Лети, лаулу

Лида выключила плиту и, положив себе еды в глубокую, щербатую тарелку с расписной каймой, начала есть, размышляя о том, какие цветы она принесла бы завтра на похороны. Клавдий Григорьевич был очень интересным человеком. Положить ему на могилу гвоздики или цветущую сейчас у озера вербу, казалось чем-то кощунственным. Он был настоящим сердцем школы, сердцем, душой, и чем-то большим, и одновременно незаметным, словно стволом могучего дерева, вокруг которого школьники гнездились, как вольные птицы. Учитель обожал математику и физику, мог очень долго рассказывать про принципы работы нагревательных элементов или неоновых ламп, а на каждое первое сентября, скромно улыбаясь, просил не дарить ему цветы, а лучше посадить что-то на школьную клумбу или принести саженец на парадную аллею. Мечтой директора школы было собрать все лесные растения, чтобы ребятишки могли любоваться деревьями, являющимися символам здешних краев, топая на уроки. Пожилой учитель говорил, что так каждый сохранит о себе память для бающих жителей Гемлов.

Лида улыбнулась, подцепляя кусочек картошки. В прошлом году девятиклассники принесли какое-то диковинное растение, обозванное за неимением лучшего варианта можжевельником. Вскоре выяснилось, что это туя, предназначавшаяся для украшения клумбы, близь железнодорожной станции. Ребята просто выкопали ее, чтобы принести в школу. После этой истории, Клавдий Григорьевич сказал, что деревья хороши тем, что дают нам тень, но если ты хочешь перенести дерево, которое уже дает чему-то тень, то получится у чего-то ты ее забираешь. Не стоит жертвовать одним ради другого, особенно если это не равновесные жертвы. Несчастную тую, без лишних вопросов вернули обратно, воткнув вместо нее маленький кустик можжевельника.

Можжевельник рос везде и в любых условиях, особенно, здесь, где неприхотливые ростки окружали камни и полупустая земля. Лида знала, что от куста очень сложно избавится, что если саженец прирос к чему-то, то никогда не оставит кусок земли, вцепится в него корнями намертво. И тень над этим место будет всегда, даже когда высохнут гвоздики, и верба превратится в труху. Можжевельник никогда не бросит, не забудет и не погибнет. Он станет тем стволом, соединяющим все вместе и при этом будет незаметен и одновременно значимым. Можжевельник, как Клавдий Григорьевич, будет поддерживать и успокаивать нуждающихся.

На следящий день, среди похоронной процессе, состоящих из школьников, плачущих старушек и остальных свободных жителей поселка, Лида, одетая в застиранное черное платье, шла с железным ведром, в котором гордо торчал кустик можжевельника из леса.

Цветов и венков было много, один даже прислали из злополучного министерства образования. Плачущие люди, увядшие цветы, оранжевая глина и осколки прошлого заполнили крохотное сельское кладбище. После того, как нужные слова были сказаны, все, кто хотел, попрощались с покойным, и гроб опустили в землю, Лида тихо, старясь не стучать ведром, подошла к племянницам умершего и попросила разрешения посадить можжевельник рядом с могилой.

Извините, я знаю, что он не любил живые цветы. Можно я посажу рядышком куст, он разрастется, будет красиво.

Да… Наверное. Только надо, подождать пока все уйдут. Приходи, попозже, как успокоится канитель эта мрачная. Какая молодец, молодая девушка в сером пальто улыбнулась девочке и похлопала по плечу.

Он бы был очень рад тому, что вы помните, что он любил, сказала вторая женщина в вязанной шапке и черной куртке.

Соболезную вам, Лида попрощалась и так же, стараясь не привлекать внимания, отошла к соседним могилам, поставила рядом с каменным памятником жестяное ведро, обещая вернутся попозже.

Потом был поминальный обед, развернутый племянницами Клавдия Григорьевича прямо во дворе дом. Было шумно и странно, словно жизнь, которая из уважения к умершему должна была замереть, продолжалась, как и положено, пошла своим чередом. Кто-то смеялся, кто-то ел, кто-то шел домой готовит ужин. А кто-то радовался тому, что можно выпить лишнюю стопку, имея для этого весомый повод. Лида сидела между девочками из седьмого класса, которые во всю уплетали пирожки с повидлом и старушкой из желтого дома, пришедшей на поминки вместе с крошечной собакой, высовывавшей нос из большой клетчатой сумки, стоящей на полу. Пес надеялся получить еще кусочек котлеты.

