Адмирал Империи – 52

– Госпожа вице-адмирал, – подал голос капитан Громов, – наш крейсер еще не завершил центровку главного калибра. При выстреле из подводного положения возможно смещение направляющих и критическое падение точности.

– Во-первых, у вас еще есть двенадцать часов на завершение центровки, капитан, – холодно ответила Доминика. – Если требуется дополнительный технический персонал, я распоряжусь о переброске специалистов с других кораблей. А во-вторых, никто и не собирается палить по противнику из-под толщи воды. Мы лишь спрячемся в океане до поры до времени…

– Проблема не во времени, а в отсутствии необходимой координации между кораблями нашей дивизии, которая сейчас похожа на сотканной из лоскутков одеяло, – возразил Громов. – Каждой твари по паре… При всем уважении, госпожа вице-адмирал, ваше пребывание в медотсеке… то есть, ваше отсутствие привело к еще большему непониманию между нами и командирами вашей бывшей 12-ой «линейной»…

В отсеке повисла напряженная тишина. Намек Громова был очевиден – в результате длительного отсутствия Доминики 2-я «ударная» дивизия осталась без четкого руководства и теперь не готова к полноценному участию в операции из-за каких-то там терок между русскими и ее мадьярами…

Доминика медленно выпрямилась, её зеленые глаза сузились. Когда она заговорила, её голос был спокоен, но в нем слышался металл:

– Капитан Громов, вы освобождаетесь от командования крейсером. Ваш старпом примет командование и обеспечит боеготовность корабля к указанному сроку.

Громов побледнел:

– Госпожа вице-адмирал, я лишь указал на объективные трудности…

– Вы поставили под сомнение мою компетентность перед лицом старших офицеров дивизии, – отрезала Доминика. – Это недопустимо. Вы свободны, капитан.

Громов, сжав губы, отдал честь и покинул отсек. В воздухе повисло ощутимое напряжение.

– Кто-то еще хочет сообщить о «объективных трудностях» во взаимопонимании между экипажами? – спросила Доминика, обводя взглядом присутствующих. – Нет? В таком случае, продолжим.

Она вернулась к обсуждению тактического плана, детально объясняя роль каждого корабля дивизии в предстоящей операции. Её изложение было четким, логичным, без единой запинки или момента неуверенности. Но внутри Доминика ощущала растущее беспокойство. Реакция Громова была не случайной – он лишь озвучил то, о чем думали многие. Её авторитет был подорван, вероятно, неумелыми действиями на первом этапе противостояния с Илайей Джонсом, а затем, и пленом, и теперь ей предстояло заново завоевать доверие своих офицеров.

Когда совещание завершилось, и офицеры разошлись выполнять полученные приказы, в отсеке остался только капитан-лейтенант Аристов.

– Госпожа вице-адмирал, – начал он осторожно, – возможно, решение по Громову было слишком… резким. Он опытный командир, и в его словах была доля правды.

Доминика медленно повернулась к старпому:

– Вы тоже считаете, что я не готова командовать дивизией, капитан-лейтенант?

Аристов выдержал её взгляд:

– Нет, госпожа вице-адмирал. Я лишь предлагаю учитывать реальное состояние людей. Экипажи обеспокоены предстоящей операцией. После тяжелых потерь у Кронштадта многие не уверены в своих силах.

– Неуверенность – роскошь, которую мы не можем себе позволить, – ответила Доминика, забирая планшет с тактического стола. – Не в тот момент, когда флот Грауса приближается к системе. Мне нужны командиры, готовые выполнять приказы, а не сомневаться в них.

– При всем уважении, госпожа вице-адмирал, – Аристов заговорил тише, но настойчивей, – экипажи нуждаются в уверенности, что их командование… в полном порядке. Слухи о вашем состоянии после плена…

Доминика резко повернулась к нему:

– Какие именно слухи, капитан-лейтенант?

Аристов на мгновение замялся, но затем решился:

– Говорят, что вы вернулись к командованию против рекомендаций медицинской службы. Что у вас бывают… эпизоды потери концентрации. Что вы все еще переживаете последствия допросов на «Юте».

Доминика почувствовала, как внутри поднимается волна ярости. Не потому, что слухи были ложью – они были в значительной степени правдой, – а потому, что её личные трудности стали предметом обсуждения среди подчиненных, которые, похоже, начали искать любой повод для смены своей «неумелой» командующей.

– Я ценю вашу откровенность, Аристов, – произнесла она, удерживая голос ровным. – Но запомните: моя личная борьба – это мое дело. Единственное, что должно волновать экипажи – это моя способность командовать. И я докажу её не словами, а действиями в предстоящем сражении.

