Трейдер

Золотой стандарт ограничивал возможность создания новых фиатных денег. Но эти ограничения убраны, и экономическая элита внедряет в систему новые наличные средства, которые напрямую попадают к ним, в результате чего они разрушают вашу покупательную способность. Когда процесс создания денег становится неограниченным, инфляция начинает неумолимо расти. Ваши доллары теряют покупательную способность, и вы можете купить за них меньше, чем раньше, а работать приходиться все больше и больше.

Антонио убирает в сторону смартфон. Ему интересно, что есть в жизни Конора помимо цифр и фондового рынка.

– Папа? – голос Майка возвращает его.

– А если всё-таки навигатор сломаются?

– Тунцы последуют за звездами, как старые моряки.

– А что они делают днем?

– Они плавают на поверхности воды и ориентируются по свету. А когда есть облака, они останавливаются и охотятся.

Тишина. Антонио замечает ровное дыхание сына, продолжавшего думать о серебристых телах тунца, раскинувшихся в голубом океане. Спокойствие. Синий цвет вокруг становится черным, а дыхание легким. Отец и сын наконец заснули.

Глава IV

ТОРГОВЫЙ ЗАЛ

Утро приходит неспешно, словно тихий вдох после ночного сна Земли. На горизонте едва заметно розовеют первые лучи солнца, окутывая всё вокруг нежным, рассеянным светом. Темные контуры деревьев, домов и горизонта начинают медленно проявляться, словно картина, просыпающаяся из глубокого сна. Сначала слышится только тишина, но постепенно она начинает наполняться звуками жизни. Первыми слышны пение птиц, которые встречают новый день, будто поздравляя его с возвращением. Шум далекого транспорта и шаги прохожих, спешащих на работу, постепенно усиливаются. На небе тихо рассеиваются последние звёзды, уступая место яркому солнцу. Его лучи проникают сквозь окна, освещая комнаты и будя спящих. День начинается снова, словно бесконечный цикл жизни, кружащийся вечно.

Вместе со светом зари возвращается и Антонио. Он босс, но предпочел не менять кабинет и остался сидеть рядом с Конором и Раджой. Его первым сигналом, как только он приступил к своей новой роли, было покинуть Паноптикум, столь дорогой Джею и Кевину, которые с двух диаметрально противоположных позиций могли контролировать всю комнату так, чтобы никто там внизу не догадывался, что за ним наблюдают. Антонио находится в центре, а вокруг него поле боя и его взвод. Это большая белая комната с белым неоновым освещением белых столов. Черные ковры, кожаные кресла и телефоны создавали контраст с прозрачными стеклянными стенами, сохраняя атмосферу чистоты и безличности окружающей среды. На стенах оставались лишь маркеры и их следы, свидетельствующие о присутствии человека: цифры, слова, графики и простые рисунки, которые порождали размышления, приводили к простым гипотезам и иногда становились основой для оживленных дискуссий.

Здесь самые передовые технологии и вибрирующий инстинкт. Есть расчет и интуиция, хитрость и жестокость. Есть тактика и звериный нюх. Есть генеральный штаб, который планирует стратегию за большим столом, окруженным другими постами. Здесь есть ветераны многих войн и новобранцы. Есть прогресс, и есть прибыль. Есть те, кто во что-то верит и есть те, кто никогда ни во что не верил. Это белизна поверхностей и синий цвет сшитых на заказ костюмов. Здесь собрались лучшие из лучших. Худшие из лучших ушли: они уезжают каждые полгода, и о них никто не вспоминает. Есть мужчины, которые говорят быстро, глядя на буквенно-цифровые последовательности на ультраплоских экранах. Есть сын кашмирского продавца ковров, который читает Коран наизусть и молится на коленях в сторону Мекки. Он знает тайны вероятностей, любит дизайнерскую одежду, он вдавался в излишества с парфюмом, словно пытаясь создать вокруг себя ароматический облако, которое оставалось заметным на долю часа после его ухода. Есть житель Дублина, выросший в тени серого бетона Баллимуна. Башни Баллимуна, построенные в 1960-х годах, стали символом депрессии в Ирландии в 1980-х. Он крепкий, много повидал и у него седые волосы. Каждый раз, когда он идет по улице, он как будто все еще болтается, засунув руки в карманы рваных джинсов, на тротуарах пригорода, напоминающего кошмар. Он чувствует, когда пора прятаться, а когда, наоборот, пора карабкаться вверх или тяжело падать вниз. Есть дети богатых и дети бедных. Есть французский аристократ, который не знает, что такое сомнения. Есть молодой итальянский физик, который уже не знает, что и думать. У входа на этаж стоит ирландец с рыжими волосами. Он не знает цифр, но понимает людей, которые мало говорят.