Практически к окончанию обеда, во двор зашла мама, державшая в руках букет из миллиона веточек гипсофилы, обернутых в газету. Женщина ездила в город, чтобы принести цветов. Мама примостилось на крайнюю свободную табуретка, сразу же опрокинула рюмку, коротко о чем-то переговорила с бабушками из дальнего дома и жестом поманила Лиду за собой.

На улице, где было удивительно тихо, начинало темнеть, оставшийся снег едва-едва начинал принимать сиреневые отплески, а оранжевая глина, начинала отдавать коричневым. Мама шла медленно, слегка сбиваясь с протоптанной колеи, покрытой разбросанными еловые ветками и красные цветами, смятыми множеством ног, из-за чего цветы перестали походить на гвоздики.

Как на работе, мама? – Лида спросила, старалась идти рядом с женщиной.

Да как-то не ладно работалось сегодня. Из рук все валится. Много невнятной суматохи было. Вас теперь, говорить, будут возить до новой школы на автобусе. Сегодня председатель договаривался, водителя искали, да, как обычно, не сошлись в деньгах. Нашу школу забросят. Жалко.

Лида подозревала, что так и будет, на надеялась, что учебный год они худо-бедно закончат в старом здании. Но теперь отстоять развалину было некому, единственного, кому было не безразлична судьба Гемлов, медленно исчезающих с карты Карелии, сегодня опустили в землю.

Сказали, что оставят левую часть. Подремонтируют что-то, и будет это библиотекой, хотя не знаю, как можно верить словам. Ну в общем… Да, придется тебе в новую школу топать, что тут поделать.

Женщина приобняла девочку за плечи. Они как раз дошли до свежей могилы, над которой возвышался деревянный крест, окруженный горой цветов.

Вербу-то принесла? – мама вопросительно посмотрела на девочку, подтаскивающую ведро с можжевельником.

Лида принялась пристраивать кустик рядышком с разноцветным холмом, так, чтобы растение не затоптали, когда будут устанавливать постоянный памятник.

Почему не вербу?

Он же не любил отрезанные растения, да и защита. Написано же в книжке, что можжевельник от духов злых защищает. А на кладбище их много. Ты ж знаешь, тем более весной, когда солнце еще не вошло в силу и…

Господи, ты туда же. Кто тебе-то этот бред про духов и нечисть в голову вбил? Вроде бы, тебе шестнадцать, почти семнадцать. Разве молодежь говорит о таком? Это все наши местные бабули жуть нагоняют.

Лида закончила окапывать можжевельник кусочком доски и встала рядом, любуясь проделанной работой.

Думаю, что есть много, чего мы не видим. Ну, или нам хочется не видеть. А духи леса всегда были тут, откуда взялись бесконечные истории про пропавших? Да ладно, девочка улыбнулась, я шучу. Никакой жути, про охранительные свойства можжевельника где-то читала вот и приплела. Пошли домой?

Женщина еще раз посмотрела на букет гипсофилы, белеющий среди горы кровав-красных цветов. «Цветы, дарящие веру в будущее» – когда-то назвал их Игорь и вручил возлюбленной букет мелких цветов. Она в данную минуту ненадолго поверила, что у ее бывшего учителя математики будет некое после, где-то в ином месте. И оно будет куда лучше крохотно практически пропавшего с карты поселка, где живут меньше пятисот человек.

Глава 3. Старшеклассники

Еся, подъем, у тебя полчаса до выхода. Не забудь сестру разбудить, прокричала мама, стоя в дверях.

Взъерошенный мальчишка нехотя вылез из-под теплого одеяла и быстро, иначе соблазн вернутся в сонное царство казался слишком великим, побежал к раковине, над которой злобно поблескивал рукомойник с ледяной водой. В доме было темно и холодно, частично, потому что обогреватель, презентованный сердобольными соседями, не особо работал, частично, потому что зимние запасы дров полностью вышли. На столе, за который Еся запнулся пока спешил к умывальнику, мама оставила кастрюли с рисовой кашей, обернутой полотенцем. Постаралась чтобы к подъему Милы еда осталась теплой.

