Кровь – не водица. Часть 4. Жизнь

– Господи, куда ж он в дождь-то такой! И рань ведь, только светает. И не завтракал…

Потуже завязав платок, Лиза зашуровала у плиты, но не могла глаз отвести от маленького окошка, и все валилось из рук. Наконец, плюнув, поняв, что она все равно ничего не соображает и делать не может, оделась, накинула тоненький плащик, предусмотрительно оставленный хозяевами на гвоздике у дверей и выскочила на улицу. Улица, тянущаяся вдоль леса была похожа на узкую реку, так затопило ее все ночь беснующимся дождем, рассвет, еще неуверенный, только свершающийся, почти не давал света, да еще и плотный, дымящийся туман лежал плотным одеялом, делая все вокруг неверным и мерцающим. Лиза с сомнением посмотрела на свои туфли, но выбора не было, она вступила в лужу, которая оказалась, на удивление, теплой и побрела по воде к центру села. И когда она уже почти дошла, когда длинное здание столовой, стоящее недалеко от дома Серафимы, вдруг проявилось, как на старой пленке, кто-то ее ухватил под локоток

– Ну вот! Свиделись! Думала уж помру, не увижу тебя больше, девочка моя. Пять лет!

Майма теребила Лизу сухонькими ручками, и Лиза вдруг с такой болью поняла – ее любимая свекровь стала совсем старенькой. И лет-то ей, наверное, было не так уж много, чуть за семьдесят, а жизнь не пощадила ее – сухонькая, седая старушка подслеповато щурилась, пытаясь разглядеть Лизино лицо.

– Ты к матушке, наверное, за Снеженькой? Так рано. Они в храме, молятся, каждое утро они там вдвоем. Погоди, пошли в столовую, видишь, дождь лупит.

Они почти бегом влетели на крыльцо, весело вломились в дверь, и Лиза обалдело остановилась – ничего было не узнать, как будто она попала в иное измерение. Майма внимательно вгляделась в ее лицо, улыбнулась.

– Тут компьютерный класс у нас теперь. Нас, сирых да убогих, интернетом пользоваться учат, чтобы все, как в миру. И я хожу, да старым мозгам не впрок. Да и не надо оно мне.

Лиза молча шла по узкому проходу между пластиковых столов, на которых лежали ноутбуки. Этот сюр становился все более острым, и она перестала уже понимать, где реальность, где фантазии, все смешалось.

– Откуда деньги у нее на это, мам? Ведь и стройка, и учителя, и врачи? Не понимаю.

Майма села на высокий компьютерный стул, притянула к себе Лизу, прижалась к ней худеньким телом, потом отстранилась, шепнула

– У нее спонсоров полно, так это, вроде, сейчас называется. Плюс скитчане, если они в миру денежные, участвуют. Кто-то дома свои продал, здесь навек поселился, кто-то квартиры. Здесь очень странный народ, ломаный, как хворост, они за это место зубами цепляются, да и матушка, конечно, силы великой, из небытия их возвращает. Ты не думай про это, доченька, зачем тебе. Не удумаешь всего.

Лиза села напротив Маймы, погладила ее по щеке.

– Ну, а ты как, мам? Как живется тебе?

Майма чуть погасла, как будто дунули на свечечку внутри нее, потемнела лицом

– Живу… Болею немного, но здесь мне хорошо. Петяй вот только ушел, одна я. Ничего. Живу. Да и осталось недолго.

Она смахнула слезы невесомой ручкой, хотела что-то сказать, но не успела. Дверь распахнулась и вместе с порывом дождливого ветра в комнату влетели две феи. Обе в белом, легкие, невесомые, как стрекозы, только одна высокая, вторая поменьше, вот и вся разница. Лиза вскочила, как встрепанная, бросилась к дочери, прижала к себе, как будто боялась, что она исчезнет.

– Снежа! Маленькая моя! Господи, думала не дождусь. Доченька.

Она плакала навзрыд и целовала прохладные нежные щечки девочки, у дочки с головы сползла косынка и шелковистые, совершенно белые волосы рассыпались по плечам. Лиза ошалело собирала ее пряди, с ужасом глядя на Серафиму.

