Кровь не водица. Часть 3. Семья

– Здравствуйте, Елизавета, уж простите, по батюшке не помню как. Я к Але, небольшое дело у меня. Она дома?

Иван Михайлович смотрел чуть вбок, скользил взглядом, и Лизе почему-то не понравился этот его взгляд, но она кивнула – дома, мол. Учитель просочился в дверь, а Лиза тихонько побрела к столовой – хоть пару слов с Ниной перекинуться, никто кроме нее не мог здесь развеять темный морок, вдруг, невесть почему сгустившийся над головой. А в голове метались и теснились мысли – тяжелые, непонятные, темные… Она уйдет на пасеку, Симу к Марфе заберут, туда же и Ефима поселят, там и Нина, и Никодим будут жить. И еще учитель этот… Да учительница… Черт те что, почему -то от этого всего у нее внутри появилась какая-то тошнотная, неприятная тяжесть, увеличивалась потихоньку, давила. Глупость, конечно, но никуда от этой тяжести не деться, она поселилась, как жаба под камнем, как не гони, не уходит.

– Мам! А мам! Что скажу, погоди!

Лиза обернулась, и тяжесть вдруг отступила, как будто ненадолго сдала позиции – за матерью вприпрыжку, стремительно, как стриж, несся Назар. Он подскочил к матери, толкнул ее головой, как теленок рожками, затрещал быстро и радостно

– Сейчас у Марфы был, позвали. Велела с тобой на пасеку ехать, а в помощь Катьку дает, ну, знаешь, ту – беленькую. А еще баба Майма поедет, да дядька этот ее, тоже будет все возить туда-сюда. Весело будет! А ты чего такая грустная? Мам?

Лиза теребила парнишку, перебирая вихры, постепенно оттаивала сердцем. Ну, может все и обойдется. Димка приезжать будет, Майма с ней, сын тоже… Ничего. Все будет хорошо.

…

Нина понуро сидела в столовой, бесцельно двигала туда-сюда ложки, брошенные на большое полосатое полотенце, ее стриженные волосы кто-то как-то враз припорошил инеем, превратив вороную копну в чудную шапочку. Она теперь все чаще прятала волосы под туго повязанную назад косынку, и от этого ее голова казалась большой и немного несуразной. Почувствовав входящего, она медленно повернулась – чуть бледноватое, мягкое лицо было безвольным и печальным.

– Пришла? Садись. Видишь, как все катится куда-то, черт его знает куда. Марфу жалею, прям вот ком в груди горит, хоть кричи. А Симку твою боюсь! Мала еще, а не проста, Марфа на ее прямо, как коршун смотрит, вцепилась. На ее место станет девчонка, да думаю быстрее, чем мы думаем. Ладно! Чего хотела?

Лиза подошла к подруге, села напротив, положила подбородок на скрещенные руки. Помолчала, потом выпрямилась, сказала тихонько

–Нин… Про Ефима что? Знаешь чего-нибудь?

Нина дрогнула бровями, подобрала губы, как старушка, протянула

– Парень Лиски твоей – черт! Вот, как на духу, глаза дьявольские. Хорошо, мал пока.

Глава 5. На пасеку

Последний тючок, в который Лиза плотно упаковала простыни, пододеяльники, наволочки и пару подушек дядька Петяй уволок к телеге, Майма, хромая, ушла за ним, и Лиза, наконец, села на кровать, осмотрела осиротевшую без любимых вещей комнату, утерла нечаянную слезу

– Зачем она меня отправляет? Нашла бы кого, кто в пчелах понимает, а я бы здесь, со своими. Все у нее не так, все хитро. Похоже, хочет меня от Симочки отделить, мешаю я ей.

Это, давно забытое чувство “лишнести” снова засосало у Лизы под ложечкой, дернуло неприятно, как будто током по позвоночнику, но быстро прошло, отпустило, растаяло в беспокойных мыслях – как они там будут и что. Назар сновал от дома к телеге, его радовал переезд, а Серафима сидела на лавке у входа, молчала, просто переводила темный, все замечающий взгляд с матери на брата, потом на дядьку, слегка подрагивала красиво очерченными ноздрями изящного носика, как будто втягивала воздух. Увидев, что мать, наконец, присела, пересекла комнату, прижалась худеньким бочком

– А меня что? Оставляете? Почему?

