Я видел волка

Луньков Артем

Я видел волка

Посвящается

истинному следователю – Исаеву В.М., а также всем братьям и сёстрам, ставшим на путь

бесскорыстного служения закону.

Служа закону – служим Отечеству!

Предисловие

Всё, что вы прочитаете, – правда. Не чистая правда, грязная, но правда. Эта история соткана из событий, которые происходили со мной, с моими товарищами и о которых мне рассказывали, когда я только начинал работать следователем в маленьком подмосковном городе. То есть эта история – чистая ложь и, как говорится, любые совпадения с реальными событиями и людьми случайны. Однако я надеюсь, что мне удалось пропитать каждую главу духом следствия, духом напряжённой, интеллектуальной, непредсказуемой и опасной работы.

Я писал долго и в свободное от работы время, поэтому в книге так много ночи. Идите на свет и не останавливайтесь, только так вы не замёрзнете и не пропадёте во мраке.

Часть I. Череда событий

Глава I. Ночной выезд

В Подмосковье много поселений с особенностями, которые отмечают приезжие. Для Воскресенска это заводы и мрачность местности: смешанные леса, городские деревья, пустоши и незасеянные поля с бурьяном рисуют картины, немногим оптимистичней «Чёрного квадрата». Коренные жители подобны местной природе: они угрюмы и неприветливы. В центре расположился химический завод, его бело-красные трубы видны за пределами города, и дым, грязно-серый. Воскресенцы любят рассказывать про запах серы, кислотные дожди и мутации. Это происходит из-за химических выбросов – так говорят. В другом районе работает цементное производство, от него на километры разлетается каменная крошка. Зимой она ложится сантиметровым слоем на землю и окрашивает снег в серый цвет. Район называется Цемгигант, здесь можно услышать о частых случаях онкологии. Болезнь бесчинствует из-за цемента – так говорят.

В учебниках пишут о богатстве животного мира Московской области, где обитают бобры, кабаны, лоси, медведи, рыси и волки. В Воскресенске нет природного изобилия. В нём обитают вороны и бродячие собаки. Лишь лай и воронье граканье звучат по всему городу в любое время года.

В трёх километрах от химического завода находится районная больница, за ней – микрорайон из частных домов. Дома различаются архитектурой, цветом фасадов и заборов, роскошью интерьера. Отличаются и домохозяева. Здесь встречаются полуразрушенные избы и роскошные особняки, гостеприимные люди и те, кто плюнет в спину незнакомцу. Между домами виляет асфальтированная дорога, на которой едва разъезжаются встречные автомобили. За районом простирается смешанный лес: вблизи домов преобладают берёзы и подлесок. Днём деревья тянутся к крышам уродливыми ветками, а ночью превращаются в легион чёрных всадников, облачённых в рваные плащи и вооружённых длинными копьями.

* * *

Время подходило к полуночи. Полная луна проявляла на беззвёздном небе густые облака. Ночную тишину тревожил шум, доносящийся из кирпичного дома на краю района: это пёс скулил и звенел цепью, раздосадованный отсутствием хозяина.

Из дома вышла старуха в потёртом тулупе. Ветер трепал её седые волосы. Она подошла к конуре и погладила пса между ушами, испещрёнными болячками, такими же, как и на её руках.

– Тише ты. Чего расшумелся? – спросила женщина.

Кобель унялся, лёг на холодную землю. Его взяли как охотничью собаку, и напоминал он царского меделяна, но его крепкие широкие лапы не бывали в лесу, не бегали по мягкой почве, ноздри не ловили запахи зверя, массивные челюсти не трепали тёплую шкуру, а висячие уши не вслушивались в шорохи дикого леса. Он любил прогуляться с хозяином по улицам города и поиграть в мяч. Баскетбольный снаряд лежал у калитки. Пёс посмотрел на него и вновь заскулил.

– Я вызвала полицию, – продолжала спокойным голосом старуха, – сейчас приедут, разберутся. Ничего, засиделся у невестки, а телефон потерял где-нибудь. С кем не бывает? Давай я отпущу тебя.

Она отстегнула цепь от голубого ошейника. Его сделал муж десять лет назад, когда в доме появился щенок неизвестной породы. По истечении времени ремешок облез, уменьшился и теперь терялся на толстой шее. Пёс бросился к мячу, но остановился у него, словно столкнувшись с невидимым препятствием. Он вскинул морду, принюхался. Почуяв чужой запах, он опустил голову и, уставившись на калитку, зарычал.