Она сделала паузу, ловя на себе холодный взгляд своего нового заместителя, поставленного сюда на замену капитана Надя, которого в прямом эфире расстреляли люди Джонса.

– Сейчас дивизии нужна твердая рука. Сомнения в командовании могут стоить нам победы и жизней экипажей. Вам придется просто подчиниться мне, капитан-лейтенант.

Аристов выпрямился по стойке, на лице его играли желваки.

– Мне нужен список офицеров, не согласных с моими распоряжениями…

– Такого списка я вам предоставить не могу, – выдавил из себя капитан.

– Тогда не смею вас больше задерживать, – хмыкнула вице-адмирал Кантор. – Сама разберусь… Свободны, капитан.

После ухода Аристова Доминика осталась одна в отсеке. Её рука непроизвольно потянулась к левому боку, где все еще ныло недолеченное ребро. Возможно, Соломин был прав, и ей следовало продлить лечение. Но сейчас отступать было поздно. Она должна была доказать – себе, своим офицерам, Дессе, – что достойна командовать дивизией.

Доминика активировала внутреннюю связь:

– Капитан Вайс, капитан Зарецкий, капитан Легостаев, капитан Малинин, капитан-лейтенант Кузенков, командир корабля Сорокин, капитан-лейтенант Аристов, – начала перечислять она командиров различных кораблей своей дивизии, – освобождаются от занимаемых должностей. Командиры отсеков и старшие помощники принимают на себя временное командование. Подробный приказ разослать через тридцать минут.

Закончив передачу, она отключила связь и на мгновение закрыла глаза. Это было радикальное решение – снять с должностей сразу столько старших офицеров. Но Доминика чувствовала, что это необходимо. Она не могла позволить находиться рядом с собой командирам, сомневающимся в своем адмирале. Не перед лицом предстоящего сражения.

Через час по Северному космофлоту разнеслась весть о масштабной чистке командного состава 2-ой «ударной» дивизии. Информация тут же дошла до адмирала Дессе, и Доминика получила срочный вызов на авианосец «Петр Великий»…

Личная каюта адмирала флота была по-прежнему освещена приглушенным светом, создававшим ощущение интимности, несвойственное официальным встречам. Дессе стоял у иллюминатора, созерцая безмолвие космоса. Когда дверь бесшумно открылась, пропуская Доминику, он не сразу повернулся.

– Двадцать один офицер за один день, – произнес он, не оборачиваясь. – Это рекорд даже для меня.

Его голос звучал не строго, скорее задумчиво. Доминика остановилась в центре каюты, вытянувшись по стойке «смирно»:

– Вынужденная мера, господин адмирал. Перед столкновением с Граусом мне нужна полная уверенность в лояльности и решительности командного состава.

Дессе наконец повернулся к ней. В тусклом свете каюты его лицо казалось высеченным из камня, лишь глаза сохраняли живость и остроту.

– Можно быть уверенным в лояльности, но не в компетентности, – заметил он. – Помощники и заместители, занявшие места снятых командиров, имеют меньший опыт. Ты не опасаешься, что как раз это и скажется на эффективности дивизии в бою?

– Сомнение в командовании более губительно, чем недостаток опыта, – твердо ответила Доминика. – Новые командиры компенсируют нехватку опыта энтузиазмом и преданностью.

Дессе подошел к небольшому столику и жестом предложил ей сесть. Это был отход от официального протокола – признак того, что разговор переходит в более личную плоскость.

– Садись, Доминика, – сказал он.

Она опустилась в кресло, сохраняя прямую осанку, словно боясь, что малейшее расслабление выдаст её физическую слабость. Дессе налил в два бокала напиток золотистого цвета – редкий земной коньяк, который он берег для особых случаев.

– Я не собираюсь отменять твои приказы, – произнес он, вручая ей бокал. – Ты командующая дивизией и вправе формировать свой штаб по своему усмотрению. Но я должен быть уверен, что эти решения продиктованы интересами службы, а не… личными мотивами.

– Что вы имеете в виду, Павел Петрович?

Дессе сделал глоток коньяка, словно собираясь с мыслями.

– Я знаю, что ты прошла через тяжелые испытания, – сказал он наконец. – Физические травмы заживают быстрее, чем душевные. И иногда эти травмы влияют на наши решения, даже когда мы уверены в обратном.

Доминика почувствовала, как внутри нарастает напряжение. Она поставила нетронутый бокал на столик.

