Компас и клинок. Книга 1

В тот же момент я достаю из сундука клинок. Заостренный и шипастый, совершенно не похожий на рыболовецкие ножи у нас на Розвире. Я подношу его к слабому лучику света из окна, и зазубренные края отблескивают серебром. Не помню, чтобы мама носила при себе оружие. На тряпочке, в которую он был завернут, краснеет пятно цвета ржавчины. Или застарелой крови. Волосы у меня встают дыбом, и по телу пробегает холодок. Я торопливо заворачиваю кинжал обратно в тряпочку, гадая, для чего он маме мог понадобиться. Для чего ей что-то смертоносное, когда у отца есть ножи на случай, если нам придется защищать свой остров. И почему она его держала под замком в окровавленной тряпке.

В остальном сундук набит записными книжками. Какие-то из них крупные, испещренные зарисовками острова, набросками с меня и отца на фоне приморской армерии. Есть там и рисунки свирепых созданий, о которых они с отцом столько рассказывали: нарвалов, фей и виверн с острыми клыками и крыльями как у летучих мышей.

Я достаю очередную тетрадь. Эта маленькая, исписана педантичным маминым почерком – даты, размышления, пересказы будничных событий. Я листаю книжку, погружаясь с головой в ее мир. В те времена, которые, как мне казалось, для меня бесповоротно потеряны.

Песнь, преследовавшая меня целых шесть лет, свербит внутри. Манит меня к одной конкретной тетради. Я выуживаю ее и берусь листать страницы; от кожаного переплета исходит странное тепло. В записной книжке практически пусто. Но стоит мне подобраться к последней странице, как песнь, которую слышу лишь я, внезапно смолкает. Я смотрю на рисунок, и меня омывает сладостная, опустошающая тишина. Это очередная мамина иллюстрация – восьмиконечная звезда, оплетенная какими-то цифрами. А внизу, струящимся курсивом, значится мое имя: Мира.

Меня всю трясет. Вот что звало меня все это время. Этот самый рисунок. Как будто мама умоляла его разыскать. Но почему, я не знаю. Не знаю, что обозначают эти цифры или почему рисунок так настойчиво меня манил. Я провожу по цифрам пальцами, перебирая воспоминания, которые придали бы им смысл. Может, это даты? И мама каким-то загадочным образом отмечала ход времени? Не отрывая пальцев от выведенных чернилами цифр, я представляю, что же нас объединяет даже столько лет спустя. Словно чернила только подсохли и мама вовсе не погибла.

А забрал ее у нас одной суровой зимой океан. Снег тут не лежит – воздух слишком соленый: на наших берегах выпавший снег просто сразу тает. Но тот самый день стал исключением. Тогда снегопад перерос в настоящий буран и накрыл наш остров словно одеялом, заморозив последние припасы, разодев в сияющую белизну всех и вся. В том числе проходивший мимо корабль, о котором мы заранее знали. Брин развел костры, один за другим, заманивая судно на затаившиеся под волнами острые клыкастые скалы. Мы едва могли хоть что-то разглядеть за первой каменной грядой, но все равно сидели, скорчившись, на пляже, так что волосы и складки плащей обрастали инеем. Когда ночную тьму прорезал свист, отец умолял маму не плыть с остальными. Но в глазах ее наконец разгорелось еле тлевшее пламя. Ее страстно тянуло в море, хотя отец этого никогда бы не понял. В итоге она с остальными из семерки привязалась к канату, а мы с отцом остались на берегу наблюдать.

Вернулись тогда всего трое. Всего трое, и они шептались о призраках. О корабле, которого на самом деле не было, о красных глазах под водой. Гнавшихся за ними. Тогда-то я и узнала, что море иногда бывает кровожадным. И может на нас ополчиться.