Существует закон обратной пропорциональности: чем выше вы находитесь в пирамиде финансов, тем меньше вам нужно говорить или показывать себя. В этой большой прямоугольной комнате параллельно стенам расположено стекло. Есть реальность и тенденция, есть рай и ад. Чистая абстракция и симулякры виртуального. В одной из маленьких комнат, вырезанных по периметру комнаты, выходит доска. Несколькими днями ранее новый начальник стационара поместил ее туда. Он говорит, что чисел не существует, пока вы их не увидите. Он видит цифры, даже когда они невидимы. Прозрачные пленки улавливают мягкие реверберации. Адреналин льется реками. Есть мечты, желания и амбиции, высокомерие, миражи и иллюзии. Есть молодые трейдреры, которые голодны и точат молочные клыки. Есть ветераны: Конор и Антонио, которые понимают друг друга с полуслова.

В свое время Шарль Бодлер написал – «Величайшая уловка дьявола состоит в том, чтобы убедить вас, что его не существует». Этим утром имя Дьявола – Рене Дюмон. Он одет в безупречно сшитый на заказ костюм, полосатую рубашку и свои характерные подтяжки, которые, казалось бы, придают ему стойкость и уверенность, как будто он находится на Уолл-стрит. Образование Рене поражает: он окончил престижную Политехническую школу и получил степень магистра делового администрирования в известном Европейском институте управления делами в Фонтенбло. Его умение общаться на пяти языках и глубокие познания в различных областях делают его многогранным. Он не только говорит на разных языках, но и умеет убедительно выражать свои мысли, а его читательские способности позволяют ему вникать в тонкости и детали любых вопросов. Рене Дюмон олицетворяет мир, где интеллект, стиль и власть сочетаются в одном лице. Его имя – это символ успешного пути к вершинам и, возможно, некоторой дьявольской хитрости, что помогла ему добиться всего, чего он достиг в этой жизни.

В 7:40 дьявол, отвечающий за зону «Франция» пересек вход в большой банк. Поднимается на лифте на пятый этаж. Он рассеянно здоровается с некоторыми коллегами, прежде чем отправиться в туалет.

В 7:53 он достал из кармана сахарный бумажный пакет вместе с маленьким зеркальцем, затем он разложил полоску компактного белого порошка, измельчил кристаллы краем кредитной карты.

В 7:55 он скатал купюру средним, безымянным и большим пальцами. Улыбнулся, думая, что этот клачок бумаги ничего не стоит и что его самая ценная ценность – это полезность. Для этого он засунул один конец в одну ноздрю. Не издав ни звука, он вдохнул полоску кокаина, разведенного на тридцать процентов. Рене ненавидит шум. На несколько секунд поверхность зеркала отражала отражение массивного золотого перстня. На поверхности кольца выгравированы тремя буквами инициалы графа Ла Мота Дюмона, старинного дворянского дома Лотарингии.

Теперь, через 7 минут и 30 секунд с начала торгов, зрачки Рене Дюмона расширились, и он ощущает себя абсолютно могущественным. Внутри него царит спокойствие. Он признателен тем мельчайшим частицам, которые плывут по его крови, наподобие огненных шаров, и мешают нейромедиатору дофамину вернуться к норме, что делает цифры на трех экранах перед ним более четкими и ясными. Все было бы хорошо, если бы не тот парень, которого наняли три месяца назад. Тот квант, тот самый «2.0», как называют в банке аналитиков последнего поколения, который выступает на сцене с речью о физике применительно к рынкам. Рене этого терпеть не может, потому что Джузеппе или как там его зовут, утверждает, что цены ценных бумаг формируются случайным образом, что их тенденция неуправляема, непредсказуема, как движение частиц в природе, которое рынок поставляет самому себе, по правилам, от которых нельзя отступать. По мнению Джузеппе, чутья трейдера не существует: деньги в финансах делаются только с помощью математических моделей, а человеческий фактор служит лишь для их построения. Модели, называемые нейронными сетями, имитируют рассуждения всех умов, работающих на рынках, предвидя их реакцию.

