Расследование

Себастиан Ленц

Расследование

Я просыпаюсь от легкого толчка в плечо. Мгновение не понимаю, где нахожусь, а затем осознаю – я все так же сижу за своим письменным столом. В воздухе стоит знакомый запах дешевых сигарет. Керосиновая лампа уныло мерцает надо мной, едва освещая мое рабочее место, будто бы желая, чтобы ее трудовой день поскорее закончился. На моем столе бумаги хаотично разбросаны, словно островки в море; одна из них, влажная от слюны, приклеилась к моему лицу.

– Вставай, соня, – в голосе Павла звучит ухмылка. – Ты уже слюнями все дело заляпал. Ты что, кутил всю ночь? А меня не позвал?

Я вытираю глаза и морщусь. В комнате душно, а мартовское солнце отказалось светить в окно, из-за чего пришлось зажигать лампу посреди дня.

– Нет… Не до кутежа мне, – отвечаю, чувствуя, как вновь подступает волна усталости. – После последнего дела… кошмары замучили. И сердце болит, хотя доктор сказал, что всё в порядке.

Павел вздыхает, садится напротив меня и сдвигает к себе кипу документов о расследовании, пытаясь привести в порядок тот хаос, который я оставил.

– Доктора – они все говорят одно и то же, – буркает он, заглядывая в мои записи. – А ты чего вчера не спал?

– Всё лицо того парня перед глазами, – говорю я, вздыхая. – Набу… Помнишь его? Того, которого мы арестовали. Каждую ночь он мне снится, как живой…

***

Сутулый и худощавый Набу сидел на холодной деревянной скамье в полутёмной камере. Его лицо скрывалось за копной сальных, чёрных, как вороново крыло, волос.

– Я не виноват, – прошептал он, когда я вошёл в камеру. – Клянусь, это была самозащита. Мы не были бандитами, мы всего лишь артисты. Это всё они.

– Кто они? – я пересёк комнату и остановился напротив него. Павел встал у двери, скрестив руки на груди, чуть ли не подпирая потолок тесной камеры. Эмиль, наш новенький, почти ещё мальчишка, стоял, не зная, куда себя деть, что сразу выдавало его страх перед первым допросом.

– Сектанты, – прошептал Набу, оглядывая нас, словно боясь, что его подслушают через стены камеры. – Клянусь, это они… Они поклоняются… – он сделал паузу, его руки затряслись, и он прикусил нижнюю губу, – богу нашей земли, так Они его называют. Его зовут… Поревит, – голос его стал совсем тихим. – Проведите ещё одно расследование. Проверьте… Всё это связано…

– Нам не нужны твои сказки, – грубо перебил Павел, сделав шаг вперёд. – Ты говорил, что предсказатель, а потом вместе со своими дружками циркачами устроил резню в деревне. Так что признайся, сэкономишь время и нам, и себе.

– Признаваться в том, чего не делал? – его голос натянулся, как струна.             – Я не виновен. Вы не понимаете… Они уже среди нас…

– Мы слышали это тысячу раз, – с насмешкой отрезал Павел. – Ты арестован, и твои сказки о сектантах ничего не изменят.

Я повернулся к Павлу, собираясь сказать, что это пустая трата времени, но Набу внезапно поднялся и шагнул вперёд, на свет. Только тогда я заметил его глаза – в них горела маниакальная убеждённость, которую нельзя было не увидеть.

– Дайте мне карандаш и бумагу, – его голос стал спокойнее, и в нём мелькнула тень надежды. – Я кое-что вам покажу.

Я взглянул на Павла. Он лишь пожал плечами, мол, это бессмысленно, но почему бы и нет. Повернувшись, я кивнул Эмилю. Молодой детектив тут же побежал выполнять поручение, и его шаги эхом разнеслись по мрачному коридору. Вскоре шаги стихли, и вновь все обняла бархатная тишина. Никто из нас не проронил ни слова – каждый был погружён в раздумья и томительное ожидание. Сектанты, оккультисты – в наши дни, в конце XIX века, это казалось абсурдным, словно отголосок древних мифов. Но мне было любопытно, что ещё он придумает, чтобы нас переубедить.

Когда вернулся запыхавшийся, но довольный собой Эмиль, я передал Набу бумагу и карандаш. Он тут же схватил их и, не теряя времени, уверенно начал рисовать. Через минуту я уже держал в руках листок. На нём был нарисован треугольник с полудюжиной шипов устремленных к центру. Я застыл, глядя на этот знак. Что-то смутно знакомое вспыхнуло на краю сознания, но я никак не мог вспомнить, где и когда видел это прежде.