– Ничего, мам. Эта седина со временем чуть изменится, станет казаться, что она просто такая светленькая. Грань была так близка, что оставила след. Мы справились, лед растопили, но снегом, видишь, чуть припорошило. Так у нее и имя такое, снежное…

Сима улыбалась, подталкивала Снежу к матери, а девочка смущенно опускала глаза, дичилась.

Лиза встала перед дочкой на колени, и все прижимала ее к себе, глотая слезы.

– Все, девушки, и так дождь, а тут вы еще. До ужина время ваше, а к восьми все собираемся в зале. Даниил проповедь для вас приготовил, да и знакомить я вас буду. И не опаздывать!

Серафима кивнула головой Снеже, и та повиновалась, поцеловала Лизу, помогла ей встать, послушно встала рядом. Что-то появилось такое в девочке, как будто она чуть отстранилась от Лизы, отгородилась невесомой, невидимой стеной. Майма успокаивающе дотронулась до Лизиной ладони, шепнула

– Все будет хорошо, девочка. Ты подумай – пять лет! Она умирала три раза, год лежала пластом, спала. А сейчас – вон, невеста. Все пройдет, просто держи ее за руку.

…

Дождь так резко кончился, как будто на небе кто-то взорвал опостылевшие мешки с водой, они лопнули и обвалились, и сквозь обрывки выглянуло победное горячее солнце, и, безжалостно добивая тучи, торжественно осветило мир. Листва разом засияла миллиардами капель, аромат близкого леса стал густым и упоительным, тропинка разом подсохла, и Снежа пошла впереди матери к их гостевому домику. А там, на крылечке, их уже ждал Назар. И его чуть насмешливые, как у отца, глаза сияли, как будто их тоже омыл этот сбесившийся дождь.

Глава 6. Залы

Вечер был необыкновенным. Для этих северных мест, даже для разгара лета такой нежный, не по-вечернему жаркий воздух был редкостью, прошедшая недавно гроза сгустила краски и ароматы, и Лиза даже задохнулась от их плотности – даже дома, на юге такое бывало не всегда. Снежа сидела на своем маленьком диванчике, который сегодня каким-то чудом появился в их домике, сложив на коленях руки, как паинька их детской книжки, она почти не смотрела на мать, прятала глаза. И только Назар нашел ключик к ее закрытому сердечку, и при взгляде на брата Снежа оттаивала, у нее даже румянец появлялся на фарфоровом лице, особенно, когда Назар чуть подшучивал над сестрой, ласково и добро.

– Ребят, надо чуть перекусить бы, Сима просила в какой-то зал прийти, там что-то будет читать Даниил. Давайте чайку с молоком и сырники. Как вам?

Творог и сметану сегодня принесла Лизе пышная, томная, розовощекая, как яблочко Тамара. Вперла корзинку на крыльцо, толкая ее толстым животом поставила на лавочку, отдышалась, весело похлопала длинными ресницами, вдруг став сама похожей на молодую коровку.

– Творожку вам, матушка велела. Вкусный творожок, козий. Кушайте. А к завтрему я вам опять принесу, и простоквашки. Снеженька с утра простоквашку любит, да с блиночком. Фуууу, упарилась.

Она быстро и ловко разгрузила корзинку, и только когда девушка снова опустилась на лавочку, обмахивая потное лицо сдернутой с кучерявых волос косынкой, Лиза увидела – у нее нет одной кисти. Кружевной рукавчик удачно скрывал изуродованную руку, и Лиза бы никогда не подумала, глядя на ее умелые, быстрые, ловкие движения, что у девушки такая беда. Тамара проследила за взглядом Лизы, усмехнулась чуть грустно.

– Мужик меня наказал. Я деньги у него стащила, мамку лечить. А мамка все равно померла, выходит зря я. А он за волосья меня к дровяннику притащил, руку на пень уложил, да и хрясть! Не воруй, говорит… А как не воровать, коль мамка криком кричала.

