Больше не твои. После развода

– Ты отвезешь нас обратно?.. – решаюсь спросить.

– Поздно, Айлин. Обратно не будет, я предлагал по-хорошему.

Посмотрев на Рамиса исподлобья, я укладываю дочь на кровать, закрывая дочь собой от его взглядов, и тихонько ложусь рядом с ней и подгибаю ноги в коленях. Стараясь не разбудить дочь, я прижимаю ее к себе и крепко-крепко обнимаю.

– Мамочка…

Селин просыпается, щурится от яркого света и тянет ко мне свои ладошки. С нее сняли верхнюю одежду, оставив праздничное платье. Я беру плед с края кровати и укрываю нас им.

– Я здесь, Селин. Здесь, малышка.

– А где мы?

– У Деда Мороза, – говорю первое попавшееся.

– У злого или хорошего?

– Селин…

Я осекаюсь, чувствуя на своей спине прожигающий взгляд Рамиса. Он не уходит, как мне бы хотелось.

– Давай поспим, ладно?

– А ты никуда не уйдешь?

– Я буду рядом. Я всегда буду рядом…

За спиной раздаются тихие шаги, выключается свет, а затем хлопает дверь. Я вздрагиваю, кусая губы от раздирающих грудь рыданий. Очевидно, что сегодня уйти нам не дадут.

И дадут ли вообще – очень большой вопрос.

Под гнетом эмоций я очень быстро засыпаю, а проснувшись утром, обнаруживаю, что Селин больше нет рядом. Ни в кровати, ни в спальне.

Ее нигде нет.

– Селин?! Селин, где ты?

Проснувшись утром, я чувствую холод и одиночество.

А вместо дочери в моих объятиях – ее плюшевый медведь. И ничего больше.

Подскочив на кровати как ужаленная, я оглядываюсь в поисках Селин, но не нахожу ее. Я бросаюсь к телефону, чтобы немедленно вызвать полицию, но вспоминаю, что сумочку у меня отобрали. Вместе с документами дочери и нашими билетами до Новосибирска…

Вспомнив прошлую ночь, я чувствую, как в груди начинает бешено колотиться сердце, а кровь по венам разгоняется с такой силой, что в глазах темнеет.

Вскочив с кровати, мне начинает казаться, что я вот-вот упаду. Тотчас же. Схватившись за косяк ванной комнаты, я открываю дверь, но в ванной комнате дочери тоже нет.

– Селин! – кричу со всех сил.

Неужели Рамис опустился до такого?

Неужели он отобрал у меня дочь?

Увез, упрятал, украл?!

Глаза застилает жгучая пелена. Селин – это все, что у меня есть и осталось. Отца давно не стало, мамы – недавно. Мама была одной из первых, кто обвинил в разводе меня, упрекнув в том, что в этих вещах всегда виновата женщина. Где-то недодала, где-то не стерпела, вот мужчина и уходит: то на сторону, то из брака. И мои оправдания, что я ни в чем не виновата и что таково было желание Рамиса – ее не волновали, ведь я осталась без богатого и влиятельного мужа. Словом, как дурочка, не оправдавшая надежд.

Бросившись к двери, я дергаю ручку на себя и вылетаю в коридор, но здесь же в растерянности останавливаюсь. В огромном коридоре было много дверей и чуть поодаль – широкая лестница в лофт стиле. Я решаю спуститься по ней и тут же слышу голоса.

Голоса дочери и Рамиса.

Схватившись за грудь, я медленно оседаю спиной по стеклянной лестничной перегородке. Я чувствую, как меня знобит, штормит и бросает в пот – и все это происходит всего лишь за секунду, поэтому ноги вмиг ослабевают.

Она здесь.

Селин рядом.

И, судя по голосу, с моей малышкой все в порядке.

–…но у мамы уже есть друг. Его зовут Вадим. Он приезжает к нам с мамой и дарит мне подарки.

