Подспудная острастка

Забава Бестужева

Подспудная острастка

1

С каждым разом места как будто все меньше и меньше становится.

В самый первый раз поезд даже большим выглядел, но внутри, оказалось, надо почти боком ходить. А вагон вообще – розыгрыш какой-то. Ну не может быть такого, чтобы мы вот здесь, вот сейчас местились с людьми незнакомыми.

Уместились.

Вот с такими впечатлениями заходила я второй раз в поезд. И конечно, из-за них то, все и оказалось не таким уж и маленьким, а даже большим. Но ненадолго, ровно до следующего раза, когда ожидания снова его уменьшили. Никакой стабильности. Но, кстати, сейчас, поезд большим уже давно не кажется, мне ведь теперь тринадцать и с каждым годом места и вправду становится все меньше и меньше.

В прошлом году я не ездила к бабушке, а сейчас, в первый же день лета стою на перроне и зеваю во весь рот. Утренняя летняя прохлада всегда такая непривычная. Каждый год с ней заново знакомлюсь. Чем холоднее, тем обыденнее, а вот в тонкой кофточке в шесть утра не мерзнуть и уже видеть не первые лучи солнца – как-то несерьёзно.

Поезд стоит уже какое-то время, и я стою около него со свидетельством о рождении в руках. Чем больше людей разместятся быстрее меня, тем мне будет проще.

И чего это так людей ругают в поездах? Все раза, что я ездила, видела только обычных людей, которых от людей из магазина не отличить или, например, из парикмахерской, а мне там конфеты иногда дают. И как их называть плохими? По-моему, люди лучше, чем люди привыкли о них думать. Люди хорошие. И кто в конце концов плохой? Тот, кто хорошо ругает или тот, кто плохо понимает, что сделал что-то не так?

Ну вот, вагон обычный, не большой и не маленький. И зачем я так хотела этой стабильности?

Со мной едут две женщины и один мужчина. Поздоровались и больше никто ни с кем не разговаривал. Все заняты своим делом, кто-то уже спит. Говорю же, люди хорошие стали теперь. Взрослые мне о каких-то других людях постоянно рассказывают.

И я прилягу поспать.

Не нравится мне, что ночью в коридоре поезда свет не отключают! Всегда стараюсь до темноты постоять у окна, а то потом ничего видно там не будет. В коридоре всегда приятнее в окно смотреть. Здесь вид общий и мне почему-то от общего отхватить тоже хочется.

Напротив моего купе окно с форточкой. Форточка открывается сверху вниз, и рама её находится по высоте как раз на уровне моих глаз, так, что приходится либо вставать на носочки, либо сгибать колени, чтобы видеть хоть что-то. Обычно, когда попадается такое окно, я чуть-чуть наклоняюсь и опираюсь на подлокотник. Тоже ничего вариант, но приходится выпрямляться каждый раз, когда кото-то идет по коридору.

Вот за окном березы танцуют. Они не танцуют, конечно, просто на месте стоят, но сменяют друг друга с моего угла так быстро, что … Хотя это не они сменяют, а я сменяюсь. Правильно говорят: все относительно. Кто бы ещё сказал, что к чему относить можно, а что нельзя.

А вот ручей. Как в деревне у бабушки, через улицу от её дома. Интересно, Неонилла так же часто о нем думает, как и я? Должна бы, ведь это она в нем чуть не утонула. Хотя уже тогда было понятно, что кроме меня, ни Неонилла, ни Кайса не обратили на это особо внимания. Да и можно ли это назвать «чуть не утонула»?

В деревне, что бы удобнее было набирать воду, люди по всему ручью, неподалеку от своих домов, врезали в него бочки без дна. Вода накапливалась в них и большой запас всегда под рукой.

Взбрело нам в голову в позапрошлом году измерить какая из бочек врезана глубже всех! Соорудив отвес из небольшого камешка и зеленого куска пряжи, мы поднялись до первой известной нам бочки и стали спускаться по ручью, измеряя глубину каждой.

Сначала мы еще измеряли пряжей, но потом, быстрее и проще стало просто в них прыгать. В основном воды оказывалось по колено, но были и рекордсменки с глубиной по бедро.

