Демонология Сангомара. Драконий век

Не решаясь подойти ближе, Ройс замер посередине, между креслом и дверью, и спросил после недолгой заминки:

– Вы передали завещание моей матери? – похоже, он умел говорить лишь прямо.

– Если трясешься, что я подниму вопрос о лишении тебя дара, так знай: я слишком уважаю свою дочь. Даже несмотря на ее сомнительное решение… Завещание уже у нашего главы и внесено в журналы. Ты узаконен, – отрезал Филипп.

Не сказать, что Ройс был громадным, точно скала, однако некоторая массивная угловатость в его облике чувствовалась, и он подчеркивал это меховой оторочкой костюмов, тяжелыми перстнями и таким же тяжелым, мрачным взглядом из-под бровей. Говорил он, приподнимая полную верхнюю губу, будто скалясь. Кожа его, напротив, была болезненно-бледна, покрыта оспинами, как напоминание о его бывшей человеческой натуре. Хотя, надо сказать, Ройс фон де Артерус казался больше сыном лесов и демонов, нежели людей. Слишком часто он бывал среди вурдалаков, отчего, как ни пыталась мать привить ему манеры, вырос диковатым. Уж так он был похож на Райгара Хейм Вайра и Саббаса фон де Артеруса одновременно, что сердце Филиппа сжалось. Он вспомнил поверья, что дар сам выбирает, в ком жить. Выходит, дару его дочь оказалась неугодна? Не поэтому ли ее жизнь так скоро закончилась в угоду более подходящему наследнику? Получается, как бы он ни пытался спасти дочь, она прожила ровно столько, сколько живут вампиры, и даже чуть меньше того.

Старый граф продолжал сидеть в кресле, точно в спальне никого нет. Пальцы его покоились на подлокотниках. Огонь плясал в его синих глазах, отражался от ледяных зерцал. Ройс так и зыркал, прямо, в чем-то невежественно, позволял себе разглядывать того, кто чуть не убил его несколькими десятками лет ранее, пока наконец не процедил сквозь зубы: «Спасибо». В этом единственном слове прозвучал и отзвук благодарности, и враждебности. Ему не ответили. Только на миг граф Тастемара повернул голову и посмотрел на гостя с презрением, показывая, что тому здесь не рады.

После еще одного поклона – более грубого – Ройс захромал прочь.

Того, чего боялась Йева, не случилось. Оба вампира слишком любили ее, чтобы позволять себе нелицеприятные слова в сторону друг друга. Будучи женщиной, Йева смогла в последний раз если не примирить мужчин, так хотя бы воззвать к своей любви, чтобы она стала непреодолимой стеной для обоюдной ненависти. Впрочем, Филиппу отчасти уже все было безразлично. Скоро и он последует за своей дочерью.

* * *

Пир продолжался. Во главе самого длинного стола, в кресле, похожем на трон, восседал Летэ. Он был облачен в пурпурный шелковый костюм, подпоясанный ремнем с рубинами. Такими же большими рубинами бряцал его браслет на белой пухлой руке. На Летэ фон де Форанциссе не было короны, но первое слово, приходящее на ум, стоило взглянуть на выражение лица этого мужчины, – «король». Король вампиров… В порыве ожившей царственности, являя собой ее тысячелетнее воплощение, в шелках и золоте, он пил из кубка кровь и обводил всех величественным взором. На его расчерченном морщинами оплывшем лице впервые за долгое время проявилось радушие. В этом дне он видел символ своей многовековой власти. Пик могущества. Ему так казалось.

По приказу Летэ в зал внесли еще светильники, повесили их с помощью лестниц на шесты, стоящие вокруг столов, – и стало нестерпимо ярко. Так ярко, что многих ослепило сияние короля вампиров. А ведь все враги клана были повержены. После многолетних пыток погиб в подвалах Баммон Кровожадный, до этого долго скрывавшийся, но полученный в ходе обмена. Его дар перетек в молодого барона, сидящего ближе к краю стола и постоянно пьющего за здоровье господина, чтобы убедить его в своей искренней преданности.

