bannerbanner
Одинокий. Злой. Мой
Одинокий. Злой. Мой

Полная версия

Одинокий. Злой. Мой

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
7 из 8

Дитрих снова открыл глаза и потер виски, покачав головой.

– Не видение, так, отрывок. Просто мелькнул рыжеволосый образ со спины… Почему-то в костюме типа того, в котором ходит Александр Анатольевич. Ну, твидовые такие. Понимаешь, о чем я? Сейчас уже и нет ничего. Просто странно, откуда бы ей тут взяться, да еще и в костюме врача. – Он задумчиво пощелкал пальцами в воздухе, а затем сделал несколько шагов в сторону каминной полки.

Я машинально оглянулась на комнату позади себя. Если Дитрих догадается проверить тайник (если он вообще знает о нем), то прятаться здесь негде.

– Рыжая в костюме? Какая-нибудь помощница нашего дока? – пожал плечами Платон, предложив объяснение.

Но я отчего-то точно была уверена, что речь шла обо мне.

– Хм… – Дит снова ненадолго прикрыл глаза.

– Что? Или ты подозреваешь, что я тут где-то под диваном любовницу прячу? – Платон скрыл очередной смешок кашлем. – Ну давай, сообщи арбитрам. Ты ведь как законопослушный гражданин обязан сообщать о таком, разве нет? Пусть придут, обыщут поместье. Или, может, сам это сделаешь? Вдруг тут и правда какая-нибудь рыжая красотка затерялась. – Он жадно облизнулся, словно бы эта мысль действительно ему понравилась. – Может, мне и самому стоит поискать.

– Хватит все превращать в фарс, – дернул плечом Дит и, не дойдя до камина каких-то пару метров, развернулся и сел на диванчик. Кивнул на оборудование с проводами. – Я расспрашивал вчера Александра Анатольевича о том, как идет лечение…

– М-м… видимо, о том, что такое врачебная тайна, на курсах целителей тоже забыли упомянуть, – кисло прошептал Платон – я едва расслышала.

– Никаких подробностей, просто поделился, что у вас с ним разный взгляд на то, как должно проходить лечение. И, судя по стоящему тут аппарату, я примерно догадываюсь, какой взгляд у тебя.

Платон тяжело вздохнул и повторил движение брата, когда он массировал виски. На мгновение они стали очень и очень похожи.

– Ты ведь не нотации пришел мне читать? – тихо откликнулся Платон. – Дит, пойми, я привык управлять, я руководил многомиллионной корпорацией, под моим началом была огромная лаборатория. Я привык все и вся контролировать. Уж это ты должен понять. Я готов ставить опыты сам на себе, но я не готов стать чужим подопытным.

Когда он проговорил это, на лице залегла тень, он сглотнул, словно само слово «подопытный» доставило ему физическую боль.

– Тебя не просят становиться подопытным. Нужно просто довериться. Консервативное проверенное лечение, без каких-либо встрясок и стрессов для организма, – мягко ответил Дит, так же, как и я, внимательно следивший за лицом брата. – И уже меньше чем через год соберемся все вместе, устроим на Хэллоуин зеленую орк-вечеринку, помнишь, как в детстве?

– Зеленую – это уже, наверное, без меня, – покачал головой Платон. Без малейшего сожаления, просто констатируя факт.

– Не говори ерунды, ты поправишься.

Но я видела, что Дит в это сам до конца не верит.

И тем не менее казалось, что атмосфера в комнате стала теплее на пару градусов. Словно признание в собственном стремлении все контролировать стало первым шагом на пути к сближению братьев.

И Платон это тоже почувствовал, потому что в его голосе вдруг появились вкрадчивые нотки.

– Слушай, насчет смертной скуки в этом богом забытом месте я не соврал, тут даже интернет не во всех комнатах ловит. Но я нашел старые записи отца…

– Мне стоит беспокоиться? – вскинул брови Дит, но теперь, кажется, уже без лишних подозрений.

Платон пожал плечами:

– Просто я там прочитал упоминание одного театрального шоу. А потом мне выскочил рекламный баннер с этим же самым шоу в интернете. Вот и не верь после этого, что маркетологи и рекламщики мысли читают.

Дит на это усмехнулся:

– Так кто ж их знает, хорошего маркетолога найти сложнее, чем мавку. А что за шоу?

– «Семь грехов света», как-то так, кажется.

Словно я стояла в светлой комнате и разом выключили весь свет. Это название внушало трепет и ужас. Больший, пожалуй, я испытывала, только когда слышала имя владельца театра. Нику Альбеску.