Лиза справилась со спазмом в горле, улыбнулась, погладила девочку по голове

– Маааленькая… Ты же все понимаешь! Марфа просила побыть с ней, ее же нельзя ослушаться… Время быстро пролетит, к осени мы все соберемся опять, а ты многому научишься, повзрослеешь, в школу пойдешь умницей-разумницей. Ну, не грусти!

Сима прижала прохладной щечкой мамину руку к своему хрупкому плечу, потерлась, потом отошла на шаг, глянула странно, кивнула

– Не грусти, мам. Ты с Назариком, да и тетя Майма с тобой будет. А я с папой приезжать к вам будем, часто, честно-честно. Вон, смотри – тебя зовут.

Лиза глянула в окно – Майма стояла у телеги и напряженно вглядывалась в сторону дома. А улица вся от начала до конца просвечивалась ясным предмайским солнцем, уже начали набухать почки на небольших, недавно посаженных Никодимом вишнях, ярким и светлым изумрудом переливалась новорожденная травка в палисаднике, и в ней, как желтые монетки искрились маленькие цветочки только что вылупившейся мать-и-мачехи, и пахло весной. Пахло будоражаще, терпко и нежно – тающим в темных прибрежных кустах последним льдом, желтыми первыми цветами, смолистыми почками и нагретой на косогорах землей.

Когда Лиза подошла к телеге, уже все вещи были загружены, сверху, среди узлов, устроившись на них, как на кресле восседала веселая свекровь, на ее искрящемся улыбкой лице почти не было заметно уродливых шрамов, но только в глазах, в самой их темной глубине таилась грусть – болезненная и неизбывная. Майма покачала головой, погрозила Назару, который норовил вскарабкаться к ней, крикнула

– Я тебе, постреленок! Следующей ездкой поедешь, завтра! Мама на твоих руках, Катюша. Куда ты лезешь поперед батьки, смотри мне!

Лиза заразилась этой ее улыбкой, ухватила сына за руку, оттянула на себя. Назар выкрутился, с сожалением присвистнул, видя, как тронулась огромная тяжелая куча, и побежал следом, подпрыгивая на одной ножке.

– Ишь ты. Хороший парень растет у тебя, подруга. Солнечный, сильный, добрый. Ты уж береги сына, не проворонь. Слышишь?

Лиза обернулась – позади стояла Нина, а рядом с ней переминалась с ноги на ногу, как стоялая лошадь, Руслана. Лиза снова поежилась, когда назвала про себя ее по имени – это неприятное совпадение имени учительницы с именем ее покойного сына царапало ее тяжело и болезненно, и, хотя она понимала, что это совпадение, но все же. Руслана внимательно слушала Нинины слова и чудно кивала головой, как черная птица, а потом вдруг шагнула вперед, каркнула звонко.

– Елизавета Андреевна! Я ваших детей прямо вот учеными вижу, они такие необычные, редко такие встречаются. А вы меня почему-то избегаете? Смотрите так неласково…

Лиза пожала плечами, обошла учительницу по кругу, подошла к Нине

– Не говори, Нинуш. Солнышко настоящее. Что там Сима, как у нее, получается? Смотрю – вон убежала, как будто птицу вспугнули. Боится, что ли?

Нина отвела полной, сильной рукой настырную учительницу в сторону, подняла бровь

– Занята она постоянно, Марфа все время с ней. Вопросы задает всякие, прямо экзамен устроила. Ничего, все образуется. Ты, кстати, знаешь, что с вами Антон поедет? Он помощником был раньше Никодимовым, а потом Марфа его в столярню забрала. Вот – отрядила его на пасеку, на весь май. Он мужик серьезный, непростой, но все умеет, за все берется. Катька его дочка, жена померла уж давно. Федора!