– Я ее старый друг. Со мной твоя мама знакома больше, – собственнически поясняет Рамис.

– Вы не друг! Я вас не знаю! – упирается Селин.

Взъерошив волосы на голове, я тяжело дышу и прислушиваюсь к каждому слову.

Выйти к ним не могу – меня банально не держат ноги. Я испугалась. Очень. На собственной свадьбе я так разволновалась, что упала в обморок на целых тридцать минут, и это случилось во время танца с Рамисом. Он еще тогда вскружил мне голову, я полюбила его, полюбила всем сердцем, хотя я и знала его всего несколько недель. Такое, и правда, бывает.

А потом он разбил это самое сердце. Той же ночью карточный домик рухнул, и моя жизнь превратилась в ад. У нас с Рамисом было от ненависти до любви и обратно.

– Почему я вас не знаю? Где вы были так долго? – по-умному заявляет Селин. – Мне уже четыре!

Я едва сдерживаю истеричный смех.

Регина настойчиво советовала мне отвести Селин на театральный кружок, мол, у нее есть театральные способности, у нее замечательный голос, мимика и харизма.

Что ж, с Рамисом она проявила себя во всей красе, ведь его смятение чувствуется даже за версту.

– Я вас видела. Вчера. Мама вас боится.

– Селин, мне жаль…

– Вы мое имя знаете? – удивляется Селин.

– Знаю.

Когда я понимаю, что в глазах больше не темнеет, то сразу же спешу к дочери.

Она держалась от Рамиса на расстоянии и недоверчиво разглядывала его. Услышав шаги по лестнице, Селин оборачивается и бежит мне навстречу.

– Мама! Мамочка!

Опустившись на колени, я ловлю ее в свои объятия и крепко прижимаю к себе. Я до сих пор помню, как было страшно утром, когда я не обнаружила ее рядом с собой.

Распахнув глаза, я тут же встречаю на себе взгляд Рамиса – он уже не такой холодный как обычно, но все равно слишком пристальный и внимательный, он как коршун смотрит на нас с дочерью и не понимает, что тем самым пугает ее. И меня тоже.

Я вручаю Селин ее плюшевого медведя и строго спрашиваю:

– Селин, почему ты ушла?

Селин пожимает плечами, приглаживая свое помятое праздничное платье.

– Почему не разбудила меня? Селин, я же испугалась, я искала тебя…

– Но я же оставила тебе своего медведя, Мишу, – оправдывается Селин.

Я осекаюсь, когда Рамис подходит ближе и делает мне замечание:

– Не ругай ее, Айлин. Мы просто разговаривали.

Я резко вскидываю на Рамиса взгляд, полный негодования, и хочу испепелить его дотла, но, увы, у меня это не получается. Да и Селин, почувствовав поддержку извне, отстраняется от меня и с интересом смотрит на своего нового знакомого.

На своего отца.

Но об этом я никогда не смогу ей рассказать. По крайней мере, добровольно. Я боюсь, что это очень сильно привяжет ее к Рамису и оттолкнет от меня. Селин умная девочка, она сразу поймет, что я выдумала историю про летчика и обманула ее.

Дочь отбегает от нас, но продолжает бросать взгляды на Рамиса. Она смотрит на него то с опаской и очень серьезно, то с неприкрытым интересом и детским любопытством.

Когда Селин убегает на кухню, то Рамис переводит на меня внимательный взгляд и велит:

– Расскажи ей обо мне, Айлин.

– Для чего? – спрашиваю тихо.

– Айлин, хватит сопротивляться, ведь ты сама вынудила меня забрать вас, – напоминает он.

– Зачем ты приехал Рамис? Зачем тебе дочь?

Ответ меня ошарашивает и напрочь лишает всех сил.

Рамис заявляет:

– Я хочу, чтобы в ближайшее время Селин узнала, что я ее отец. А теперь познакомь меня с ней, потому что тебе она доверяет.

Я резко вздрагиваю.

