Княжна из пепла

Девушка у окна вздрогнула, но не обернулась. Петля уже была накинута на балку.

– Уходи. Ты не должна была этого видеть.

– Стой!

Бумажный лист шуршит под её башмаком. Она поднимает его – письмо с сургучным отпечатком кольца.

– Уходи. Ты не должна была это найти, – Мари не оборачиваясь, произнесла пустым голосом.

Анастасия разворачивает письмо дрожащими пальцами.

– Это… план восстания?

Мари резко поворачивается. В её глазах – движущиеся тени, как в калейдоскопе безумия.

– Он упал из его штанов… когда его волокли по коридору. Кишка тогда оторвалась… (судорожно сглатывает) Я подобрала… из любопытства…

Анастасия видит кровь под ногтями Мари.

Рваный шов на плече сорочки – след чьих-то зубов?

Анастасия делает шаг вперёд.

– Ты не виновата!

Мари внезапно смеётся, и в этом смехе – лёд.

– Каждую ночь во сне он приходит. С вывернутыми суставами и спрашивает, – Где моё письмо, шлюха?

Резким движением Мари швыряет в Настю свёрток. Тот раскрывается в воздухе – это окровавленный обрывок мундира.

Мари уже ставит ногу на табурет.

– Возьми. Отнеси этим ублюдкам. Пусть режут друг друга.

Анастасия бросается вперёд.

– Нет! Мы можем…

Щёлк. Хруст. Тело Мари дёргается в странном танце, затем замирает. Нога в изящном башмачке качается в двух дюймах от пола.

Анастасия стоит, сжимая в одной руке письмо, в другой – клочья мундира. Где-то внизу хлопает дверь – мадам Леруа уже идёт на запах скандала.

На полу чернильная лужица медленно складывается в узор, похожий на дату: 14 декабря.

Скрип ступеней. Тяжёлые шаги. Дверь чердака распахивается, и в проёме возникает мадам Леруа – её тень, удлинённая светом керосиновой лампы, ложится на пол, как чёрный клинок.

Мадам Леруа останавливается, осматривает чердак.

– Ну вот…

Анастасия застыла, прижав к груди письмо. За её спиной качается тело Мари – лёгкое, как осенний лист на ветру.

Настя торопливо, с дрожью в голосе. – Я… я не виновата. Я пыталась её остановить, но…

Мадам Леруа спокойно, почти ласково, – Ты ни в чём не виновата, милая. Мари была… другой. Слишком хрупкой. Слишком слабой.

Она делает шаг вперёд, её туфля скользит по мокрому пятну на полу – вино? Кровь?

Анастасия протягивает письмо, – Она… она прочитала это. И не смогла вынести смерти Облонского.

Мадам Леруа берёт письмо, разворачивает. Её глаза пробегают по строчкам – и вдруг в них вспыхивает холодный, хищный блеск.

Она тихо, с улыбкой, – О, какой интересный подарочек…

Мадам Леруа смотрит на Анастасию, и в её взгляде – расчёт.

– Это письмо, детка, может быть ключом ко многим дверям. До событий – мы можем продать его тем, кто хочет их предотвратить. После – тем, кто захочет замести следы.

Где-то внизу хлопает дверь. Шаги. Кто-то поднимается по лестнице.

Мадам Леруа быстро, шёпотом, – Спрячь письмо.

Дверь открывается, и на чердак входит доктор Людвиг Гросс – высокий, сухопарый, с холодными глазами и чёрным саквояжем. Он бросает беглый взгляд на Мари, затем на Анастасию – без интереса, словно на мебель.

Доктор Гросс, сухо.

– Время смерти?

Мадам Леруа с лёгким вздохом.

– Только что обнаружили. Бедняжка… видимо, несчастная любовь.

Доктор кивает, достаёт часы, фиксирует время. Мадам Леруа незаметно скользит к нему, вкладывает в руку свёрнутую банкноту.

– За вашу скромность, доктор.

Гросс прячет деньги, не меняясь в лице.

– Официально – сердечный приступ. Похороны организуете?

– Разумеется.

Анастасия стоит, не двигаясь. Голос доктора… Он звучит так знакомо. Где-то в глубине памяти всплывает:

– Отвезите её в дом Леруа. Пусть научится жить по-новому.