Это имя Нина крикнула громко и сварливо, совершенно не похожим на собственный голосом, Руслана вздрогнула и вжала голову в плечи

– Иди к школе! Не шатайся, у тебя дел полно!

Учительница, так и не расслабив напряженную, сгорбленную спину, пошла прочь, а Нина усмехнулась

– Гоняет ее сейчас Марфа, как жучку. Видишь, имя ей дала другое, как в насмешку. Ну, ничего, пусть привыкает. Она темная какая-то лошадка, вся в себе. Хотя и не такие приживались здесь, Марфа любую стреножит. Да и сынок ее тоже… Любую скрутит!

Нина шутливо щелкнула Лизу по носу, шепнула

– Ты давай, собирайся к утру, Антона встретишь на рассвете у двора. Никодим не придет, он уехал в город, а на неделе к вам на пасеку заявится дня на три. И хвост держи пистолетом, помни, что ты уж не одна! Снова…

…

Рассвет был мутноватым, преддождливым, плотный туман окутал двор, да так, что не видны были сараи – настоящее молоко. Назар жался к матери, кутался в легкую курточку, зябко сунув ладошки в карманы, но нетерпеливо всматривался в сторону калитки – ждал. Лиза, утолкав последние манатки в корзину, уселась на нее, как курица на насест, дядька Петяй запаздывал, да и не мудрено, мутно, как в аду. Наконец, калитка приоткрылась, в нее просунулась небольшая головенка, туго повязанная белым платком, и Назар радостно подпрыгнул

– Катька! Давай, заходи! Ну что ты там телишься?

Калитка распахнулась полностью, в нее влетела крошечная, как гномик, девчонка, а за ней пролез высокий худой мужик с рюкзаком за плечами. Он был широкоплеч, сутуловат и небрит, внимательно и въедливо рассматривал Лизу ярко-голубыми глазами и молчал. Потом подтолкнул девчонку вперед, улыбнулся

– Ну, здравствуй, Лиза! Я про тебя много слышал. Ты готова? Ехать бы пора. Марфа ругается, что застряли.

Крошечная Катька хотела было утащить Лизину корзину, даже потянула за плетеную ручку , высунув от старания язык, но корзина не послушалась, и девочка растерянно глянула на отца. Антон, как пушинку, подхватил корзину и широкими шагами в секунду отмерил расстояние до подъезжающей телеги, закинул туда Катьку, Назара, прыгнул сам и протянул руку Лизе.

– Сама? Или подсадить?

Лиза помотала неопределенно головой, еще раз глянула в сторону дороги, но Серафима так и не появилась, протянула руку Антону и позволила ему затянуть себя наверх. Он кинул на доску, лежавшую поперек телеги свой ватник, тихонько сказал

– Не придет Серафима. Марфа их с Никодимом к нам через неделю отправит, обещала. Будем все прибирать, готовиться и ждать гостей.

Глава 6. Тетрадь

Домик казался брошенным и необитаемым, хотя травка уже была примята вокруг, а небольшие окошки смотрели на прибывших ясно и прозрачно. Видно было, что женщина уже позаботилась о доме, хозяйка появилась – у Маймы хотя и неловкие теперь были руки, но старательные и не ленивые, управляться она ими, израненными, научилась не хуже, чем раньше. Она распахнула дверь, улыбаясь смотрела на приближающихся, и, дождавшись, когда Лиза поднимется на крылечко, чмокнула ее в щеку.

– Смотри, один денек, а я уж и соскучилась. Родные мы с тобой стали, видишь как случилось. А каких помощников ты привезла – чудо! Петр! Давай, помоги им втащить вещи в дом, что замер? А тот, второй, ты открыл?

Антон учтиво поклонился Майме, поправил свой рюкзак, пробасил смущенно

– Вы не волнуйтесь, я тут, как дома. Я больше на пасеке буду, Никодим ульи уж давно расконсервировал, им теперь пригляд нужен. Только Катьку мою к себе пустите, она девка бедовая у меня. так и гляди – учинит что.

Катька глянула на отца, как рублем подарила, подпрыгнула аж на месте от возмущения, но Майма поймала ее за локоток, чуть прижала к себе.