Так и прыгали пока не дошли до странного сооружения. Это была не круглая металлическая бочка, как везде, а какой-то деревянный короб. Он не выступал над водой, а был с ней одного уровня, от чего складывалось впечатление, что глубина у него такая же, как и у самого ручья. И зачем он тогда вообще нужен? Что-то мне в нем не нравилось. Вода выглядела очень мутной, грязной даже. Ни в одной бочке до этого так не было.

Я предложила использовать наше приспособление, но Неонилла молча отодвинула его, подошла поближе и стала приноравливаться прыгнуть в воду. Я с каким-то резким выкриком, которого и сама не ожидала, вцепилась руками ей прямо в бока и перегородила дорогу. Кайса удивленно на меня глянула и странным голосом спросила:

– Ты чего?

Неонилла смотрела так же и уже пыталась вырваться. У неё получилось. Прежде чем я опомнилась, она успела встать на край короба и опустить в воду одну ногу. Не думая не секунды, она сделала шаг. Я снова вскрикнула и кинулась к ней. Тут и у Кайсы, видимо, в голове что-то сложилось, она быстро среагировала и помогла Неониллу задержать.

– Хахаха, да вы чего так перепугались-то? Мы же сколько их пропрыгали! – смеялась Неонилла.

– Ну правда, давай сначала камушком проверим. – переняв мою встревоженность, сказала Кайса.

Наше устройство снова повело себя таким образом, из-за которого мы отказались его использовать: пряжа никак не хотела выпрямляться независимо от того, находился ли камушек на дне или еще в пути.

Пока мы возились с этим, из ближайшего дома вышла женщина и стала искать глазами что-то в конце улицы. Она подошла к нам поближе и между делом, всматриваясь вдаль, ненавязчиво сказала:

– Играйте осторожнее, здесь подспудная острастка. Этот колодец глубиной три метра.

Этот её спокойный голос, эти её слова, сказанные так ненароком, после которых она просто продолжила заниматься своими делами, явно что-то изменили во мне, в самой моей психике.

В ту же секунду меня захватил всепоглощающий страх, страха необратимости непроизошедшего. Настоящий момент перестал быть существующим, на его место встал другой, где Неонилла делает шаг и нога её, всё приближается и приближается к воде.

Вот мы уже несколько минут идем по другой улице, девчонки разговаривают о чем-то, а я все никак не могу отойти от этого короба. Всё пытаюсь привести себя в чувства, заставить осознать, что я уже в другом месте, я не стою около ручья, застывшая в моменте, когда тяну руки к спрыгивающей Неонилле и только о том и думаю, что плавать она не умеет.

Следующие недели две, каждый день и каждую ночь я возвращалась к этому моменту, и каждый раз чувство страха было неугасающим, неменяющимся, все таким же свежим и первостепенным. Утыкалась ли я лицом в подушку, смотрела ли в окно или разговаривала с кем-то, я никак не могла отделаться от картины перед глазами, на которой мне являлось неминуемое продолжение застывшего момента, в котором Неонилла тонет. Никак иначе, спасения не могло быть, оно казалось недоразумением, сном, от которого я скоро проснусь и все пойдет своим правильным, кошмарным чередом.

Два года прошло, а я все еще стабильно несколько раз в месяц вспоминаю об этом случает и спрашиваю себя, а не придумала ли я счастливый исход, не развеется ли он сейчас?

Я не заметила, как выпрямилась и уже какое-то время в упор смотрела в раму форточки, находящуюся в паре сантиметров от моих широко раскрытых глаз.

– У тебя все хорошо? – мягко взяла меня за плечо проводница.

Я дернулась от неожиданности и похоже только прибавила себе этим странности, потому что, не смотря на дружелюбную улыбку, глаза её были обеспокоенными.

– Из какого ты купе?

– Из этого. – уже прийдя в себя, я указала рукой на дверь.

2

Почему завалинка у бабушки дома постоянно выглядит по-другому? Когда мы с мамой сидим на ней – она одна, а сейчас, когда здесь только я и бабушка, она совсем другая. И когда соседка приходит, завалинка тоже меняется. А как она преобразится, если здесь будут незнакомые мне люди?

В доме у бабушки светло и свежо. Окна открыты, а занавески на них колышутся, от чего на стенах играют тени. Я поела блинов и решила обойти бабушкин участок, чтобы проверить его на наличие значительных изменений за два года.

В деревне всегда так тихо. Прошло не мало времени, пока я сама не заметила, что дело в этом, в тишине, что шумят здесь только кузнечики в траве да ветер. Фоновый шум есть фоновый шум, только со временем начинаешь понимать, что он другой.