Это он отдавал приказ кучеру в ту ночь, когда её привезли сюда. Но сейчас его взгляд скользит по ней без узнавания – просто ещё одна девушка, просто ещё одна смерть.

Доктор уходит. Мадам Леруа поворачивается к Анастасии – её глаза горят.

– Теперь, дорогая, поговорим о твоём будущем.

За окном ветер шевелит петлю, в которой ещё минуту назад билось живое сердце.

Часть вторая. Тень (гл. 9-16).

Глава 9. Рождение брата.

На следующий день дверь с треском распахнулась, в благоухающий коридор дома ворвался запах снега, конского пота и дешёвого табака. Полицмейстер, краснолицый от мороза и злости, тяжёлой поступью ввалился в прихожую, размахивая бумагой с печатью.

– Всё обыщем! Каждый сундук, каждую подушку!

Его грубый голос разнёсся по дому, заставив девушек наверху испуганно притихнуть. Но мадам Леруа лишь подняла брови, неспешно выйдя из гостиной. В её руках – чёрный веер, прикрывающий лёгкую улыбку.

– Какой неподходящий момент, мсье, – её голос звучал сладко, как прокисший мёд. – Вы видите?

Она плавным жестом указала на гроб, стоящий в центре зала. В нём лежала Мари – бледная, почти прозрачная, с неестественно аккуратно сложенными руками на груди. Свечи вокруг бросали дрожащие тени на её лицо, делая его то живым, то уже тронутым смертью.

– Через полчаса мы должны проводить бедняжку в последний путь. Неужели вы хотите перевернуть весь дом прямо сейчас?

Полицмейстер заколебался. Его взгляд скользнул по гробу, потом по девушкам, столпившимся на лестнице – все в чёрном, с красными от слёз глазами. Но мадам Леруа уже сделала шаг ближе, и её веер на мгновение раскрылся – ровно настолько, чтобы мелькнул уголок письма.

– Хотя… если вам так уж необходимо…

Она наклонилась, будто поправляя складку на покрывале гроба, и письмо случайно выпало из складок её траурной юбки. Полицмейстер поднял его – и лицо его стало серым.

– Это…

– О, не обращайте внимания. Просто старые бумаги.

Но он уже читал. Читал и понимал – в его руках список, где одно неосторожное слово могло поставить крест на карьере. Или жизни.

Мадам Леруа вздохнула.

– Странно, правда? Как случайно в таких списках могут оказаться даже имена тех, кто… ну, вы понимаете.

Полицмейстер резко сложил письмо, сунул его ей в руки и, не сказав ни слова, развернулся к выходу. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что одна из свечей у гроба погасла.

В наступившей тишине мадам Леруа медленно подняла веер к губам, скрывая улыбку. Анастасия, стоявшая в тени, видела, как её пальцы сжимают письмо – теперь уже намеренно. Потому что это была не просто бумага. Это была власть.

Где-то наверху плакала одна из девушек. Но это не имело значения. Через час гроб вынесут.

Прошло пару дней и уже никто не вспоминал о Мари. Как будто её и не было.

Анастасия, перебирая утренние газеты, вдруг застыла – на странице светского хроники мелькнуло знакомое имя. «Юный князь празднует пятилетие…»

Рука дрогнула.

Брат.

Теперь он – наследник. А она – призрак, стертый из семейной истории.

Мадам Леруа, наблюдая за ней, мягко положила руку на плечо.

– Дорогая, ты теперь здесь. И у нас с тобой… большие планы.

Анастасия медленно сжала газету. И поняла, что для неё, как и для Мари, обратного пути тоже нет.

Тени от канделябров дрожали на стенах, обтянутых штофом, когда Анастасия сидела, сжимая в руках холодную фарфоровую чашку. Чай давно остыл, но она не замечала этого – её мысли метались, как испуганные птицы за решёткой.

Мадам Леруа подошла к окну, её профиль чётко вырисовывался на фоне ночного города.

– Ты думаешь, ты одна такая? – её голос прозвучал неожиданно мягко, почти матерински.

Она повернулась, и в её обычно холодных глазах Анастасия увидела что-то новое – живую боль, вывернутую наизнанку, как старый шов.