– Наговаривает, папка, правда? Такая куколка, просто ангелок, разве она может быть бедовой? Она здесь, в доме будет жить с Лизой и Назаркой, за хозяйку встанет. А мы с Петром в том домике, что у речки. Он, как будочка, как раз на двоих. Да и воду я люблю, прямо вот жизнь мечтала у реки жить. Разместимся, не волнуйтесь!

Ребята вприпрыжку побежали за Антоном, а Майма веером плеснула воду из помойного ведра, потом охнула, покачала головой.

– Вот привычка дурная. Исправляться надо. Ну что, Лизуша, как ты? Что за мужик?

– Марфа послала его с нами, мам. Он раньше с Димкой работал здесь, вроде все знает. Понять только вот не могу, почему она Димку в скиту оставила. Все у нее затеи.

Майма ловко разобрала очередной мешок, пошуровала половником в здоровенной кастрюле, из которой вырывался такой ароматный и аппетитный пар, что у Лизы засосало под ложечкой и чуть не потекла слюна, потом села у стола, притянула Лизу к себе

– Не знаю, девочка. Она всегда была такой, вся в себе, людьми управляла, как шахматными фигурами. И вроде не во вред, а все равно – насильно. Только ведь знаешь – она здесь никого не держит против воли, каждый может уйти тогда, когда захочет. А уходят лишь изредка. Да и те – кто возвращается. кто хочет вернуться, да не успевает. Здесь, в скиту, почти не бывает горьких смертей, все уходят, как положено, в свой срок. А вот те, кто вырвался, ушел – гибнут. Причем по своей воле или своей вине. Вот и думай – как лучше. Свобода или такая жизнь. Я выбираю жизнь, смерть я уже искала. А ты думай. А насчет Антона… Так ведь его зовут?

Майма подошла к окну, отодвинула занавеску, глянула в сторону пасеки – дорожка была пустынной, все скрылись из виду и возвращаться, похоже, не собирались.

– Не знаю, Лиза. Вот даже и близко к этой загадке подступиться боюсь, зачем она эту фигуру на сцену вывела… Знаешь, она считает, что любовь любит испытания, без потрясений вянет, как цветок. Слабеет и тает, как снег в апреле. Говорила она мне это как-то. Давно…

Майма потрясла головой, как будто отгоняя воспоминания, потом встряхнулась, сказала уже совсем другим тоном – ясным и деловым.

– Но, думаю, все проще. Кроме Никодима никто управлять скитом вместо Марфы не сможет, пускать его жизнь на самотек опасно. Нина, конечно, сильна, но до Марфы ей, как до луны. А муж твой близко. Он почти, как мать, только в штанах. Не пойму, как ты этого не замечала. Ладно. Доставай хлеб из печи, похлебка готова – она у меня густая, и как первое и как второе пойдет. А потом молоко с хлебом и медом – медок прошлогодний, а пахнет, как райский нектар. Ну, а завтра уж с тобой как следует сготовим, на то нас Марфа сюда и отрядила. Во! Удался!

Майма с удовлетворением рассмотрела пышный, румяный каравай, тыкнула в его пухлый бочок пальцем, крякнула

– Могу, не забыла. Давай, беги за народом, обедать будем. А потом пахать – работы хоть отбавляй.

Лиза легко побежала по знакомой тропинке – как будто и не прошло полгода, как вчера здесь была. На секундочку время повернулось вспять, звуки, запахи почти обманули ее – еще мгновение и там, за первыми ульями она увидит мощную фигуру мужа, а потом его улыбчивые глаза. Он протянет руки, шепнет ласково – “Лизонька, солнце мое ясное. За мной прибежала? Иду, иду!”.

Но муж Лизу не встречал, у первых ульев никого не было, и Лиза опасливо пошла по дорожке дальше – пчел она не любила. Ульи стояли на широкой лесной поляне ровными рядами, но они не были похожи на привычные пчелиные домики с летками и крышами – каждый улей представлял собой выдолбленный внутри пень со смешными нахлобучками – стожками из сена. И от этого пасека казалась не настоящей, игрушечной, сказочной, как будто Лиза шагнула на страничку старинной книжки сказок, и навстречу ей вот-вот должен был выйти гном в красном колпаке.

