Праздник Рождества

Яна Сучкова

Праздник Рождества

Праздник Рождества

Хуана и рождественский гусь

Хуана, родом из далёкой мексиканской деревни, уже два месяца жила у тетушки. Семья готовилась к торжеству, апогеем которого должен был стать рождественский гусь (по правде говоря, это была индейка, но Хуане нравилось называть её гусем, по причине самой ей непонятной). Гуся тетушка покупала за две недели до торжества в мясной лавке "Алисия” в центре города Мехико-Теночтитлана. Лавка эта невероятно славилась рождественскими индейками. Или гусями – как душе угодно.

Облюбовав достойного гуся, тётушка деловито за него расплачивалась. Взвалившись на дядюшкин мясистый хребет и преудобно там устроившись, гусь катился на нём до самого дома. Дядюшка сопел и кряхтел, но достойному гусю было хоть бы хны, он будто примораживался к дядюшкиной горбине. Пот заливал уже почти стариковские крошечные и вечно красные то ли от приятельских отношений с Бахусом, то ли от грустных воззрений на жизнь глазёнки дядюшки. Если бы у гуся была шея, а на ней моталась бы голова, то он, заглянув в очи сии, непременно бы удивился их мелкости. Но голова и шея у гуся напрочь отсутствовали и ему никак не суждено было возгордиться. Гусь был замороженным, а в таком виде горделивые мысли вряд ли случаются. В замороженном состоянии, как известно, не случаются никакие мысли.

Хотя это и не факт.

Волоча на себе гуся до автобусной остановки, дядюшка беспрестанно останавливался, утирал мягонькой серенькой фланелевой тряпочкой кофейного цвета лысину, шею и лицо, пристраивал немедля десятикилограммовую тушку то на какой-нибудь приступочке, то на лесенке, то на камушке, но никак не на самой земле, поскольку зоркий тётушкин глаз, обмахивавшийся дешевеньким кружевным кремовым веером, впивался в него намертво, препятствовал приземлять тушку куда не положено по причине чрезвычайной микробности голой почвы или асфальта города Мехико – Теночтитлана.

По приходу домой было неочевидно, чья тушка была более безжизненна: дядюшкина ли или же гусёва. И одному богу было известно, как дядюшка из года в год добирался до дома с гусём, а не с инфарктом. Хотя надо отдать должное самому виновнику этих событий – восседал он на дядюшке всегда смирно и достойно, стараясь ничем не побеспокоить хозяина хребтины.

Гусю выделялось почётное место в морозильнике, где он и просиживал полторы недели, а именно до 21 декабря. Утром указанного дня перелазил он на нижнюю полку. На следующее же утро, 22 декабря, он перебирался на стертый от бесконечных трудов, выложенный на манер шахматной доски жёлто-коричневый небольшой кафельный кухонный столик, и , восседая там, весь божий день был свидетелем всего происходящего на кухне. А происходило там много чего занимательного и ужасающего одновременно.