Чистый Плейлист. Сторона А

Евгений Абрамов

Чистый Плейлист. Сторона А

Внутри Дождя

Падал бесконечный дождь. Он был темным, холодным и шептал что-то внутри так долго, что стал частью его побитого ДНК. Рабочий день уже час как закончился, а Марк все еще сидел за компьютером. Сейчас он был похож на макет человека, геометрическую фигуру – ступни параллельно, преломление под прямым углом в коленях, затем под еще одним прямым углом ноги переходят в спину. Руки лежат на бедрах, напряженная шея, взгляд в экран. На экране мелькала зелеными знаками заставка – буквы, цифры и символы стекали вниз в стиле Матрицы, налетая и размазывая друг друга, образуя живые цифровые полосы, которые исчезали и вновь появлялись сверху. Марку было легко и спокойно. Значки все плыли и плыли по экрану, и он смотрел на них почти не моргая – ни мыслей, ни тревог. Он мог сидеть так бесконечно, но каждый раз его кто-то находил в этом уютном углу и настойчиво выводил из приятного оцепенения. Обычно это был охранник. Тот подходил, бесцеремонно тряс Марка крепкой рукой за плечо и просил покинуть помещение: ночь, пора домой. Иногда это была уборщица – чертыхалась, говорила в третьем лице, обращалась к кому-то невидимому – «Вы посмотрите, опять сидит, как статУя, а? Эй, товарищ, домой всем пора. Давай-ка, вставай, пора уже, а?» Марк оборачивался и никогда не находил того, кто должен был на него посмотреть. Но сейчас время этих незваных гостей еще не пришло, и Марк просто смотрел в экран и вспоминал.

      Ему было лет пять, не больше. Поздний осенний вечер. За окном шелестел холодный октябрьский дождь. Звуки падающей воды проникали свозь окна и стены, наполняли комнату и сливались с такими-же точно звуками в его голове. Марк лежал в своей кровати на боку и наблюдал за каплями на окне. Они прилипали к его поверхности и, подождав немного, скатывались вниз. Те, что были повыше, были маленькими, легкими и оттого двигались медленно, но на своем пути им встречались другие капли. Вместе они тяжелели и скользили уже быстрее. А уже внизу окна они превращались в ручейки и маленькими потоками исчезали за рамой. Где-то журчала вода и Марк представлял, как бегущие с тысяч и тысяч окон города ручейки встречаются и превращаются в потоки, и они несутся огромными каплями по асфальту и там, где кончается город, опрокидываются в пустоту.

С кухни доносились приглушенные голоса родителей. Они пили свой вечерний чай и по очереди, а иногда и вместе, производили звуки, которые, если знать как, складывались в слова.

– этоне нормаль но, – чуть хрипловатый голос папы.

– дачтоты начи наешь…, – нежный мамин.

– нуачтолен? вон удру гих токак? впять дауже такиеразмышле ния… я тут марку-шу изса даза бирал вчера, де вочка сосе дска я -милана-мне прога ррипо ттера расска зыва ла. заслу шаешься…

Маркушу… Марк услышал свое имя, заинтересовался и стал прислушиваться внимательнее.

– Паш, ну все люди разные. И дети тоже. У нас вот такой.

– Вот какой? Он в свои пять лет ни одного слова еще не произнес!

– А что ты на меня кричишь? Я тебе опять виновата, да?

– Все, все. Прости. Нет, конечно…

– Ну что, конечно. Что ты предлагаешь? Еще по врачам побегать? Так они не говорят ничего. Все в порядке, физиологических причин нет…

– Да, понятно… Просто… Ладно. Спать уже пора. Вставать завтра.

Родители пошумели чашками в раковине и ушли к себе в спальню. Марк еще немного посмотрел на сползающие по стеклу капли и тихо заснул.