Лиза почувствовала, как кровь валом отхлынула у нее от лица, бешеная жалость захлестнула сердце, да так, что слезы чуть не брызнули из глаз. Тамара с удивлением глянула ей в лицо, покачала головой

– Да ничего! Я тогда чуть не померла, да и не от руки, а от беды. Любила я мужика своего очень, прямо вот до смерти. Его в тюрьму, я в омут, да вытащили. А потом сюда привезли, спасибо матушке, теперь я по-другому мир вижу. У нас все так,

– Как же ты без руки, Тамар? Ты же на дойке, коровы у тебя, козы… Не представляю

– А что дойка -то! У нас аппараты. Да я что – вот у нас учителка, та без обеих рук, и то живет. Каждый из беды свою дорогу находит, матушка помогает, она – свет. Заболталась я с вами, вы кушайте, я побегла.

Тамара шариком скатилась с крыльца и через секунду ее и след простыл. Назар забрал у матери банку со сметаной, поставил ее на стол, присел на табурет.

– Видел, я, мам, и отца и Федору эту. Отец помрет, наверное, скоро, черный весь. А Федора – худая, злая, желтая какая-то, на осу похожа. И правда – без рук. Но ничего, лётает, протезами так ловко управляет. Тебе привет передала, обещала забежать. Давай перекусим, действительно есть охота. Снежинка! Не сиди, сугробиком станешь. Иди сырники трескать, мама напечет сейчас.

Снежа подошла – тихонько, как будто была невесомой, взяла из мисочки уже замешанный Лизой кусочек теста, умело слепила красивый сырник, уложила на сковородку. Через пару минут сковородка скорчала румяными, ровненькими, как в ресторане сырничками, Снежа подошла к матери близко-близко, снизу вверх глянула, как щеночек на хозяйку.

– Мам, давай пойдем обязательно. К Даниилу нельзя не ходить, плохо это. Быстренько надо поужинать и идти. Чтобы не опоздать.

Собралась Лиза быстро, свободные полотняные брюки, скромная кофточка-распашонка до талии, волосы, туго стянутые в узел, глянула в зеркало, понравилась сама себе. И уже там – в отражении увидела напряженный взгляд Снежи, девочка смотрела на мать в упор, ей явно что-то не нравилось. Назар подошел к сестре, нежно поправил ей косынку, чуть отодвинув ткань со лба, спросил

– Что, сеструх? Не так что-то?

Снежа подошла к небольшому шкафу, почти незаметно притулившемуся у стены, распахнула створки, вытащила длинное белое платье – простое, почти как рубаха, из легкого хлопка.

– Маме надо это надеть. И платок. Иначе в зал не пустят, у нас строго. Это обязательно.

Лиза переодевалась за занавеской, напряженно и болезненно переваривая все, что происходило с ней и с дочкой. И у нее было такое чувство, что скит снова тянет ее к себе, и хватка его с каждым днем лишь крепнет…

…

… Теперь они со Снежей стали почти одинаковыми, если бы не немолодое Лизино лицо, уже отмеченное неприятными метками вроде морщин и слегка отечных век, то, наверное, их вообще трудно было бы различить – одинаковые белые платья, косынки, закрывающие лоб и брови, легкие парусиновые тапки. Они шли впереди, держась за руки, Назар шел сзади, и уже через пять минут они подходили к очень простому, вытянутому, как вагон зданию. Дом почти полностью состоял из больших и высоких окон, сиял намытыми стеклами, в которых отражался ярко-оранжевый закат, и, казалось, что это не дом, а корабль, плывущий куда-то через темно-зеленый, неспокойно дышащий океан. Снежа чуть дернула Лизу за руку, тихонько сказала

– Здесь залы. Мы тут все собираемся, помогаем друг другу. Сегодня идем в большой, весь скит придет, Даниил читает не часто. Пошли скорее.

Почти бегом они влетели на крыльцо здания, Назар открыл тяжелую, похоже дубовую дверь, и Лиза очередной раз открыла рот.

Это, действительно, были “залы”. Стены, полы, сделанные из выбеленного дерева сияли, натертые воском, в глянцевом потолке отражались ряды светлых кресел, а торжественный парчовый занавес, наполовину закрывающий широкую, полукруглую сцену, играл полосками света, идущего от огромной люстры, похожей на сугроб из ледяных свечей. На креслах уже сидели люди – все в белом, в такой же одежде, как они, а на сцене, за простым столом красовался человек. Очень высокий, худощавый настолько, что казался изможденным, с темными провалами глаз на иконописном лице. Он с интересом листал толстую тетрадь, но ему мешали длинные, чуть седоватые пряди, падающие вдоль щек, и он, нетерпеливо тряхнув головой, собрал их в хвост.