Ладони моментально вспотели, я закусила до боли губы.

– Кажется, и я что-то слышал, – задумался Дитрих. – По радио крутили рекламу.

– Вот. – Платон обезоруживающе улыбнулся. – Может, ты сходишь? Одно из представлений как раз дают завтра вечером. Возьми с собой Таю, развеетесь там. А сам посмотри на артистов, ну… своим взглядом. Вдруг заметишь что-то необычное. Все-таки зачем-то Серп упоминал о нем в своих записях… Потом мне расскажешь.

– Если для тебя это важно…

Во рту стало солоно, кажется, все-таки прокусила губу.

– Я тут на стены от скуки лезу, Дит. А мне даже напиться нельзя, – он добавил в голос язвительности, – доктор не разрешает. Ну или… – Платон пытливо прищурился, – можешь тайком принести мне мои старые дневники. Если бы только мне разрешили встретиться с моим помощником из лаборатории…

– Парень под наблюдением, Платон, не подставляй вас обоих.

– Да знаю я, знаю, – картинно вздохнул страдалец.

Полотенце, кое-как закрепленное на бедрах, почти съехало в сторону, но Платона, кажется, это ничуть не смущало.

Они проговорили еще минут пятнадцать, пошутили о чем-то своем, и Дитрих ушел, кажется, вполне успокоенный. Платон еще какое-то время смотрел в сторону двери, затем встал, подошел к окну, видимо, проверяя, уехал ли брат.

Полотенце окончательно сползло с него, открывая обнаженную заднюю часть, я резко отодвинулась от стекла.

«Он в любом случае будет считать, что ты пялилась».

Платон поправил полотенце и, вздохнув, подошел к камину.

– Вылезай, – сказал строгим учительским тоном, дернув за рычаг.

Проход открылся, выпуская меня наружу.

– Как ты догадался, что я внутри? – Я вышла и смущенно опустила взор, чтобы немного скрыть неловкость момента.

Надо сказать, что Платон был хорош. Рельефное тело, выступающие бугрящиеся мышцы. Каждая вена выписана будто синими чернилами по коже. Их можно обвести пальцем, прочертить, словно дороги по карте. Не огромный, не гора мышц – но сложен хорошо. Он высох после джакузи, но волосы, все еще влажные, вились на кончиках. Если бы не чертово полотенце, так и норовящее открыть чуть больше, чем требовалось, я бы даже засмотрелась на него. Просто так, безо всякого тайного умысла. Если человек – или орк – красив, то это сложно не отметить. Этим сложно не любоваться.

– Я предположил, что ты поступишь как умная девочка, – пожал плечами Платон; я так и не поняла, знал он или просто ткнул наугад. – Кстати, на будущее: ты можешь открыть тайник сама, если нажмешь на выступающий камень в стене возле окна.

– Ага, спасибо. Слушай… – Я закусила губу. – Вообще-то я собиралась на тебя ругаться.

– Да ладно? – Он иронично изогнул бровь.

– Да. Пожалуйста, в следующий раз рассказывай мне все заранее. Например, если хочешь уйти, так и говори: «Я пойду один».

– Мне казалось, это очевидно. Никто ведь не обещал обратного. Давай лучше мы поступим наоборот. Если я соберусь брать тебя, то так и скажу: «Мы идем вдвоем». Не все мои тайны тебе следует знать. Но я обещаю посвятить в те, которые могут коснуться тебя саму.

– Договорились, – нехотя согласилась я.

Кажется, нагота его не смущала. По крайней мере, Платон не попытался хоть как-то ее скрыть. Так и стоял напротив, с интересом вглядываясь в мое лицо. Уж не знаю, что он там хотел увидеть, но на всякий случай взгляд я отвела и еще раз убедилась, что матирующая магия лежит плотно. Моего истинного облика он не различит.

Не только у него есть секреты, в которые лучше не погружать чужого человека.

– Ты сказала, что собиралась ругаться, – уточнил мужчина. – Что изменилось?

– Я услышала про «Семь грехов света». – Сглотнула, слова тяжело продирались сквозь осипшее горло. – Ты действительно увидел рекламу, или…

– Нет. Я спросил своего знакомого про Нику Альбеску, – покачал Платон головой и двинулся из гостиной; мне пришлось идти следом. – Как ты умудрилась перейти дорогу древнему вампиру?

Спина его тоже была хороша, широкая, мощная. Я старалась не смотреть ниже, туда, где талия обрывалась за полотенцем. Слишком уж волнительным и запретным было зрелище.