– Моя мать носила фамилию князей Оболенских, – начала она, и каждое слово падало, как камень в тихую воду. – А отец… был конюхом. Простой мужик с мозолистыми руками и запахом сена в складках одежды.

Анастасия замерла. В этих словах была такая горечь, что воздух между ними стал густым, как сироп.

– Родили меня в глухой деревне под Тверью. Мать прятала живот под корсетом до последнего… А когда я появилась на свет – нас выбросили, как падаль.

Мадам Леруа провела пальцем по подоконнику, оставляя след в пыли.

– Мы выживали. Мать стирала бельё у купчих, а я… я собирала объедки на рынке. Пока в один день она не легла спать – и не проснулась. Мне было десять.

В горле Анастасии встал ком. Она видела перед собой не властную хозяйку элитного борделя, а ту девочку – грязную, голодную, стоящую над остывающим телом матери.

– Потом был дом на Сенной… Тот, куда попадают те, кому некуда больше идти. Её голос дрогнул, но тут же окреп. – Ты знаешь, что значит быть проданной в двенадцать лет?

Анастасия не нашлась что ответить.

– Но я выбралась.

Мадам Леруа внезапно улыбнулась, и в этой улыбке было что-то хищное.

– Каждую ночь, каждую минуту унижений я копила – деньги, знания, связи. И когда мой первый клиент задохнулся у меня на груди от апоплексического удара… я не вызвала врача. Пока он остывал, я обыскала его бумажник.

Она подошла ближе, и её парфюм – дорогой, с нотками апельсина и гвоздики – вдруг показался Анастасии маской, скрывающей запах той давней нищеты.

– Ты спрашиваешь себя, что делать дальше?

Мадам Леруа положила руку на её плечо.

– Выживай. Пока не сможешь диктовать условия самой. А потом… отомсти всем, кто считал тебя грязью.

За окном прокричала сова. Где-то в доме пробили часы. Анастасия вдруг поняла – перед ней не просто история. Это было зеркало. И её собственное отражение в нём больше не было прежним.

Глава 10. Уроки обольщения

Анастасия училась усердно.

Она впитывала знания, как высохшая земля – дождь. Каждое движение, каждое слово, каждый взгляд – всё должно было быть идеальным. Она наблюдала за старшими девушками, за клиентами, за самой мадам Леруа, которая умела обвораживать мужчин одним лишь поворотом запястья.

Но теория – ничто без практики.

И Анастасия нашла себе подопытного.

Каждый четверг почту в дом приносил юноша лет восемнадцати – стройный, темноволосый, с робкой улыбкой и слишком честными глазами. Он краснел, когда Настя «случайно» задевала его пальцы, принимая письма. Заикался, когда она намеренно наклонялась так, чтобы он мог разглядеть изгиб её шеи.

Он был идеальной мишенью.

Первый поцелуй она отдала ему – холодный осенний вечер, тёмный коридор, его дрожащие руки на её талии. Она не любила его. Даже не испытывала влечения. Для неё это был лишь эксперимент – проверка собственной силы.

И она победила.

Юноша влюбился – безнадёжно, безрассудно, как может влюбиться только неопытный мальчишка. Он шептал ей о побеге, о маленьком домике у моря, о другой жизни.

Анастасия слушала, улыбалась, целовала его в уголок губ – и думала о другом.

Её интересовали письма мадам Леруа.

Тонкие, запечатанные конверты с гербами знатных домов. Деловые предложения. Счета. Имена.

Информация.

Потому что Анастасия уже поняла главное: в этом мире настоящая власть – не в красоте, не в постели, не в умении обольщать.

А в знаниях.

И она собирала их, как оружие.

По одной букве. По одному шёпоту. По одному украденному взгляду на чужие секреты.

Юноша же так и не понял, что был для неё всего лишь…

Учебным пособием.

Анастасия наловчилась вскрывать конверты так искусно, что даже мадам Леруа не замечала подмены. Воском, нагретым от пламени свечи, она аккуратно снимала печать, прочитывала письмо и возвращала его на место – без единого намёка на вскрытие. Это был опасный ритуал, но именно в нём Настя чувствовала себя по-настоящему живой.

