Лунные девочки

Юле даже можно было не вслушиваться, она по тону матери могла различить и радость (голос становится громче, говорит быстрее, глотает окончания), и разочарование (слова на выдох, переходит на шепот, часто сглатывает и заговаривается).

А потом мать брала куртку и куда-то уезжала, ее не было пару часов, день, три. Самое большое – три, да. Юля однажды подслушала, как мать рассказывает соседке о поездке в Таганрог. В одной из прибрежных шашлычных видели мальчика, похожего на Олега, он якобы был без родителей и зарабатывал себе на еду, работая официантом, посудомойщиком и уборщиком. Она была уверена: он. Но оказалось, что парень был старше Олега, воспитывался в многодетной семье и таким образом решил подзаработать.

«Зря ездила, но хоть в море пару раз искупалась», – подытожила мама.

Это откровение Юля сравнила с падением с табуретки: как если бы ножка без предупреждения отвалилась, пока она делает домашнее задание по математике. Она всегда считала, что эта вторая – тайная – жизнь матери полна боли и слез, что она ищет Олега, бегая по лесным тропам и заброшенным домам. Однако мать купалась в море. А море для Юли существовало в другом мире. Волны никогда не касались ее ног, она не видела закатов и глянцевых от воды спин дельфинов. Но знала точно: море – это отпуск, отдых, развлечение. А никак не бесплодные поиски того, кто ушел почти пятнадцать лет назад.

Именно тогда Юля перестала верить матери, но та этого не заметила. Ее вторая жизнь, отдельная от их квартиры, повседневных забот, политических новостей, двоек в дневнике и выговоров на работе, потихоньку поглотила первую.

При этом Олег хотел общаться только с ней, Юлей, а не с их матерью, и это льстило. Она жаждала мести, и брат помогал утолить вечный голод. Олег исключил мать из их круга, и сколько бы та не билась, не стаптывала свои «праздничные» сапоги, он ей не покажется – она наказана.

Юля налила в ковшик воды и поставила ее кипятиться. Сварит сосисок. Она еще раз подошла к двери в комнату и подергала за ручку. Точно заперто. Вряд ли мать потащила ключ с собой в Москву, наверняка спрятала дома. Юля залезла в ящики комода в коридоре, мать кидала туда все подряд – чеки, резинки, шурупчики, все, что не нужно, но и выбросить вроде бы нельзя, вдруг пригодится. Ключа там не было.

В шкафу, где хранилась несезонная одежда, на верхней полке лежали коробки со старой обувью. Может, там? Юля сходила на кухню за табуреткой, подставила ее, чтобы дотянуться. Она проверила каждую из шести коробок, но и там ключа не было.

С кухни раздалось шипение – «убежала» вода из ковша. Дойдя до плиты, Юля убавила газ и кинула в кипяток две сосиски. Где же этот ключ, думала она.

«В кармане», – раздался в голове голос Олега, он хохотнул. Юля замерла: как она не подумала об этом раньше? Заначку мама всегда хранила там! Она снова подбежала к шкафу, по пути споткнувшись о табурет и, отбросив его ногой, «нырнула» в карман дубленки с обглоданными молью рукавами, пыльной и будто от этой пыли тяжелой, пахнувшей нафталином и духами «Красная Москва». Мать не носила ее лет десять. В кармане лежала тысяча рублей, обертка от конфетки «Мишка на севере» и ключ на красной веревочке. Юля так сжала его в ладони, что он отпечатался на коже.

– Да! – крикнула она и подпрыгнула, ударив пятками себя по попе.

Скорее вставила его в замочную скважину, дважды провернула и распахнула дверь в комнату. В ней было темно – мать перед отъездом занавесила плотные шторы. Юля включила свет (шторы решила не трогать, вдруг мать задернула их по-особому) и осмотрелась. Она чувствовала себя, как в музее после закрытия или в магазине игрушек. Столько всего интересного, до всего можно дотронуться и ничего за это не будет. Даже странно: когда она жила в этой комнате, то желания порыться в ящиках в шкафу или залезть на полку Олега у нее не возникало.

Юля заглянула в секретер, где мама хранила документы, записи, фотографии, но ничего интересного для себя не нашла. В ящиках шкафа, на полках, в коробках под материнской кроватью тоже лежали скучные взрослые вещи. Тогда Юля вытянула из прикроватной тумбочки Олега книжку и плюхнулась на его кровать прямо в тапочках. Она читала, ворочаясь больше обычного, словно хотела провалиться в матрас, как в бассейн, оставить на нем отпечаток своего тела с каждым шрамиком и следом от прыща. Представляла себе лицо матери и улыбалась.

На книжке сосредоточиться не получалось. Юля убрала ее обратно в тумбу (точно так, как она лежала) и встала, чтобы внимательнее рассмотреть содержимое полки над кроватью. Она знала, что мать ничего не меняла на ней со дня пропажи Олега. Там лежали его книги, альбомы для рисования, стояли игрушки – солдатики, индейцы, деревянная собака, сделанная из шаров и кубиков. Между книг втиснулась тонкая тетрадь с зеленой обложкой. Наверное, по математике, подумала она, а когда открыла, ахнула.