– Проверьте архивы. Найдите дело о самоубийстве Николая Баранова, это произошло где-то семь-восемь лет назад… – прошептал Набу, вырвав меня из плена собственных мыслей. – Это всё связано. Баранов сошёл с ума из-за них, он пытался сбежать, но связь с культом его не отпустила. Они никого не отпускают…

Эти слова будто застряли в моём сознании. Я был готов списать всё на очередные фантазии, вызванные страхом перед судом и наказанием. Но что-то в голосе Набу, в его взгляде, в этом странном рисунке никак не давало мне покоя. Имя «Николай Баранов» тоже прозвучало слишком знакомо, как будто я уже сталкивался с ним… но где? Я решил проверить.

Поблагодарив Павла и Эмиля за помощь я сказал, что они свободны, а сам направился в архив. Пройдя мимо стола администратора и поднявшись на второй этаж я оказался у дверей с табличкой «Архив Пермской городской полиции». Я открыл дубовую дверь и мне в лицо ударил тяжелый и удушающий запах пыли и старых бумаг.

Полки, заваленные пожелтевшими документами, молчаливыми хранителями ужасающих историй, смотрели на меня. Я прошел вдоль рядов, по скрипучему полу, пока не нашел нужный ящик с делами о самоубийствах, датированных 1890-1895 годами. Документы были в плачевном состоянии, но нужный мне нашелся почти сразу. Я дрожащими руками вытащил папку с пометкой «Дело о самоубийстве Баранова Николая Максимовича» и открыл её.             На первой странице красовались полустершийся имена «Павел Игнатьевич Энгель» и «Семён Филиппович Карпов». Я вспомнил: это было наше первое совместные дело с ним.

«Николай Максимович Баранов, возраст 33 года. Самоубийство, причина: психическое расстройство», – говорилось в отчете. Я углубился в текст. В январе 1890 года Баранов был найден в своей квартире с перерезанным горлом. Мы не выявили признаков насильственной смерти – он действительно сам свел счеты с жизнью. Но подробности его безумия меня поразили. Стены квартиры были испещрены странными символами.

Я прервал чтение и посмотрел на фотографии, прилагаемые к делу. Тусклый свет запылившейся ламы едва освещал снимки. На одном из них, изображавшем стену квартиры Баранова, я увидел это – тот самый символ, который нарисовал Набу. Всё внутри меня сделалось странно лёгким, как перед падением. Это не могло быть совпадением.

Казнь Набу была назначена через несколько дней. Если бы не этот документ, я бы, возможно, принял его слова за бред больного разума, но сейчас я не мог игнорировать эту связь. Набу говорил правду. Мне нельзя было допустить суда над невиновным. Мы должны провести дополнительное расследование.

Выйдя из архива, я тут же отправился писать рапорт. Дважды перечитав, чтобы удостовериться что его одобрят, и положив в конверт, я направился к нашему полицмейстеру, Геннадию Михайловичу. Рассказав что это очень важно я отдал конверт. Геннадий Михайлович пообещал, вынести решение к утру.

Той ночью я не сомкнул глаз: размышления о культе, творившим свои преступления прямо у нас под носом, как стая саранчи, уничтожали любой намек на сон.

На следующее утро я стоял у стойки администрации. Клерк, сухощавый мужчина с надменным выражением лица, долго копался в бумагах, прежде чем наконец поднял на меня свои усталые глаза.

– Ваше заявление одобрено, – флегматично изрек он наконец. – Казнь перенесена до завершения расследования.

Я вздохнул с облегчением, хоть сердце все ещё тяготило мрачное предчувствие. Теперь нужно было снова поговорить с Набу. Если он знал больше, то мог бы дать нам ещё какие-то зацепки. Когда я шёл по коридору к камере предварительного заключения, в которой содержался Набу, то сразу понял – что-то было не так. Снаружи камеры никого не было, хотя полицейский обычно дежурил неподалеку. Подойдя ближе, я увидел, что дверь приоткрыта. Мое сердце замерло.

Внутри камеры было пусто.

***

Я с трудом заставляю себя встать. Мои мысли путаются. Всё, что произошло за последние дни, давит на меня тяжёлым грузом: исчезновение Набу, странный символ, прошлое, возвращающееся, как кошмар… Решение очевидно – нужно найти дело об исчезновении Набу. Все эти обрывки событий переплелись в один узел, и мне нужно его распутать, прежде чем я окончательно сойду с ума.

Я начинаю вместе с Павлом убирать лишние бумаги в ящик стола, как вдруг в тишине кабинета раздался глухой металлический звук – будто что-то тяжёлое упало на пол. Я инстинктивно поворачиваюсь и вижу, что дверь в общий кабинет открыта, и внутрь входит Эмиль.