– Вы считаете, что я эмоционально нестабильна, господин командующий, – это был не вопрос, а утверждение.

– Я считаю, что ты человек, – просто ответил Дессе. – И как любой человек, не застрахована от последствий травматичного опыта. Это не делает тебя слабее или менее компетентным командиром. Но это факт, который нужно учитывать.

Доминика поднялась, не в силах сидеть спокойно.

– Я не позволю своим личным переживаниям влиять на командование дивизией, – произнесла она с нажимом. – Решение о снятии офицеров было принято на основе объективной оценки их лояльности и готовности выполнять приказы. Ничего более.

Дессе тоже встал, оказавшись лицом к лицу с ней. Их разделяло не более метра – дистанция, непозволительная по уставу, но допустимая между двумя людьми, прошедшими вместе долгий путь.

– Я верю тебе, Доминика, – сказал он тихо. – И поддержу любое твое решение. Но позволь дать совет не как адмирал адмиралу, а как человек, который… дорожит тобой.

Эти слова, произнесенные с нехарактерной для Дессе мягкостью, заставили Доминику вздрогнуть. Они возвращали её в прошлое, когда их отношения выходили за рамки служебных.

– Не отталкивай тех, кто хочет помочь, – продолжил Дессе. – Не превращай свою боль в стену между тобой и людьми, которые тебе преданы и преданы нашему общему делу. Сила командира не в безупречности, а в способности признавать свои уязвимости и превращать их в преимущества.

В его взгляде Доминика видела нечто большее, чем просто забота командующего о подчиненном. Это была глубокая личная тревога человека, который не смог защитить дорогого ему человека от страданий.

– Я должен был спасти тебя раньше, – почти шепотом произнес Дессе, и в его голосе прозвучало редкое для него сожаление. – Не должен был допустить твоего плена. Если бы я действовал быстрее, решительнее…

– Не вини себя, Павел, – Доминика неожиданно для себя протянула руку и коснулась его плеча. – Ты сделал все возможное. И в итоге пришел за мной. Это главное.

На мгновение между ними возникла та особая связь, которая существовала в прежние годы. Но Доминика почувствовала внутреннее сопротивление. Образ контр-адмирала Василькова, тут же всплыл в ее памяти – а за ним сразу горечь его предательства. Она не была готова снова открыться, снова стать уязвимой.

Словно почувствовав её сомнения, Дессе отступил на шаг, возвращая разговору официальный тон:

– Вице-адмирал Кантор, я полностью поддерживаю ваши решения относительно командного состава дивизии. Я лишь прошу вас не забывать, что Северный космический флот – это не просто боевые единицы, а люди. И доверие этих людей – ваш главный ресурс как командира.

– Я понимаю, господин адмирал, – ответила Доминика, также возвращаясь к формальностям. – И я оправдаю ваше доверие.

Дессе кивнул и взял со стола планшет:

– В таком случае, перейдем к оперативным вопросам. Появились обновленные данные о составе флота Грауса и предполагаемом времени его прибытия.

Следующие полчаса они обсуждали детали предстоящей операции, анализировали возможные тактические решения противника, корректировали позиции дивизий. Разговор вернулся в безопасное русло профессиональных тем, но что-то изменилось в атмосфере между ними. Невидимая стена, выросшая за годы отчуждения, стала чуть тоньше.

Когда совещание завершилось, и Доминика направилась к выходу, Дессе окликнул её:

– Доминика, – она обернулась, и он продолжил: – Когда всё это закончится… когда мы разберемся с Граусом и восстановим порядок в Империи… возможно, нам стоит вернуться к разговору. О нас.

Девушка замерла на пороге. Её лицо оставалось бесстрастным, но в глазах мелькнуло что-то, похожее на надежду.

– Возможно, Павел Петрович, – ответила она. – Если мы доживем до этого момента.

С этими словами она отдала честь и покинула каюту, унося с собой смешанные чувства – решимость доказать свою состоятельность как командира, благодарность за поддержку Дессе и зарождающуюся надежду на то, что после всех войн и потерь, после всей боли и предательств, у неё все еще может быть будущее. И, возможно, это будущее снова будет связано с человеком, который всегда возвращался за ней, даже когда казалось, что надежды нет.

Она направилась к шаттлу, чтобы вернуться на «Звезду Эгера»…

Глава 3

Бронированные двери ангарного комплекса Кронштадта с тихим шипением разошлись, пропуская бригадного адмирала Николая Станиславовича Лисовского. Металлические створы толщиной в два человеческих роста, способные выдержать прямое попадание крейсерского орудия, плавно ушли в стены, словно приветствуя старшего офицера. Огромное пространство внутреннего дока, в обычное время полное технического персонала и грузовых механизмов, сегодня было необычно пустынным и тихим. Гулкое эхо шагов Лисовского отражалось от высоких сводов ангара, создавая иллюзию присутствия невидимой свиты.