Парнишка сегодня должен был явится в школу раньше, чтобы помочь с выгрузкой парт, привезенных из Гемловской школы. Обещали доставить не только парты, но и учебники, карты, аппаратуру, много чего нужного, а он как один из двух старшеклассников на всю школу, просто обязан был помочь, по словам Антонины Семеновны. Когда вообще детский труд стал разрешен? Еся, конечно, знал, что в школе тотальны дефицит рабочей силы, но почему всегда отдувался он? Девятиклассников-пацанов было четверо, и их бы приобщать к общественно-полезному труду, особенно, учитывая, что многим до школы было идти еще ближе. Ладно, девятиклассники жили в каких-то пяти минутах ходьбы от школы, а Еси надо было прошагать все одиннадцать и все же, почему опять он? Парень лишь вздохнул, стоически застегнул красную рубашку, натянул коротковатые брюки и пошел будить сестренку, которую еще надо было заплести.

Мила привычно спала поперёк кровати, намотав одеяло на голову, и что-то бормотала во сне. Девочка заканчивала третий класс и по меркам ровесников считалась маленькой. Сестра являлась вылитым ангелом – маленькая, хрупкая с длинными светлыми, быстро выгорающими на солнце волосами, огромными золотисто-зелеными глазами и такой трогательной улыбкой, что сердца более-менее чувствительных взрослых людей, в том числе и брата, таяли мгновенно.

Сестра моя, вставая, мне тебя заплести надо, давай, снимай одеяло. Улыбнись новому дню!

Девочка сомнамбулически встала, на цыпочках, стараясь не касаться всей ступней холодного пола, дошла до умывальника, куда Еся добавил горячей воды. Звякнул кран, ударившейся о дно рукомойника, теплая вода медленно потекла вниз.

Косы, хвостики или колосок? спросил парнишка, вооружаясь расческой и резиночками, надевая их на пальцы для удобства.

Мила плюхнулась на стул, стоявший спинкой к брату, и что-то невнятно пробурчала.

Понял, косы. Не дергайся только, а то потом снова голова болеть будет.

Через десять минут за столом, уплетая кашу, сидела полностью собранная девочка – божий одуванчик с двумя аккуратными косичками.

Ты сегодня рано? Опять помочь попросили? спросила девочка, смотря на брата, натягивающего расклеившиеся ботинки.

Да, как всегда. Да ладно, после уроков меня подождешь в библиотеке, за продуктами сходим, хорошо?

Ага.

Ну все. Давай, зяблик-кораблик, я пошел. Дом закрыть не забудь.

Ага, девочка запихнула в себя еще одну ложку каши.

В Гемлах неделю назад рухнула школа. Сей факт оказался печальным событием для учащихся из этого поселка, которых теперь в темпе неизвестного в природе танца перевели в сульозерскую школу, определенно не готовую к многочисленному прибавлению. В большинстве классов парт стояло ровно по количеству учеников, по английскому языку, как показала ревизия библиотечного хранилища, не хватала учебников, возникли сложности с автобусом, дополнительным количеством обедов, социальными выплатами. И еще много с чем. Но обучение оставалось обязательным, из-за чего сегодня вместе с недостающими партами должны были прибыть гемловские учащиеся.

Еся всем сердцем надеялся, что в старшее звено придет еще один парень, способный таскать мебель. Конечно, был еще Колян, крайне редко задерживающейся в школе, хотя его и привозили из Томбы сердобольные соседи. Парень часто растворялся в окружающих школу зарослях. Зачем Колян пошел в десятый класс, а после в одиннадцатый – было большим для Еси вопросом. Почему им не задавались учителя, наблюдая как из 11 «а», в котором учились два человек, на уроки ходит только Кулемина Настя, напоминающая печальную сурикату.

Естественно, в восемь утра, около школьного крыльца стоял неизменный завхоз дядя Леша, любящий иногда пропасть из-за «личных обстоятельств», крепкого аргумента, завладевшего мужчиной уже давно. Коляна не было. Новых «старшеклассников», готовых таскать мебель на своем горбу вверх по лестницам, тоже.

Здорово, дядь Леш. И снова только мы. Что таскать надо?

Да подвезут с минуты на минуту, там еще пара компьютеров для класса информатики, их поаккуратнее. докуривая сигарету, сказал коренастый мужчина в синей спортивной курте и ободряюще похлопал парня по спине.

И действительно, через несколько минут подъехала белая газелька с серой наклейкой на поку. Парты, стулья, компьютеры, коробки с книгами, прозрачные контейнеры с техникой и высокий парнишка, прижимающий к груди несколько свернутых в рулоны географических карт, оказались внутри. Дядя Леша и Еся взялись переносить парты, а новенький схватил книги и карты под мышку, поспешил за ними.

