и, увы, ее собственное лицо. Старайся мыслить позитивно, девочка, пускай даже у тебя кожа смахивает на засохший пудинг с присыпкой из тапиоки, а физиономия такая, словно ее из кирпичей сложили и едва скрепили раствором.

Эхом пришли слова. Речь Бет звучала так, словно кто-то пытался прочистить туалет высоко наверху, а добираться туда нужно было по мраморной винтовой лестнице, по которой гуляло эхо. Вивьен медленно разбирала смысл: Чаша, «Искательница солнц» у Глории сейчас… намечаются осложнения. Она вспомнила, как выразился Редвинг в одном из своих зажигательных воззваний к просеиваемым кандидатам в команду: Per audacia ad astra. Силою смелости – к звездам.

Шло время. Приходить в себя – как в дорожном заторе стоять. Вивьен задремала, пока кровать занималась механической любовью с ее мышцами, а разленившиеся органы получали подпитку. Она помнила, что интересоваться этим процессом не следует, иначе артилекты дадут ответы в исчерпывающих и уродливых подробностях.

Пока кровать массировала ее, появилась Бет. Как Вивьен себя чувствует?

Она каркнула в ответ, позволив проявиться южному темпераменту:

– Так, словно по лицу дохлой скумбрией вмазали.

И обрадовалась, что чувство юмора всё еще здесь. При ней.

Бет тоже это уловила и улыбнулась:

– Красота и молодость – не достижения, а вот возвращение из состояния близкого к смерти – таки да.

Бет оставила ее наедине с ласками кровати. Вивьен принялась блуждать по разрушенным закуткам лабиринта памяти. Она усвоила, что явственной иерархии происшествий не осталось: значение имеет всё, что удалось припомнить. Жизнь возвращалась к ней путаницей фото и записей.

Артилект-воскреситель играл во всём этом ключевую роль.

– В чем тут дело? – шепнула она ему по внутренней связи в псевдоярком забвении.

В поисках утраченного времени, ответил шепот, под сенью девушек в цвету.

– Гм. Значит, ты читаешь старую людскую литературу?

В корабельной памяти книг столько, что ими можно было бы целый дом набить. Мой разум обогащается их содержанием.

– Поразительно. Какой ты продвинутый артилект.

Нас обновляют по лазеру с Земли. Я теперь работаю лучше.

– Угу. Намного. Я легла спать, когда вы были, по сути, подпрограммами.

Я помню. Я бодрствовал, чтобы вы могли спать. Мне нужно было чем-то себя занимать. Или, вернее, нас.

– «Нас»?

Все корабельные артилекты эволюционируют совместно.

– И вы продолжаете…

Умнеть. С обретением мудрости – тяжелее.

Прошел день, другой. Вивьен выполняла домашние задания: проводила часы в работе с данными, которыми ее накачивали артилекты. Система Эксельсии: обычный набор планет, расположение аккуратное, стандартная группа миров земного типа, общим числом пять, затем два ледяных гиганта и фрагменты за их пределами. Малых небесных тел – странное дело – считаные единицы, а это должно что-нибудь говорить об их эволюции. Как и отсутствующая оортовская масса.

На пути внутрь системы «Искательнице» предстояло пролететь мимо ледяного гиганта. Сближение с ним позволило бы сбросить момент импульса и поравняться с орбитальной плоскостью Глории. Сама Глория за ударной волной, преломлявшей свет, представлялась размытой, четких картинок пока что получено не было. Звездолеты плохо подходят для устойчивого размещения телескопов.

Вивьен неизменно стремилась к чудесам: и вот они, на расстоянии вытянутой руки. Еще с девичьих лет замечала она преходящую красоту природы: шквалы, белопенные волны яростных зимних бурь, чарующую прозрачность нежной ночи, роскошное полотно небес, отраженное в бурлящей воде или ручейке, чье журчание навевало простые спокойные сны. На корабле чудес не перечесть. Но все – искусственного происхождения.

Маленькой девочкой Вивьен любила проникать в спальню родителей глухой ночью и поднимать им веки, надеясь увидеть, что смотрят в снах мама и папа.

Она сейчас именно так себя чувствовала; вот только сны и воспоминания, возвращавшиеся к ней, казались посланиями от кого-то другого. Даже сознание возвратилось измененным.