Потому что в следующую секунду на кухне что-то с грохотом разбивается. Услышав детский крик, я бросаюсь на кухню вслед за Рамисом…

Глава 6

Забежав на кухню, я сразу ищу глазами Селин.

И нахожу ее рядом с огромной и, увы, беспощадно разбитой плазмой, на которой теперь вместо черного экрана были трещины в виде огромных паутин. Плазма была просто неимоверных размеров, ее осколки разлетелись в разные стороны, и я боялась, что они задели Селин.

Поспешив к дочери, я опускаюсь перед ней на корточки.

– Селин, ты в порядке? Эй, посмотри на меня.

Селин поднимает на меня виноватый взгляд, едва сдерживая слезы. Я осматриваю ее лицо, ладони и все, до чего могли долететь осколки громадной плазмы.

– Почему ты плачешь? Где больно, Селин? Здесь больно? – прикасаюсь к ее ладошкам.

– Нет.

– А где?

Селин указывает на разбитую плазму и виновато опускает глаза.

Такая стоит не меньше двух сотен тысяч, я была уверена. Этот дом, куда не ткни, был соткан из роскоши и дорогих вещей, которые за наши годы брака с Рамисом в столице мне просто приелись. Не дом, а целый музей из очень хрупких и безумно дорогих вещей. Рамис любил такое.

Услышав шаги за спиной, я поднимаю на Рамиса испуганный взгляд. Кухня была изрядно разрушена: минус плазма, минус дорогой кафель и испорченная столешница, до которой добрались мелкие, но очень острые осколки. Это ужасно.

Я ожидала от Рамиса всего, чего угодно: ярости, негодования, злости за испорченную кухню. Я готова была увидеть на его лице хотя бы отголоски прежних чувств и поэтому готовилась защищать дочь любой ценой.

– Она не специально. Я все выплачу, – говорю бывшему мужу.

Но вместо ожидаемой ярости, Рамис обходит разбитую технику и подхватывает дочь на руки.

– Куда? Поставь на место… Не трогай ее! – прошу, лихорадочно бросая взгляды то на спокойную дочь, то на Рамиса, возомнившего себя отцом.

Я бегу следом за ним и впиваюсь в его руки, удерживающие Селин.

Он подхватил ее на руки, и Селин не оставалось ничего больше, как обвить ладошками его шею. Выглядело это, возможно, и славно, вот только в моей памяти были свежи совершенно другие воспоминания, в которых Рамис категорически не видел себя в роли отца!

– Айлин, я всего лишь позаботился, чтобы она не наступила на осколки.

– Отпусти ее, отпусти сейчас же!

Когда Рамис, наконец, отпускает мою дочь, я тут же оказываюсь рядом, но и Рамис не спешит уходить. Наоборот, он подходит очень близко к нам и спрашивает у Селин:

– Сильно испугалась, когда этот ящик упал? – он кивает на телевизор.

Дочь неуверенно кивает, и по ее щекам скатывается несколько слезинок.

– Это не стоит твоих слез, Селин. Это не проблема.

– Это очень дорого, – парирую в ответ, встретив на себе его взгляд. – Я заплачу, сколько понадобится.

– Мне не нужны твои деньги, Айлин. Мне нужны вы.

– Что?

– Ты все слышала, – отвечает мне Рамис.

Еще несколько секунд я смотрю на Рамиса, пытаясь понять, что он только что сказал, и отворачиваюсь.

Невероятно. Просто невероятно. А когда-то он отправил меня на аборт, и Селин могло бы не быть вовсе. Мысли об этом ранят в самое сердце, о прощении не может быть и речи.

И вообще, мне стоило согласиться на предложение Вадима и выйти за него замуж, тогда Рамис не посмел бы поступать с нами так жестоко…

– Четыре с половиной года назад ты сказал мне другие слова. Или мне показалось? – бросаю в его сторону, а сама смотрю на дочь. Селин еще немного была напугана, но хотя бы не порывалась зареветь, и то хорошо.

