Женщины моего дома

«Чувствовала себя в безопасности», – эхом звучало в голове Гизата, пока он прижимал младенца к себе. «Должен обеспечить безопасность. Я не имею права на смерть. Теперь в этом мире есть девочка, которую нужно защищать».

Ощущение счастья пришло намного позже.

Наверное, когда он увидел бегущую к нему Мариям в желтых гольфиках.

Или когда она ждала его с работы с книжкой в руках и, не поддаваясь на уговоры матери, не ложилась спать без папиного чтения на ночь.

Или когда залезала к отцу на коленки и, нетерпеливо ерзая, рассматривала картинки в детской энциклопедии, пока родители пили чай.

А вот Гизат стоит в дверях, ожидая дочь, пока та соберется в школу. Ей уже шестнадцать лет. Высокая, красивая, в короткой красной юбке. «Почему в школу пускают в таком виде?» – думается ему, но он деликатно молчит. Он стесняется повзрослевшей Марияш, недовольно смотрит на жену. Дочь перехватывает взгляды родителей, тяжело опускает ногу, на которой застегивала босоножку и, шумно вздохнув, выходит из квартиры, будто бы случайно толкнув портфелем того, кто стоит в прихожей. То есть отца, прокурора города.

А потом случилась та история. Мариям было около двадцати. Она начала задерживаться по вечерам с подружками, а вернувшись, закрывалась в комнате. Иногда приходила с цветами, иногда хлопала дверью перед носом у того, кто провожал ее до квартиры. Но однажды дочь с отцом встретились в ресторане.

Гизат Хамзаулы сидел со знакомыми за столиком недалеко от входной двери, когда в ресторан ввалилась шумная толпа девушек. Все как на подбор красивые, высокие, в ярких платьях, они хохотали на все заведение: им дела не было до людей вокруг. Пока одна из них не подошла к столику прокурора. Это была Мариям. Она поздоровалась с отцом, кивнула мужчине и уставилась на женщину. Та даже не подняла головы. Тогда Мариям улыбнулась высокомерно, кажется, даже фыркнула и отчетливо произнесла: «С воспитанием нынче туго». Затем опять посмотрела на отца, и в ее взгляде читалось: «Не стыдно ходить по ресторанам? Твое время прошло, сиди дома, как старик. Какой позор тусить в ресторане, где гуляет молодежь. И вообще, что это за тетка?»

На следующее утро Гизат Хамзаулы, нагнувшись, начищал ботинки в прихожей, пока не увидел босые ноги дочери почти у своего носа.

– Кто она? – дерзко спросила Мариям.

– Кто «кто»? – усмехнулся отец, подняв голову. Он не слышал таких вопросов даже от жены.

– Не надо тут изображать мне! – свирепо прошептала дочь, желая оставить разговор между ними и по-своему защищая мать от боли.

Гизат смерил ее долгим взглядом, не от злости или обиды, а потому, что не нашел, что ответить. Не был готов к тому, что дочь может быть им недовольна и может любить его не так безусловно, как раньше.

Прокурор обулся и ушел на работу.

* * *

«Сколько лет прошло с того времени? – подумал Гизат, возвращаясь в реальность. – Сейчас она уже мама четырех детей».

Но Мариям стала не только мамой четырех детей: она стала писательницей.

* * *

На следующее утро Гизат Хамзаулы расхаживал по квартире и выискивал книгу Мариям. Наверняка дочка оставляла авторский экземпляр и для них с женой. Но ничего не находил, а спрашивать было «кринжово», как сказала бы внучка. Поэтому он подозвал Мерей и предложил прогуляться до книжного магазина.

Воскресным утром по улице, залитой апрельским солнцем, шли седой мужчина с военной выправкой и легкой хромотой и девочка десяти лет.

Мерей тараторила обо всем, показывала что-то в телефоне, вокруг, на себе, а аташка улыбался и старался вникнуть во все, что она болтала. Когда они наконец добрались до магазина, внучка скрылась за полками с комиксами, а Гизат Хамзаулы так и застыл у входа: с обложек на витрине на него смотрела Марияш.

Он двинулся в сторону книг, неуверенно взял одну из них в руки, вгляделся в лицо дочери. Перевернул. Прочел отзывы. «Трогательная история взросления, которая поразит вас своей искренностью», «Стоит прочесть и позвонить папе», «Посвящается всем папам-генералам».