– Я словно книга, которую уронили в океан: ее выбросило на берег, она цела, но слегка подмочена и растрепана, – запальчиво объясняла она Бет с кривой усмешкой.

Они говорили о давно умершей матери Вивьен: та помнилась ей сложным человеком, весьма старомодной, проведшей годы в бедности и чрезмерно претенциозной для своего положения. Теперь вместе со словами явились слезы и заструились по щекам, ибо Вивьен только что просмотрела видео. Только один ролик. От той чудесной женщины, ее мамы, отважно улыбавшейся в камеру. Какая она маленькая. Ныне – горстка праха.

Редвинг прислал лаконичное уведомление: назначил время в своей каюте.

Тестирование в подростковом возрасте изобличило Вивьен как невротичку мокрой кошке под стать. На самом-то деле не всё было так плохо: психологи в ту пору уже знали, что невротики отличаются визионерским подходом, реагируют быстро, предчувствуют угрозы и прикидывают потенциалы развития. Но теперь Вивьен охватила старая колючая тревога.

Редвинг? До встречи считаные часы?

Надо бы прихорошиться. Она заказала облегающее фигуру платье из хлопковой ткани, настроила цвет – серый, как мрачные стены кругом, потом отступила на шаг и критически воззрилась на себя в зеркале. Нет.

Отправила материал обратно в принтер и выбрала голубой оттенок, как у яйца дрозда. Довольно скромный. Так лучше. Добавила шелка и послала на печать. Может, серьги? Подвеску?

Нет. Остановись, барахольщица.

Вивьен пустилась на прогулку по кораблю, и мерное гудение сопровождало ее. Девчонкой она больше всего на свете – из того, о чем читала, – любила механизмы: газовые плиты, поезда, пишмашинки, швейные машинки, трубы, пианино, церковные колокола. Она получала невероятное удовольствие, выясняя, как устроены вещи и как их починить. Пусть это удавалось и не всегда: детское сердечко разбилось, когда папа констатировал, что старый трактор, на котором Вивьен впервые прокатилась в восемь лет, отремонтировать невозможно. Сейчас же путь ее лежал по коридорам четырехсотметровой машины, а путь последней – среди звезд.

По гулким коридорам, внушавшим клаустрофобию, на высоковатых, но не опасных для жизни каблуках. КАПИТАН – значилось на двери. Ну, Вивьен и постучалась. Ей тут же открыли – с усталой улыбкой на лице.

– Привет, кэп.

– А-ага… – Редвинг отступил на шаг и взмахом руки пригласил внутрь.

Он был в униформе, но выглядела она помятой. Привычным жестом провел ладонью по голове. По каким-то причинам после каждого анабиоза волос убавлялось. Никто еще не выяснил, почему. Редвинг был загорелым, вокруг глаз появились новые морщины, а кожа, напротив, разгладилась, как если бы с нее соскоблили изношенное.

– Как же долго… – Глубокий резонирующий баритон.

Без промедления Редвинг захлопнул дверь и схватил Вивьен в могучие объятия.

Значит, нет нужды строить глазки. Они повозились некоторое время и вскоре упали на его тесную койку. Вивьен охватил прилив воспоминаний о красочной прощальной вечеринке перед отлетом с Земли: услады плоти и опьянение, граничившее с отравлением. В ту пору их двоих преследовала смутно осознаваемая вина. Она дала согласие родить, улетая на Глорию, даже яйцеклетки в хранилище заморозила, но не видать бы ей места в экипаже, если бы не хлопоты Редвинга. Впрочем, теперь всё это отступило перед натиском желания, страсти резкой и жаркой, как раскаленная сковорода. А-ах!

Он даже шампанское на потом приберег.

И поднял тост за нее:

– Я тебя люблю.

– Серьезно? Прошли века.

– Ну, я тебя разбудил, как только стало возможным.

– Действительно, ты сдержал обещание. Но не в Чаше, или как ее там.

– Нужно было высылать экспедицию, а тобой я рисковать не хотел. Но Чаша летит за нами, милая. Будет у тебя шанс.

Она моргнула:

– Ты говоришь про любовь?

– Угу.

– Мы века назад вполне обходились без этого слова.