Я не могла отдать стихии маму без боя. Вырвавшись из рук отца, я нырнула за ней. Под волнами море было словно бальзам, воды его казались слишком безмятежными. Слишком милосердными для подобного зверства. Я плыла все дальше, прочесывая морское дно. И тут увидела в воде что-то красное. Даже сейчас не уверена, волосы я видела, глаза или кровь. Но точно разглядела алый шлейф, светившийся по краям. И кинулась за ним, крича ее имя.

Минуты сменялись часами, и в итоге я вернулась на берег одна. Отец прижал меня к себе так крепко, что я в тот момент поняла, каково это – любить кого-то удушающе сильно.

Тот день сломил отца, и я не нашла другого способа его исцелить, кроме как пообещать всегда быть рядом. Затоптать тлеющие в груди угольки, разгоравшиеся ярким пламенем всякий раз, когда я заплывала в кромешно-черные морские глубины. Я изо всех сил старалась отпустить желание уплыть отсюда и навсегда остаться жить среди воды. Старалась, в отличие от нее, не разбить ему сердце. Как-то отец рассказал, что запах снега до сих преследует его во сне.

Но я ему ни разу не рассказывала о своем секрете. Что мои сны наполнены запахом океана.

Глава 6

НАУТРО СОЛНЦЕ ЕЩЕ ПРОДИРАЕТСЯ СКВОЗЬ ОБЛАКА, а мы уже стекаемся на собрание. Из рук в руки переходит печатный лист со смазанными по краям чернилами – столько нетерпеливых пальцев хотят его взять почитать. Узнать, взаправду ли это. Одинокая слеза скатывается по левой щеке старухи Джони, но, глянув на меня, она ее тут же смахивает. Да и остальные тоже смотрят, поглядывают то и дело украдкой. Как будто проверяют, тут ли я еще, жива – не жива. Не свихнулась ли под весом какой-то бумажки.

– Девять дней, – окликает меня знахарка, выходя из толпы.

Она сплевывает на пол, и это так на нее непохоже, такие вспышки гнева, что я вдруг прихожу в себя.

Все это время я бездумно стояла, как будто плыла по течению. Не в силах осознать происходящего. Но теперь протягиваю руку за листовкой. Чтобы осмыслить написанное, чтобы чернила протекли по жилам до самого сердца. Может, я хоть тогда проникнусь гневом знахарки. Хоть что-нибудь почувствую.

– Мы не можем их бросить! – выкрикивает Кай, и по толпе проносится одобрительный гул. – Если мы оставим их в этой тюрьме дожидаться суда, их даже никто не накормит. Их заморят голодом.

– Но залог… Вы только посмотрите, сколько с нас просят.

– …западня, только и всего.

– Наказать хотят нас в назидание другим. Мерзавцы…

– Хватит, – выпаливаю я, только выходит громче, чем я думала. – Хватит уже! Прекратите.

Я встаю, сжимая в руке листовку, и окидываю взглядом ряды глаз, ввалившихся от недосыпа, до краев наполненных ужасом. Я сглатываю; интересно, в моих глазах отражается то же самое?

– Даже если продадим все блестки, весь улов, этого все равно не хватит, чтобы заплатить залог за обоих и вызволить их на свободу. А дозорные только того и ждут. Ловят нас на живца. Поджидают, чтобы мы на это купились.

В доме для собраний повисает давящая тишина. Никто меня не перебивает, даже отцовские товарищи у дальней стены. В комнате, где столько людей, разных мнений и зычных голосов, это пугает больше всего – что ни у кого и слова в ответ не находится. Как будто все наши надежды заранее рухнули.

– На залог нам не хватит. И они это знают. – Я перевожу дух. – Они хотят нас сломить. Чтобы мы перестали топить корабли. Чтобы подмять нас под себя, закрыв глаза на то, как мы умираем от голода.

Шепотки пересыпают тишину, перерастая в целый водоворот.

– А значит, одному из семерки придется пойти и предложить себя в обмен на них. – Я закрываю глаза. – Я пойду.