Ближе всего к королю вампиров сидели те, кому довелось участвовать в Кровавой войне. Это были десять старейших: Пайтрис фон де Форанцисс, Горрон де Донталь, Амелотта де Моренн, Барден Тихий, Теорат Черный вместе с Шауни де Бекком, Марко, Ольстер Орхейс, Асска фон де Форанцисс, а также Гордий Яхт. Тем, кто родился позже – еще двенадцати, – выделили места подальше. На самом же краю сидели недавно перерожденные вампиры, которые получили бессмертие после обмена пленными, когда Летэ передали десять даров.

Кровь, точно хмель, развязала языки, и все заговорили громче: о политике, в которой старались не упоминать велисиалов, о соседях, об эгусовских шелках, в которые стали одеваться многие богатые дамы Срединных земель, и о сентопийских кружевах, мода на которые почти прошла. Красавица Асска, полюбившая сияющий шелк, улыбалась красными полными губами, напоминающими бутон розы, и они то и дело набухали чувственностью, стоило ей испить свежей крови. В гневе Филипп разглядывал голосящих молодых аристократов за дальним столом – среди них находился его преемник. Ольстер Орхейс рассказывал о своей жизни на пороге Юга, прикладываясь к кубку. Его взгляд был прикован к тому же столу, где находился его пятый преемник – Седрик. То и дело Ольстер дергал себя за рыжую бороду, по которой точно плясал огонь – до того она была яркой, – и хвалился качествами наследника. Распластавшись в кресле так, что из-за стола торчал один его двухцветный шаперон, а сапоги дотягивались до ног сидящих напротив, Горрон де Донталь со скукой глядел прямо перед собой, на деревянный край стола.

Негромкая музыка разливалась по залу вместе с запахами крови. Лютнист с любовью перебирал струны, склонившись над инструментом. Пир был спокойным. Даже слишком.

– Пятого сюда привез! И наконец-то живой, здоровый! Не задохлик! – перекрикивал всех Ольстер. – Седрик при мне с малых лет, повсюду помогал. Все умеет! И с конями заниматься, и мечом махать, и цифры складывать. Преданный! Наконец-то сдохну!

– Ты решил умереть в один день с Филиппом? – поднял бровь Теорат.

– Так совпало. Но почему бы и нет? – ответил Ольстер. – Я же отдал тебе все долги, Теорат?

– Отдал. Иначе бы мы по-другому разговаривали.

– Ну вот! Устал я, понимаешь? Это ты находишь страсть в своих договорах, циферках и товаре, в изымании земель за просрочки, а мне уже ничто не по душе. Так что завтра в полночь мы спустимся с Филиппом в пещеры, откуда выйдут новые старейшины. И уже они продолжат наши деяния!

Теорат дернул плечами, показывая, что ему все равно, что произойдет с этими двумя. Но потом все-таки поинтересовался:

– Решил сдаться?

– А чего б и нет? – Дернув себя за огненную бороду, Ольстер добавил: – Ты так говоришь, Теорат, будто и тебе невмоготу.

– Не отрицаю. – Теорат прикрыл веки.

– Справишься!

– Справлюсь, никуда не денусь… – с усмешкой опять согласился Теорат.

В разговор вмешался старший родственник Ольстера – ярл Барден Тихий.

– Этот плут, – ярл ткнул пальцем в Горрона и рыкнул, – обманул самих велисиалов! Я же говорил, он хитрее и проворнее самих чертей. Швырни его в воду связанным, он оттуда с рыбиной в клыках выпрыгнет. Вот и вытащил из них клятву, чем спас нас! Он показал нам воспоминания, как у него это получилось. Так что не ной, Теорат, и продолжай торговать.

– Только ты кое о чем забыл. Их клятва включала в себя неприкосновенность земель, но не обещала, что все прочие земли вокруг не станут принадлежать им.