Чего я не понимаю, так это людей, которые вырубают траву у себя на участке. Ничто так не красиво, как маленький домик, со всех сторон обрамленный кустами раскидистой крапивы. И ни одна другая тропинка не так красива, как та, что с двух сторон утопает в острых колосьях пырея.

Весь огород у бабушки выглядит как запрятанный в заросли, маленький, секретный мирок. По всему периметру забора растут деревья, а между ними кустарники смородины и других ягод. И при всем желании близко к забору подойти невозможно. Интересно, кто-нибудь кроме меня срывал вишню?

И вот кажется, что не будет здесь еще более зелёного и укрытого места, а нет, будет, конечно. Я иду в садок.

Он совсем не поменялся за это время. Чтобы туда попасть, надо так же рискнуть зрением, пробираясь через смесь мягких, покрытых зеленью веток и сухих прошлогодних штыков. А смесь – она такая, что-то безопасное с чем-то небезопасным – гораздо хуже одного небезопасного.

Но зато, преодолев это, ты попадаешь в зеленый кокон из склонившихся под тяжестью листьев ветвей, сквозь стенки которого со всех сторон проникают лучи света, будь то солнечного или лунного. С двух сторон садок огорожен забором, отделяющим улицу с одной и дом соседей с другой. Хотя, это надо еще постараться определить, доски давно срослись с покрывающим их вьющимся хмелем.

В центре садка стоит стол-гриб на толстой ножке, вокруг него несколько лавочек. Я села на одну и сложила руки на стол, он так нагрелся от солнца, что стал горячим.

Кажется, к нам кто-то пришел. Я выглянула из садка и заметила, как промелькнула чья-то голова. А, это пришла баба Клава, но я не пойду её встречать, не хочу менять впечатление о завалинке. А, нет. Пойду. Бабушка зовет.

Утром бабушка попросила меня съездить до двоюродной сестры, вчера она забыла там очки.

На велосипеде я добиралась недолго, хоть и живёт Гаяна далеко. Вообще я тут редко бываю, отчего и собрала на себя по пути лай всех бойких собак, мимо чьих заборов, по незнанию, посмела проехать слишком близко.

Оставив велосипед за оградой, я вошла в дверь и увидела, что все бельевые веревки заполнены стиранными вещами. Постельное бельё с тюлем плотно прилегали друг к другу и были опрятно развешаны в несколько рядов. Я прошла между ними и провела кончиками пальцев по влажной голубой простыне, но быстро отдернула руку, то ли исходящая прохлада в такой жаркий день меня ужалила, то ли ощущение посягательства.

Я вышла из ряда и стало видно, что дальше висят только детские вещи, много детских вещей, неудивительно, несколько месяцев назад сестра родила.

Войдя в дом, я остановилась перед кухней и постучала в стену. Звук оказался совсем глухим, тогда я взяла с полки деревянную статуэтку медведя и замахнулась, чтобы стукнуть им о косяк.

– Что ты делаешь?

Гаяна стояла в коридоре и смотрела на меня, подняв бровь.

– Бабушка вчера очки забыла.

– Конечно, так просто никогда не зайдешь.

– Я только вчера приехала. – почему-то заоправдывалась я.

Сестра недовольно отвернулась и пошла в другую комнату. Я пошла за ней. Открыв шкаф, она достала из стеклянной вазочки очки и, держа их за стекла, протянула мне. Аккуратно взяв за оправу, я незаметно их покрутила, конечно, линзы были заляпаны отпечатками.

Послышался плач. Сестра направилась в детскую. Я пошла за ней.

– Устала дома сидеть, да? Совсем устала дома сидеть? Что же нам, прогуляться с тобой? – причитала тонким голосом сестра, держа перед собой младенца.

Вдруг она посмотрела на меня с каким-то озарением и сказала:

– А не сходить ли нам в гости к вам! Лучше с ночевкой!

Мне сразу стало понятно, что сестра просто хочет скинуть на меня свою дочь. Так уже было, с собакой. Во мне понемногу начало просыпаться, подавленное временем в разлуке, раздражение.

Сколько же вещей она с собой начала собирать! Она обложила ребенка в коляске со всех сторон, а потом собрала еще два огромных пакета, причем каждый из них утрамбовала так, что плотность в них явно стала выше осмия.