В комнате воцаряется полный бедлам. Выкрики «нет» перемежаются с призывами освободить Брина. Люди сбиваются в группки и берутся обсуждать, кто для нас ценнее. Я, одна из семерки, мой отец, рыбак, или наш предводитель, Брин. Агнес впивается ногтями мне в руку и насильно тянет на место. Я на автомате сажусь, но сама вся дрожу. Такое ощущение, что все пошло не так.

– Как ты могла? – разъяренно шепчет она. – Даже заикнуться о том, чтобы поменяться с ними местами?

Я хватаю ее за руку в ответ и оборачиваюсь к ореолу ее рыжих волос. Я держусь как могу, стараюсь отринуть самую свою сущность, и меня охватывает страх. Отдышавшись, я его перебарываю и убеждаю себя не трястись за собственную шкуру. Корю себя даже за мысли об этом. Как я могу бояться поменяться с ними местами, когда на кону жизнь отца? Я стискиваю зубы, а крики тем временем становятся все злее, люди пихают друг друга, споря чуть ли не с пеной у рта. Запах отчаяния в воздухе густой, как туман.

– Это все равно не сработает! – выкрикивает Кай, прорываясь сквозь шквал голосов. – Они просто повяжут Миру заодно с ее отцом и Брином. Как только капитан узнает, что она топила корабли, все будет решено. Третьей пойдет в петлю.

Одобрительный гул громыхает у меня в голове. Я всхлипываю, осознав, насколько безнадежным был мой план.

– Мне нужно на воздух, – шепчу я на ухо Агнес и дожидаюсь, чтобы она разжала руку.

Агнес зажмуривается так сильно, что на веках у нее образуются складки. Кай обнимает ее одной рукой и кивает мне. Взгляд у него пронизывающий и твердый. Такой же твердый, как молоток с долотом, которыми он мастерит гробы. Как и я, он видит, что нас ждет. Если их повесят, дозор одержит верх. И это сокрушит весь остров.

Втягивая неподвижный воздух, я подставляю лицо солнцу и греюсь под его лучами. Но голоса людей, их страх преследуют меня по пути из деревни. И мне никак от них не уйти. Я перебираю в уме каждое мнение, мысли мечутся в голове, так что приходится остановиться. Я с такой уверенностью поднялась, убежденная, что план сработает. Но вдруг дозору нужна не только моя кровь? А вдруг она им вообще не нужна?

Я пускаюсь бежать. Подстраиваю бег под стучащую в висках кровь, и с каждым шагом деревня, голоса – все уносится прочь. Ноги мчат меня в единственное место, где мне бывает спокойно. Я сползаю по дюнам, и песок подо мной осыпается, а ноги царапает бледно-зеленый песчаный тростник. Я стягиваю ботинки, носки, потом футболку и бриджи. Снова бегу – до тех пор, пока волна не достигает самой груди. Я закрываю глаза и отдаюсь на волю волн.

Море расступается передо мной, и я погружаюсь все глубже и глубже. Оно сейчас так безмятежно, и я удивляюсь, как море предугадало, что мне это нужно. Окунуться в его распахнутые объятия.

Я нахожу подводное течение, петляющее по потаенной тропке между скал, и мягко продвигаюсь по воде вперед. Потом ныряю в тишину морского дна и провожу рукой по листьям водорослей. Сердце понемногу унимается. Тишина на дне глубокая и древняя, как сама вода, прорезавшая себе путь внутрь земли. Она меня успокаивает, утихомиривает мельтешение мыслей, и разум проясняется. Я загребаю рукой пригоршню песка, разжимаю пальцы и смотрю, как песчинки опускаются на дно.

Подводный мир – словно бдительный наблюдатель. Ожидающий, когда я сделаю выбор. Я отталкиваюсь от морского дна и стрелой взлетаю вверх. И, выныривая на поверхность – с отчетливым запахом моря и соли на коже, – я уже пришла в себя.