Рамис со вздохом поднимается с корточек и протягивает руку в сторону Селин, игнорируя мои слова.

– Я дам приказ, и здесь уберут, – говорит он ей. – Пойдем завтракать в гостиную, Селин.

Вопросительно посмотрев на широкую ладонь Рамиса, Селин отворачивается от него и льнет ко мне. От ее объятий в моей душе чуточку теплеет, но в то же время я чувствую, как сильно Рамис недоволен поведением Селин.

А что ты хотел?..

С шумом проглотив вязкую слюну, я поднимаюсь с корточек и стряхиваю со своих джинс невидимые пылинки. Взгляд цепляется за протертые коленки, и мне сразу вспоминается прошлая жуткая ночь, когда Рамис украл нас.

– Нам лучше уехать, Рамис, – начинаю осторожно. – В таком доме не место детям, ты же все видел. Не дай бог она разобьет тот торшер в гостиной, стоимостью в мои несколько зарплат! Или разольет сок на тот велюровый диван.

– Об этом не может быть и речи. Все, что она разобьет, я возмещу, – парирует Рамис.

– Ты очень щедр!

– Представь меня ей, – напоминает он жестко. – Без этого невозможен наш дальнейший диалог, Айлин. Я ведь по-хорошему приехал.

Как было бы по-плохому – я старалась не думать.

Чуть не зарычав от бессилия, я опускаюсь на корточки и беру Селин на руки, чтобы она ненароком не наступила на осколки, а отпускаю ее уже возле накрытого стола в гостиной. Рамис стоял над нами, подобно коршуну, не позволяя забыть про приказ – познакомить его с дочерью.

– Селин, тебе нужно познакомиться с дядей. Он мой… – я осекаюсь.

Селин села на велюровый диван и с интересом склонила голову на бок в то время, как я не могла вымолвить и слова.

– Он кто, мама? – спрашивает она, когда мое молчание слишком затянулось. Рамис подходит ближе, и я аккурат сжимаюсь, когда чувствую соприкосновение наших тел, но отходить было некуда. И бежать – тоже.

Он мой…

Он мой бывший муж?

Он твой отец?

Он… злой Дед Мороз? Кто, черт возьми?

– Он мой друг, – поясняю дочери с большим трудом. – Его зовут Рамис.

– Друг? Как дядя Вадим?

– Нет, малышка, – качаю головой.

Бросив мимолетный взгляд на Рамиса, я замечаю, как напряжена его грудная клетка. В тот момент, когда он взял Селин на руки, мне показалось, что он не хотел ее отпускать. Очень не хотел. С тех пор напряжение витало в воздухе похлеще, чем после разбитой плазмы, но верить в его проснувшиеся отцовские чувства отказывался и разум, и сердце.

Я отвожу руки за спину, заламываю себе пальцы и вдруг понимаю, что своим бегством я только приблизила свой час расплаты, ведь теперь Селин, как никогда раньше, была близка к ужасной правде, говорить которую я очень сильно не хотела. И не собиралась.

Мои мучения прерывает Рамис. Сделав шаг вперед, он произносит:

– Раз мы теперь знакомы, то предлагаю позавтракать.

Рамис говорит что-то еще, обращаясь исключительно к дочери, а у меня земля уходит из-под ног. Неужели это теперь моя действительность? Рамис общается с дочерью, которую он не желал, а я ничего не могу с этим поделать. Попробовала уже, попыталась. Пострадал Вадим, под угрозой осталась Регина, а нас с Селин увезли и заперли без права на выбор.

Я не успеваю оглянуться, как Рамис уходит за продуктами, а дочка неторопливо, но следует аккурат за ним, удерживая под подмышкой плюшевого медведя.

– Подожди, Селин, – окликаю дочь. – Давай мы заплетем твои волосы перед завтраком. Смотри, совсем распустились.

Селин возвращается ко мне, не выпуская игрушку из рук.