– И что?! – не понял седобородый ярл.

– А то. Клятва не защищает ни от захвата соседних земель, ни от распространения знаний, как передать наше бессмертие. – Теорат поморщился от объяснения такой очевидности. – К нам запускают магов, сведущих в Хор’Афе и способных провести обряд. От тех, кто знает, что в тебе целое сокровище, уже не откупиться одним кошельком. Все слышали, что случилось с Мелинаем. Почему помалкиваете? На него напали посреди ночи. И не велисиал, а просто сосед, приютивший мага и пожелавший получить бессмертие. Мелиная упустил… Но земли прибрал к рукам как компенсацию… Что мешает поступить так со всеми нами?

– Это зависит от нас! – вмешался Горрон. Он показался из-за стола и поправил сдвинувшийся шаперон.

– Не все зависит от нас, – тон Теората стал несдержанным. – Засухи, неурожаи, болезни, поражающие скот, обвалы в шахтах, пожары, эти бунты, которые стали слишком часты. Все это их проделки. Пусть и осуществлено чужими руками. Знаешь почему? Потому что выманенная клятва была неполна и не имела детально прописанных пунктов. Этим они и пользуются. Велисиалы не успокоятся, пока не уничтожат нас, перешедших им дорогу.

– Мы справимся и с этим, Теорат.

Но барон опять вскинул брови:

– Как ты будешь справляться с непогодой или наличием соседей? Как запретишь магам перебираться на Север?

Все знали, что он испытывает неудобства. Многие его вложения потерпели крах, причем непонятно от чего. То засуха, то разбойничьи набеги, то последствия бунта, когда уже сами крестьяне переломали кузницу, – все то, о чем Теорат говорил, прохудило его некогда толстый кошель, наделало в нем бесчисленных дыр, которые он едва успел латать. А ведь буквально полвека назад этот похожий на коршуна барон был одним из богатейших дельцов Летардии.

– Кстати, Горрон, как поживают лавки, в которые ты вложился? – продолжил барон.

– Давайте выпьем! Еще раз! – вновь пропела прекрасная Асска, пытаясь отвлечь всех.

Но барон лишь махнул рукой, чтобы она не мешала вести беседу. Женщин он уважал ровно настолько, сколько они стоили, если их продать, – и ни дареном больше.

Глава клана уже глядел на него теряющим великодушие взглядом, сцепив пальцы под подбородком. Но пока не одергивал, выжидая.

– Я каждую монету не считаю, – парировал с благодушной улыбкой Горрон. – Запомни! Медяками перебирают лишь торговцы, но не благодетельные мужи, глядящие далеко вперед и определяющие судьбу мира. В нашем случае надобно думать совершенно об ином, о дне не завтрашнем, а о том, что случится через пятьдесят или сто лет.

– Потому твое королевство и пало! – точно плетью, хлестнул словом Теорат.

Горрон, кажется, не сообразил, что ответить на такой выпад.

– Из-за того что ты не считаешь монеты, мы и проиграли! – снова нагрубил Теорат Черный. – Что делать вольным слугам, вассалам и всем тем, кто находится рядом, прислуживая и оплачивая наши прихоти? Стоит им выйти из замка – они пропадают. Дети их пропадают. Клятва на них не распространяется, и они получают сполна за нас, о чем здесь тоже молчат. А они, между прочим, и есть основа нашего богатства, наша монета. Как долго они будут терпеть пляски под твою дудку? Что скажешь на это? А, герой?..

Вместо ответа Горрон выскользнул из кресла, откинул плащ и подошел к Асске. Склонившись, он изящным жестом настоящего придворного щеголя подал ей руку. «Позволите, Сир’Ес?» Глаза его светились пламенем множества свечей, а на губах притаилась загадочная улыбка. Девушка взглянула на своего отца и после одобрения поднялась.

Ее повели в центр зала.