И тут я снова ее слышу.

Ту самую песнь, ее песнь, проникшую под самую кожу, зовущую меня назад, на берег. Она раздается эхом внутри, тихо и печально, и я вспоминаю, как мама первый раз мне ее напевала. Прямо под водой, когда мы плыли вместе солнечным июньским днем. И я влюбилась в океан, пронизанный неслышным отзвуком ее голоса. При отце она ни разу не пела, как и при жителях острова. Только при мне, под водой, в прекрасной приглушенной тишине. Я и раньше следовала за ее голосом, последую и сейчас.

Выбравшись на пляж, я уже знаю, что делать. Я вытряхиваю содержимое карманов и открываю мамину записную книжку на последней странице. Выровняв дыхание, шепотом зачитываю цифры, огибающие восьмиконечную звезду. Все так просто, так очевидно, что я не понимаю, как сразу не догадалась. Это же координаты.

Даже сейчас, сквозь разделяющие нас года, мама протягивает мне руку и указывает путь. Всякий раз, когда я теряюсь, она дает мне надежду.

Я торопливо одеваюсь и заплетаю наспех косу через плечо. Мама всегда говорила, что если мне понадобится ее помощь, если вдруг я окажусь в беде – нужно просто идти на голос. Следовать за песнью, и тогда я обязательно ее разыщу. Я понимаю, что мама мертва и тело ее давно лежит в сырой земле, но песнь ее зовет меня до сих пор. И сейчас мама нужна мне как никогда. Нужна отцу. Я делаю вдох и направляюсь обратно, в деревню.

Прежде чем постучаться, я прячу записную книжку в карман. Нельзя, чтобы кто-нибудь ненароком о ней узнал и отнял ее у меня, пока я не нашла свой собственный путь.

Я захожу в домик знахарки и вижу – Сет, вчерашний выживший, сидит и кромсает пальцами буханку хлеба. Он сидит у камина, и дрова потрескивают в лиловом от морской соли пламени. Знахарка, почти не двигаясь, сидит в углу комнаты. Я иду прямо к Сету, тогда она тут же встает и, окинув меня жалостливым взглядом, точно как старуха Джони, выходит на улицу. Я на секунду прикрываю глаза. Жаль, что нельзя повернуть время вспять. Жаль, что я тогда, на пляже, не доверилась своим инстинктам и не отговорила Брина плыть к той ветхой шхуне. И тогда сегодняшний день сложился бы совершенно иначе.

– Уже не лихорадит, я смотрю?

Сидит он в той самой одежде, в которой я нашла его на пляже: из-под одеяла торчит воротничок, а когда он шевелит ногами, выглядывают штаны. Только пятен от соли и дыр уже не видно. Видимо, знахарка или кто-то из ее братьев починили его одежду и выстирали. Они, очевидно, решили, что он не представляет угрозы, и я гадаю, наплел он им чего-то или правда ничего не скрывает.

Сет откашливается и, отодвинув еду, кладет руки на стол. Весь внимание. Я медлю, замечая, с каким надменным и в то же время совершенно невозмутимым видом он сидит за столом. Я расправляю плечи и волевым усилием сосредотачиваюсь на том, зачем пришла. А не на его губах или туго натянутой на груди рубахе.

Он проницательно улыбается, как будто для него я открытая книга. И я, сама того не желая, заливаюсь румянцем.

– Только благодаря вашей знахарке. И тебе, конечно, это же ты меня нашла.

Я сажусь на стул напротив и грею руки у очага. Отвлекаться мне некогда.

– Как ты собираешься выбраться с Розвира?

Он пожимает плечами, и краем глаза я замечаю, что лицо у него передергивает.

– Надеялся, ты мне поможешь. Или, может, кто-то шлюпку одолжит.

– Знаешь, забавно, что дозор знал о кораблекрушении. Подозревал как минимум. Как по-твоему, забавно?