Извините, скажите, где тут кабинет истории, мне надо отдать. у парня был глубокий хрипловатый, несколько даже девчачий голос.

В конце вестебюля, налево и до конца. Еся оттарабанил, берясь за еще одну парту.

Спасибо, и парнишка убежал, перекинув через плечо оранжевый рюкзак.

Еся чертыхнулся про себя, подумал, что очередной помощник исчез в невысоком пришкольном кустарнике, и компьютеры на второй этаж таскать снова придется одному. Но быстроногий пришелец прибежал обратна, и они вдвоем начали дружно поднимать системные блоки на второй этаж, аккуратно, как попросил дядя Леша. Потом мальчишки отнесли оставшиеся учебники в крошечную библиотеку и, о чудо, успели до начала уроков.

Блин, спасибо, так бы мы с дядей Лешей еще долго таскали, ну ладно, не долго, но на математику, я бы точно не успел. Ты ж из разрушившейся школы? Из какого класса? Почему не со всеми вместе приехал?

Из 10 «а», вроде бы. Да вот, попросили проследить, чтобы ничего в дороге не побилось. Старшеклассник. Большая ответственность… парнишка поправил козырёк кепки.

Как я тебя понимаю, и Еся крепко пожал товарищу по несчастью руку.

О, ладненько, как все устроилось. Меня Есений зовут, можно просто Еся, парень протянул руку, теперь уже желая познакомится.

А…

Но новенькому не дал договорить раздавшийся звонок, послуживший пинком полусонной школе. Ученики, болтающиеся в коридоре, поспешили в учебные классы.

Быстрее давай, математика сейчас. Если опоздаем, будим до конца урока у доски торчать. Погнали.

Еся, на ходу стягивая куртку, в три прыжка поднялся на второй этаж и залетел в кабинет напротив лестницы. Охнул, жизнерадостно улыбаясь:

Утро доброе, Лидия Михайловна, я по старой доброй традиции помогал любимой школе. Правда со мной еще…

За ним в кабинет влетает запыхавшийся новенький, едва не рухнув на пол из-за высоко поднятого порога.

Доброе утро, извините за опоздание. Я сегодня только из Гемлов…

Эх, Есений. Все тебе простить могу. Но опять ты в свой красной рубахе, зла на тебя не хватает. Садись, Сидоров. А вас я попрошу представится.

Новенький подошел к доске, снял кепку с массивным козырьком, под которой скрывались волнистые волосы длиной по плечи. Кое-где в них поблескивали железные колечки, вставленные в тонкие косички. Теперь нельзя было отрицать очевидного – новенький был девчонкой. Высокой, скуластой девчонкой с веснушками, рассыпанными по всему лицу, небольшими карими глазами и тонкими губами, над которыми подрагивала небольшая родинка. Девчонка была одета в мешковатые штаны, высокие, хороши зашнурованные битники на толстой подошве и невероятную кожаную куртку, размер которой было сложно определить.

Еся едва не хлопнул себя по лбу от досады. Помимо него в классе училось еще две дамы, жившие своим собственным мирком, состоящим из ярких и непонятных журналов, приглушенных разговоров и периодического страдания над заваленными контрольными. Девчонки то ли считали парня ниже своего уровня, то ли просто предпочитали компанию друг друга, но тесно они не общались. Ира и Полина сидели вмести, везде ходили парочкой, жили в соседних домах и вполне себе были довольны, оставаясь друг у друга. И теперь вот еще одна, просто прекрасно.

Меня зовут Лида Рядова. Как вы поняли я из Гемлов.

Девочка окинула взглядом небольшую мрачную комнату. Состоящий из четырех парт класс, за одной из которых сидели две удивительно похожие девочки в черных жилетках, а перед ними – парень в когда-то огненного-красной, а ныне выстирано-малиновой рубашке, ее утренний знакомы, Есений. Лида где-то читала, что имена и Есения и Есений происходит от греческого слова «небо». Первый раз она видела человека, которому бы так подходило собственное имя, у мальчишки были удивительные глаза цвета небосвода, промытого дождем. Сейчас утренний знакомый выглядел явно раздосадованным, словно ожидавшим увидеть на ее месте кого-то другого

Садись, Смирнов, убери свой рюкзак. сказала учительница, возвращаясь к написанию сегодняшней темы.