***

Утром все собрались на кухне, завтракать. Ранние встречи за столом были семейной традицией. Папа, не глядя в тарелку, зачерпывал кончиком ложки густую рисовую кашу и быстро отправлял ее в рот, чтобы не капнуть на стол. Смотрел он в это время в газету, развернутую перед ним на столе, время от времени хмурил брови и что-то шептал беззвучными губами. Мама аккуратно снимала верхний, остывший слой, отчего ее каша была очень ровной. Лена смотрела на сына и время от времени напоминала тому, что нужно есть немного быстрее. Марк, который всегда на завтрак ел кукурузные хлопья с молоком, сосредоточенно колдовал над двумя супницами – в одной было подогретое в микроволновке молоко, в другой – насыпанные горкой хлопья. Он методично вынимал их по одной, рассматривал и, если объект исследования был целым, отправлял в молоко; если немного надломленным – складывал на салфетке за супницами. Когда в молоке оказывалось ровно пять хлопьев, он брал ложку, ловил их и отправлял в рот. После этого он прислонял ложку к краю супницы и продолжал искусственный отбор своей еды. Всю процедуру он старался проделать быстро. Во-первых, потому что мама его постоянно подгоняла, а во-вторых, он любил хрустящие, а не размокшие хлопья, а для достижения эффекта нужно было действовать быстро. Над столом на стене считали секунды механические часы. Марк старался уловить совпадения ритмов: щелчков от стрелки часов, звяканья папиной ложки и звуков маминых слов. Ритмы не складывались. Сам Марк старался хрустеть через один щелчок стрелки. Хруст-тик-хруст-так и затем глотал, не сбиваясь с ритма. В какой-то момент он прекратил свое занятие, отложил ложку, встал со стула, посмотрел на родителей и сказал:

– Все. Пора выходить. Опоздаем.

Наступившую тишину взорвала металлическим звоном упавшая из маминых рук ложка.

***

В машине было тепло и сухо, снаружи шел дождь. Щетки автомобильных дворников скребли резиной по стеклу. Это было похоже на печальный стон одинокого зверя. Марк не обращал на это никакого внимания. Он завороженно наблюдал, как мелкие капли появлялись на стекле, скапливались, образуя тончайшую вуаль и, когда уже кажется, что дороги будет за ней не разглядеть, их сметала механическая мощь черной полосы дворника. Тот превращал множество в целое, и это целое отяжелевшим потоком скатывалось вниз по краю стекла, оставляя после себя грязный след.

– Маркуша, сынок, что же ты молчал все? Не говорил? Скажи еще что-то. Мне ведь не показалось?

Лена повернула зеркало заднего вида так, чтобы видеть Марка, Тот сидел в детском кресле и наблюдал за дождем.

– Марк, слышишь меня?

– Мам, ты знала, что сейчас на всей планете примерно столько же воды, сколько было и миллионы лет назад?

Лену сейчас мало заботили планеты и миллионы. Ее сын, ее Маркуша, не проронил ни слова за всю свою жизнь и сейчас для нее было удивительно и волнительно слышать его уверенный детский голос. И страшно ей было тоже, но она гнала от себя страх. Было стыдно боятся сына.

– Интересно, Марк. Очень интересно, правда, – она бросила взгляд в зеркало на сына, но тот также не отрываясь смотрел на лобовое стекло, – скажи, а давно ты можешь… Ну… Говорить слова?

– Представь, что та вода, что сейчас падает на нашу машину, когда-то падала на динозавров.

– Марк! Хороший факт. А ты с кем-нибудь еще разговаривал?

– Воды столько же, а чистой намного меньше. Людей стало очень много, и мы все загрязняем воду. Видишь, какая грязь на стекле? Наверное, поэтому. А динозавры были очень чистыми в дождь, скорее всего.

Лена решила все-таки поддержать тему.

– Нет, вода на машину падает чистая. Дождь то идет без грязи. Это просто всякая бяка с дороги летит, вот и грязь на стекле.

Марк задумался. Он молчал около минуты, а потом посмотрел на маму и сказал:

– На самом деле ты не права. Бывают и грязные дожди. Например, где-то в пустыне прошла буря, и маленькие пылинки занесло на небо. Они попали в облака и упали вместе с дождем. Тогда получается, что и на динозавров могло попасть… И они были грязными. Да… – он помолчал немного и добавил, – а еще дождь идет у меня в голове. Даже когда на улице никакого дождя нет.

Тут Марк совершенно ушел в себя и молчал всю дорогу до детского сада. Сколько Лена не пыталась его разговорить, сколько не задавала интересных водяных вопросов – все бесполезно. Сын завис. Он просто смотрел перед собой в одну точку и никак не реагировал. Когда они приехали до места назначения, Лена вышла из машины, обошла ее, расстегнула ремни на детском кресле, достала Марка, поставила его на ноги, после чего открыла зонт, взяла сына за руку и потащила сквозь дождь в здание. Их встретила, как обычно искренне улыбающаяся, воспитательница Юля. Юлия Владимировна, как звали ее дети. Она забрала Марка и увела куда-то в лабиринты красочных коридоров. Вечером этого дня, когда Лена приехала забирать сына, Юля уже не улыбалась.