Создалось ощущение чьего-то присутствия по ту сторону ограждения. «Кто там ещё?» – крикнула старуха. Никто не ответил. На неё разом нахлынул страх неизвестности. Она хотела открыть и убедиться, что за калиткой никого нет, но внутренний голос предостерегал её: «Не ходи. Зайди в дом и запрись на все замки».

Ветер усилился. Он ударил о металлические ворота, отчего створки с шумом затряслись. Старуха вышла из оцепенения, поёжилась и сдвинула руками полы тулупа. «Какие хлипкие ворота, – подумала она, – перелезть их никому не составит труда».

– Оденусь, пока полиция не приехала, – сказала она как можно громче, чтобы тот неизвестный, выжидающий за калиткой, наверняка услышал.

Звонок старухи повлёк за собой череду событий: выезд полицейского наряда, поиски, опросы жителей. От действия к действию волнение пожилой женщины усиливалось подобно метели, пронизывающей Воскресенск.

В итоге зазвенел мобильник в доме молодого следователя Григория Владимировича Ловитина, который только пришёл с работы.

– Алло, – следователь зажал телефон плечом и потянулся к застёжке на зимних туфлях.

– Дежурная часть, капитан Бессонов, – раздался голос. – В частном секторе за больницей, на улице Северной обнаружен труп. Вашему руководству доложил, сказали – вам выезжать.

– Что известно? – спросил Григорий Ловитин.

– Труп мужчины семидесяти пяти лет. Личность установлена, его супруга сообщила в полицию после того, как он не вернулся от невестки. Повреждений вроде нет. Но и без этого хватает странностей, – капитан запнулся. – Его одежда, так скажем, чудна́я, а на снегу обнаружены следы волочения. Полицейский, который его нашёл, сообщил, что старика протащили по земле около десяти метров, а весит он не меньше сотни. Да, и ещё: полицейский нашёл какой-то нечёткий след – то ли собачий, то ли ещё какого животного, но размером с ногу.

– С ногу? – переспросил следователь.

– Не спрашивайте, Григорий Владимирович, – ответил дежурный. – Полицейский на выезде молодой совсем, возможно, что-нибудь напутал по неопытности.

– А с одеждой что?

– Я вам советую посмотреть самому.

– Хорошо, направляйте к месту криминалиста и судмедэксперта. Через пятнадцать минут буду, – сказал Ловитин и вновь обулся.

За рулём легковушки, такой чёрной, что автомобиль растворялся в ночи, и такой заезженной, что все запчасти поменяны не один раз, следователь Ловитин думал о выезде, и его охватило необъяснимое волнение. «Если старика тащили, значит, вряд ли он умер сам, – думал следователь. – Какая должна быть собака, что лапы у неё размером с ногу? А может, не собака?» Он разом вспомнил все ужастики, и фантазия нарисовала страшную картину смерти несчастного старика от костлявых лап кровожадного чудовища. По телу пробежала дрожь. Следователь включил магнитофон, надеясь выбросить плохие мысли. «Нет же, кто ещё, кроме собак? – подумал он. – Шумные, гадкие собаки!» Он не любил собак: соседская овчарка донимала его супругу, да и его самого в детстве кусали. Он не понимал, зачем люди заводят столь неприятных животных.

Мела пурга, и поездка заняла вдвое больше обычного. Следователь на ощупь въехал на улицу Северную и через пятьсот метров остановился у полицейского внедорожника. Сигнальные огни пробивались сквозь снежную пелену красно-синим светом.

Ловитин вышел из автомобиля. Он завёл руку за край пальто, чтобы оставить ключ во внутреннем кармане, но пальцы уцепились за порванную подкладку. «Надо бы зашить». Но кому? Григорий не видел жену бодрствующей около недели, так как приходил близко к полуночи, а уходил едва проснувшись. Вечерами на столе, как по волшебству, появлялась еда, а в шкафу – чистая и глаженая одежда. Ловитин громко вздохнул и проверил боковые карманы – тоже дырявые. Он недовольно мотнул головой. Ключ, помещённый в карман, сполз и спрятался за порванной подкладкой.