Думаю, от женщин у него отбоя не было. Раньше, до вынужденного заточения в поместье. Надеюсь, он все же соврал и ему не требуется срочно снять «напряжение».

– Не специально, – буркнула я.

– Слушай, если ты хочешь, чтобы я помог, тебе придется рассказать правду, – отрезал он не оглядываясь. – Я не готов рисковать своей шкурой ради той, которая не только скрывает собственную внешность, но и бежит от сына Арджеша.

Он попал в цель. Я застыла на месте, дотронулась до кожи, вновь проверяя наличие чар. Щеки залило краснотой, но магия держалась крепко.

Когда он мог увидеть?

Тогда, у ворот? Ему хватило какой-то жалкой секунды, чтобы рассмотреть мое лицо?!

Платон довольно хмыкнул.

– Значит, мне не показалось.

Так он не знал наверняка?! Боги… Я сама себя сдала. Осознание, что я совершаю ошибку за ошибкой, заставило пошатнуться, вдохнуть и выдохнуть через силу. Впредь нужно быть хитрее. Нельзя так запросто доверять любому брошенному слову.

Однажды это может стоить мне жизни.

– Марьяна, – позвал мужчина, обернувшись. – Перестань бояться. Я не прошу тебя снимать магию. По правде, мне абсолютно плевать, что ты прячешь. Даже если ты огромная беззубая троллиха, я не огорчусь.

– Вот и хорошо, – эхом откликнулась я. – Эй, я не троллиха! Почему вообще троллиха?!

Вообще-то, даже обидно стало.

Платон явно был удовлетворен такой реакцией – потому что я перестала панически дышать через раз.

– Да так, вспомнилось что-то, – неоднозначно ответил он, потерев бок. – В любом случае свои обещания я всегда выполняю. Я отдал твою бумагу своему информатору. Он обещал найти все, что сможет. Я не требую раскрыть мне твою подноготную – потому что и сам не собираюсь этого делать. Но если мы хотим сотрудничать, то должны быть честны хотя бы в тех вопросах, что касаются нас обоих. Я очень рискую, прося брата пойти на шоу Альбеску. Ты же это понимаешь?

Мне оставалось только отрешенно кивнуть.

Он прав. Этот мужчина дал мне кров и какую-никакую защиту. Он не лезет в мое прошлое. Он даже попытается найти моих родственников. Он уже сделал много больше, чем все до него.

Меньшее, что я могу сделать в ответ, – помочь ему и быть честной.

– Я все тебе расскажу. Но давай, кхм, немного в другой ситуации. – Я обвела взглядом его полуобнаженное тело.

– Согласен, – устало ответил Платон. – Я и сам бы сейчас не отказался поспать. Перенесем разговор на потом.

Он толкнул одну из дверей. Я услышала шум льющейся воды. Не похоже что-то на джакузи. Обычная ванная комната с крупной ванной в углу. Скомканная одежда валялась на полу кучей.

– Ты давно вернулся? – перевела опасный разговор, чтобы хоть ненадолго отпустить воспоминания про Альбеску. – Я не слышала, как ты пришел.

– Мари, я вернулся одновременно с Дитрихом и срочно окатил себя водой, чтобы история про мытье выглядела хоть как-то правдоподобно, – фыркнул Платон. – Именно поэтому сейчас я собираюсь отоспаться, как следует поесть, а уже потом обсудить с тобой Нику Альбеску. Договорились?

– Да. И… спасибо тебе.

– Как не помочь моему личному доктору, – улыбнулся Платон, подхватывая свои вещи. – А теперь, если ты не против, я бы хотел помыться… по-настоящему.

Хмыкнула, развернулась, и за спиной тут же раздался сильный всплеск. Инстинктивно обернулась – посмотреть, не замочило ли меня. А Платон, уже целиком оголившись, залез в ванную, погрузившись по самую шею.

– Эй, не мог подождать, пока я выйду? – возмущенно шикнула на него, торопясь поскорее уйти.

– Мало ли. Может, ты захочешь присоединиться. – Он произнес это так, словно я действительно могла такое предложить. А затем вдруг брызнул в меня водой, зачерпнув ту ладонью.

Я коротко взвизгнула, прячась за дверь, а Платон весело засмеялся. Как мальчишка, ей-богу!