– Только у нас нет расчески, все осталось в чемодане… – бормочу себе под нос.

– Я уже приказал, чтобы принесли чемодан, – произнес Рамис, подошедший слишком близко.

Бросив на него взгляд исподлобья, я стараюсь справиться самостоятельно и руками собрать непослушные волосы Селин.

– Тебе не холодно, Селин? Подожди немного, не крути головой, ладно?

Селин поступает совершенно напротив: кивает головой и с большим любопытством продолжает разглядывать большой-пребольшой дом. Она, конечно же, в таких домах никогда не бывала, поэтому теперь наша квартирка, взятая в ипотеку, наверняка будет казаться совсем крошечной.

Когда чемодан все-таки приносят, я уже справляюсь с кудрями Селин и поправляю ее одежду. Селин говорит, что ей не холодно, но ее ладошки совсем холодные.

– Замерзла? – раздается за спиной голос Рамиса.

Внушительная фигура Рамиса стояла в дверном проеме. Оказывается, все это время он наблюдал за нами, он смотрел на дочь и, как мне казалось, упивался своим превосходством над нами. Или же думал о том, до чего Селин красива и невероятна. Но мне, конечно же, привычнее склоняться к первому варианту.

– Да, она замерзла.

– Прикажу растопить камин, позавтракаем в гостиной.

Прикажу, прикажу, прикажу…

Не сосчитать, сколько раз я слышала это слово в своей жизни – сначала от отца, затем от Рамиса, и вот сейчас снова. Он ни на чуточку не поменялся.

– Лучше прикажи отвезти нас обратно, – не удерживаюсь от негодования. – Домой. В нашу квартиру.

– Здесь красиво, мама, – прерывает Селин мои мольбы.

Сложив руки на груди, Рамис смотрит прямо на меня. Он спокоен внешне, но в его глазах я улавливаю превосходство. Селин заняла его сторону. Впервые.

И это она еще не знала, что он ее отец. Боже.

– Позавтракаем у камина, – подытоживает Рамис.

Опустив голову, я поднимаюсь на ноги и принимаю свое поражение в эту минуту. Селин следует ко столу, попутно с интересом наблюдая за тем, как топят камин. Ей, конечно же, интересно все новое.

Я поправляю водолазку и бросаю взгляд на Рамиса. Есть мне совсем не хотелось, хотя пахло довольно аппетитно.

– У нее хороший аппетит, – замечает Рамис.

– Еще бы, ведь здесь одни сладости, – произношу с недовольством, усаживаясь за стол.

Селин уже успела взять круассан с шоколадом и теперь уплетала его за обе щеки, запивая его сладким апельсиновым соком. И все это на голодный желудок.

– Я могу приказать, и привезут другие блюда, – предлагает Рамис.

– Боюсь, это будет слишком долго. Не стоит.

Все это время я смотрю куда угодно, но только не на Рамиса. Смотрю, как разгорается камин или на дочь – куда угодно, но только не на него, ведь эта идиллия для меня чужая и мне совершенно не хочется здесь находиться. Тем более, в принудительном порядке.

– Теперь у нас есть время, Айлин. Много времени.

– Много – это день? Неделя? На сколько тебя хватит в роли заботливого…

Из меня чуть не вырывается слово «отца», но я вовремя замолкаю. Селин поедает свой круассан, без стыда измазываясь в шоколаде, и, к счастью, совершенно не обращает на нас внимания.

– Я взял отпуск. И никуда не тороплюсь, – заявляет Рамис.

Значит, отпуск. Я отрешенно смотрю в свою тарелку, переваривая услышанное, а Селин, с аппетитом доев свой круассан, тут же просится к елке. Елка стояла возле лестницы и была нарядная, мы в квартире свою еще поставить не успели, хотя каждый год ставим. Не такую высокую, но тоже красивую.

– Конечно, иди. Только аккуратно, ладно? Она очень большая и тяжелая, – предупреждаю на случай, если Селин захочет все потрогать.