Вернее, не совсем пустынным – в центре главного погрузочного терминала, словно драгоценности какого-то космического великана, высились массивные контейнеры из сверхпрочного сплава. Сто тридцать металлических коробов, каждый размером с небольшой жилой модуль, покоились на гравитационных платформах, готовые к погрузке на транспорты. Тусклое освещение ангара отражалось от полированных поверхностей, создавая вокруг контейнеров слабое сияние, будто они обладали собственной внутренней энергией.

Имперская казна. Миллионы бриллиантовых, рубиновых и изумрудных империалов, основа экономики Российской Империи и ключ к власти над ней.

Лисовский на мгновение замер, осознавая масштаб ответственности, возложенной на его плечи. Он провел пальцами по орденской планке на левой стороне кителя – нервный жест, от которого не мог избавиться с кадетских времен. Эвакуация таких ценностей – задача, которую в мирное время доверили бы не меньше чем дивизии. Но сейчас, когда космофлот готовился к сражению с превосходящими силами Грауса, в распоряжении Лисовского было всего четыре корабля. Четыре вымпела против всех возможных угроз.

– Господин бригадный адмирал, процесс погрузки идет по графику, – обратился к нему подошедший офицер логистической службы, майор с усталым, но сосредоточенным лицом человека, не спавшего уже вечность. – Первая партия контейнеров уже на борту транспорта «Иртыш». Через три часа все будет готово к отправлению. Мы удвоили число гравитационных захватов для ускорения процесса.

– Отлично, майор, – кивнул Лисовский, не отрывая взгляда от контейнеров. Они казались одновременно и величественными, и уязвимыми – как сама Российская Империя в эти смутные времена. – Проконтролируйте лично фиксацию груза. Никаких смещений во время перехода. Я хочу, чтобы каждый контейнер был закреплен двойной системой магнитных замков.

– Будет исполнено, – офицер отдал честь и вернулся к руководству процессом погрузки.

Лисовский еще раз окинул взглядом ангар, и его рука невольно потянулась потереть левое плечо, где под тканью адмиральского кителя скрывалась недавно полученная рана. Тупая боль напомнила о боях у Новой Москвы-3, о том страшном дне, когда стало ясно, что Демид Зубов предал их всех. День, который разделил жизнь Лисовского на «до» и «после», как разделил он историю Северного флота.

Николай Станиславович как раз именно в тот момент и был тем заместителем Зубова по эскадре, состоящей из 1-й и 2-ой «ударных» дивизии, которого тот так лихо обвел вокруг пальца, приказав кораблям находиться в режиме молчания все то время, пока остальной флот изнывал под огнем батарей столичной планеты…

С тех дней тень Зубова неотступно следовала за Лисовским, как проклятие или невыплаченный долг. Он чувствовал это в косых взглядах офицеров, в молчаливом напряжении, возникавшем при его появлении, в холодной сдержанности самого Дессе. Его не обвиняли открыто – напротив, официально отмечали верность присяге и мужество в бою. Но недоверие витало в воздухе, как невидимый, но ощутимый ядовитый газ. «Что он знал о планах Зубова?» – словно шептали они за его спиной.

И вот теперь – это назначение. В любое другое время конвоирование казны было бы почетной миссией, доверием высшего порядка. Но не сейчас, не когда решалась судьба Северного космофлота. Не когда каждый опытный командир был на счету в предстоящем сражении. Для Лисовского это явно означало одно – Дессе не доверяет ему настолько, что убирает его с сектора битвы, поручая задачу, которую мог бы выполнить любой компетентный капитан. Или, может быть, что еще хуже, это своеобразная ссылка, способ избавиться от офицера, чье присутствие было постоянным напоминанием о предательстве Зубова.

– Мрачные мысли, бригадный адмирал? – раздался за спиной Лисовского знакомый голос, в котором стальные нотки опытного командира смешивались с хрипотцой человека, слишком долго отдававшего приказы.

Николай Станиславович резко обернулся, чувствуя, как учащается пульс. Перед ним стоял сам Павел Петрович Дессе, как всегда подтянутый и собранный. «Северный Лис», как называли его в кают-компаниях флота, выглядел уставшим, но решительным, как человек, готовый к последнему бою. Лисовский вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь с безупречной точностью, выработанной десятилетиями службы.