– Марк, подожди здесь минутку, ладно? Мне нужно с твоей мамой немного поговорить, —сказала она и повлекла Лену за собой в кабинет. На лице Юли тусклыми красками разливалось беспокойство. Она нервно теребила воротник своего платья и постоянно прикусывала нижнюю губу.

– Я что хотела… Сказать…Спросить… Что с Марком случилось то?

– А что случилось? – Лена наигранно удивилась.

Женщины были одногодками и даже учились в одной школе, правда, в параллельных классах, поэтому знакомы были давно и общались по-свойски, хотя близкими подругами не были.

– – Ну как что? Марк же молчун был всегда. Да, это, конечно, было странно и неправильно, в пять то лет, но вроде как … А сегодня он ни на секунду не замолкал.

– Так это же замечательно, да?

– Ну да… Конечно… Просто вот так резко. Как плотину прорвало.

– Значит вот прорвало!

– Так он весь день всем про воду рассказывал. Много, конечно, знает. Очень много. Интересно так говорит.

– Ну вот! Видишь! Много нового значит узнала, – Лена иронично улыбнулась и Юля, заметив иронию, сразу изменила тон.

– Нет, послушай. Не нормально это все. Он все говорил и говорил. Никого не слушает, ничего не замечает. Я старалась его прервать, перевести разговор, вовлечь в какое-то занятие. Замыкается, нервничает, уходит. Но не на долго. Потом возвращается и опять за свое. Ты бы его доктору показала!

– Ты бы себя, Юлия Владимировна, доктору показала, а?

– Да чего ты сразу, послушай…

– А может сразу нескольким… докторам то.

– Ну посмотри ты трезво на все это. Мальчик пять лет молчал, тут вдруг заговорил, но лучше бы молчал…

– Послушай, – Лена перешла на шепот, – Лучше бы ты меньше говорила, поняла?

Юля немного растерялась, чуть отшатнулась, но мгновенно взяла себя в руки.

– Ну хорошо. Не хочешь замечать очевидного, я сама доктора сюда приглашу. Пусть посмотрит, пообщается с Марком.

– Я тебе приглашу! Не смей даже думать!

Лена уже не держала себя в руках. Она резко толкнула дверь, потом поняла, что открывать нужно на себя. Рванула за ручку, дергано зашагала по коридору, потом в холл. Там схватила Марка за руку и потащила к выходу. В спину ей неслись крики Юли.

– Постой, слышишь! Марка лечить надо!

Шепот дождя у него в голове превратился в упругий стук падающих капель. Больше Марк в детский сад не ходил.

***

Яркие стены детского сада, в котором Марк проводил будние дни, заменили строгие и тревожные стены больниц и поликлиник. Бесконечные осмотры, анализы, тесты, беседы… Он многое помнил из этих дней, но они сливались в единое серо-белое пятно. И в этой веренице вопросов и кабинетов, коридоров и регистратур, он лучше всего запомнил день, когда он сидел на длинной кушетке с белой простыней, болтал ногами и рассматривал рисунок на полу. Мама была совсем рядом – она заняла стул сбоку от стола, во главе которого в большом черном кресле сидел доктор – весь в белом. Лена, казалось, стала чуть меньше, сжалась в размерах. Ее тело не желало впитывать неотвратимую правду, приговор сыну на всю жизнь. Доктор сказал – Синдром Аспергера. Аспи. Ее сын – аутист. Нельзя сказать, что Лена не была к этому готова – конечно, она замечала странности в поведении сына – его маниакальное увлечение водой, его глухое молчание и частые зависания, когда он часами мог смотреть в одну точку и не реагировать ни на что, его ритуалы за обеденным столом или в ванной… Но одно дело замечать и догадываться, а совсем другое – получить официальное заключение, материальное, как тяжелый и беспощадный кирпич.

– … и что? Это никак не лечится? – тревожный голос мамы.

– Ну, можно контролировать и купировать симптомы. А вылечить – ну нет. Поймите, это не болезнь. Это – особенность. Сын у вас особенный, понимаете?

– Понимаю! Ну и как он такой особенный будет жить?

– Вы что, думаете, это уникальный случай? Поверьте, очень много людей так живут. Учатся, работают, семьи заводят. Вы знаете, например, что в армии Израиля есть целое подразделение военных аналитиков с теми же особенностями, что у вашего сына?

– Отлично! Повезу его в Израиль. Сразу в армию!

Марк в армию не хотел. Он хотел поскорее домой – там слишком много интересных и неотложных дел и немного тише бил в голове бесконечный дождь.