Рядом с полицейским автомобилем стоял фургон ритуальной службы. Коррозия облепила кузов и выступала пластами на дверях и порогах. Несчитанные царапины, нанесённые во всех что ни есть направлениях, словно автомобиль проехал сквозь разгневанную толпу из тысячи людей, наводили на раздумья о способе их образования. Номера висели криво. Цвет у фургона был неопределённый: что-то между белым и серым, одним словом – бледный. Сквозь лобовое стекло этого автомобиля, будто выехавшего из преисподней, виднелись на фоне чёрной одежды и чёрного салона такие же бледные лица двух мужчин. Они сидели неподвижно и смотрели сквозь пургу на узкую улочку. Мужчины показались Ловитину напряжёнными, и он проследил за их взглядом, но в пелене вьюги ничего не увидел, кроме домов и стройного ряда уличных фонарей.

Труп лежал недалеко от фургона, в метре от леса. Следователь опешил. Перед ним – мёртвый Дед Мороз: красная шуба, валенки, большущий живот и белая длинная борода.

– Борода настоящая! – сойдя с подножки полицейского внедорожника, крикнул судмедэксперт, пожилой худощавый мужчина. Он подошёл к Ловитину и с усмешкой добавил: – Видимо, Новый год отменяется!

Из-за ветра приходилось прикрикивать. Судмедэксперт с видимым усилием удерживал у шеи воротник куртки.

– Труп смотрели? Есть повреждения? – спросил следователь.

– Без тебя не начинал.

Судмедэксперт натянул перчатки. Снежные хлопья ударяли в лицо, словно еловые ветки, залезали за шиворот. Эксперт морщился, пытался всмотреться в следы на теле, но не смог разглядеть даже трупные пятна. Он лишь нащупал рваные дырки на рукавах – такие отверстия, как если бы их оставила отвёртка с шероховатым стержнем.

– Ничего не видно, – сказал эксперт. – Следов крови нет. Рукава порваны, возможно, следы от зубов, но лицо и шея чистые. Завтра вскрою и всё расскажу.

– А где криминалист и полицейский? – поинтересовался следователь.

– В машине сидят. Полицейский молодой, трясётся. Как приехали, он страшилок наговорил разных про следы звериные. А ещё сказал, что за ним кто-то наблюдал.

Следователь подошёл к внедорожнику и открыл дверь. Он дал указание криминалисту сделать фотографии тела и места происшествия, а когда тот принялся за работу, расположился рядом с полицейским.

Худой парень с обветренным лицом сидел вплотную к двери. Выглядел он лет на шестнадцать. В форме он напоминал кадета или ученика военного училища, но не полицейского.

– Кто же наблюдал за тобой? – спросил следователь.

– Не знаю. Но я точно видел мужчину вон там.

Полицейский показал на ту улицу, на которую так пристально смотрели труповозщики. Сейчас на ней никого.

– Допустим, но почему сразу наблюдал?

– Он прятался, сначала из-за дома выглядывал, а когда я стал всматриваться – вышел и встал так… вызывающе.

– Вызывающе? – переспросил следователь. Ветер ударил в дверь автомобиля и, просочившись в щели, со свистом проскользнул в салон.

– Как будто напасть собирался, – ответил полицейский. – Я не знаю, как по-другому сказать, но он точно на меня глазел. А след я видел возле трупа, но его уже замело.

– Чей след?

– Не знаю, я не видел таких.

Полицейский отвернулся к окну и скрестил руки на груди. «Похоже, он и правда напуган», – подумал Ловитин и оставил его. Какой толк от информации, если неизвестно главное – причина смерти.

Пурга нарастала, и следователь решил закругляться. Труп затащили в фургон. Ловитин со всеми попрощался, проводил глазами полицейский внедорожник и побрёл к своему автомобилю. «Глазел и хотел напасть, значит», – проговорил он и замер. Он уловил движение среди деревьев. Всмотрелся, но ничего не увидел, кроме веток и несущегося во все стороны снега.

Следователь прислушался. В доме через дорогу залаяла собака. За ней раздался лай в конце улицы. Подобно новогодней гирлянде, лай поднялся по всему посёлку. Собаки не лают без причины. Ловитин прибавил шаг. Он остановился у автомобиля, сунул руку в карман, но ключа не нашёл. «Где же ты?» Ключ прощупывался, но вылезать из-под подкладки не хотел.

Треснула ветка. Ловитин вновь посмотрел в сторону леса. Он никого не увидел, но что-то приближалось, и это что-то наблюдало за ним из темноты. По телу пробежала дрожь. Порыв ветра ударил следователя хлопьями снега по лицу, но он не обратил на это внимание, продолжая проходить лабиринты порванного кармана. Наконец ключ оказался в руке. Фары моргнули, Григорий сел в автомобиль.