– Эй, лютнист! – воскликнул Горрон. – Что ты играешь? Пришел сюда с похорон? Давай-ка «Танцы в Медовой долине»!

Зал наполнили веселые переливчатые звуки, и, соединив поднятые ладони правых рук, Горрон и Асска принялись отплясывать. Застучали каблуки. Поначалу чванливая Асска пыталась сохранить в движениях порядочность, подобающую ее годам. Но уже спустя пару минут ее шелковые юбки взметались ввысь так, что она, хохоча, как юная девица, то и дело одергивала их, пока рука Горрона сползала все ниже, остановившись наконец на тонкой талии. Придерживая девушку, точно колючую розу, осторожно, но с намерением обладать, он кружил ее по залу. Прическа Асски растрепалась, и выскочившая прядь налипла на лоб. Но и тут герцог уловил момент, чтобы поправить прядку, вложив в свое движение столько страсти, что все вокруг, в том числе и сама Асска, живо представили, чем бы эти танцы закончились, останься эти двое наедине.

– Ты гляди, как выплясывает! – пробасил Барден.

– А что ты хочешь, он же долгие годы жил при дворце, – хмыкнул в рыжую бороду Ольстер. Не выдержав, он хлопнул по столу, отчего тот едва не переломился. – Ах, инкуб похотливый! Тут сдохнуть быстрее охота, а кое-кто пляшет, как предвкушающий брачную ночь жених на своей свадьбе! Пойду, что ли, тоже поплясать напоследок?! – И он вскочил из кресла с такой прытью, что оно с шумом опрокинулось назад.

Постукивая себя по груди Ольстер вышел в центр и принялся в ритм кулаку ударять ногой об пол. Он раскинул руки в филонеллонском грубом танце, гулко расхохотался, да так, что заходила ходуном вся башня – от подвалов, где томились узники, до шпилей.

Следом за ним повставали со своих мест вампиры из свиты, а также граф Мелинай де Джамед Мор. Он пригласил баронессу Боно. Рыжие волосы баронессы, рожденной в Филонеллоне, но покинувшей его в детстве, вспыхнули костром в ослепительно-ярком свете, и ярл Барден по-старчески одобрительно улыбнулся, оглядывая их: такого цвета уже не сыскать нигде. Ему вспомнились его родное поселение и крепкотелая мать.

Чтобы стать частью клана, хромоногий Ройс фон де Артерус также поднялся и неуклюже подал руку девушке из свиты, побоявшись приглашать женщин-старейшин.

На стенах висело восемь огромных зеркал, специально купленных у мастеров аккурат к пиршеству. В них засверкало, отражаясь, все золото. Задвигались тела, сменяясь разными цветами нарядов, точно праздничный фейерверк. Впервые за много веков в замок проникло веселье. Никогда прежде здесь столько не хохотали. Яростно забились друг об друга кубки – даже те, кто остались сидеть, все равно преисполнились весельем. И центром всего был жизнерадостный Горрон де Донталь, который плясал так, как не спляшет ни один смертный, даже скажи ему, что это последний танец в его жизни. Улыбка не сходила с его лица, пока глаза поочередно горячо ласкали то Асску, то Ядвигу Боно, когда они с Мелинаем обменялись парой. Пол дрожал от ударов ног, как от землетрясения. Украшенный изумрудами кубок упал на пол – и кровь брызнула яркой краской на зеркало, расчертив кровавый узор. Горрон вдохнул крови. Его клыки сверкнули жемчугом. По лбу катился пот, но ежеминутно он лишь распалялся, отчего его ноги уже не могли остановить пляску, даже пожелай он этого. Расхохоталась хрипло Асска, вернувшись после трех перемен партнеров к герцогу. Тот вновь положил руку на ее талию, сжал, но лишь на миг. Рука его, как у умелого обольстителя, соскользнула, дабы лишь пообещать ответную страсть. Все-таки он чувствовал на себе недружелюбный взгляд главы клана.