Лена ушла на удаленку. Паша стал работать больше – часто задерживался или уезжал в командировки – все логично и понятно. Но и денег он стал зарабатывать больше, а это для Лены сейчас было важнее, чем смотреть на вскипающего мужчину и стараться погасить пожар до возгорания. Врачи рекомендовали не идти в спецшколу – дети с Аспи часто ходят и в обычную. У Лены и Паши оставалось в запасе два года, чтобы подготовить сына к несущейся на встречу жизни, наполненной другими, «нормальными», людьми.

***

Марк любил аккуратно перекладывать совочком песок из правой части песочницы в левую до тех пор, пока не образовывалась большая яма и в совочек, вместе с песком не начинали попадаться комки земли. Тогда он перекладывал свой инструмент в левую руку и начинал закапывать яму, но на этом не останавливался и продолжал свой труд до получения зеркального результата. Это могло продолжаться часами. Иногда к нему подсаживались другие дети и случался один и тот же диалог.

– Привет! А что ты делаешь?

– Я ищу воду. Не мешай, – обычно отвечал Марк, не поворачивая головы, и очередной растерянный ребенок покидал место, занятое Марком.

Все попытки Лены уговорить его пообщаться с другими детьми приводили лишь к глухому молчанию, а если она настаивала, то он бросал совок, вставал, отряхивался и говорил, что вот теперь точно пора домой.

В один из таких дней, когда Марк опять был маленьким поисковым экскаватором, в песочницу перелезла девочка. На вид, чуть младше Марка, в белоснежных колготках, коротком красном платье и густыми локонами вьющихся русых волос.

– А что ты делаешь? Как тебя зовут? Давай дружить? – затараторила девочка.

– Я ищу воду… Марк…, – и он уже собрался попросить ему не мешать, на секунду повернул голову к девочке и… ничего не сказал.

Он смотрел не отрываясь, пока она не протянула руку и не тронула его за нос. Марк отшатнулся, но подумал секунду и сказал:

– Можешь тронуть еще.

Девочка так и сделала. Марк терпеливо смотрел на палец, глаза его скосились к переносице.

– Ты смешной! Марк. Меня зовут Лиза. Мне четыре года и семь месяцев. Я хожу в детский сад. И мне пора.

Девочка встала и вприпрыжку побежала к своей маме. Марк пошел следом. Мама девочки взяла Лизу за руку и уже собралась уходить, но тут их настиг Марк.

– Давай дружить. Человек в среднем выпивает тысячу литров воды в год. Этого два и семь литра в день. А ты сколько пьешь? Если всю воду мира равномерно распределить по поверхности Земли, то везде будет глубина три тысячи семьсот метров. Я тебе много про воду могу рассказать.

Мама Лизы обернулась, потом села на корточки перед Марком.

– Какой ты умный мальчик. Но нам уже пора. Давай вы завтра еще поиграете?

– Давай, – Марк всегда ко всем обращался на «ты». На маму Лизы он не смотрел, – я завтра сюда приду в то же время.

Посчитав, что разговор исчерпан, он повернулся и пошел к своей маме.

Весь вечер Марк не говорил о воде, но не замолкал ни на секунду – что ты делаешь, как тебя зовут, давай дружить, ты смешной, Меня зовут Лиза и снова Лиза, Лиза, Лиза, а что ты делаешь. Отвлечь его не получалось.

– Тебе понравилась Лиза? – Лена улыбаясь, старалась попасть под взгляд сына, но он отворачивался, вставал, переходил на другое место.

– Да, очень. Как тебя зовут?

– Хорошая девочка, да.

– Лиза. Ты смешной.

– Завтра пойдем с ней гулять?

– Обязательно. Да. А что ты делаешь?

Лена поила его ромашковым чаем, сидела около его кровати и гладила по спине, пока бормотание не затихло. Марк все-таки уснул.

На следующий день, на прогулке, Марк не пошел в песочницу, а сел рядом с мамой на скамейку.

– Будем ждать Лизу, – сказал он и замер.

– Пойдем вместе на площадку? – Марк внимательно смотрит влево.

– Может, прогуляемся в ближайший двор. – переводит взгляд вправо.

– Хочешь, почитаю тебе вслух? – ни одного движения

Лена достала из сумочки электронную книгу и стала читать, чтобы как-то занять время. Легкий ветер прятался в кронах деревьев, теплые солнечные лучи старались поймать его, просвечивали насквозь листья и их невесомые тени играли на скамейке. Доносились приглушенные звуки проезжающих машин и детские голоса. Лена чувствовала, что нежно съезжает в дремоту, и тут Марк резко вскочил у помчался прочь. Лена вздрогнула, дремота соскользнула на землю и растворилась. Ее сын бежал на встречу к девочке Лизе. Лена встала и пошла за ним. Добежав, Марк резко остановился перед девочкой и тут же сказал:

– Как тебя зовут? Давай дружить!