Одно из таких писем заставило её сердце учащённо забиться.

В нём, среди светских любезностей и намёков, скрывалось нечто большее – переписка с покровителем из высших кругов. Имя не называлось, только инициалы и загадочные фразы, словно шифр:

«Ваш «соловей» готов к отправке. Жду в обычном месте после полуночи»

«Благодарю за «жемчуг». Он оказался чище, чем ожидалось»

«Старая болезнь возвращается. Требуется новое лекарство»

Анастасия перечитывала строки снова и снова, но смысл ускользал. Что за «соловей»? Какой «жемчуг»? И почему мадам Леруа, хозяйка публичного дома, так осторожно общается с кем-то из высшего света?

Она не сомневалась – за этими словами скрывалась игра, где ставки были куда выше, чем судьбы девушек из борделя. Но чтобы понять правила, нужно было разгадать шифр.

А пока… пока она копила знания.

Каждый четверг она продолжала флиртовать с почтальоном, но теперь её интересовали не только его робкие прикосновения. Она выспрашивала его о маршрутах, о других домах, куда он доставлял письма. Молодой человек, польщённый её вниманием, болтал без умолку – и даже не подозревал, что каждое его слово Анастасия бережно складывала в копилку своих догадок.

А вечерами, когда дом затихал, она тренировалась. Пробовала подбирать ключи к шифру, сравнивала почерки, искала закономерности.

Потому что однажды эти знания станут её оружием.

И тогда уже не мадам Леруа будет решать её судьбу.

Тогда она сама сделает свой выбор.

Глава 11. Уроки в алом будуаре

Три года упорного труда пролетели незаметно. Анастасия сдружилась с девушками из дома мадам Леруа и почти забыла о своём дворянском происхождении, о семье, которую когда-то покинула. Будучи самой младшей в «пансионе молодых девиц», она стала всеобщей любимицей. Старшие подруги спешили научить её всему, что, как они считали, пригодится перед началом неблагодарной работы.

Комната для занятий напоминала театральные кулисы: зеркала в пол, бархатные ширмы, на столе – разложенные «учебные пособия».

Урок первый: «Язык тела»

Сюзанна встала за спиной Анастасии, её холодные руки легли на плечи девочки.

– Сейчас ты – статуя. Дыши так, чтобы грудь не шевелилась.

Пальцы скользнули вниз, поправляя осанку.

– Плечи – назад. Взгляд – чуть исподлобья. Губы – приоткрыты, будто хочешь пить.

В дверь вошла рыжая Клодетта, томно зевнув.

– А теперь покажи, как будешь отстраняться, если клиент полезет под юбку слишком рано.

Анастасия рванулась в сторону, но Сюзанна поймала её за запястье.

– Не убегать! Скользнуть, как угорь. – Её ноготь впился в кожу, рисуя траекторию. – Шаг влево, рука к его груди, шепот: «Ах, вы нетерпеливы…»

Урок второй: «Опасные напитки»

На столе появились три бокала.

– Первый пахнет миндалем – цианистый калий. Второй – мятой, но горчит (снотворное). Третий – чист.

Мадам Леруа, наблюдающая из угла, бросила в один из бокалов перстень.

– Если серебро почернеет – вино с мышьяком. Выпей, но не глотай.

Анастасия закашлялась, выплевывая жидкость в кружевной платок.

– Недостаточно, – прошипела Сюзанна. – Научись держать во рту, пока не отвернешься.

Урок третий: «Игра в невинность»

Бланш раскинула на кушетке рубашку с искусственной кровью.

– Мужчины платят вдвое за «первый раз». Надо уметь его… устраивать. – Она вложила Анастасии в руку стеклянную капсулу. – Раздавишь зубами в нужный момент.

Девочка сжала капсулу – внутри алела густая жидкость.

– А если проверят?

– Тогда, – Сюзанна провела ножом по собственному пальцу, капля крови упала на простыню, – покажешь это. Настоящее всегда убедительнее.

Урок четвертый: «Крик о помощи»

Клодетта прижала Анастасию к стене, имитируя насилие.

– Кричи «нет», но так, чтобы за дверью подумали – «да».