Это был рассказ, написанный крупным, округлым почерком брата. Про Луну, Солнце и людей, которые на них жили. Она села по-турецки на кровать и прочитала всю тетрадь минут за пять. Рассказ обрывался на самом интересном месте: герой поднимается в горы и… Предложение брат так и не дописал.

Интересно, видела ли мать эту тетрадку? Юля почувствовала: из всех вещей брата, что мать почитала за сокровище, истинным богатством была именно эта история. В ней – а не в солдатиках, книжках и покрывале, застеленном без складок, – сохранился голос Олега. Юля прижала тетрадь к груди и заметалась по комнате. Матери она ее не отдаст. Надо сделать так, чтобы та ее никогда не нашла.

Куда спрятать? В квартире у нее нет угла, где можно было бы оставить вещи – и их бы точно не тронули. Она сунула тетрадь в школьный портфель, стоявший на кухне. Это единственное место, где записи брата хотя бы ненадолго были в безопасности. Дальше Юля вернулась в комнату и привела ее в порядок: поправила вещи на книжной полке, расправила покрывало, проверила, все ли ящики в шкафу плотно закрыты. Пятясь, окидывая мебель взглядом напоследок, она погасила в комнате свет, вышла из нее и закрыла дверь на ключ, после чего вернула его в карман дубленки.

Вода из ковша выкипела, сосиски распухли и лопнули. Она была так увлечена, что не заметила этого раньше. В кухне пахло гарью. Юля выключила конфорку и уселась за стол напротив портфеля. Ей казалось, что тетрадь в нем пульсировала, стучала, как сердце бегуна, сияла.

– Что делать-то? – спросила сама у себя.

Есть не хотелось. Даже подташнивало.

Тетрадь надо спрятать, она точно это знала, но где? И тут снова пришел на помощь Олег. Он подсказал. Юля окончательно убедилась, что делает все правильно. В их с братом мире места для матери нет.

На следующий день она соврала учительнице о больном животе и пораньше ушла из школы. Денег у нее не было, на автобусе пришлось ехать зайцем, но повезло – кондукторы на этом рейсе были редко, а водитель сделал вид, что ее не заметил.

До участка бабушки она добралась за час – доехали бы быстрее, но в горах пастух через дорогу вел коров, поэтому автобусу пришлось встать минут на десять.

Ключ от дома Юля в квартире не нашла, после смерти бабушки мать забрала связку и куда-то положила. Но она знала, что бабушка всегда хранила запасной ключ в выемке под крышей уличного туалета. И специально с той стороны ставила ящики, чтобы Юля легко могла его достать. Мать этого не знала, и ей никто не рассказывал.

Ключ в замок вошел с трудом, видно, что давно его не открывали и надо бы смазать. Но не ей, Юле, об этом думать. Она вбежала в дом: сыро, пахло мышиными какашками и гнилью. Окна мать перед отъездом заколотила листами фанеры, чтобы стекла не побили, поэтому было темно и холодно. Юля, глаза которой еще не привыкли к полутьме, шла на ощупь, но она помнила каждый предмет, статуэтку, салфеточку. Нос пощекотали – только бы не расплакаться. Не было и дня, чтобы она не вспоминала бабушку! Но не об этом нужно думать: сейчас важно найти то самое место, такое, где тетрадь будет под защитой – чтобы ни мыши, ни дожди до нее не добрались.

Юля достала из серванта любимый бабушкин сундучок – его выстругал дедушка, выжег на крышке узоры: виноград, листья клевера, диковинные цветы. Провела по крышке пальцами, чувствуя каждый бугорок. Бабушка хранила в сундучке украшения, но сейчас он был пуст, видимо, мать все забрала. Юля положила в него тетрадь, которую для надежности завернула в полиэтиленовый пакет, предусмотрительно взятый у буфетчицы в школьной столовой. Сундучок она поставила обратно в сервант и заставила его посудой, чашками и коробками с какой-то ерундой.

Олег ее поблагодарил, и Юля снова убедилась – права.

Домой она вернулась затемно. Включила везде свет, чтобы не было страшно, сварила сосисок и съела их с тремя кусками хлеба. Чай закончился, его мать купить не подумала, поэтому пришлось пить кипяток. Затем Юля легла спать, а на утро пошла в школу как ни в чем не бывало.

Мать вернулась через два дня. Юля поняла это по сумке, которая вновь лежала на своей полке – как цепной пес у будки – в коридоре. Дверь в комнату закрыли, но через нее слышался гул телевизора. На кухне стояла пачка чая. Обеда не было, и Юля поняла, что теперь она сама себе готовит. Сварила сосисок, заварила чай и села за уроки. Мать в тот день из комнаты не вышла.

Через неделю одноклассница рассказала, что видела ее маму по телевизору, спросила Юлю про брата, но та лишь пожала плечами: не знала, не видела, не смотрела.

Мать заговорила с ней только через месяц. Тетради она так и не хватилась.