Плотно закрыла дверь и на миг замерла, пораженная пришедшей в голову мыслью. Даже не мыслью, а скорее смутным образом. А что, если я и вправду…

Два поломанных человека, вместе. Ни к чему не обязывающая ласка, просто желание утешить друг друга, хоть на мгновение забыться в нежных объятиях. Почему-то казалось, что они будут непременно нежные у этого хмурого одинокого мужчины.

Рядом с Платоном у меня возникало чувство, что он наказывает себя за что-то. Что главные его палачи не те, кто установил непроходимый полог вокруг замка, а он сам.

Каковы были бы на вкус его губы?

Я потрясла головой, стараясь отогнать навязчивый образ. Это совершенно не нужно нам обоим, только усложнит совместное пребывание под одной крышей.

Но не успела отойти от двери, как услышала его тихий голос.

Глава 6

Марьяна закрыла за собой дверь, кажется, рассердившись на его глупое предложение. Зачем он это сказал? Только спугнет ее, поломает доверие, а ему после сегодняшнего нужен еще как минимум один сеанс «электролечения».

И тем не менее смутный, неясный образ того, что могло бы выйти, прими она его предложение, все равно закрался в мысли.

Неужели его собственные шутки Диту обернулись против него?

Да ну, бред какой-то. Он ученый и должен думать прежде всего о деле, а не о низменных плотских желаниях. Раньше так и было…

И вообще, зачем он сказал брату, что не хочет чувствовать себя подопытным? Это все чертов бес, разбередивший душу, заставивший вспомнить, воскресить то, что он считал давно забытым, истлевшим… Мало ему было за что себя ненавидеть.

А впрочем, вышло удачно, на Дита это произвело впечатление. Тот наконец поумерил подозрения.

– Какой позор. Один ползает на брюхе перед арбитрами, а другой перед ним унижается. – Голос отца над ухом вызвал скорее раздражение, чем удивление.

– Я ни перед кем не унижался, – процедил Платон сквозь зубы.

– Ну как тебе сказать, сынок, – язвительно выделил обращение Серп. – Клянчить семейный дар как подаяние – это и есть унижение.

– Просто заткнись и дай мне помыться. – Он демонстративно взял банку с гелем, выдавливая на губку.

– Не хочешь смотреть правде в глаза? Можешь отвернуться и просто слушать. Убей Дитриха, и тогда дар выберет другого достойного в вашем поколении.

– И это точно буду не я, – парировал Платон. Он уже давно догадывался, как именно отец заполучил свой дар. Ведь не просто же так все кузены Серпа Адрона погибли при таинственных обстоятельствах.

– Делов-то, останешься один, и выбора у дара не останется. Он будет твой. – Серп восторженно сверкнул глазами. – Ты ведь умеешь обходить его силу, я ведь не просто так научил тебя этому. Все ждал, когда ты сообразишь своим отсталым умишком, как использовать знания по назначению. Ты ведь единственный сын, которым я всегда гордился. Так похож на меня.

– Я не похож на тебя! – не выдержал Платон, банка геля для душа полетела в сторону мрачной фигуры Серпа. Но лишь прошла насквозь и отскочила от стены. – Я не ты.

– Да ладно тебе. От своей сути не уйдешь. Кровь не обманешь… Себя не обманешь. Ты – это я.

– Заткнись! – Даже в горячей ванне он ощутил озноб. Это было хуже, чем навязчивые мысли, хуже, чем чувство вины, преследующее его ежесекундно. Отец сейчас говорил все то, чего он на самом деле боялся больше всего на свете. Стать таким же монстром, как Серп Адрон.

– Ну-ну. Просто подумай об этом, – легко отступил отец, словно почувствовав, что его слова достигли цели и больше давить незачем. – А Дит… Пусть сходит, пообщается с Нику. Это будет как минимум весело. Когда кто-нибудь умирает, это же всегда весело!

– Ты его знаешь? – На мгновение Платон даже забыл, что перед ним галлюцинация, а галлюцинация знает только то, что знает он.

Серп хищно оскалился.

– Ты забываешься, сынок. Папа знает все обо всем. И обо всех. Так что от меня бесполезно что-то скрывать. Помнишь ваш со Златоном жалкий план по моему устранению? Думаешь, через сколько минут после того, как вы лишь подумали о нем своими скудными умишками, я уже был в курсе?

– Ты не мой отец, ты просто галлюцинация. – Платон задержал дыхание, уходя полностью под воду. Может быть, когда он вынырнет, Серпа уже рядом не будет?

Он провел под водой, наверное, минуту или даже больше. Орки могут задерживать дыхание гораздо дольше, чем обычные люди, но здоровье сейчас не позволяло ему даже такую малость.