Девочка застонала, но Сюзанна заткнула ей рот.

– Слишком честно. Снова.

К третьей попытке Анастасия выдала идеальный стон – томный, но с дрожью страха.

– Теперь запомни, – Сюзанна сунула ей в руку булавку. – Если станет по-настоящему страшно – вот твой голос.

Финал урока.

Мадам Леруа распахнула окно, впуская запах гниющих лилий с кладбища.

Три года в доме мадам Леруа растворились, как дым. Анастасия, когда-то робкая девочка, теперь почти слилась с остальными обитательницами пансиона – смеялась, училась, перенимала их повадки. Но одно отличало её от других: ей уже исполнилось пятнадцать, а её всё ещё не выставили на торги.

Остальных девушек мадам Леруа начинала готовить к аукционам гораздо раньше. Почему же с Анастасией всё иначе?

Шёпоты ползли по коридорам, цеплялись за шёлковые портьеры, шелестели за спинами.

«Она на особом счету…»

«Мадам что-то замышляет…»

«Или кто-то её уже приметил?..»

Мадам Леруа, конечно, слышала эти разговоры. Но она лишь улыбалась, поправляя кружевные манжеты, и продолжала обучать Анастасию – особенно усердно, особенно внимательно.

А потом, сразу после вечернего урока, когда свечи ещё не успели догореть, она собрала девушек в гостиной.

– Месье и мадам, – её голос прозвучал мягко, но так, что мурашки побежали по коже, – имею честь объявить аукцион. На сей раз – необычный.

Пауза. Вздохи. Предвкушение.

– Чистота юной Анастасии будет продана в следующую полную луну. Готовьтесь, мои цветы. Это станет событием.

И пока перепуганная Анастасия пыталась осознать услышанное, мадам Леруа уже скользила к выходу, оставляя за собой шлейф дорогих духов и неразгаданных намёков.

Глава 12. Аукцион страсти

Тонкие пергаментные письма, запечатанные черным воском с оттиском «L.R.», скользили в руки камердинеров самых влиятельных домов Петербурга и Москвы. В них – лишь несколько строк, выведенных изящным почерком:

«13-го числа, в полнолуние. Не опоздайте – таких больше не будет.»

И они приехали.

Не только те, кого звали, но и те, кто лишь слышал – через шёпоты в светских салонах, через намёки в клубах. Зал пансиона, обычно скрытый от посторонних глаз, сегодня пылал золотом и шёлком, а в воздухе витал тягучий аромат восточных благовоний.

И вот – она.

Анастасия.

Ее платье – серебристо-жемчужный шелк, струящийся, как лунный свет, – обрисовывало каждый изгиб. Черная кружевная маска скрывала лицо, оставляя лишь глаза – слишком взрослые для ее лет, слишком глубокие для невинности.

Музыка полилась, как мед, томная и густая.

И она задвигалась.

Каждое движение было обещанием. Каждый поворот – намёком. Она скользила между тенями и светом, то исчезая, то вновь появляясь – как сон, который нельзя удержать.

Реакция гостей не заставила ждать.

Старый князь N., чьи пальцы, украшенные перстнями, сжали бокал так, что стекло треснуло. «Боже… Она – вылитая…». Он не договорил, но его сосед, граф С., бросил на него странный взгляд.

Банкир Д., человек расчетливый и холодный, неожиданно выпрямился, забыв про свой бокал шампанского, который опрокинулся на дорогой персидский ковер.

Молодой офицер – его дыхание участилось, а рука непроизвольно сжала эфес шпаги. «Это… не может быть просто танцовщицей.»

Один из «незваных» – мужчина в темном фраке, стоявший в углу, – вдруг резко наклонился вперед, будто узнав что-то. «Нет… неужели»

И среди всех этих мужчин – знатных, богатых, привыкших покупать всё, что пожелают – один не сводил с неё глаз.

Молодой офицер, не обладающий состоянием старых аристократов, но с горящим взглядом и честолюбием, способным сокрушить любые преграды.

Он потерял голову в тот же миг.

Пока остальные оценивали, подсчитывали, представляли её в своих будущих будуарах – он просто смотрел.

И понимал, что уже не сможет забыть.

Каждое движение Анастасии было искусством и пыткой.