Он включил дальний свет, сдал назад и развернулся в сторону звуков. В свете фар блеснули два глаза. Среди деревьев показался тёмный силуэт, в то же мгновение слившийся с темнотой. «Если это и собака, то она гигантских размеров, – подумал следователь. – Глаза блеснули не меньше чем в полутора метрах от земли. Говоришь, звериный след с ногу? Возможно, оно и так».

Ловитин включил магнитофон и потянул на себя рычаг передач.

Глава II. Странный пациент

Ворона вспорхнула с каменной плиты и поднялась над заснеженным кладбищем. Поток ветра пронёс её над железной дорогой и погнал к дымящимся трубам. Птицы боялись дыма, пернатые, случайно попавшие в эти густые облака, исчезали, и ворона, движимая инстинктом самосохранения, избегала чёрно-серую реку, бурлящую в небе. Она устремилась поперёк течения ветра, к центральной улице.

Потеплело. У дороги лежали грязные сугробы. С крыш текла вода. Сырость мелкими каплями цеплялась за птичье оперенье.

Ворона пронеслась над торговым комплексом, пролетела мимо голых деревьев городского парка и села на отлив окна больницы. Выкатив грудь, она прошлась по металлической поверхности, посмотрела вниз. На дорожке лежал хлебный сухарь, а рядом с ним дворник лопатой откидывал снег, расчищая проход. Орудие скользнуло рядом с сухарём – птица рванула к цели, но в следующую секунду сухарь подпрыгнул и скрылся под снегом. Ворона взмыла и вернулась на водоотлив. За окном, на тумбе она увидела хлебную булку и перевела внимание на неё.

В помещении на кровати сидел мужчина. Он оглядывался: смотрел на пласты краски, отслаивающейся от стен, вчитывался в выцветшие плакаты об оказании медицинской помощи, изучал кривой потолок. Мужчина выглядел умалишённым, и на вокзале или у церкви прохожие бы проходили мимо, ускоряя шаг. Но вороне нет дела до людей, её дело – хлебные крохи. Она ударила клювом по стеклу. Мужчина встал, подошёл к окну, наклонился и посмотрел на птицу. Ворона в ответ повертела головой: никогда человек не вызывал у неё такого страха. Словно перед ней стоял не человек, а чудовище, опасное для всего живого. Тревога заставила её отлететь. Мужчина же распахнул окно, отломил от засохшей булки кусок и раскрошил его на отлив.

Ветер усилился. Прозрачные занавески вздулись. Влага поднялась с ели у здания и обрызгала небритое лицо. Мужчина поморщился. Он пригладил короткую редкую бороду. Увлажнённую руку он вытер о штаны. Заметил, что одежда на нём маленькая: рукава заканчивались на предплечьях, а штанины обрывались посередине голени.

И помещение маленькое: шагов в шесть длиной и шириной. Две металлические расшатанные кровати с тумбами располагались у окна. Линолеум потерял строгий орнамент, обзаведясь пузырями да потёртостями в виде кругов и полос возле входа и кроватей.

Дверь заскрежетала – вошёл врач. Белый халат с расстёгнутыми полами воспарил за приземистой фигурой.

– Ого, поправляетесь! – сказал он, остановившись перед мужчиной. – Зачем вы открыли окно? Замёрзнете.

Мужчина молчал и не двигался. Он напоминал уличный фонарь, склонившийся над одиноким прохожим. Врач опешил от рослости и худобы пациента. Скрывая удивление, он закрыл окно и вернулся к мужчине.

– Как себя чувствуете? – спросил врач. – Что молчите?

Тишина.

Врач пожал плечами. Плечи у него удались на честь маленькому росту и коротким ногам. Раскосые глаза и смуглая кожа выдавали в нём степняка.

– Для точного диагноза, – сказал он, – мне необходимо узнать, что с вами произошло. Вы прибыли с отравлением. Чем отравились?

Раздался стук. Оба посмотрели в сторону шума: за окном ворона клевала хлебные крошки.

– Суррогатом? – продолжил врач. Мужчина нахмурился. – Не обижайтесь, но нашли вас в подворотне, от вас пахло алкоголем и одеты вы были в грязные лохмотья. Я погрешил на спиртное. В больницу каждую неделю прибывают люди с подобным диагнозом – денег нет, купят настойки, и после застолья – на погост.