– Раджа, цены движутся непредсказуемо, как горячие молекулы, встречающиеся с холодными! Это второй закон термодинамики, который гласит, что при изменении некоторых начальных условий можно мгновенно перейти от порядка к хаосу.

– Поздравляю, здесь такая концентрация разведданных, что вы рискуете погасить свет во всей комнате.

Рене прерывает их сердито и громким голосом. Он знает второй закон термодинамики, но хочет услышать, как предполагаемый маленький гений объяснит ему его.

– Смотри, Рене, я объясню тебе это просто: предположим, у нас есть два стакана: один с горячей водой, а другой с холодной, если вылить их в кувшин, у нас будет теплая вода, у нас не будет половины кувшина с холодной водой, а другой половины с горячей.

Раджа встает на сторону Джузеппе, цитируя по памяти слова шотландского физика Джеймса Клерка Максвелла:

– Самый важный результат физической науки – понимание того, как наш мир устроен.

– Какой ты умный и твоя нейросеть дает тебе конкретные подсказки по некоторым французским облигациям? – спросил Рене.

– Насчет нескольких, да. Например, посмотрим…

Джузеппе открывает папку с книгой и смотрит на нее с уверенностью, которую французы действительно едва выносят.

– Вот, видишь это? – показывает он на облигацию «Societe Generale» на мониторе.

– Он торгуется ниже 90, но мои модели говорят, что он стоит как минимум на пару пунктов дороже… Можно купить и подождать. Рано или поздно многие поймут его реальную ценность: тогда его начнут покупать, повышая цену и вы заработаете деньги!

– Модели, стоимость, подождите…

Эти слова проносятся мимо Рене, не вызывая у него никакого поведения. Нет, это совсем не та гипотеза, о которой говорил шотландский физик, ушедший из этого мира сто пятьдесят лет назад. Он не такой уж маленький дьявол. Рене Дюмон дышит, двигается, ест, трахается и нюхает. Он умеет соединять горячие молекулы с горячими, холодные с холодными, если он не хочет их смешивать, он не смешивает их: он умеет приложить руку к энтропии и сделать ее своей. Он из тех, кто знает рынки и, как дьявол, знает, как сунуть на них свой хвост. Рене не сдерживается, не гонится за временем и знает, что цены – это не газообразные молекулы. Цены контролируются, да еще как. Дьявол способен на все и может все. Продать или купить, заработать здесь и сейчас. Он не снижает риск, если он делает ставку на сделку, он не прикрывает свою спину другой операцией. Это дело специалистов по учету вероятностей. Потому что Рене не физик, заблудившийся в цифрах или статистических схемах. Он не сидит сложа руки, ожидая, пока рынок пойдет туда, куда он должен идти, восполняя свою неэффективность и возвращая правильные цены.

Рене с трудом сдерживается. Ему хотелось бы заставить Джузеппе замолчать, дать ему понять, что он никуда так не дойдет со своими формулами. Но он не знает, как к этому отнесется его новый босс. С Джей Морганом была другая история: он был классным, крутым парнем, который знал, как это сделать, настоящий американец. Но теперь на его месте Антонио Моретти, который мало говорит, имеет неразборчивый вид, движется уверенно, ни разу не допускал ошибок. Тихий убийца, с которым лучше дружить. Дьявол пытается сосредоточиться на чем-то другом. Проверяет ставку по французским пятилетним облигациям, проверяет курс доллара, читает отчет об итальянском долге. Затем он снова слышит голос Джузеппе и улавливает слово «павиан». Снова теория случайного блуждания, на этот раз цитируемая с ее самым известным следствием: образом примата что, если бы он нажимал случайные кнопки на чертовой клавиатуре, в среднесрочной перспективе он получил бы такую же результативность, как трейдер, получающий миллионы долларов, но Рене Дюмон – тот самый трейдер, которому платят миллионы долларов. Не бабуин, он настоящий дьявол во плоти, и теперь он дышит глубоко. Дьявол должен показать себя, потому что иногда необходимо пугать. Спустя двенадцать минут и пятнадцать секунд после открытия Лондонской фондовой биржи, француз обходит центральный стол большого зала и присоединяется к Радже и Джузеппе. Он кладет руку на плечо итальянца, который резко оборачивается.