Правда, гном не появился, а из совсем маленькой сараюшки вышел Антон – голый по пояс, в широкополой шляпе с откинутой назад сеткой.

– Иди, иди, Лиза. Пчелы сонные, они тебя и не видят сейчас толком. Не бойся. Ты помогать пришла? Спасибо.

Лиза почему-то очень смутилась, отвела глаза от мускулистого, непонятно от чего в это раннее весеннее время загорелого тела, буркнула

– Я обедать вас пришла звать. Где дети?

Антон тронул ее лицо своим ярко-синим взглядом, усмехнулся

– Дети мне вощину катают. Вот там – под навесом. Катька!

В момент, как будто малышка ждала этого окрика, девочка показалась на склоне, горошиной скатилась вниз, а следом за ней скакал жеребенком Назар. И у Лизы горячо и ласково торкнулось сердце.

…

– Иди, Сима, покажу тебе тетрадь свою. Ты ведь читать умеешь, мама говорила…

Марфа сидела в высоко подоткнутых под ее слабую спину подушках, поперек кровати Никодим установил столик, установил так, что мать могла писать и читать, не вставая, она так и принимала всех – в постели. Сегодня, правда, старуха чувствовала себя почти хорошо, улыбалась и бодро листала тяжелые страницы толстой старой тетради. Тетрадь была такой огромной – не тетрадь, настоящая книга в тканевой, пропитанной временем обложке. Серафима с ногами забралась на кровать, юлой прокрутилась поближе, села рядом с бабкой, просунув ноги под столик.

– Да, Марфа. Я хорошо читаю, правда только книжные буквы.

Марфа кивнула, перелистала тетрадь в начало, поводила пальцами по строчкам

– Учись разбирать мой почерк. Смотри. Здесь каждому нашему жителю полагается четыре страницы. Два листа. Жизнь каждого ты должна уместить на этих страницах. И не просто расписать что он и как. Ты должна всю его жизнь понять, влиться в нее, а потом исправить. Отнять зло и дать добро. В этом твоя цель. Читай!

Марфа начала медленно водить кривым пальцем по первой строчке, и Сима медленно, по слогам повторять за ней, разбирая завитки ее красивого, затейливого почерка.

Глава 7. Отношения

– И смотри. т\Тихонько переносим рамки в новый улей, делим семью. Сейчас самое время, а то рои пойдут, спасу не будет…

Лиза уже час маялась в плотном, душном костюме, задыхаясь под сеткой, а Антон увлекся, он сел на своего конька и вставать с него не собирался. Лекция о вреде роения затянулась, а еще не приступали к практическим занятиям, но Лизе уже было плохо, она жутко боялась пчел. Заставить себя просто даже протянуть руку в кишащим пчелами рамкам, она, наверное, не смогла бы, а уже взять их и отнести куда-то – это лучше сразу в омут. Видно, ее потное и бледное лицо даже под маской выглядело жутковато, потому что Антон вдруг запнулся на полуслове, снова облил ее яркой синью своих глаз, помолчал.

– Впрочем, Лиза! Тебе совсем не обязательно помогать мне на пасеке. У меня вон – помощники какие, так и снуют. Назар, кстати, уже как заправский пчеловод шурует, я только успеваю ему задания давать. Так что ты иди, занимайся женскими делами, у вас с Маймой, небось, их невпроворот. А мы тут сами. Еду только приносите, уж не забывайте про нас.

Лиза с облегчением выдохнула, она уже прямо сейчас бы рванула отсюда, как лосиха через лес, снося все на своем пути – такой ужас сковывал ее по рукам и ногам, заставляя бешено биться сердце. Но она сдержалась, спокойно подняла глаза на Антона, выдержала их сияющую синь, прошептала

– Как хочешь. У нас и вправду в доме дел по горло, если ты без меня обойдешься, так и хорошо. Ребят домой отправляй обедать, а тебе приносить буду.