Мужчина молчал и смотрел, не моргая. Врач растерялся, не понимая своего смущения. История болезни увлажнилась в ладони. Скрывая волнение, медработник посмотрел в записи. «Так-так», – бессмысленно пробурчал он. Взгляд пробежал поверх бумаг и упал на ступни мужчины. Огромные стопы с необычайно длинными и торчащими в разные стороны пальцами вызвали у него брезгливость.

– Я потерял память, – наконец сказал мужчина. Голос звучал хрипло, как помехи в радио, выдавая многолетнее пристрастие к алкоголю и табаку.

– Как это потеряли память? – переспросил врач.

Мужчина без стеснения поковырял в ухе и с любопытством осмотрел кончик пальца. Осмотр длился так долго, что доктор впал в ещё больший ступор. Разнообразие впечатлений от первой встречи с пациентом свелись к одному – отвращению. Внешность мужчины отталкивала, но врач не понимал причин неприязни. Может, дело в плешивой бороде, или в веках без ресниц, или чёрных, глубоко посаженных глазах, или в двух тонких линиях вместо губ? А может, тайна крылась в душе мужчины, мрачной и жестокой, как его облик? Врач вспомнил оборотней из старых чёрно-белых фильмов ужасов: тощих, с длинными лапами, облезлых и с плохим гримом.

Не дождавшись пояснений, врач сказал:

– Некоторые препараты вызывают потерю памяти, но…

Он запнулся, так как не хотел проявить невежливость к чудовищу, стоявшему перед ним в безлюдной комнате. Он достал из кармана ручку, щёлкнул, будто хотел что-то написать, но сразу же щёлкнул ещё и положил её обратно.

– Что? – спросил мужчина.

– Если вы отравились не алкоголем и не страдаете алкоголизмом, то в чём, думаете, причина недомогания?

Теперь они молчали оба.

Врач вспомнил неприятный случай, произошедший с пациентом, уставившимся на него. Мужчину нашли между старыми металлическими гаражами. Этот человек в бессознательном состоянии опорожнился в штаны. Куртка пропиталась рвотой. Медсёстры и санитары тянули жребий, кто будет его раздевать и мыть. Проиграла новенькая медсестра Лиза. Её вырвало в процессе работы на лицо пациента при санитарах и других медсёстрах, из-за чего слухи об инциденте быстро разбежались по больнице.

Воспоминания усилили отвращение.

– Проверим, – сказал в итоге доктор. – Врач, который принимал вас, в отпуске. Меня зовут Гегард Павлович Мангуш. Я назначил ряд дополнительных анализов, они прояснят ситуацию. Отдыхайте.

Доктор попытался сохранить внешнее спокойствие. Он развернулся, заложил руки за спину и пошёл к выходу с демонстративной медлительностью.

– Да, и ещё одно, – сказал он из дверного проёма. – Я сообщил о вас в полицию.

Глава III. Убийство

Ева Ловитина спала на кровати в ореоле света настольной лампы, на груди лежала открытая книга. Красный цветастый халат, стройное тело, мягкие черты лица и тёмно-русые волосы делали её похожей на азиатку. Восточный образ рассеется, когда она откроет широкие глаза с каре-жёлто-зелёной радужкой.

Кровать скрипела от малейшего движения, поэтому привыкшие к шуму уши Евы не сразу отреагировали на хлопок входной двери. «Неужели пришёл?» – подумала она и посмотрела в сторону проёма. Он не зашёл в комнату.

На кухне зазвенела посуда.

«Почему он не идёт ко мне?» – возмутилась Ева. Она встала, выключила лампу и прошла на кухню.

Григорий Ловитин наливал кофе. Ева прислонилась к его спине, и он почувствовал аромат шампуня. Благовоние, обозначенное на этикетке как запах полевых цветов, но нисколько не похожее на волнующий аромат только что распустившегося соцветия, отозвалось острым желанием. Ловитин отмахнулся от него. «Если бы не работа», – подумал он. Ловитин медленно отошёл, сел за стол и задумался о предстоящем выезде и вчерашнем происшествии.

– Опять вызов? – спросила Ева, столкнувшись с холодностью мужа.

– Убийство.

– Ты же вчера дежурил.

– Соню нужно подменить: у неё какие-то проблемы, – ответил Ловитин и отпил кофе. Напиток немного взбодрил его.

– А кроме тебя некому выехать?

– Я не знаю. Руководитель поручил это мне. Нужно только осмотр провести, а дело завтра Соне передадут.

Ева скрестила руки на груди и опёрлась на кухонную столешницу.