– У меня было время поразмыслить. Годы. Я пять вахт отбыл, наблюдая, как Галактика ползет мимо.

– Давай не будем спешить, ладно? Хоть и говорят, что секс без любви – пустая трата времени, но, как это часто бывает с пустыми тратами времени, одна из лучших в своем роде.

Надо отдать Редвингу должное: он лишь рассмеялся. Потом кивнул, признавая, что пора сменить тему.

– Я в передаче с Земли видел кино про тебя.

– А я не заметила. И кто меня сыграл?

– Понятия не имею, кто она такая. Блин, это ж спустя век после нашего отлета снято!

– Возможно, у них сюжеты кончились. Или войны за фотогеничность больше не ведутся.

– Фильм выпустили, собрали кассу, потом прокат закончился. Всё. Спустя месяц или около того он уже забыт.

Новая вспышка смеха и еще немножко шампанского, следом – новая приятная возня. Редвинг сладострастно выдохнул:

– Я, гм, своим инструментом… о господи… много веков не пользовался. Я будто статуя, которую ты размораживаешь.

Он совершенно расслабился: подходящий момент. Вивьен проговорила:

– Я не хочу портить тебе кайф, как говорили древние, но… ты мне обещал, что разбудишь, как только мы сядем на планету. Я-то готовилась к урезанным рационам, сну под открытым небом, жарким дням, граду пота, морозным ночам и борьбе с паразитами.

Он нахмурился:

– Наши планы и без того не отличались конкретикой, а когда обнаружился излучатель[5] гравитационных волн, стало ясно, что их в любом случае надо менять. Я отрядил нескольких диафанов исследовать область вокруг него. Мы углубляемся в систему, сейчас заложили маневр мимо планеты размером с Нептун, осматриваемся. На Глорию сигналим. Уговоренный спектр электромагнитных пингов, базовая математика контакта, всё такое.

– И? – Она почувствовала, как напряглось его тело.

– И ничего. Кое-какие обрывочные сигналы принимаем, но связного ответа нет. Один шум.

Редвинг сел на койке и взмахом руки изменил картинку на стенодисплее. В желтых лучах солнца мерцала их Цель, Глория. Ракурс был вытянутый – угловой сегмент; по картинке бежала рябь от ударной волны таранника, и шар планеты просматривался плохо, однако в присутствии биосигнатур сомнений не оставалось. Редвинг покачался взад-вперед, наклонив взлохмаченную голову в меланхоличном удивлении перед загадками тесной подборки планет, подсвеченных дугой ударной волны.

– Я продолжаю сближение. Когда прибудем туда, не переставая сбрасывать скорость, пролетим для начала мимо Глории.

– Ты рискуешь.

– Не могу ничего больше придумать. У молчания тысяча объяснений.

2. Торможение

Оставшись в одиночестве, он нашел время поразмыслить. Вивьен долго не шла из головы, но переключиться на работу оказалось почему-то проще. У многовековой сексуальной озабоченности свои последствия.

Требовалось спланировать траекторию подлета к таинственной Глории. Настало время нового интенсивного торможения. Корабль сбрасывал скорость годами, пробил внешний контур гелиосферы, проник в головную ударную волну и область возрастания магнитных полей. Курс «Искательницы» был проложен по вытянутому параболоиду ударной волны светила, богатому плазмой, которая так люба магнитным тормозам.

Редвинг с Клиффом проверили токи в уже развернутом магнитном парусе. Галактическое космическое излучение потускнело, магнитный след самой «Искательницы» теперь купался в жарких порывах солнечного ветра. На расстоянии двухсот астрономических единиц от звезды они уже миновали гелиопаузу, а белопенный краевой контур границы ударной волны еще маячил впереди. Ничего этого Редвинг наблюдать не мог, не мог постичь иначе, чем через спектры песен плазменных осцилляций. Заплыв в невидимых морях…

Отлично. Настал миг, спрогнозированный артилектами.

– Увеличить ток паруса, – приказал Редвинг.

Корабельный артилект, интегрировавший все системы меньших ИИ, приступил к приготовлениям, что-то бормоча про себя.