Я оборачиваюсь посмотреть, как он воспримет то, что я сказала. Изменится ли в лице. И сама невольно подаюсь вперед, как будто меня тянет к нему, к тому, как он склоняет голову набок и на свету от камина пол-лица его погружается в тень. И тут я замечаю, что уверенность его пошатнулась.

– Дозор? Я бы не стал… и про дозор я ничего не знаю.

Я откидываюсь на спинку стула и наблюдаю, как он подбирает слова. Может, знахарка ему и доверяет, раз уж лечит, но мне нужно узнать наверняка, прежде чем просить о помощи. А судя по тому, как у меня при нем забилось сердце, выходит, своим выводам я, как обычно, доверять не могу. Остается только вытянуть из него правду.

Сет хмурит брови.

– Мы с дозором не водимся. Неприятностей потом не оберешься.

– На каком корабле ты, еще раз, служил?

– На «Прекрасной деве», – поднимая на меня взгляд, отвечает он. – А до нее на «Золотой лани».

Я удовлетворенно киваю. Про «Золотую лань» я слышала от Брина. Это торговый корабль, который ходит из материкового порта вдоль Арнхемского побережья на север. По крайней мере в этом Сет, похоже, не врет.

– А как у тебя с навигацией? На ялике до Порт-Тренна подбросишь?

– Лучше идти по тихим водам через Эннор. Море отсюда до Порт-Тренна буйное.

На губах моих мелькает улыбка. Хотя бы море знает. Из наших на острове только у Брина хватило бы опыта, чтобы довезти нас до Порт-Тренна и обратно на ялике. Отец и все его приятели рыбачат с южной стороны, в обратном направлении. Только Брин сумел бы в целости и сохранности доставить нас в Порт-Тренн.

– Значит, сможешь добраться до Эннора?

Сама я о нем мало знаю. Брин обходит его стороной, а если кто-нибудь на встрече предлагает там торговать, всячески нас отговаривает. Об этом острове ходят разные слухи – передаются от матросов барменам, а от них рыбакам. Поговаривают, островом владеет кто-то опасный; он и подвластные ему команды контролируют половину морей отсюда и вплоть до Дальних островов, даже дальше. Вполголоса судачат о магии, причем не той, которая присуща ведьмам или водится в необитаемых краях. Мы слышали, что тамошний хозяин опасен не меньше капитана Реншоу, с ее наемными контрабандистами и прочим сбродом. Даже дозорные обходят Эннор стороной – казалось бы, такая лазейка для жителей с острова. Но если Брин его остерегался, то и мне туда не стоило бы соваться. Вот только выбора у меня не осталось.

– Да, туда я добраться могу, – отвечает Сет, шмыгнув носом, и при взгляде на меня к нему как будто возвращается былая уверенность. – Придется плыть по звездам, но там-то я уже найду, к кому наняться. Только лодку дай, и меня как не бывало.

– Мне тоже нужно туда.

Он смотрит пристальней и подается вперед, вероятно, осознав, что я ни разу не упомянула Пенскало, равно как и он. Мы оба избегаем острова, где обосновались дозорные. Он заговаривает тоном ниже, и от низкого голоса по затылку пробегают колкие мурашки.

– Нелады с дозором?

– Тебе об этом знать необязательно, – сквозь зубы парирую я. – Ночь в пути за то, чтобы выбраться с острова. Что скажешь?

Он впервые улыбается. Не просто парень, а настоящий лис – лицо у него расплывается, одновременно излучая тепло и нагоняя жути.

– Они кого-то схватили, дозорные, да? А ты теперь пытаешься найти способ спасти их.

Я не отвечаю.

– Достали что-то на продажу, да? Может, как раз с корабля? Слышал, моряки шептались о добытых блестках. Таких стеклянных бусинах, выточенных, чтобы свет отражать. Говорят, щеголи с материка от них без ума. Ничуть не уступают драгоценностям, если найти покупателя. Слышал, даже совет за ними охотится.