– Откуда в нем столько сил? – бурчал ярл Барден.

Филиппа танцы не интересовали, поэтому он лишь отпил из кубка и улыбнулся:

– Это же Горрон де Донталь… Он будто вытягивает из людей не кровь, а их жизнелюбие, присовокупляя к своему.

– Черт! Плут! Подлец! Вот кто он! – недовольно отозвался ярл. Ему такая живость казалась недостойной долгих лет. Впрочем, небольшая зависть тут тоже присутствовала.

Кажется, хозяин замка, Летэ, не обрадовался тому, как все вокруг задышало жизнью. Его стылая царственность, выраженная и в великодушно-сдержанной улыбке, и во взгляде исподлобья, и в горе драгоценностей, тянущих его к полу, померкла по сравнению с кипучей энергией Горрона. Он напоминал обрюзгшего короля, вросшего своим толстым, неповоротливым телом в трон. Горрон же казался молодым завоевателем, который поведет за собой в неизведанные земли. Он раздавал всем вокруг открытые улыбки, взывающие к амбициям, в то время как улыбка Летэ заставляла приковаться к месту.

Хотя нашлись и те, кого не пронял такой задор. Теорат Черный сидел не шевелясь. Тонкими, длинными пальцами он потирал стенки кубка, порой опускал взгляд к вздрагивающей в нем крови, и лицо его пересекала слегка неприязненная улыбка, которая становилась еще более неприязненной, когда он поднимал взгляд на бывшего герцога.

В это время Филипп и ярл Барден беседовали.

– Преемник Ольстера поедет с вами в горы? – спросил Филипп, поглядывая на танцы.

– Куда он денется, – буркнул Барден. – Пусть только посмеет ринуться к чертову Югу, достану оттуда за бороду! Осточертело уже все! Слыхал, высшие оборотни спустились с гор южнее твоих земель? Сожгли Влесбург, Ленс, близлежащие поселения, пожрали весь люд так, что никого не нашли – одни угли! Если уж мир катится в пропасть, то почему я должен терпеть это в одиночку?

– Точно ли оборотни?

– Кому еще быть? А?

Граф нахмурился:

– Далековато они забрались от своих мест. Даже слишком… Причем миновали Солраг…

– Черт их знает… В этом мире происходит что-то дурное, Филипп, – продолжал ярл. – К западному побережью, дескать, приплыл левиафан. Откуда он, раз прошлого прибили? Вся морская торговля пошла на дно вместе с кораблями. Мало ли что случится? Говорю я Ольстеру не торопиться. Четырежды пробовал, так нечего на пятый лезть, если преемники хуже дерьма горного козла.

– В какой-то раз должно повезти. Даже нашему Ольстеру.

– Сам-то хоть видел своего преемника? – рыкнул Барден. – То конское дерьмо! Я б такому не доверил даже нести мой топор, зато он бы повеселил меня шутеечками и прибаутками. Говорят, стихи пишет!

Филипп покачал седой головой.

– Давай покажу! Бездарь твой преемник!

– Потом посмотрю, – дернул плечами граф и поджал губы.

– Да посмотри! Он как раз глядит в твою сторону. Сейчас подойдет!

– Потом…

– Да я тебе говорю… – рыкнул, побагровев, ярл. – Обернись! Вот он! Переминается с ноги на ногу. Боится тебя, видать.

– Чтоб тебя черти выдрали в амбаре, Барден! – тоже рявкнул граф. – Сказал, не буду! Или туговат на ухо?

Их голоса потонули в шуме танца.

– Чего, не интересно? – ухмыльнулся понимающе Барден. Он сразу остыл, как встретился с таким отпором.

– Нет. Меня выбора лишили – пусть за свой выбор сами и отвечают. С меня достаточно!