Оставшись с Рамисом наедине, я тихо спрашиваю:

– Как давно ты взял отпуск?

– Несколько дней назад. Сразу после того, как мне позвонила Рита и сообщила, что видела тебя с ребенком.

– Рита?.. – выдыхаю без сил.

– Она была проездом в этом городе, забирала диплом по психологии, когда увидела вас, – говорит Рамис невзначай.

Значит, Рита.

Наша общая подруга являлась источником всех моих бед. Увидела, донесла, и вот, теперь Рамис был здесь.

– Вероятно, психолог она просто отвратительный, – произношу, не сдержавшись.

– Зато как друг – просто превосходная, – прищуривается Рамис.

«Только ли как друг?», – мелькает в мыслях, но я сдерживаю себя из последних сил, чтобы не озвучить свое предположение.

Однако, Рамис считывает меня моментально:

– Нет, я не спал с ней, Айлин. Я совершил только одну ошибку в нашей с тобой жизни.

– Одну? – вырывается с иронией.

– Две, если считать Селин, – Рамис морщится, словно у него только что заболел зуб.

– Не пойму, ты забыл учесть измены со своей помощницей или первый аборт? Что из этого ты забыл, Рамис?

– Я понял. По-хорошему ты не хочешь, Айлин, – произносит Рамис, поморщившись на слове «помощница». – Тогда слушай. Первый аборт не был ошибкой, Айлин.

– Не был ошибкой? Наш сын для тебя ничего не значил?

Прикусив губу, я оборачиваюсь в сторону дочери. Она стояла у елки, трогая игрушки, до которых могла дотянуться, и, к счастью, не обращала на нас никакого внимания. Я бы не хотела, чтобы она стала свидетелем нашего разговора, это бы сыграло против Рамиса и в то же время сильно травмировало бы ее детскую психику.

Повернувшись к Рамису, я качаю головой и с ироничной улыбкой поднимаюсь из-за стола.

– Раз тот аборт не был для тебя ошибкой, то я не хочу тебя видеть, Рамис… – выдыхаю изнеможенно.

Хватит.

С меня довольно.

Я собираюсь пойти к дочери, но Рамис, оставшись сидеть за столом, произносит всего три слова и заставляет меня замереть на месте:

– Он был нежизнеспособен, Айлин.

– Что?

– Я знал, что у нас должен был родиться мальчик. Врачи сказали мне, что он нежизнеспособен, поэтому я посчитал аборт лучшим решением.

Глава 7

– Это все, что ты успел придумать за два дня? – спрашиваю у бывшего мужа.

А у самой голос дрожит.

И руки начинают подрагивать. От кончиков пальцев и до кистей. А тело после услышанного уже несколько раз похолодело и ровно столько же раз бросило в пот.

Услышать спустя годы о том, что мой ребенок был нежизнеспособен – больно. И безумно тяжело. Поэтому я предпочитаю считать, что слова Рамиса – ложь, и не более того.

– Я знал, что ты не поверишь. Тогда ты тоже не поверила бы, Айлин. И слушать бы не стала.

– Откуда тебе было знать?! К тому же, мы были у нескольких врачей и мы сдавали кучу анализов, но мне никто об этом не сказал, – напоминаю ему.

– Сказали мне, после чего я принял такое решение. В нашей семье решения принимал я, если ты помнишь. Я знал, что так будет лучше.

– Если ты помнишь, то никакой семьи не было, ведь если бы это было правдой, ты бы мне сказал. Но вместо этого ты проводил ночи с помощницей и… Рамис, оставь меня в покое. Оставь нас в покое.

– Я проводил с ней ночи, потому что…

– Мне все равно, ты слышишь меня? – я повышаю тон.

– Потому что ты ненавидела меня, Айлин. Ты не хотела разговаривать, не подпускала к себе, переехала в другую комнату, а чуть что – билась в истерике и кричала. Ты не хотела меня слушать, Айлин. Вспомни, что с тобой происходило.