Антон слегка коснулся ее спины, того чувствительного местечка, где сходятся лопатки, но не похлопал, а погладил – горячей, как огонь, ладонью плотно провел вниз. Потом отдернул руку, как будто вдруг осадил себя, сказал хрипло и тяжело.

– Ну и славно. Договорились. Иди себе…

Лиза решилась стащить сетку уже в лесу, пока ее не спрятали увесистые лапы седоватых елей от вездесущих пчел, она не могла себя заставить открыть лицо, и лишь нырнув в спасительную прохладу елей облегченно вздохнула, перешла с суетливого бега на спокойный шаг, и уже в нормальном состоянии подошла к дому.

– Ух ты! Ты рано! Отпустил, что ли? А я уже думала, он тебя живой не отпустит. Заучит насмерть, учитель этакий!

Майма стояла в обнимку со здоровенной метлой, одной рукой старалась поправить косынку, смотрела на Лизу и улыбалась так странно, неловко как-то. Лиза встряхнулась, как попавшая в воду кошка, забрала у Маймы метлу, прошлась по дорожке, подняв клубы пыли. Так незаметно подобрался май, такой он грянул неожиданно знойный и звонкий, что земля мигом вобрала его жар, подсохла до корки, а потом рассыпалась призывно, приготовилась рожать. И здесь на пасеке, вдалеке от сурового смутного скита мир был цветным и радостным, чистым и светлым, совершенно лишенным тревог и бед.

– Смеешься… А он и вправду – смотрит так.... Ужас.

…

Не ждали? А? Как вы тут справляетесь? Вижу – неплохо!

Лиза глянула в сторону окна – в открытые створки просунулись две смеющиеся физиономии – одна ниже, другая выше, и от их улыбок у нее щемяще и радостно зашлось внутри – Димка и Сима в венках и одуванчиков махали ей руками – привет, мол, мать! Лиза рванула к дверям, но Никодим уже входил в дом, он смущенно сдернул венок со своей вечной банданы, забасил

– Видишь, что творит! Из папки веревки вьет, обезьянка. Уговорила, таки, венок напялить, давай, говорит, маму насмешим. И я, дурак старый, поддался

Никодим взял Лизино лицо в теплые сильные ладони, тихонько сжал, коснулся губами носа

– Соскучился… А ты, Лизушка? Не забыла мужа тут?

Лиза всем телом приникла к мужу, молча впитывала горячие токи любимого тела, шептала.

– Димушка, Димушка. Наконец-то! Думала, прям не увижу уже. Радость моя!

Потом вдруг смутилась, чуть оттолкнула мужа, бросилась навстречу дочери, хотела приподнять ее на ручки, как раньше, но не справилась, охнула. Серафима отпрыгнула в сторону, погрозила матери

– Ты что! Я большая уже. Вон, смотри, подарки тебе привезли. Да всем там…

Лиза вдруг почувствовала, что ее маленькая дочурка вдруг стала совершенно другой. Отстраненной, немного чужой и очень взрослой. Даже смотрела она не так, как раньше, из ее взгляда напрочь исчезла детская наивность и святость – глаза умной девушки, не по возрасту повзрослевшего ребенка стали неузнаваемы. Лиза даже поежилась от ее взгляда, погладила дочь по гладко причесанной головке, шепнула

Симушка, ты совсем большая стала. Прямо за месяц…

Девочка снисходительно кивнула, ухватила большой мешок и потащила его в дом…

…

– Послушай, Федора! Что-то, я гляжу, ты в дом к Марфе зачастила. Или у тебя в школе дел нет? Полы не покрашены, ходила я, смотрела, на полках пыль. Нехорошо это, ты в скиту новенькая, надо себя блюсти. А то Марфа и наказать может, а ее наказанья ого-го, мало не покажется. Добром пришла предупредить, не поймешь – пеняй на себя.