Я замираю.

Вновь сердце, словно иглой, пронзает острая боль. Молодой детектив весь в крови, его лицо бледное, искажённое от страдания. Из глубокой раны на лбу тонкими ручейками стекает кровь. Тело испещрено пулевыми ранами, словно после расстрела. Он еле держится на ногах, его пальцы дрожат, как сломанные ветви под порывом ветра, а рядом с ним на полу лежит его револьвер.

– Эмиль! – кричу я, подбегая к нему. Сердце в груди бешено колотится, и каждый удар отзывается тупой болью в висках. Хватаю его за плечи, дыша часто и прерывисто, а глаза мечутся по его ранам. Кровь повсюду. Я тщетно пытаюсь осознать, что происходит, но всё кажется неправильным, не таким, как должно быть.

– Эмиль, что произошло? Кто это сделал? – спрашиваю я, чуть ли не крича, чувствуя, как под пальцами, словно песчинки в песочных часах, утекает его кровь. Он молча уставился на меня, затем, ломая этот кошмарный сон, заговорил, но его слова звучат, как будто доносятся сквозь воду:

– Семён, с вами всё нормально?

Я вздрагиваю, услышав его голос, полный испуга и заботы, а не боли. Вглядываюсь в его лицо… И отшатываюсь, словно от удара. В мгновение ока кровь исчезла, раны пропали. Передо мной стоит совершенно здоровый Эмиль, без малейшего намека на травмы, только слегка ошеломлённый моим поведением.

– Семён Филиппович, вы чего это? – Эмиль делает шаг ко мне, его взгляд полон тревоги и непонимания. Моргаю, пытаясь прийти в себя. Все произошло так быстро и так реально, что я до сих пор не могу понять, был ли это сон наяву или… что-то недоброе. С удивлением осознаю, что боль бесследно исчезла.

– Да, привиделось, – выдавливаю из себя улыбку, хотя внутри всё дрожит, как натянутая струна. – Наверное, переутомился.

– Может, вам стоит немного отдохнуть? – Эмиль смотрит на меня с беспокойством. – Вы выглядите неважно.

– Да… привиделось, – пробормотал я, стараясь держаться на ногах. – Принеси, пожалуйста, из архива дело по исчезновению Набу. Надо разобраться.

Эмиль кивает, ничего больше не говоря, и выходит из кабинета. А я остаюсь на месте, чувствуя, как мозг плавится от недосыпа и напряжения. Возможно, мне и правда нужно больше спать, но что-то подсказывало – всё намного хуже, чем просто бессонница. При этих мыслях я снова чувствую иглу в сердце.

Я возвращаюсь, под пристальными, удивленными взглядами коллег. Сажусь на свой стул и вновь бросаю взгляд на вход: ничего нет – ни пятен крови, ни выроненного револьвера.

– Дружище, я сейчас пойду, и потребую у Геннадия Михайловича чтобы он тебе отпуск дал по состоянию души, – серьезно произносит Павел, смотря мне в глаза. – и не вздумай отказываться; тебе действительно нужно хорошенько отдохнуть.

– Да, наверное, но мне сначала нужно кое-что узнать.

Павел лишь огорчено вздохнул и сел за свой стол.

Прошло несколько минут, и вот Эмиль кладет передо мной тонкую папку и смотрит все тем же встревоженным взглядом. Я киваю ему в знак благодарности.

– С вами точно всё в порядке, Семён Филиппович? – осторожно спрашивает он.

– Всё в порядке, Эмиль, – отвечаю я, откинувшись на спинку стула и взяв папку в руки. – Не волнуйся. Но, произнося эти слова, я сам в них не верю.

Он постоял ещё мгновение, словно обдумывая что-то, а затем ушёл, оставив меня наедине с тайной, почивавшей в старой коричневой папке. Я открываю её и беру в руки единственный лист бумаги.

«Набу Исмаил Фарух, возраст 20 лет. 12 марта 1898 года. Обвинения в бандитизме и членстве в преступной организации. Сбежал из камеры предварительного заключения между пятью и шестью часами утра. Подозреваемый так и не был найден. Дело закрыто по причине отсутствия улик и дальнейших сведений о местонахождении подозреваемого».

Сухие строки документа прозвучали словно приговор. Я не могу поверить своим глазам. Это всё? Но я помню, что дело было куда глубже. Почему здесь почти ничего нет? Дрожащими пальцами я верчу этот листок. Но ничего. Большая часть документа пуста и своей нахальной чистотой обжигает больнее огня. Эта бумага лгала мне. Я помню, что было еще что-то. Должно было быть на месте этой белизны, теснящей жалкие строки. Я должен вспомнить…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.