Прищурившись, Рамис покачал головой. Я видела, как исказилось его лицо – ему не хотелось вспоминать самые ужасные месяцы нашей жизни. Мне – тоже.

– Если бы тебе сказали правду, ты бы не поверила и оставила этого ребенка. Как минимум, в надежде на лучшее. Но в итоге из-за генетической поломки беременность бы все равно замерла, только исход был бы несколько плачевнее. Вплоть до угрозы для твоей жизни.

– Я тебе не верю, – отвечаю просто и односложно.

– Я знаю. Но все заключения заархивированы, их можно поднять, – парирует Рамис. – Я посчитал, что лучше быть для тебя чудовищем, чем ты будешь теплить надежду на врачебную ошибку или подумаешь, что дело в тебе. Потом у тебя начались истерики, и все покатилось к чертям.

– Какие благие намерения… – шепчу себе под нос, удерживаясь на ногах только лишь благодаря Селин.

Она позвала меня посмотреть на елку, и я, конечно же, пошла.

– Красивая елка, мама?

– Красивая, Селин… – отвечаю отстраненно.

Я помогаю дочери достать пару заинтересовавших ее игрушек, но в итоге не дотягиваюсь, чтобы снять их, и тогда это делает подошедший Рамис, после чего протягивает украшения Селин.

О беременности мы больше не говорим.

Рамис, конечно, возобновляет диалог, но я не желаю его слушать, ухожу на кухню, где уже собрали осколки от плазмы, и даже повышаю тон, лишь бы он замолчал.

– Я понял тебя, Айлин, – вздыхает Рамис, стиснув челюсти. – Ничего не изменилось. Ты так и не повзрослела.

– Лучше бы ты ничего не говорил мне, ясно?!

– Ясно. Предельно ясно, Айлин, – цедит он.

– Вот и отлично…

А затем, указав на мою голову пальцем, Рамис спрашивает:

– У тебя вот тут дежавю нет?!

– Я не хочу говорить с тобой. И я не собираюсь больше тебя слушать, – повторяю ему в десятый раз.

Рамис чертыхается и бьет словом наотмашь:

– Я знал, что так будет, поэтому ничего тебе не сказал. И ушел.

– Значит, в твоих изменах виновата я? – усмехаюсь иронично.

Стиснув челюсти, Рамис буквально вылетает из кухни, оставляя меня одну.

Как и много лет назад – я ухожу в себя, закрываюсь и совершенно не хочу его слушать, ведь правда была слишком болезненной. Рамис хотел отбелить свое имя и спустя много лет раскрыл передо мной правду.

Но верить в нее я не собиралась. Так легче. И так почти не больно.

Последней каплей в моем терпении становится огромное количество подарков, которые вскоре привозят для Селин. Один из подарков буквально сбивает меня с ног – это оказывается большой плюшевый медведь. Такой же, как однажды Вадим дарил для Селин, но только этот был во стократ больше.

Однако, увидев медведя, Селин начинает кричать, но только не от восторга, а от страха, и тут же прячется за меня.

– Селин, это не настоящий медведь! Это игрушка, – пытаюсь успокоить дочь, метнув на Рамиса негодующий взгляд.

Я вытираю ее слезы, а Рамис чертыхается и злится, ведь его подарок совсем не удался, но оно и не мудрено – Рамис совершенно не знал подход к детям, самоуверенно считая, что чем подарок больше и дороже, тем лучше.

Рамис приказывает вытащить медведя из дома, однако, стоит Селин объяснить, что этот медведь не настоящий и что он такой же плюшевый, как и тот, что дарил дядя Вадим, как дочь успокаивается.

– Ну что, приказать вернуть медведя? – спрашивает Рамис, опустившийся перед дочерью на корточки. – Это ведь твой подарок. Ты же не выбросишь его, правильно?

– Подарок? – переспрашивает Селин.

– Конечно. Ты сможешь забрать его себе домой.