– Аргх, все с тобой ясно. Но если что, то вон там он, среди танцоров, в желто-черном наряде. Вон там! Хотел, видимо, подойти, да обосрался и попятился. Это мелкий виконт Йефасского княжества. Имени, черт возьми, не помню! Да и не стоит он того, чтобы это имя узнавать. Не повезло тебе, дружище…

– Что вам непонятного в моей просьбе? – отрезал Филипп.

Он все-таки заметил мелькнувший желто-черный рукав. Похоже, его преемник был большой любитель и знаток танцев, песен и прочих пустых занятий. Как некогда Леонард. От этого ему стало так противно и тошно, что он потянулся выпить крови, чтобы заглушить в ней боль, как в вине.

Промолчав, Барден лишь миролюбиво развел большими руками, дескать, постарается из почтения к другу больше не доставать его. Потом он принялся наблюдать за своим рыжеволосым родичем, который вовсю отплясывал с Ядвигой Боно. Они казались двумя языками пламени. Так граф и ярл сидели и смотрели.

Кровавым цветом горели светильники, прикрытые алой тканью. Снаружи бился в окна дождь, однако в зале было до того душно, что окна с внутренней стороны запотели. Многие старейшины разошлись так, что готовы были стоптать подошвы, лишь бы не лишиться того чувства жизни, которое охватило их от макушки до пят, передавшись от Горрона де Донталя. А у Горрона его все не убывало, хотя он щедро раздаривал себя. И вот он уже горящими глазами и умелыми касаниями довел Асску – эту ледяную деву – до искусанных ею губ, жаждущих встретиться с его губами.

* * *

Пир становился все жарче. Танцы обрели форму развязности, опошлились, и в воздухе сгустились запахи крови, трав и вспотевших тел. Все уже ясно понимали – пора прекращать. Тем более Летэ глядел с недовольством. Рыжебородый Ольстер и Ядвига так расплясались, что пришлось вмешаться мужу Ядвиги. В один момент, подбежав к столу, чтобы быстро прихлебнуть, Горрон мельком посмотрел на сидящих Теората и Шауни, которые за весь вечер не выпили ни капли. Перед ними стояли совершенно полные кубки.

Все пришли в себя, только когда на золотых блюдах внесли золотые кувшины с кровью девственниц и девственников. Поправляя прически, одергивая костюмы, вампиры, известные в миру своей выносливостью, буквально упали без сил на свои места – до того наплясались. В сторону Горрона де Донталя устремились одобрительные взгляды, ведь он пробудил во многих жизнь, раздув ее из крошечной тлеющей искры. Кто-то даже в восхищении захлопал. Откуда в этом старейшине столько энергии, что он играючи делится ею, как солнце своим теплом?

Пока все глядели на него, сам Горрон уже поднимал мерцающий каменьями кубок:

– За клан Сир’Eс! – произнес он громко и чисто. – За жизнь! За свет и тепло!

Все принялись чокаться кубками.

– За клан! – разулыбалась красавица Асска.

– Кхм, за клан… Гм-м, – добавил Летэ, недовольный, что все внимание приковано к Горрону. Он сидел сам не свой, не понимая, что за жар в нем поднялся, как в старой печи, которую давно не разжигали.

– А вы что не пьете? – поинтересовался Горрон у Теората и Шауни.

– Раз ты так просишь… – ответил Теорат. Он некоторое время всматривался в свой кубок, потом осушил его несколькими глотками. – За клан!

Между тем Шауни лишь сделал вид, что пьет.

– Пьем все! – рассмеялся Горрон и пошутил: – А кто не поддержит тост, тот пройдет обряд Гейонеша, чтобы мы узнали, какие темные мыслишки у него за душой!

Аристократия, конечно, поддержала его. Захлопали в ладоши вампиры, опустив кубки на стол и радуясь этому душному, но прекрасному вечеру.