Вынырнул, ощущая, как горят легкие, тяжело отдышался. Серпа рядом не было.

Платон долго еще лежал в тишине, ни о чем конкретном не думая. Пытаясь абстрагироваться вообще от всех мыслей. Но почему-то воспоминания о прошлом не давали покоя, не отпускали, глодали его с неимоверной силой. Закрывал глаза – и перед ними стоял образ мальчишки из прошлого.

Мальчишки, благодаря которому у него самого, возможно, будет будущее.

Если все получится.

Закончив с мытьем и насухо обтеревшись, Платон заперся в своей спальне. Взял в руки телефон.

Мамин номер был забит в быстром доступе, хотя его он помнил наизусть. Пусть и не очень часто звонил ей, даже в лучшие годы предпочитал редкие встречи общению по телефону, но как-то так получилось, что номер въелся в память намертво.

– Платоша?.. – недоверчиво спросила мама, когда в динамиках гудки сменились ее голосом.

За все время заточения он не набрал ее ни разу. Сначала не хотел оправдываться за свои поступки – а пришлось бы. Мама начала бы отчитывать, уверять, что никакие эксперименты не стоят того, чем все обернулось.

Платон был с этим не согласен. Последний его опыт пошел не по плану, но он не считал его ошибкой. Он многому научился благодаря тому, что произошло.

К сожалению, потерял тоже слишком многое. Свою сущность, свою магию, свою свободу.

В общем, первое время он не звонил сознательно. А потом ушел в опыты, погрузился в них весь, целиком, в горячей надежде вернуть себя прежнего. В этот момент звонить маме было бы вообще кощунственно. Она за него переживает, ночами не спит, а он истязает себя током и рвется за пределы особняка проводить запрещенные ритуалы.

Вот станет орком, тогда другое дело – можно пообщаться как раньше. Не чувствуя себя неполноценным, не сгорая от стыда перед матерью, которая места себе не находит.

Так думал Платон, пытаясь тем самым хоть как-то себя выгородить.

Но сегодня слишком уж накатили воспоминания о прошлом.

– Привет, мам. – Он вздохнул, потер переносицу. – Как твои дела? Как здоровье?

– Да я-то нормально, что со мной будет. – Она, кажется, всхлипнула, услышав его голос. – Соскучилась только по тебе до ужаса, каждый день думаю, как ты там. Совсем один же. Надеюсь, не голодаешь?!

– Поверь, с твоими запасами провианта голод мне точно не светит, скорее – ожирение.

– Скажешь тоже. Тебе надо здоровье поправлять, вот и кушай. Все свежее, фермерское, витаминчики. Я морепродуктов закупила на днях, а еще взяла какую-то модную йогуртницу. Хочу тебе молочные продукты тоже готовить, а то магазинное-то совсем не то.

Платон тепло улыбнулся. Мама любила готовить и всегда с легкостью переходила на тему еды. Это хорошо. Раз она заговорила об этом, значит, не злится на него за молчание.

Значит, простила за то, что он так долго не звонил. Возможно, он и не лучший сын, но мама у него определенно самая-самая.

– Только не перетруждайся. Не ночуй на кухне.

– Да ну тебя! Мне ж в радость! Платош… – Она помолчала. – А чего ты звонишь? Ничего не случилось у тебя? Ты не подумай, я очень рада. Но ты же просил время подумать… я не торопила…

– Все хорошо, – твердо уверил мужчина. – Я как раз успел о многом подумать. Прошлое вспоминал, наше с братьями детство. Как-то накатило. Ты так старалась для нас, а мы и не ценили, наверное.

– Ценили, конечно! Вы такие хорошенькие были, смешные, зелененькие мои мальчуганы.

– Я еще кое-что вспомнил, как раз в тему детства… – Он подумал, задавать ли вопрос, но решил, что назад дороги нет. – Помнишь, у нас мальчишка недолгое время жил? Марком звали. Ты не в курсе, что с ним случилось после?.. Ну, ты сама знаешь после чего.

Дело в том, что после разговора с Виктором Платон постоянно прокручивал в голове образ того мальчика. Вроде и сказал, что ничего к нему не испытывал, – а какое-то странное ощущение сосало под ложечкой.

Все-таки разбередил бес душу своей «психотерапией», сумел пробраться в самое сердце и прогрызть там дыру. Никак не получалось забыть взгляд мамы, когда Платон ей сказал ту страшную фразу про бездомных собак.

Не получалось просто сделать вид, что ничего не было.