– Даниил, смотри, мам. Ты только слушай его внимательно, не отвлекайся. Пойдем.

Снежа потянула их вдоль стены зала, и они остановились у почти пустого ряда кресел

– Это наши. Тут сядет матушка, Майма, и мы. Пробирайся. И знаешь…

Она подтянула Лизу к себе, как когда-то очень давно, когда была крошкой, прижалась к матери плотно, шепнула

– Он жених матушки. Только не говори, что я проболталась.

Глава 7. Проповедь

Лиза неуверенно прошла на свое место, села, опустила глаза. Ей очень хотелось смотреть по сторонам, как маленькая крутить головой, разглядывая соседей, но ощущение, что здесь так нельзя, стыдно, сковало ее, не давало расслабиться. Краем глаза она видела, что люди потоком идут по узкому проходу между стеной и рядами кресел, и эта монотонная череда одетых в белое фигур превращало реальность в ирреальность, во что-то на грани сна и яви, причем это ощущение было таким сильным, что вызывало дурноту.

– Во, блин, мам… Это сеструха тут такое наворотила, оно ж не было так, а? Или я забыл чего?

Назар шептал это Лизе прямо на ухо, а она испугалась, дернула сына за руку – не дай Бог услышат, и как воспримут неизвестно.

– Тише, Назарушка, тише. Мы тут гости, хозяев гости не судят. Нехорошо.

Назар глянул на мать ласково, но с насмешкой, уселся на свое место, притянул к себе Снежу, хотел сказать ей что-то шутливое, но поежился – из ясных, немного холодных глаз сестры пальнуло, как из ружья таким осуждением, что шутка застряла у парня в горле. Девочка уселась на кресло, чуть подвинулась вперед, разместившись на краешке, выпрямила спину и впилась глазами в сцену, напрягшись струной.

Даниил встал. Он тоже выпрямился, превратив свое изможденное тело в натянутую струну, расправил плечи, которые оказались вдруг неожиданно широкими, твердыми, как будто высеченными из камня, откинул назад голову, от чего на жилистой шее отчетливо проявился острый кадык, и в этот момент как будто где-то раскрылись двери и окна. И свежий, острый, как острие хорошо наточенного ножа, ветер ворвался в зал, пронесся над головами скитчан, почти не тронув их склоненные ниц головы, и, добравшись до сцены, порывом ударил в лицо Даниилу, рванув назад его длинные волосы, и он поддался ветру, отдался его воле.

– У каждого из нас есть доска! Огромная, плоская, тяжелая, плотно лежащая на влажной земле! Вспомните ее!!!

Голос Даниила сначала звучал громко и четко, он был низким, утробным, похожим на жужжание шмеля, только очень большого, страшного. Но вдруг он исчез, растворился, вернее остался только где-то в сознании, как будто Лизе в уши вставили наушники и по максимуму приглушили звук, заставив вслушиваться. И Лиза напрягала слух, пытаясь ловить слова, но слов не было. Зато она очутилась в маленьком садике. Там, у бабушки с дедушкой, в самом конце сада, у задней калитки рос шиповник. Он цвел небольшими плотными, как помпоны белыми цветами, похожими на розы, и от них по всему саду пахло сладко, тревожно и счастливо. Но Лиза бегала туда не из-за цветов. Там, у самого забора на земле лежала доска. Старая, растрескавшаяся от времени, пропитанная влагой, она лежала там, наверное, сто лет. И вот Лиза, однажды зачем-то подняв эту доску, вернее, с трудом приподняв, кое-как оторвав от земли (хотела утащить ее в свой тайный домик в кустах сирени и сделать из нее лавку), увидела, как оттуда, из-под доски рванули в разные стороны мерзкие насекомые с торчащими в стороны мохнатыми ногами. И было их столько, что трава враз покрылась их шевелящейся массой. Лиза с криком бросила доску и помчалась по тропинке к дому, с отвращением стряхивая с себя несуществующих гадов. И, казалось бы, больше никогда бы не видеть эту гадость, вообще обходить стороной эти ужасные кусты, но нет… Лизонька снова и снова приходила в этот угол сада, поднимала доску, затаив дыхание ждала, когда твари поползут в разные стороны, и снова бросала доску, с визгом отпрыгивая в сторону.