– Пусть звон наших кубков докатится до самой Йефасы и все узнают, что в этом замке все пронизано жизнью! За будущее! – продолжал Горрон со страстью. – За будущее клана Сир’Eс, видевшего то, чего нет даже в летописях, и который увидит то, о чем никогда не напишут! Времена меняются, и нам должно быть рекой, которая находит свой путь посреди вздымающихся холмов, по долинам гор, по яру, мимо городов, являя собой саму жизнь! За Сир’Eс!

По залу прокатился гул одобрения, откликнулся даже в коридорах и отдаленных башнях, а может, действительно долетел до самого города Йефасы.

В порыве чувств некоторые старейшины стукнулись кубками так, что кое у кого они даже вылетели из рук, заляпав наряды алым. Послышался радостный смех. Так же довольно рассмеявшись, Горрон некоторое время наблюдал эту картину, и на губах его играла улыбка победителя. Потом он посмотрел на Теората и обратился негромко:

– Говоришь, плясать не будут? Вот тебе мой ответ!

Барон не отозвался, только улыбнулся. Правда, его улыбка была непонятной.

Горрон же испил из кубка до дна. Густая кровь проскользнула по горлу, оставляя приятное, сладостное послевкусие. Это ощущение схоже с тем, как аристократия прокатывает на языке многовековые вина, смакуя и наслаждаясь букетом. Горрон произнес еще одну достойную этого вечера, исправленного его усилиями, речь, как со стороны столов свиты неожиданно донесся затрудненный вдох. То был даже не вдох, а попытка сделать его. Рука Седрика – пятого преемника Ольстера Орхейса – потянулась к горлу, он попытался выдавить нарастающий ком. Похватались за глотку и прочие вампиры, выпившие крови из золотых кувшинов.

Летэ понял, что в графины с кровью что-то добавили, и его злобный взгляд вперился в Горрона.

– Это ты, – глухо произнес глава. – Твоих рук дело, предатель! Я давно подозревал тебя!

– Я не предавал! – возразил Горрон. – Это не я!

Чтобы помочь преемнику, Ольстер с руганью подорвался, но сразу завалился вместе с креслом на пол. Следом за ним и остальные старейшины почувствовали, что их тела не подчиняются им. «Это яд… ксимен…» – прохрипел Горрон де Донталь. Раскрыв широко глаза, он посмотрел на невозмутимого Теората. «Но ты пил…» – только и сказал он в изумлении и мягко опустился в кресло за миг до того, как его окончательно сковало ядом. Его пальцы успели стащить простое кольцо с агатом и уронить. Оно разбилось об пол, сверкнув красным огоньком. Пролилась из кубков кровь, забрызгав все цветом смерти.

Никто из старейшин не успел ничего сделать. Они обмякли, скрестив взгляды на Теорате Черном.

Филипп фон де Тастемара, который пил немного, сделал шаг, два, и его ноги подкосились. Он навалился на спинку кресла, обняв ее двумя руками. К нему направился Шауни де Бекк. Филипп попытался сопротивляться, но пропустил удар в лицо и упал навзничь. Его схватили за седые волосы, запрокинули голову, и Шауни залил в глотку остатки крови из другого кубка.

Пока это происходило, в зал по громкому приказу Теората ввалилась бряцающая оружием воинственная прислуга. Свиту старейшин принялись убивать. Те, кто не погиб от яда, погиб от меча. Задыхающиеся стоны. Вопли. Потом предсмертные хрипы, когда сталь глубоко погружалась в тело, завершая начатое ядом. Не поддержавшим тост пришлось столкнуться с Шауни и Теоратом Черным, которые схватились за сабли. Чуть погодя поймали и повязали ослабшего Мелиная де Джамед Мора, который лишь пригубил крови и теперь пытался покинуть зал ползком. К тому моменту большинство пирующих уже устлали пол своими телами, как ковром.

– Ну что, наплясался, шут? – только и сказал Теорат обездвиженному Горрону. Больше он ничего не говорил, так как знал цену словам, всегда исчисляя их в сеттах и даренах и видя в этом свою силу и единственную причину того, что до сих пор жив и не лежит под столом проигравшим.