– Я – рынок, – просто говорит он. – Я дьявол. Подойди к моему компьютеру. Я покажу тебе то, чего ты никогда не видел, – не дожидаясь ответа, он показывает Джузеппе свою открытую позицию.

Встав, засунув руки в карманы синего костюма, Антонио молча наблюдает за происходящим. «Кто знает, что сделал бы Джей Морган» думает он, глядя на экран компьютера, он слушал рассуждения Джузеппе. Пару раз, подняв глаза, он встретил нетерпеливого Раджу. Он кивнул ему, что мог понять только Раджа, и поощрил его снисходительность. Даже напряжение Рене, нервные жесты и эти две затяжки не ускользнули от него.

– Смотри, – говорит дьявол мальчику, прежде чем выделить строку на экране.

Рядом с аббревиатурой французской пятилетней облигации стоит цифра, соответствующая значению 90. Антонио уже понял, что сейчас произойдет. Рене намерен произвести наглядную демонстрацию правоты его суждении. По оптическим волокнам передается строка входных цен. Это электронные импульсы, которые преобразуются в заказы на покупку, непреодолимый прилив оптимизма для инвесторов. Крупннй банк с фиксированной доходностью «Европа» движется шумно, на всеобщее обозрение. Пусть все знают! Джузеппе похож на статую из мрамора. Он стоит неподвижно, скрестив руки, наблюдая за движениями трейдера. Несколько секунд спустя на трех континентах тысячи глаз отмечают эту операцию. Итак, Рене хватает телефонную трубку, набирает номер и произносит несколько слов: «купи до 93» и вешает трубку.

Пока на мониторе 90 как по волшебству превращается в 91, а затем в 91,50, француз повторяет операцию. Два, три, четыре, пять телефонных звонков. От Парижа до Берлина, от Лондона до Рима операторы и трейдеры готовы к работе. Заказы на покупку добавляются к заказам на покупку. Спрос растет, цена предложения возрастает. Прошло менее пяти минут, и цена достигла отметки 92,80.

– Когда-нибудь слышал слово: «профессионал», малыш? Когда человек знает, что делает, когда ты дьявол, – хотел бы добавить Рене.

– Нескольких минут достаточно, чтобы поднять цену акции далеко за пределы ее прогнозируемой стоимости. Мотай на ус щегол.

Джузеппе бледен и энергично чешет щеку. Француз отодвигается от своего места, скатываясь назад на колесах своего кресла. Он скрещивает ноги, затем поворачивается и смотрит на итальянского новичка.

– 93, всего за шесть минут. А если бы мы сейчас продали, ты бы хотя бы смог посчитать встречную стоимость? – саркастически спрашивает он.

Рене делает паузу, ожидая ответа, но ничего не слышит.

– По вашему мнению, маленький гений, как долго мне придется ждать, пока ценная бумага достигнет паритетной цены и рынок исправит неэффективность? Сколько месяцев? Посмотрите, что говорят ваши статистические модели?

Вопросы словно пулемет, и лицо Джузеппе краснеет, он смотрит на кончик кроссовок, не зная, что сказать.

Антонио Моретти приближается к столу француза.

– Достаточно, – его голос звучит низко и твердо. – Эта штука называется манипулированием рынком.

В нескольких ярдах от него, через стол, Конор откинулся на спинку стула и теперь изучает ситуацию, приподняв бровь. Рене оглядывается вокруг в поисках поддержки, которую не может найти. Дьявол всегда одинок. Конор подпирает голову ладонью, на его лице появляется скучающее выражение. Раджа поправляет манжеты своей синей рубашки, изображая безразличие.

– Это называется – рынок, босс. Остальное – это просто удача, как крутится шарик в рулетке, или огромная трата времени. И нам нельзя терять времени, – высокомерно отвечает Рене.

– Удачи не существует! Её не существует, потому что мы устанавливаем цены.