Картинка потихоньку таяла, голос Даниила становился ближе, плотнее, явственнее, и Лиза снова увидела вокруг себя зал, скитчан, и проповедника. Люди вокруг выглядели странно. Они смотрели куда-то вдаль, шевелили губами, дергали руками, как будто пытались что-то поднять, шептали какие-то слова горячо и истово. И вдруг все кончилось, все враз пришли в себя и снова впялились в Даниила пронзительно и преданно.

Даниил протянул руки вперед, чуть пошевелил пальцами, как будто ласково и нежно гладил своих слушателей, и Лиза почувствовала ласковое касание на своем затылке. И вдруг Даниил сделал пару шагов вперед, как будто хотел спрыгнуть с высокой сцены в зал, вздернул руки вверх, и Лизе показалось, что он подбросил вверх плотный слой горячего воздуха.

– Так подними ее! Подними свою доску, решись хоть один раз, выдержи страшное до конца. И разбегутся гадкие твари, сдохнут от жаркого солнца, просохнет под доской земля. И зацветут в этом месте нежные цветы, и пройдет боль в душе твоей.

И снова голос стал глухим и потусторонним, и снова Лиза очутилась на тропинке среди кустов шиповника. Вся сжавшись от страха, она подняла доску, выпустила страшных тварей, выдержала их отвратительный бег, в том числе по своим парусиновым тапкам, зажав рот, чтобы не заорать. А потом, почти не веря своим глазам, смотрела, как быстро сохнет земля под доской, как легко и нежно она покрывается изумрудной травкой, как распускаются бутоны алых и голубых цветов, и уже через десять минут, на месте мерзкой слякоти появляется цветочная полянка, над которой порхают бабочки и стрекозы.

…

– Я рада, что вы все правильно поняли. Даниил прекрасен и всесилен, завтра он ждет каждого, кому нужна его помощь. А сейчас все свободны, ему надо отдохнуть…

Лиза даже не заметила, что Даниила на сцене больше нет, что перед ними стоит Сима, улыбаясь так, что свет ее глаз проникал всюду. И Лиза почувствовала, как нежная радость заливает ее изнутри, делая счастливой.

…

– Вот видишь, мам, тебе же тоже понравилось? Даниил не может не понравится, но даже не в этом дело. Он спасает. Тех, кого, конечно, можно спасти…

Они шли домой, Лиза держала за руку Снежу и слушала ее звенящий голосок. Она вдруг поняла, что дочку у нее почти отняли, что за эти пять лет, ребенок стал неузнаваемым и немного чужим. Но она так же четко и ясно поняла – в скиту она не останется. И девочку им она не отдаст…

…

Утро снова было дождливым. Лиза чувствовала себя неважно, у нее что-то сжималось в груди, как будто кто-то безжалостной горстью сжал ее сердце, желая его остановить. Кое-как встав, она вскипятила чайник, нарезала бутерброды, села за стол, бессильно опустив плечи.

– Мааам… Ты что? Заболела?

Назар аккуратно положил ей на лоб руку, потом наклонился и коснулся губами. И когда она выпрямился, Лиза поняла по напряженному взгляду его глаз – дела так себе.

Глава 8. Болезнь

Небо было огромным…. Нет, правильнее и точнее было сказать, что неба не было – было бесконечное ярко-голубое пространство, в котором струились переливающиеся перламутром и серебром прозрачные струящиеся потоки. Они возникали неожиданно и ниоткуда, лучами сходились то в одной точке, то в другой, а потом исчезали так же неожиданно в никуда. Лиза – маленькая, худенькая, невесомая, в батистовой белоснежной рубахе до пят парила в этом пространстве, и ее шелковыми рыжими кудряшками играл ласковый, душистый ветерок. Лиза то расправляла тоненькие руки, как крылья и планировала, поднимаясь или опускаясь, впрочем, в этом пространстве это было неважно, то приостанавливалась, паря, касалась перламутровых потоков, играла с ними, пропуская их через растопыренные пальцы полупрозрачной ладони, и наслаждалась ощущением. Потоки на ощупь были прохладными и слегка игристыми, как будто она подставляла руки струям льющегося шампанского. На вкус они тоже были похожи, и она, зачерпнув влагу, собранными ковшиком ладошками, пила ее, чувствуя, как приятно начинает кружится голова. А потом снова расправляла руки и парила. И не было в ее жизни ничего приятнее этого, и она все бы отдала, чтобы ей не помешали летать.