Да и от судьбы этого Марка так или иначе зависел исход его собственного ритуала.

Он ожидал, что вопрос может расстроить маму, но она удивительно благодушно ответила:

– У него все хорошо. Я сама за него волновалась, все же пацаненок еще, сиротинушка. Думала, с ума сойду, найду и обратно заберу вопреки воле отца. Но Серп сказал подождать, не пороть горячку. Мы его увидели потом на похоронах его деда, где-то через полгода после произошедшего. Окреп, серьезный такой стал, обращаться научился. Стая его приняла.

– А что с его… разумом?

– Все восстановилось, – успокоила мама. – Абсолютно нормальный ребенок, мы поговорили немного. Умненький, хорошенький. Серп еще сказал: «Видишь, я ему новую жизнь подарил, а ты слезы лила». Так что… иногда твой отец своим злом умудрялся совершать добро.

Платон облегченно выдохнул. Эти слова его успокоили. Значит, даже последствия ритуала на разум обратимы. А если его усовершенствовать, если изначально вплести защиту разума в корень ритуала – можно минимизировать все риски.

Главное – результат достигнут. Марк стал оборотнем, хотя природа лишила его этой возможности.

– Это отличные новости, – ответил Платон искренне. – Мне не давала покоя его судьба.

– Это потому, что ты у меня всегда был очень отзывчивый и восприимчивый к чужому горю.

Он не стал ее разубеждать.

– Ты так и не ответила про здоровье, – перевел тему разговора. – Как твоя спина?

– Да опять защемило. – Мама недовольно фыркнула. – Совсем развалина стала, то одно ломит, то второе отваливается.

В тоне чувствовалось легкое кокетство. Орки были гораздо сильнее и выносливее многих других рас, поэтому мама скорее просто по-женски просила внимания, чем говорила о реальной проблеме.

– Да какая ты развалина, мам. Ты у нас здоровее всех на свете.

– Ну разумеется, подлиза. – Она довольно рассмеялась. – В общем, не волнуйся. Помажу чем-нибудь – все пройдет. Твое здоровье сейчас куда важнее моего.

– А баба Рая как поживает?

Благодаря ее связям – а за несколько сотен лет жизни связей баба Рая накопила вдоволь – Платона не посадили в Теневерс, а заменили наказание домашним арестом. Бабушка была уже очень плоха, много лет не выходила из дома, да и характер ее только портился с каждым новым годом. Но все без исключения Адроны ее уважали, даже Серп не лез к бабе Рае, предпочитая держаться от нее на почтенном расстоянии.

– Не скажу, что здорова, но жива, собирается вот женить всех вас, лоботрясов, на детишек ваших поглядеть – и только тогда помирать.

– Значит, ближайшие лет пятьдесят смерть ей не грозит, – прыснул Платон. – А то и вообще бессмертной останется.

– Чего это не грозит? – возмутилась мама, но тотчас поправилась: – Нет, я в том смысле, что пусть баба Рая живет подольше, здравия ей доброго. Но если ты удумал меня без внуков оставить – я тебя отхлестаю розгами, не посмотрю, что лоб здоровенный. Вон, Дитушка женился, Тасенька малыша ждет. Злат тоже остепенился. Только ты и остался.

– Взаперти довольно сложно найти себе пару, – хмыкнул Платон, отгоняя возникший вдруг перед глазами образ Марьяны.

Нет уж, что-что, а они точно не поженятся. С делами закончат и разбегутся.

– Ну вот выйдешь на волю – и чтоб не затягивал, – пригрозила матушка и опять всхлипнула, видимо, вспомнив о положении сына. – Пожалуйста, береги себя, не перетруждайся.

– Мам, перестань. Где я буду перетруждаться? В библиотеке? Тут даже спортзала толком нет, чтобы физически себя нагрузить.

– А ты умственно не перетруждайся! – тут же нашлась мама. – Ладно-ладно, ты же знаешь, я просто всегда очень нервничаю за вас с братьями. Спасибо, что позвонил мне. Услышала твой голос, и сразу на душе так радостно стало.

– Спасибо, что любишь меня любым, – ответил ей Платон.


За месяц до этого

Розовый кадиллак, подъехавший к стенам Теневерса, смотрелся рядом с магической тюрьмой на редкость неуместно и чуждо.

Сама тюрьма, которую среди нечисти еще называли «Потемками», выглядела, как обветшалый европейский средневековый замок – с многочисленными башенками, бойницами, конусообразными крышами и лепниной.

На страницу:
7 из 8