Зашипев, я резко вскакиваю; не желаю это с ним обсуждать. Если он знает про блестки… то слишком много знает.

– Ладно-ладно. Хватит вопросов. Я в деле, – говорит Сет, примирительно поднимая ладони. – Я довезу тебя на Эннор, можешь оставить свои секреты при себе.

– По рукам, – обернувшись, отвечаю я.

Его губы складываются в многозначительную улыбку. Я скрещиваю руки на груди и щурюсь.

– В полночь. Будь наготове. Никому ни слова.

Я уже берусь за ручку двери, как он снова заговаривает предательски мягким голосом:

– Тебе же тут не место? Не в дозорных дело. Я же чувствую – ты не такая, как остальные. Ты здесь родилась? А родители?

Я медлю и едва не разворачиваюсь к нему. Чуть не вверяю незнакомцу частичку души. Он нащупал внутри меня трещинку, надлом, который никогда не срастется. Понял, что мне здесь не место. Что не на этом острове мне суждено прожить до конца своих дней и обрести себя.

Люди – создания хрупкие. Мы ломаемся и распадаемся, а острые края сглаживаются, пока мы не становимся все похожими как капли воды. Все, кроме меня. Почему я не могу вписаться, как положено? Почему я чувствую себя лишней, как будто не могу пустить здесь корни? Меня зовет море. А этот парень, выживший после крушения, говорит как поэт. Есть что-то в его манере речи. Как он витиевато и красиво выражается, словно читает написанное заранее. И от всех этих медоточивых речей на языке остается привкус горечи. Будто за всем этим изяществом скрывается искусно сплетенная ложь. И я каждый раз это ощущаю, стоит ему заговорить.

– Расскажи. Вдруг я смогу помочь.

Я стискиваю дверную ручку – меня так и подмывает поделиться с этим незнакомцем навязчивым чувством, что мне тут как будто не место. Что я другая, даже по сравнению с остальной шестеркой с каната. Что у мамы было слишком много секретов, и, может, я все это время врала себе, будто я не более чем обитатель острова. Я едва все это не произношу… Но тут же вспоминаю, что стоит на кону. Воображаю петлю, и наваждение момента рассеивается, точно заклятие. Этому парню нельзя доверять. Нельзя доверять ни на йоту.

– Просто будь наготове.

Глава 7

МЫ ОТПРАВЛЯЕМСЯ В ПУТЬ В ПОЛНОЧЬ, под кровавой луной. Луна стоит полная, она источает жутковатое сияние, и красный ободок размывает ее очертания. Я бреду по тропинке, стараясь не смотреть вверх. Кровавая луна сулит неудачу. Притягивает проклятия, голод и смерть. Но времени ждать благоприятной ночи уже нет. И я гоню мысли прочь. Я решила действовать по плану – улизнуть вместе с Сетом под покровом рассыпанных по небу звезд, чтобы он смог выйти в море. И теперь уже не отступлюсь. Как я могу, ведь столько всего на кону. Не просто моя жизнь, или отца и Брина, а весь наш остров и привычный уклад.

Я поправляю рюкзак, в котором лишь пара вещей из одежды и несколько незаменимых предметов, и закидываю на плечо повыше. Нельзя было позволить, чтобы кто-то ненароком обнаружил у меня мамин клинок, поэтому его, поспешно собираясь, я оставила в сундуке.

Мне не нужен свет, чтобы идти по пересекающим остров тропинкам. Здешние дорожки я знаю как свои пять пальцев, а вот Сет позади то и дело спотыкается. По пути я не единожды останавливаюсь, вскинув руку, чтобы он замолчал, если мне слышатся чьи-то мягкие шаги. Но когда мы стоим, до меня доносятся только звуки моря. Рокота и натиска волн, кружащей по небу и кричащей в темноту ночи чайки. А шаги наверняка всего лишь отзвук стучащего у меня в ушах сердца.