Смотрю я на эти два громадных пакета и думаю, неужели нельзя было разделить это на три?

Когда мы вышли за ограду, она увидела, что я на велосипеде и сказала:

– А ну ка, сядь и покрути.

Я села и поставила ногу на педаль, а она водрузила самый огромный пакет мне прямо на ручку велосипеда!

– Вооот! Так ловчее будет!

Я крутанула педаль, подалась вперёд, села и как обычно поехала, но не тут-то было, руль резко дернуло в сторону и, чтобы предотвратить падение, мне пришлось спрыгнуть. Я попыталась выровнять велосипед и снова поехать, но пакет не позволял этого сделать, направляя руль из крайности в крайность.

Захохотав, сестра спросила:

– Что это с тобой?

Действительно, вам не показалось, это сказала она, а не я. Хотя как раз таки я должна было спросить: «Что это с тобой, дура, раз ты мне такую тяжесть повесила, да еще и смеёшься?»

– Даже не знаю. – не поворачиваясь, ответила я.

Так я пол дороги только то и делала, что пыталась выровнять руль, да проехать пару метров, не останавливаясь и не поправляя пакет, пока сестра с недовольным лицом не сдернула его и не понесла сама. Кажется, она подумала, что я делала это специально.

Дома у бабушки, с племянницей, конечно, сидела я. Сидела и думала о том, как мне прожить эти два дня до приезда подруг.

Племянница уснула, а я наконец-то могла вырваться из дома. Сразу направившись к бочке с водой, я опустила туда руки и ощутила приятную прохладу. Солнце палило нещадно, а кузнечики всегда особенно стрекотали в жару. Звук этот был такой, как будто их там в траве понемногу поджаривает. И скучала я по этому звуку, конечно, но и неприятным он все же тоже был.

Я уже наплескалась и стала вытирать руки о шорты. В кармане я что-то почувствовала, это оказалась бумажная салфетка. Я опустила её в воду, и она стала совсем нежной и хрупкой. Изящно плавая в воде, она напомнила мне хвост рыбки, даже не знаю почему. Пара моих касаний разорвали её на части. Мне стало грустно. Но ненадолго. Я бежала за другой.

Почему-то я взяла только одну, отчего пришлось потом идти еще за несколькими. Во второй раз меня заметила сестра и как-то заинтересованно проследила за тем, что я беру.

В воде я пыталась слепить из них русалочку, но на первый раз вышло неважно, и я отправилась за новой партией. Весело забежав в дом, я обнаружила, что сестра и бабушка переместились из кухни в комнату, из которой я таскала салфетки. Они стояли как раз рядом с пачкой. Сестра сложила руки на груди.

– И чем это ты занимаешься? – спросила она, глядя на меня из-под нахмуренных бровей.

– Просто зашла. – сказала я автоматически.

Сказала я так, потому что чувствовала странный настрой с их стороны, а не потому, что считала криминальным взять несколько салфеток.

Сестра повернулась к бабушке и, вскинув брови, крайне нагнетающе сказала:

– Она берет салфетки и уносит их куда-то уже какой раз.

Бабушка посмотрела на меня и спросила:

– Что ты делаешь с ними?

– Опускаю в воду. – ответила я, пытаясь уловить изменения в их лицах. Бабушкино лицо не менялось, а вот лицо сестры мгновенно побагровело.

– А ну показывай где! – быстро проговорила она.

Я пошла к бочке и показала на неё.

– А я смотрю, таскает и таскает! – возмущенно верещала сестра, вскидывая руки и хлопая ими с размаху себе по ногам.

– Мммммм! – причитала ей в ответ бабушка и качала головой.

– Вижу, как один раз заходит, да второй раз заходит, да третий раз тащит!

– Дааааа. Ооооо… – продолжала вздыхать, глядя на меня бабушка.

– Лучше иди внимательнее смотри за племянницей!

Я не понимала, что происходит и не могла поверить, что в этом участвовала бабушка. Ладно дура сестра, но бабушка. Видно же было, что сама она ничего такого не видит в этом, но под давлением сестры решила просто принять эти абсурдные претензии за чистую монету. Что-то она совсем изменилась за это время.

Племянница продолжала беззаботно спать. Я посидела некоторое время с ней и, не выдержав скуки, снова тихо ускользнула. Скрывшись в садке, я разлеглась на траве и подложила руки под голову. Здесь было явно не больше веселого, чем в комнате с племянницей, но почему-то ничего не делать в самостоятельно выбранном месте было приятнее.