Она скользила, как тень, то приближаясь, то исчезая в полумраке. Ее руки взмывали вверх, словно крылья птицы, готовой взлететь, но тут же опускались, будто скованные невидимыми цепями.

В одном движении, в повороте головы, в том, как ее пальцы дрогнули, коснувшись собственного плеча, было что-то неуловимо знакомое.

Мадам Леруа, стоявшая в тени, едва заметно улыбнулась.

– Отлично.

Когда музыка смолкла, в зале повисла тишина.

Анастасия замерла, грудь слегка вздымалась, а глаза… Они горели. Не страхом, не стыдом – вызовом.

Молодой офицер сделал шаг вперед, но его опередил банкир Д., хрипло бросивший:

– Я даю десять тысяч.

– Двадцать! – тут же отозвался князь.

Но офицер не смотрел на них. Он смотрел только на нее.

А она… словно улыбнулась под маской.

Мадам Леруа медленно подняла руку:

– Прошу торги начинаются.

И пока зал взорвался криками, Анастасия исчезла, оставив после себя лишь шлейф аромата жасмина и тайны.

Глава 13. Первая ставка.

Тишина длилась лишь мгновение – один вздох, один удар сердца.

А потом зал взорвался.

– Пятнадцать тысяч! – хрипло выкрикнул седой генерал, швырнув на пол свою визитную карточку.

– Двадцать! – тут же парировал банкир Д., бросая на стол толстую пачку кредитных билетов.

Мадам Леруа лишь улыбалась, медленно обводя взглядом разгоряченных мужчин. Ее веер плавно скользил в такт нарастающему ажиотажу.

Анастасия стояла неподвижно, как статуя, но ее пальцы чуть дрожали, сжимая шелк платья.

– Сколько же я стою? – мелькнула в голове мысль, и от этого стало одновременно горько и странно сладко.

– Тридцать тысяч! – молодой офицер бросил вызов, перекрывая голоса остальных. Его глаза горели – не жадностью, а чем-то другим. Чем-то опасным.

В углу зала незваный гость в темном фраке резко поднял голову.

– Пятьдесят – произнес он тихо, но так, что все услышали.

Наступила мертвая тишина.

Мадам Леруа наконец опустила веер.

– Пятьдесят три, – вдруг раздался новый голос. Все обернулись – в дверях стоял высокий мужчина в дорогом, но скромном сюртуке. Его лицо было скрыто тенью, но по тому, как вздрогнула Анастасия, стало ясно – она узнала его.

Офицер стиснул зубы.

– Пятьдесят пять!

– Сто, – тут же парировал незнакомец.

В зале ахнули. Даже мадам Леруа приподняла бровь.

Анастасия вдруг почувствовала, как пол уходит из-под ног. Сто тысяч… За что? За кого?

Но прежде чем кто-то успел сделать новую ставку, в окно ударил луч луны – и она увидела его лицо.

И тогда мир рухнул.

– Нет…– только и успела прошептать она, прежде чем темнота накрыла ее с головой.

Когда Анастасия открыла глаза, в ушах еще стоял гул голосов, а на губах – привкус медной монеты. Она лежала на кушетке в будуаре мадам Леруа, где все пахло лавандой и чем-то лекарственным.

– Ну вот и пришла в себя, – раздался надтреснутый голос мадам Леруа. Хозяйка сидела рядом, веером обмахиваясь с преувеличенной небрежностью.

– Какой же ты сделала спектакль, моя дорогая. Обморок прямо во время торгов… Хотя, возможно, это даже к лучшему.

Анастасия попыталась приподняться, но волна тошноты снова пригвоздила ее к кушетке.

– Кто… кто сделал последнюю ставку? – прошептала она.

Мадам Леруа вдруг стала серьезной. Ее веер замер.

– Сергей Владимирович Раевский. Ныне – действительный статский советник, член комиссии его императорского величества… – она сделала паузу, – А когда-то – просто полицмейстер, которого ты видела три года назад. Мы его в прошлый раз прогнали.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Фраза «Écrasez l'infâme!» (с франц. «Раздавите гадину!») – это знаменитый призыв Вольтера, направленный против религиозного фанатизма и церковной власти.