Антонио беспокоят не дерзкие манеры и тщеславие француза. Он привык к чванливости трейдеров старой школы, грубой демонстрации силы, богатству, выставленному напоказ без стиля, большим пальцам, засунутым в подтяжки, и грудью, вздымающейся от тщеславия. Чего Антонио не принимает, так это непонимания сущности финансов. Антонио Моретти отличается от Рене, он не вырос в богатой семье, не был на Уолл-стрит: для него каждый бросок игральных костей является частью бесконечной последовательности, полезной для установления наиболее вероятного результата. И он всегда считал этот тип арифметики основой современности, открытием, которое впервые поставило человека в центр вселенной, сделав его хозяином мира и властителем случая.

– Сколько лет ты занимаешься этой работой, Рене? Двадцать пять? И ты так и не понял, что такое риск! Либо вы вмешиваетесь в правила, либо это просто вопрос ставок. Ты знаешь это. Вспомни LTCM и посмотри, что случилось со всей этой математикой. Они поставили большие деньги на весьма вероятную небольшую прибыль против крайне маловероятной большой потери. LTCM не ошибся ни в модели, ни в оценке тренда. Проиграли, потому что были настолько уверены в себе, что заняли позиции в десять раз больше, чем могли бы…

История Long-Term Capital Management (LTCM) – это одна из самых захватывающих и печально известных эпизодов в мире финансов. Хедж-фонд созданный в начале 1990-х годов небольшой группой ученых и экспертов по финансам, включая двух Нобелевских лауреатов: Роберта Мертона и Майрона Шоулса. Они пытались создать беспроигрышную стратегию на мировых финансовых рынках. LTCM быстро привлек большой объем инвестиций, и они начали применять сложные стратегии арбитража и управления рисками с использованием огромного кредитного плеча. Их методы торговли были настолько сложными, что многие не могли понять, как они работают. В начале 1998 года произошел несчастный ряд событий. Кризис в Азии и дефолт России создали волатильность на мировых рынках. Эти события выявили уязвимости в стратегиях LTCM, и их инвестиционный портфель начал катастрофически уменьшаться в стоимости. Вскоре хедж-фонд столкнулся с проблемами платежеспособности, что сделало ситуацию еще более опасной. LTCM был настолько крупным и влиятельным игроком на финансовых рынках, что его банкротство могло вызвать цепную реакцию и подвергнуть опасности финансовую стабильность мировой экономики. Для предотвращения этого катастрофического сценария Федеральная резервная система США и другие крупные финансовые институты вмешались и организовали спасательную операцию. Они предоставили финансовую поддержку LTCM и призвали других инвесторов сделать то же самое. Ситуация с LTCM подчеркнула важность контроля и регулирования в финансовой системе, а также опасности, связанные с высоким кредитным плечом и сложными финансовыми стратегиями. Она также стала учебным материалом для анализа рисков на финансовых рынках и уроком о том, что даже самые креативные финансовые умы могут столкнуться с непредсказуемыми вызовами.

Антонио подходит к компьютеру Рене, кладет одну руку на верхнюю часть монитора, а другой указывает на дисплей часов в правом нижнем углу. 8.46 утра. В этот момент 46 превращается в 47.

– Время существует, даже если ты думаешь, что оно течет только для других, а не для тебя. И именно против этой переменной мы бессильны. А теперь, Рене, наведи порядок в том беспорядке, который ты натворил.

Затем он поворачивается к Джузеппе.

– Продолжай работать над нейронными сетями и меньше болтай.

Молодой человек молча кивает, опустив взгляд.

– Молодец, Рене. Это было очень поучительно, – саркастически комментирует Конор, его рот скривился в гримасе, прежде чем снова сосредоточиться на мониторе.

На другом конце стола дьявол горько жует. Он засовывает руку в карман куртки и чувствует успокаивающее присутствие обертки из сахарной бумаги. Двигает мышь, пока курсор не достигнет поля расписания на рабочем столе. Щелкает правой кнопкой мыши, часы и минуты исчезают. Бог времени мертв. Затем он встает и идет в уборную. Пришло время почувствовать себя всемогущим. Антонио смотрит, как он уходит, прежде чем сесть. Кажется, тишина и спокойствие вернулись. Камилла пересекает комнату с какими-то документами в руке, ее ультра-черные кудри собраны в мягкий шиньон, Антонио с удивлением представляет тело за вуалью белой рубашки, узкой юбки и сапог на высоком каблуке. Но он тут же отбрасывает эту мысль и возвращается к цифрам, своему тихому пристанищу, с пустым выражением лица отвечая на смущенную улыбку девушки. Пролистывает несколько страниц «Файнэншл Таймс». Пролистывает финансовую книгу. Он подводит итоги работы команды, оценивая деликатную ситуацию начала года. Внезапно он замирает на последовательности цифр и букв. Перечитываете один раз, еще один, и он не может в это поверить. Воспоминание всплывает с силой пощечины. То, что произошло с американцем, не было гипотезой. Экран компьютера свидетельствует о невозможном движении. Казначейство США двести пятьдесят миллионов – заказ на покупку на последнем аукционе облигаций «Европа». Антонио Моретти не отдавал такого приказа.