Так смешно я под столом лежу. Понятно теперь почему его грибом называют. Как они это поняли? Или все так же, как я под ним лежали? Да и почему мне сейчас это понятно, ведь под настоящими грибами я не лежала. Хотя было время, когда под настоящими то грибами я и лежала.

– Привет.

Я дернулась всем телом и быстро поднялась с земли. Покрутив немного головой, я увидела, что через забор с локтями перевесился мужчина. Нервы от испуга ещё не успокоились, и не зная, что делать, я излишне резко отряхивала одежду.

– Дядя Марк? – неуверенно спросила я, хотя, конечно, видела, что это он.

– Ты чего здесь?

Он смотрел на меня не отрываясь. Кажется, ему было очень интересно.

– Просто. – ответила я.

Вечно говорю непонятно что в непонятно каких ситуациях.

– Давно приехала?

– Вчера.

И чего это я продолжаю ему так вежливо отвечать после того раза? Да и что он делает у наших соседей? Наверное, чинит розетки какие-нибудь или за что он там деньги берет обычно.

Он стал водить рукой по забору. Ладошки у него желтые и затвердевшие, настолько, что после каждого движения по старым доскам из-под них сыплется труха и крупная пыль.

– Не лежи в траве, клещей нацепляешь.

Он резко спрыгнул и скрылся за забором. Удаляющихся шагов я не слышала, как будто он остался ровно на том месте, в которое приземлился. Проверять это мне не хотелось, и вообще, хотелось мне скорее сбежать. К сожалению, сбежать оттуда, куда я сбегала.

– И что мне теперь никогда в траве не лежать из-за этих клещей что ли?

Шла и на автомате бормотала я, хотя сама уже вспоминала как первый раз дотронулась до его грубой ладошки, когда брала из руки несколько сухих маленьких грибов с завернутыми вовнутрь шляпками. Только это и помню. Хотя дядя Марк обещал, что просто будет кружиться голова, как после карусели, а на деле у меня сережка пропала. И зачем ему эта клипса понадобилась?

3

Вот и приехали, наконец-то! Хоть мы все и из разных городов, но Кайса встречается с Неониллой раньше, потому что подсаживается к ней в попутный поезд, и они всегда приезжают вместе.

Я со всех ног бегу вниз по улице. А улица в камнях вся, и в больших, и в маленьких! Через большие, врезанные в землю, я еще как-то перепрыгиваю, а вот на мелких скольжу! Страшно мне, чувствую, что если упаду, то хорошо так морду размозжу! Но все равно мне! Все равно! Там меня ждут мои девочки!

Так и не сбавляя темпа забежала в дом бабушки Кайсы, а Неонилла уже тут! Они обе сидят около чемоданов, а как на меня глаза подняли, так и вскочили! Мы бросились друг к другу и трое крепко обнялись.

Я почувствовала рукой, что волосы Неониллы стали совсем длинными за эти два года и, как будто, еще более кудрявыми и еще более каштаново-рыжими. А вот Кайса совсем не поменялась.

– Берта! А ты сегодня покажешь белый кораблик и голубой берег? Я все время так ждала этого! – кричала Неонилла.

– Я тоже, Берта! – закричала и Кайса.

Она плакала. Да и я тоже, а Неонилла держалась, именно держалась, это по лицу видно было. Вот такая она сильная, что терпение у неё уже в привычке просто, даже когда не обязательно. Это её еще пробить надо, что бы видно стало, как она сдерживает эмоции, обычно и вовсе не понятно, что что-то не так у неё.

Помню, как-то сидели на мосту, ноги свесив над ручьем, с час уже как с поляны ушли, на которой в траве валялись. Разговариваем как ни в чем не бывало и тут Неонилла поднимает футболку на животе, а из-под неё две осы вылетает, медленные такие, обессиленные. Мы с Кайсой в недоумении смотрим на это, да и Неонилла тоже удивлена, а на коже у неё штук десять пятен красных от укусов. И вы знаете, что она сказала об этом? «А, вот почему мне больно было.» – так и сказала, повседневно и просто! Это она столько времени игнорировала то, что её из раза в раз жалили. Почему? Никто не знает. И я тогда даже не спросила. Сейчас уже не буду, не стала бы она такую мелочь запоминать. Так только я зачем-то делаю.