Руслана-Федора стояла насупившись у столовой, исподлобья смотрела на Нину, вернее даже не смотрела – она ее разглядывала. С высоты ее возраста и красоты постаревшая Нина казалась ей противной гусеницей, она прямо вот так себе и представляла- ползет эта баба по дорожке, перебирает толстыми лапами, шевелит морщинистым жевалом… Фу! В этом скиту вообще мерзкие все, начиная с больной старушенции Марфы, одна радость – Никодим. Да и тот…

Нина прочитала ее мысли, подошла вплотную и вдруг, одним резким движением ухватила цепкой сильной рукой Федору за игриво зачесанные вбок черные пряди, дернула так, что кожа гладкого лба сморщилась, съехав в сторону, и даже острый изящный нос дернулся, как будто его сорвали с места. Федора зашипела от боли, но Нина не отпускала, рванув еще сильнее назад и вниз.

– Слушай! Ты мыслишки свои поганые в узде держи. А еще раз увижу, что ты перед Никодимом голыми сиськами трясешь, я тебе их вырву. С мясом прямо. И никакая Марфа меня не остановит. Фря!

Она поудобнее перехватила карающую длань, зашипела прямо страдалице в лицо

– С сего дня носить станешь одежду, которую тебе принесут, городскую мне отдашь, я уберу до поры. И чтоб школа через неделю сияла, как пасхальное яйцо. Чучело!

Нина отпустила черные патлы, вдруг превратившиеся в неухоженную метлу и пошла прочь, не оглянувшись. Руслана села прямо в траву, стиснула виски ладонями и так сидела минут пятнадцать, стараясь унять колотившееся сердце. Наконец, чуть успокоившись, она встала, вытерла слезы, злобно глянула вслед обидчице, прошипела

– Ведьма старая! Ладно! Я тебе припомню еще, гадина! Я таких вещей не забываю…

…

Ефим смурно смотрел, как мышь из норы, стараясь не пропустить ни одного движения материнских рук. Алиса аккуратно укладывала мальчишеские пожитки в небольшой чемоданчик – маечки, трусики, носки, пару теплых рубашек – много ли надо пареньку на лето, да и дом в двух шагах. Попытки поговорить с сыном по поводу его переезда ни к чему не привели – парень замыкался все сильнее и сильнее, в глубине его черных, как будто остановившихся глаз зияла пустота. Он не возражал и не соглашался, просто смотрел, как на стену, думал о своем и пускать в эти думы никого не собирался. И когда чемоданчик мать собрала – молча ухватил его за ручку и потащил к дверям, как взрослый, как будто решил уйти сам. Уже в дверях мальчика встретил Иван Михайлович, отнял у него чемодан, обернулся, кинул Алисе через плечо

– Вы не ходите, дорогая Алиса Борисовна. Я сам его сопровожу, сдам с рук на руки. А вы мне чайку соорудите, я там принес вам шоколад. В сенях возьмете.

И Алиса долго смотрела вслед двум удаляющимся фигурам – такой маленькой, бедной, родной и беспомощной и такой чужой и нежеланной – длинной, худой, повислой.

Глава 8. Лень

Лето летело со скоростью скорого поезда, только что отцвела, затопив берег своим ароматом черемуха, и вот уже окрепли, собрались в кулачки размером с грецкий орех зеленые яблочки, подняли стесняющиеся головки скромные астры, чуть, еле заметно, только пробуя новый для себя цвет, зарумянилась рябина. Лиза не замечала времени, работа на пасеке закружила ее, да и нравиться стало ей это дело, даже пчелы уже не так пугали. Антон появлялся в доме все реже, все время крутился вокруг ульев, не приходил ни обедать, ни ужинать. Никодим вообще появлялся лишь изредка – прибежит, перепрыгивая через речку по камушкам по броду, поцелует жену, проверит все ли хорошо на пасеке, похлопает по спине Антона, и снова его нет. Из коротких рассказов мужа Лиза поняла – Марфе лучше не становится, она слабеет, они с Ниной все управление скитом взвалили на свои плечи и вздохнуть им некогда. А Сима день и ночь проводит у старухи, да с таким удовольствием, которое не свойственно маленьким девочкам ее возраста, на улице почти не появляясь.