Он сдерживается, чтобы не вскочить, глубоко дыша, дрожь трясет его правую ногу. Он кусает губу. Вонзает ноготь указательного пальца в основание большого пальца. Боль как бальзам – это доступный морфин, который помогает ему восстановить контроль. Вдыхает еще раз, затем встает. Ноги как обычно устойчивы.

– Раджа!

В твердом голосе чувствуется тревога, подавленная самоконтролем. Несколько голов поднимаются с экранов, когда Раджа достигает своего поста в задней части комнаты.

– Что это за штука? – Антонио бормочет, указывая на сделку с американскими облигациями.

Радже требуется несколько секунд, прежде чем ответить.

– Это приказ из Нью-Йорка.

Срабатывает интуиция, его глаза расширяются.

– Но я думал, ты говорил об этом с Морганом…

Конор подошел, привлеченный безмолвным призывом. Он стоит, засунув руки в карманы, его лицо представляет собой пустую маску. Антонио опускает голову. Чертов игрок в покер, Кевин Лаббок. Он не был пьян его слова, размазанные виски, скрывали предупреждение.

– Никогда больше, Раджа Пандей. Пусть это никогда больше не повторится!

Говоря это, он кладет руку на плечо Раджи, который бормочет что-то непонятное. Тогда Антонио обращается к Конору:

– Пойдем со мной.

Конор на лету распечатывает лист и берет его с собой. Они в решительном темпе пересекают торговый зал и входят в коридор, освещенный двумя непрерывными неоновыми линиями. Останавливаются перед дверью из матового стекла с надписью: «Алекс Смит».

Антонио открывает дверь. Перед ними кабинка три на три метра, буквально заставленная «финансовыми книгами». На сером металлическом столе стена томов не позволяет увидеть то, что находится за ними. Они повсюду: сложены высокими колоннами вдоль стен или сложены на полках. Входя в этот офис, Антонио всегда испытывает чувство угнетения и удушье. Он несколько раз пытался приблизительно оценить количество книг, забитых в этом месте, но сдался перед загадкой числа, которое не поддается никакой оценке.

– Вот и мы, Алекс, – говорит он, как будто разговаривает с той непроницаемой стеной бумаги, которая стоит на столе.

– В Италии не стучат? – голос приходит из ниоткуда.

– У меня нет времени на твой юмор.

Мужчине, который явился из-за стен томов, перевалило за шестьдесят. Его лицо круглое, а волосы седые и неопрятные. За густыми линзами с красной оправой скрываются пара серых глаз, излучающих иронию и интеллект. На нем твидовый пиджак, который он носит поверх темно-серого свитера с высоким воротником – это явное нарушение офисного дресс-кода. Это бунт против обязательности носить синие костюмы и белые рубашки без пальто, даже в самые холодные дни зимы. Но он мог себе это позволить, потому что он – Алекс Смит, одним из лучших стратегов. При первой встрече с Джей и Антонио он заявил: «я всегда говорю то, что думаю. Если вы ищете ассистента, то вы не нашли того, кого искали». Он прибыл к зданию за Бэнк-стейшн после триумфального марша, диплом Оксфорда. Исследования елизаветинского театра, диссертация, посвященная розенкрейцерскому символизму у Шекспира, и престижная степень MBA по экономике. Затем десять лет во Всемирном банке, столько же в Банке Англии. Никогда не меняя своего образа действий и жизни.

Алекс снимает очки и кладет их на стол.

– О чем ты говоришь? – серьезный вопрос.

– Речь о последнем казначейском аукционе. Из Нью-Йорка они поставили на баланс 250 миллионов, – отвечает Конор, размахивая бумагой.