В общем, долго мы обнимались и слезы вытирали, а потом, слава богу, перешли к показу новых вещей. Знала я, что это произойдет, поэтому в рюкзаке у меня уже все было приготовлено.

Кайса первая достала предмет своей гордости, это была прозрачная пластиковая сумочку в форме сердца, сквозь стенки которой виднелось несколько новых, неоткрытых пачек цветных ручек и небольшой зеленый блокнот. Хоть для меня это и не представляло интереса, я состроила крайне серьёзную физиономию и уважительно покачала головой. Кайса получила, что хотела и аккуратно сложила сумочку обратно в чемодан.

Не терпелось мне, если честно, больше показать, чем увидеть. Бывает у меня такое – тяга к демонстрации, но, когда Неонилла достала эти шорты, у меня аж все горло свело. Столько объемных мерцающих бабочек я никогда не видела! Так изящно они располагались по всей длине, и так крылышки у них трепетали от любого движения! Обо всем на свете я в миг забыла при виде этого! Но настала и моя очередь. Открыв рюкзак, я достала пачку переводных татуировок. Это был взрыв мозга. Следующие полчаса мы с ног до головы ими обклеивались, а потом ещё столько же крутились пред зеркалом.

Но, как оказалось, это было ещё не всё. Кайса неожиданно вскрикнула и захватила наше внимание ошеломляющей новостью:

– А я на танцы теперь хожу! Смотрите, что я научилась делать! Акробатический прием номер один!

Она отогнала нас на несколько шагов и, подняв обе руки, сделала резкий шаг вперед, поставила руки на пол и совершила переворот, после которого, технично согнув ноги в коленях, приземлилась на пятки и так оказалась в позе мостика.

Признаюсь, со стороны это выглядело до уморы просто. Думаю, выражение моего лица о многом уже говорило, но я еще и снисходительно произнесла вслух:

– И такому вас там учат? Эту легкотню учить надо?

Быстрой деловитой походкой, размахивая руками, я ринулась к Кайсе. Она отошла и вместе с Неониллой они смотрели на меня горящими глазами, как на героиню, которая готова к бесстрашной демонстрации необычайных способностей, для приобретения которых ей даже не потребовалось обучения.

Я начала подготовку и взгляд Кайсы несколько изменился, она протянула мне руку в останавливающем жесте и сказала:

– Осторожнее, я несколько недель училась…

Не бросив и крупицы своего внимания на это, я поторопилась быстрее исполнить прием, что бы никто не смог меня остановить. Сделав широкий шаг вперед, я ловко встала на руки и оттолкнувшись второй ногой от пола, оказалась в положении вниз головой. Быстро выпрямив ноги, я стала ждать момента, чтобы согнуть колени. Оказалось, на ожидание времени не было, и я со всего размаху, который только смогла придать себе толчком от пола, плашмя грохнулась спиной на пол.

Ох и долго же я летела, казалось мне. Думала вот-вот и уже согну ноги, а тут раз и пол уже. Как так вышло?

Ну и твердый же он оказался, этот пол. Для ног он совсем по-другому ощущается, да и не так много его вокруг, когда пятками наступаешь, а как спиной упала, так он сразу везде появился.

Кайса вскрикнула, а Неонилла зажала рот руками. Они обе застыли на месте. И я молча застыла. Просто смотрела в потолок выпученными глазами, пока не издала заунывный и долгий стон.

Неонилла кинулась ко мне, за ней бросилась и Кайса. Подруги стали пытаться меня поднять, а я к этому моменту уже начала кричать. Кричала разное: и просто «Ааааааа!», и «Не трогайте меня!», и «Я сломала спину!». Кричала во все горло. Не знаю как бабушка Кайсы не прибежала на эти крики. Хотя знаю, она глуховата.

Я совсем не шевелилась и не брыкалась, даже шею не поворачивала, только мимика у меня и двигалась. Девчонки в страхе отскочили, было видно, что испуг у них не шуточный. Да и мне было не до шуток, врать не стану, в этот момент я была уверена, что спину я действительно сломала. Мне аж дыхание перехватило от такого удара.

Не просто так я не шевелилась. Помню историю, как мой знакомый с заброшки упал и несколько месяцев потом лежал в кровати, не двигаясь. А это ведь целое лето – несколько месяцев-то! Вот я и решила с самого начала не двигаться.