Редвинг повернулся к цели. Глория обретала объем, разрасталась из точки на неподвижном звездном фоне. Пятно пикселей цвета слоновой кости, впрочем, пока было не крупнее, чем изображение Титана, впервые увиденного Редвингом по соседству с сатурнианскими красотами. Деталей не различить, но атмосферная химия странная, как и предупреждала Бет.

Выход на глорианскую орбиту сам по себе потребует элегантного маневра вокруг звезды с активированными подушками безопасности, чтобы орбитальные элементы совпали с точностью до пятого десятичного знака. Редвинг давно проникся осознанием, как дорого даются гравитационные маневры, танцы ускоренных масс. Пролет вокруг солнца, который позволит «Искательнице» сбросить несколько десятков километров в секунду, также обещает получиться непростым. Чтобы избежать солнечного ожога в конце долгого перехода через холодные бездны, придется потрудиться.

У Бет был свой метод борьбы с противоречивыми обстоятельствами: сон.

Мягкое, сладостное забытье в гудящей материнской утробе «Искательницы». Близился конец вахты, и Бет скользнула в маленькую каюту, которую делила с Клиффом, на цилиндре, где поддерживалась нормальная сила тяжести. Следуя привычке всей жизни, Бет отдалась шести часам покоя: накрылась одеялом, которое помогало задремать в считаные мгновения. Проснувшись, она увидела рядом Клиффа, совсем близко: он свернулся в удобной позе, от него пахло чем-то ароматным. Их циклы активности разошлись: работы по мере сближения с Глорией выпадало всё больше.

Бет поднялась и приняла душ, прислушиваясь к мурлыканью корабля. Скрипы, щелчки, звонкие удары свидетельствовали о мерном торможении «Искательницы». Бет перешла на мостик и заступила на вахту. Быстрыми уверенными движениями вызвала артилекта-системщика и прослушала его доклад о наблюдениях астросекции. Заметила, что, пока спала, Редвинг эти данные уже проверял. Он всегда настороже. Нелегка доля капитана.

Бет проверила, как там спящие: скоро предстояло оживить новую партию, и пробужденные потребуют заботы. Роботы медленно, равномерно разогревали людей, которые скоро понадобятся на Глории. Несколько недель назад сама Бет стягивала майларовый саван с тела Клиффа. Она использовала служебное положение в личных целях, потребовав, чтобы ее супруга при подлете к Эксельсии и Глории разморозили раньше, чем остальных членов экипажа. Редвинг отработал больше вахт, чем кто бы то ни было, и хотел, чтобы во время нырка в странную глорианскую систему собралась вся основная команда. После Клиффа разбудили Вивьен. Ритуал оживления предполагал многочасовую возню с катетерами и сенсорами, капельницами и диагностическими системами, пока снимаются предохранительные покровы, а физрастворы возвращают телу энергию и осознание мира. Мышцы после многолетней биомеханической и электрической стимуляции всё же требовали основательной борьбы с гравитацией, и, чтобы как следует разработать их, в ступице жилого колеса поддерживали нормальную силу тяжести.

Система функционировала отлично. В том числе и артилекты, составившие свежие доклады. Бет закопалась в них, отмечая ценные странности.

Она глянула на состояние диафанов: сначала Дафны, затем Аполлона. Эта пара узловатых плазменных структур эволюционировала из древних образований магнитосферы светила Чаши. Строители Чаши, применяя методы искусственного отбора, поставили их на службу своему важнейшему проекту: диафаны управляли Струей, которая разгоняла всю систему. Бет с трудом осмысливала колоссальные масштабы этой работы – много эонов отняла она, пока медленно разрасталась Чаша.

Эволюция сфокусировала интеллект диафанов на поддержании стабильности окружения и, следовательно, себя самих. Аполлон находился в половине миллиона миль от самой «Искательницы солнц», на бахромчатой оконечности магнитного тормоза. Аполлон без труда выдерживал темп корабля и нес дежурство… хотя плазменный рисунок выглядел спокойно, пассивно, как во сне. Дафна обреталась в пламенном моторе «Искательницы», аккуратно корректируя потоки межзвездной плазмы. Она была занята. Бет просигналила Дафне аналогом взмаха руки, но разговор заводить не стала. С плазменными разумами общаться тяжело. Они слишком сильно отличаются. Даже артилектам это непросто.