Ты прям поник весь, спокойно. Еще найдется славный парень для компании сказала Лида, пихнув Есю, который тут же тихо прыснул.

Если поможешь мне иногда стулья грузить, ты тоже будешь отличной компанией, Еся шепнул в ответ.

Математика прошла удивительно быстро, возможно, виной тому был новый материал, изученный для олимпиады ранее. А может быть дело было в том, что Еся то и дело бросал взгляд на Лиду, пугающе низко наклонившуюся над тетрадью. Она старательно выводила буквы. Девчонка писала буква левой рукой, выгибая ее под таким углом, что становилось страшно за сохранность запястья, унизанном браслетами. После обычно иссушающей всю душу математики, сегодня на русский было тащится даже как-то терпимо.

Так и кто ты по жизни? Ну, кроме того, что под парня хорошо косишь? Еся плюхнулся рядом с Лидой, собиравшейся воткнуть в ухо поплавок белого наушника, чтобы отгородится от непонятной и незнакомой обстановки.

Хм, интроверт?

Не похожа. Скорее, хочешь казаться.

Зато ты за все село экстровертностью мир заполняешь? Красная рубашка, рыжеватые волосы? Точно в школу пришел? Цирк в другой стороне.

На что Еся расхохотался.

Именно так, никак иначе. Да и заполнять тут особо нечего. Пойдём, кстати, познакомлю со старшаками. Ира, Полина вы с нами? Приобщать человека к обществу? Нет. Ну ладно. Ну что за люди. Еся, чуть не запутавшись в длинных ногах, вылез со своего места и вышел в коридор.

Ну, в общем, я так послушал в учительской. Ты одна из старшего звена? Нас вон трое несчастных, и еще Настя с Коляном в одиннадцатом. Пошли?

Еся прошел по коридору, где поздоровался за руку с насколько мальчишками, оттащил одного от ревущей девчонки в клетчатом сарафане, которая удивительно быстро угомонилась. Затем помог миниатюрной старушке – учительнице, донести огромную стопку тетрадей до кабинета по лестницей и уже оттуда помахал отставшей Лида, позвав за собой дальше.

Ребята снова поднялись на второй этаж. Сопровождающий тихо приблизился к кабинету, рядом с которым крутилась невысокая девочка на убийственных каблуках, то и дело поправляющая длинные осветленный волосы, норовившие упасть на лицо.

Ну что Анюта, часовые на посту, объект на месте? Еся широко улыбнулся ей.

Да иди ты, Есений. Я вообще просто…

Просто шла на Коляна посмотреть. А он, как всегда, курить убег. Ну ничего, приходи к четвертому уроку, там как раз обед, он вернется. Настя!

В этот момент блондинка протиснулась мимо старшеклассника и, слегка покачиваясь на очевидно неудобных, но очень красивых туфлях, посеменила восвояси.

Настя, вот спешу тебе представить, так сказать, мой новый коллега по утренней и вечерней погрузке инвентаря. Это Лида, она по жизни интроверт. У вас с ней много общего. Ну короче, я пошел. и Еся, слегка косолапя, такая же быстро, как и пришел, потопал обратно.

Ничего не поняла, ну очень приятно, я Лида. новенькая протянула руку девочке в огромных очках с черной оправой.

Настя скромно улыбнулась и пожала Лидину протянутую ладонь, с опаской глядя на обкусанные ногти и кровавые заусенцы.

Да он всегда такой, не пугайся сильно, Еся тут у всех, как папочка. Кого с кем подружить, кого с кем помирить, кому по щам дать. Он же все перемены проводит, наблюдая по-орлиному, чтобы было спокойно. Золотой человек.

Такой золотой, что ему никто не помощь не приходит? Я сегодня целое утро слушаю про парты.

Ну напряженкам у нас с мальчиками. Это правда. Ещё вот Фальков где-то ходит, но он пропащая душа, всегда на отшибе, про него можно не вспоминать.

На отшибе?

Ой, я его вообще еле перевариваю. Ты лучше у Ани спроси, вон у той тщедушной блондиночке, она директор его фан-клуба. Ну смысле, она его постоянная поклонница. Если захочешь с ней поговори о моем «замечательном» однокласснике, она тебе все, что хочешь про него расскажет. Не удивлюсь, если он и сам того не знает, что выведала она. Мне надо повторить, ты не против?

Да, конечно, занимайся.