Гизат Хамзаулы присел на ближайший пуфик, открыл первую страницу и прочитал предисловие длиной в одну строчку:

Все совпадения с реальностью случайны, кроме моей любви к көке.

«Қазақтарда мама-папа деп айтпайды[19]. Көке от слова "көк" – это синева, небо, а отец по значимости для ребенка как небо», – вспомнил он, как объяснял маленькой дочке, почему у всех есть мамы и папы, а у нее – мама и көке.

И вот он держал в руках открытую книгу Мариям и шептал теплое детское слово.

* * *

Повесть была написана в жанре дневника: за детскими неумелыми заметками следовали бойкие подростковые записи, а потом и трогательные признания взрослой женщины.

Дневник, мне 13 лет

Мы переехали в Шымкент, на улицу Лескова. У нас большой дом и даже маленький бассейн. Мне тут нравится, у меня много друзей. Я люблю играть в «мяч через трубу». Я всегда хочу попасть в команду Севары из дома на углу. Она сильная и классно кидает мяч, надо только в это время присмотреть за ее братиком!

А еще я люблю играть в казаки-разбойники, как стемнеет. Так прятаться в кустах легче. Обычно мы играем девочки против мальчиков. В последний раз моя подружка придумала хитрый пароль – «поцелуй». Если пацаны поймают и будут «пытать», мы скажем кодовое слово, а они будут думать, что надо целовать. Это очень смешно.

Вообще, на улице я нравлюсь многим мальчишкам. Они постоянно подсовывают письма с признаниями в любви под ворота, а иногда пишут слюной прямо на двери. Мне стыдно, потому что в эти двери, между прочим, заходит и мой папа.

Как-то мы играли в казаки-разбойники, и мальчик по имени Адик схватил мою подругу и начал «пытать», чтобы та выдала кодовое слово. Я выбежала из тайника и заступилась за нее, а хулиган толкнул меня в куст крапивы. Я не заплакала, хотя очень хотелось. Вся ужаленная, выбралась из кустов и поспешила домой с мыслью: «Не побегу! Не дождешься!»

Когда я с ревом забежала домой, көке решил поговорить с родителями Адика. Я повела его в конец улицы, где находился дом этого хулигана.

Потом көке вышел и коротко сказал, что Адик больше не подойдет, и спокойно направился домой. Я, радуясь, вприпрыжку бежала позади него. Хоть так и не решилась взять его за руку.

Я так гордилась, что у меня есть грозный, немногословный, непобедимый защитник – отец, что, честно говоря, хотела сразу обойти еще несколько домов, где жили хулиганы, которые обижали моих подружек.

Я хочу, чтобы он знал, что, пусть мне неловко с ним в одной комнате, но, пока он на одной со мной Земле, мне ничего не страшно.

Дневник, мне 16 лет

Я обидела көке. Мне так плохо. Он стал какой-то грустный. Не смотрит в глаза. Наверное, ненавидит. Зачем я огрызнулась при водителе? И мама сказала, что так нельзя. Блин, он меня простит? Напишу ему письмо, объясню, что просто он достал с этим «қазақша сөйле»!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Notes

1

Деятельность компании Meta Platforms, Inc. (в т. ч. по реализации сетей Facebook и Instagram) запрещена в Российской Федерации как экстремистская. – Здесь и далее примечания редактора.

2

Кови С., Кови Ш. Семь навыков высокоэффективных людей. Мощные инструменты развития личности. – М.: Альпина Паблишер, 2024.

3

Деятельность компании Meta Platforms, Inc. (в т. ч. по реализации сетей Facebook и Instagram) запрещена в Российской Федерации как экстремистская.

4

Удаленная работа (англ.).

5

Нагой, обнаженный (фр.).

6

Переманить у другой компании (англ.).

7

Во время поста в Рамадан мусульманам предписано воздержание от пищи и воды в светлое время суток.

8

Дедушка. – Здесь и далее перевод с казахского, если не указано иное.

9

Здравствуйте.

10

Как уроки?

11

Заставляющий стыдиться (от англ. cringe – «сжиматься», «съеживаться»).

12

Хорошо учись.

13

Кем хочешь стать, когда вырастешь?

14

Стыдно.

15

Как Марияш стала похожа на мою маму.

16

Твой папа.

17

Это Марияш, она окончила МГУ.

18

Майор.

19

Казахи не обращаются к родителям «мама-папа».