– Мама… Мама… Смотри на меня… Мама…

Этот голос напряженный и назойливый был похож на веревочную петлю. Грубая, безжалостная она опустилась откуда-то сверху или поднялась снизу, перехватила тело Лизы, сжав как будто тисками, дернул с силой, вырывая его из этой ласковой голубизны, и Лиза пролетела ее насквозь, ворвалась в черную плотную и вязкую субстанцию, захлебнулась в ней и перестала себя ощущать. И лишь болезненные острые токи от ступней до затылка прожигали ее изнутри, на долю секунды приводя в чувство.

Лиза окончательно пришла в себя от того, что чья-то маленькая прохладная ручка касалась ее лба. Она плотно прижималась к ее горящей коже, дарила облегчение и исцеление. С трудом открыв воспаленные, как будто засыпанные песком глаза, Лиза увидела бледное личико Снежи. Дочка сидела рядом с ее кроватью на высоком табурете, мочила салфетку в тазике с водой и протирала Лизин лоб. И глаза ее были такими испуганными и такими сочувствующими, что Лиза чуть не заплакала.

“Это ее голос был, Господи, как не похож. Наверное, я с ума схожу, до сих пор его слышу”. Лизу, действительно, еще держала это петля, и от этого ей было больно и душно.

– Смотри на меня. Смотри. Я здесь.

Наконец, Лиза увидела, кто ее тянул из легкого и счастливого пространства. За спиной Снежи стояла Серафима. Она не разглядела ее, видимо, потому, что дочь полностью слилась с беленой стеной – она по-прежнему была вся в белом с головы до ног. Дочь подошла к кровати, на которой было распластано, раздавлено тяжестью неожиданной болезни тело Лизы, присела рядом, осторожно приподняла ее за плечи, принудив приподнять голову, скользнула пальцами по шее.

– Все позади. Думала, не вытащу тебя, а это у меня бывает редко. Спасибо Даниилу, его сила не в пример моей. Он направил. Снежа!

Лиза следила за происходящим, как будто со стороны, она, вроде и была в сознании, но оно было неверным, зыбким, неустойчивым. И дочери перед ее взглядом то приближались устрашающе, становясь вдруг огромными белыми глыбами, то отдалялись, превращаясь в крошечных снежных гномиков.

– Снежа! Давать настойки каждые полчаса. Я их поставила в том порядке, в котором будешь наливать. Кончится ряд, начинай заново. При малейшем изменении ее состояния ко мне бегом. Ну, или Назара пошлешь. Где он?

Лиза снова провалилась в плотную темень и не услышала ответа девочки.

…

– Ты напугала нас, мам. Я сам чуть со страху не помер, лежала, белая, не дышала даже. Спасибо этому фокуснику, Даниилу, в смысле. Он мастер, конечно, и что-то мне подсказывает, что он врач. Короче, хорошо, что все позади. Дай, шарф поправлю.

Лиза сидела в саду на скамейке, она уже могла потихоньку выходить. Настои Симы делали чудеса, силы Лизины прибавлялись даже не по дням, по часам, и уже к концу шестого дня чувствовала себя неплохо. Назар закутал мать поплотнее в пуховый шарф, поцеловал в щеку, присел рядом, виновато заглянул в глаза.

– Мам, прости. Я уезжаю сегодня к вечеру, мне надо к Катьке. Что-то она там хандрит, вроде в больницу даже положили. Я там разберусь и приеду за вами, хотел тебя сразу забрать, но Даниил говорит нельзя. Да и Симка! Нахохлилась, как ворона, каркает – потащишь мать, наделаешь дел. Вы здесь поживите еще с недельку, я за вами приеду. Только Катьку успокою. Не обидишься?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.