К пристани ведут выдолбленные в скалах ступеньки. Узенькие, и практически каждая – с подвохом; до сих пор они используются для контрабанды, если нам прилично заплатят за передержку груза. Одни ступеньки низкие, другие высокие, чтобы легче было оступиться. Еще и выругаешься ненароком. Когда-нибудь эта уловка сослужит нам службу и предупредит о дозорных в засаде.

– У Кая есть ялик. Его и возьмем, – говорю я и направляюсь к лодочке, поднятой за полосу прилива.

Парус, пара весел, да и места хватит нам обоим. Но я ума не приложу, как доберусь на ней по завещанным мамой координатам. В домике для собраний я мельком оглядела настенную карту, и, насколько поняла, мне предстоит забраться даже дальше Порт-Тренна. Чуть ли не за край известного мне мира, в открытое море, к Перевалу на юго-востоке.

На Энноре придется запастись провиантом, может, даже разжиться лодкой побольше. От этих мыслей возникает двоякое чувство, одновременно будоражащее и беспокойное. Сама под парусами я ходила только до Пенскало, изредка еще к необитаемым островам и островкам неподалеку. Местные оттуда иногда наведывались к нам на шумные пирушки, но теперь мы не рискуем собираться целой толпой.

О материковых портах Арнхема и городах дальше к северу, на западном побережье Лицины, ходит множество слухов среди мореходов, кто постоянно бывает в Порт-Тренне и только изредка наведывается на Розвир, обычно среди ночи с контрабандным товаром. И мне представится возможность посмотреть на один из них своими глазами. Но сейчас уже за полночь, и в запасе у меня всего восемь дней, чтобы успеть вернуться за отцом. Пока его не повесили на площади Пенскало. Придется поторопиться.

Сет хватается за борт, я за другой, и вместе мы спускаем ялик к воде. Я упираюсь ногами в песок, впиваюсь пальцами в шершавую древесину. Но тут у Сета за спиной мелькает тень. Я оглянуться не успеваю, как его сбивают с ног. Над ним возвышается Кай.

– Сказал же, что ему нельзя доверять! – кричит он через плечо.

Я обегаю лодку и отпихиваю Кая, но тут из-за навеса с лодками выходит Агнес.

– Мы так и знали, что он что-то задумал. Так и знали, – заявляет она, и под луной в ее руке поблескивает нож.

Я помогаю Сету подняться на ноги и встаю к нему спиной.

– Вы все не так поняли. Он помогает мне…

– Он тебя обманет.

Я в недоумении смотрю на Кая, а он, скрестив руки, сверлит взглядом Сета у меня за спиной.

– Какой обман, все честно.

– Тихо, Сет, – отрезаю я, мотая головой. Только его голоса мне не хватает в этой сумятице. – Он умеет ориентироваться по звездам, и я заключила с ним договор. Чтобы он провез меня на Эннор.

Глаза у Агнес округляются.

– Но как же твой отец? И Брин?

– Я это ради отца и делаю, – выпаливаю я и шагаю навстречу.

Оглянувшись на Сета, я отвожу Агнес подальше, чтобы он нас не слышал. Я не сомневаюсь, что Сет довезет нас до Эннора, но в остальном ему веры нет.

– Я нашла ключ к маминому сундуку.

– Но как? Где?

– Не важно, – отвечаю я, отбросив чувство вины за обшаренный без спросу дом, и вытаскиваю из кармана записную книжку.

Кай подходит к нам, присматривая краем глаза за Сетом.

– Вот что я нашла. Это координаты. Смотрите.

Они с Агнес склоняются над книжкой и разглядывают рисунок под светом луны. Агнес, прикусив губу, поднимает взгляд на Кая, потом на меня. На лице ее читается тревога.