Лида помахала на прощание и уже в самых дверях разошлась с высоким длинноволосым парнем, чем-то напоминающего Хаула из «Ходячего замка» и Хитклифа из «Грозового перевала» с Райфом Файензом. Видимо, это почтил урок присутствием загадочный Колян, растворяющейся в пространстве и времени.

Глава 4. Дом

Новая школа нравилась Лиде. Здесь девочка была окружена старыми знакомыми и новыми приятелями, знала всех учеников начальных классов, приятельски болтала с шестиклашками, обедала вместе с Настей и ее подружками из девятого класса, смеялась над шутками учителей. Внутри двухэтажного здания с небольшими окнами, украшенными необычными светлыми наличниками в мелкий цветочек, скрывался целое государство, которое стремилось к гармонии и равенству.

Лида, до этого ходившая в школу, только из-за необходимости, неожиданно полюбила ездить в старенькой газельи, которая обязательно останавливалась около высокого бетонного крыльца. В школе был уютнее, чем дома. Спокойно, живо, а сосед по парте и единственный вменяемый одноклассник, явно обладающей любовью эпатировать публику, много и искренни шутил. Заставлял улыбаться чаще, чем того требовала рабочая обстановка. Здесь, в сульозерской двухэтажной школе, пахнущей старым деревом и пропотевшей насквозь второй обувью, девочка чувствовала себя в безопасности. Ведь возвращается домой сейчас было даже опаснее, чем в те времена, когда Ленка вернулась из колледжа.

Как-то само собой девочка тайно обосновалась здесь. Лида начала ночевать в старой школьной кладовой, спасаясь от ужаса, в который превратился их дом, после отцовского срыва на прошлой неделе. Легенда была продумана – мама считала, что Лида ночует у Насти, ее близкой подруги, показавшей себя прилежной и толковой ученицей. Речи ни о каких ранних любовных похождения быть, при таком правильном окружении, не могло. Сама же Лида залезала в кладовку через маленькое окошко на первом этаже, где оконную решетку очень легка отодвинуть, а потом пристроить обратно. Скидывала потертые маты, извлекала библиотечные книги из рюкзака, включала лампу и подолгу читала об открытии языка майя и о том, как важно бережно обращается с древней краской из перетерты ракушек.

Иногда на особенно увлекательный параграфах, Лиде удавалось забыть, где она находится и тогда, бесконечный день проходил не зря. Но чаще она вспоминала, что дома вновь запивший отец, который, наверняка, потерял работу. Мать, берущая дополнительные ночные смены. Она с нескрываемым облегчением радуется, когда слышит, что Лида остается ночевать у подружки. Потом, украдкой протягивает дочери деньги, стараясь таким образом извинится, грустно улыбаясь одними глазами, с застывшим смирением.

Лида спит на матах, завернувшись в кожаную куртку, подаренную сестрой и иногда, когда становится совсем тоскливо, и ночной сумрак заставляет тревожно вглядываться в дальние углы, угрожающие невидимыми щупальцами мрака, думает о Ленке, сбежавшей из дома, туда, где всегда спокойно. Сестра там может играть на пианино когда захочет. Лена любила музыку, с самого детства что-то напевала, выстукивала и высвистывала. А потом, по закону жанра, пошла учится в петрозаводский колледж на социального работника. Не то, чтобы это было осознанное желание пятнадцалетней девочки, едва закончившей девять классов. Туда отвезла абитуриентку мама, в надежде, что Леночка, такая добрая и светлая девочка, найдет в помощи нуждающимся свое призвание. А светлая девочка вернулась через полгода, закрылась в комнате и начала играть на пианино сутки напролет. Благо, это «постоянно» выливалось в продолжительные симфонии, имеющие перерывы. И, если, Лида научилась спать в берушах и наушниках, то мама с папой не научились. Все закончилось в марте несколько лет назад. Отец, вернувшийся домой после закрытия лесничества, уже изрядно выпивший и явно разраженный переменами, прихватил кусачки, валящимися у вечно чинящейся машины. Принялся бить по лаковому корпусы инструмента, за котором сидела дочь. А так они жили «душа в душу» еще полгода, пока Лена не познакомилась в интернета с парнем и не сбежала к нему в Питер, ни сказав и слова. На прощание младшей сестре она оставила кожаную курту, энциклопедию и глубоко несчастную маму, после Лениного побега едва не слегшую окончательно.