– Ты себя видел? У тебя синяки под глазами. Я говорила в тот раз не ехать, – сказала она голосом, готовым сорваться на крик. – Раз подменил – теперь будут на тебе ездить.

– Хватит тебе, – Ловитин попытался успокоить супругу. – Сегодня я помог – завтра мне.

Ева закусила губу, готовая выплеснуть на мужа известные ей ругательства, но пересилила себя. Вместо слов она фыркнула и скрылась в темноте комнаты. Как обычно.

– Нравится тебе быть крайним! – крикнула она из глубины зала.

Поужинал Ловитин куриными крылышками и, чтобы не уснуть, посмотрел в окно на зимний ночной Воскресенск. С четырнадцатого этажа виднелись городские огни на многие километры, нечастые, не как в мегаполисах. Слева простиралась пустошь, очерченная у горизонта тёмным контуром лесополосы, прямо и справа мерцали в лунном свете крыши девятиэтажек, над ними возвышались тринадцати- и шестнадцатиэтажки с редкими огоньками в окнах.

Ловитин остановил взгляд на соседнем доме. Посмотрел на третий этаж. «Там в одной из квартир погибли двое квартиросъёмщиков в этом году, – вспоминал следователь. – Говорят, квартира проклята. Свет горит, неужели нашли новых жильцов?» Взглянул на подвальное окошко с металлическими прутьями. «Там убийство в прошлом году произошло. Бездомные не разобрались, кому сколько наливать. Тоже свет горит… а, нет, костёр жгут. Ночь холодная».

Вот и автомобиль.

В полицейском внедорожнике Ловитин уступил переднее место молоденькой девушке-криминалистке. Она утопала в форменной куртке, а пистолет Макарова на её поясе походил на крупнокалиберный револьвер. Следователь расположился рядом с пожилым экспертом судебной медицины, с которым встречался прошлой ночью.

– Здравствуйте. Не дозвонился до вас, – сказал Ловитин. – По вчерашнему трупу проводили вскрытие?

– Ах да! Я сам хотел позвонить, но напряжённый денёк сегодня выдался. Трупов последнее время много. Причина смерти старика – инфаркт. Возможно, от испуга, но это ты сам разбирайся. А ещё к нам приходила его старуха и сказала, что он никогда не наряжался Дедом Морозом и что это не его одежда. Он уходил из дома в обычном пуховике и зимних ботинках. Ты поговорил бы с ней.

– Обязательно поговорю. Главное, что причина смерти некриминальная, – сказал Ловитин и утопил голову в поднятый воротник.

Внедорожник на ровной дороге трясло, как на ухабах, бросало в стороны, коробка передач кряхтела. Эксперт болтал, и девушка трещала, и водитель что-то поддакивал. Следователь не слушал, он прикрыл голову поднятым воротником и дремал. Он не хотел ехать. Это третий вызов за последние два дня – слишком много для маленького Воскресенска.

На место Ловитин приехал разбитый. Глаза заплыли сонной пеленой, голова отяжелела. Группу встретил оперуполномоченный Дятлов. Он был лыс и чисто выбрит. Внешностью напоминал жабу: округлый живот, хлипкие руки, большой рот и хитрый прищур. Рядом с ним светила фарами серая отечественная легковушка. Дятлов курил.

– Привет. Что известно? – спросил Ловитин.

Группа окружила Дятлова, чтобы послушать доклад.

– Труп двадцатипятилетней Гертруды Галонской лежит в доме на кровати. Лицо в крови, на лбу вмятины, – начал Дятлов. Он затянулся и сплюнул, прежде чем продолжить. – В полицию обратилась её сестра Камилла Галонская, так как погибшая не отвечала на звонки последние два дня. Обе детдомовские, – Дятлов прервался для затяжки. Лицо озарилось светом. – Что странно, – продолжил Дятлов, – входная дверь была заперта изнутри на навесной замок и щеколду. Ломали со службой МЧС. И все окна закрыты. Мансардный этаж не смотрел, но дверь на мансарду заперта изнутри. Ключ в замке. Как в дом проник преступник и куда он делся – неясно. Да и вешать навесной замок на входную дверь с щеколдой, по мне, – перебор. Я думаю, она чего-то боялась, иначе зачем столько замков?

Ловитин осмотрелся. Перед ним находился кирпичный забор, а за ним – кирпичный дом. От него веяло холодом. Свет от уличных фонарей падал на фасад, но дом не становился светлее. Он тяготел над следователем чёрной глыбой.