Мама Лизы, высокая подтянутая женщина за тридцать в туфлях на тонкой шпильке, наклонилась к Марку и сказала:

– Привет, малыш! Ты же знаешь. Вчера знакомились. Это Лиза. Пойдите – поиграйте.

Но Лиза насупилась, схватила маму за руку и стала внимательно смотреть себе по ноги, кончиком туфельки рисуя полукруг перед собой.

– Ну ты чего, дочь! Это же Марк. Помнишь, ты вечером рассказывала, как познакомилась с очень умным мальчиком, и вы будете сегодня играть вместе. Вот вы и встретились.

Лиза подняла глаза, посмотрела на маму, медленно отпустила руку и поплелась к песочнице. Марк последовал за ней.

– Катя, – представилась мама Лизы, – забавный у вас сын.

– Лена. Спасибо. А у вас очаровательная дочь.

– Да, энерджайзер. Вечный двигатель какой-то. С вашим, видимо, попроще.

– Да по-разному бывает, – неопределенно сказала Лена и посмотрела на детей.

Те играли странно. Лиза, хотя и была еще совсем маленькая, как могла изображала неприступную даму. Она бродила от одного объекта площадки к другому, не оставаясь нигде больше минуты. Марк хвостом следовал за ней и что-то постоянно тараторил, а Лиза старалась его не замечать – повисела на кольцах, покопалась в песочнице, забралась на выгнутую лестницу, заглянула в домик на горке и съехала вниз. Когда Лиза обошла всю площадку раз-другой-третий она подошла к маме и сказала:

– Все. Хочу домой!

– А что так? Ведь совсем недолго поиграли.

– А я не хочу с ним играть!

– Это еще почему?

– Он много болтает и не умеет лазать по лестницам!

– Не правда, – встрял Марк, – все я умею!

– Нет, не умеешь. И вообще. Не хочу с тобой дружить.

Чуть накрапывающий дождик внутри Марка стал стучать громче, еще громче и вдруг взорвался ливнем. Потоки шумящей воды закрыли собой все звуки окружающего мира, затем заполнили изнутри глаза и вскоре он сам стал этой водой. Чтобы не утонуть окончательно, чтобы зацепиться хоть на мгновение, он начал говорить. И остановить его, Лена знала это очень хорошо, теперь будет сложно.

– Я Марк. Давай дружить. Как тебя зовут? Что ты делаешь?

– Маааам. Пойдем домой! – Лиза готова была заплакать. Она испуганно смотрела на Марка и пряталась за мамой, крепко схватив ее за руку.

– Что ты делаешь? Я Марк. Можешь тронуть еще. Я ищу воду.

Мама девочки тоже напряженно смотрела на Марка.

– Что с ним? Болеет?

– Нет, просто вот такой, особенный.

– Ага. Понятно. Ладно, мы пойдем.

– Не уходи Лиза, давай дружить, – голос Марка стал срываться на крик.

Мама Катя взяла дочку за руку, повернулась к Лене и сказала:

– Вы бы его показали кому, что ли. – и они быстро зашагали прочь.

Вечером Марк слег с температурой. Несколько дней огонь горел у него внутри, пытаясь уничтожить бурю, а Марк шептал стихиям свои тихие молитвы в бреду.

***

Школьная линейка расцветала праздником и пахла чем-то новым, как желанная игрушка. Все дети были красиво одеты – на мальчиках белоснежные рубашки и темные костюмы, на девочках белые блузки, синие юбки и такие же синие пиджаки. Марк заметил, что он стоит в группе самых маленьких детей, а следующие стайки были чуть взрослее, потом еще взрослее и последними стояли вполне взрослые девушки и парни. Марк стоял смирно, как учила дома мама, и сжимал в руках яркий букет белых роз. Этот букет нужно было в конце линейки подарить его новой учительнице, Анастасии Павловне. С ней мама познакомила Марка несколько недель назад, когда они приходили в школу, а потом Марк долго стоял в коридоре, куда его выставили из кабинета, так как Анастасии Павловне и маме нужно было «посекретничать» – так они ему сказали. На линейке какие-то совсем взрослые люди выходили на сцену и говорили в микрофон, но слышно было плохо. Ветер относил звук, и он метался по стадиону школы. Марку было не интересно, но он внимательно наблюдал за происходящим. Когда терпение его подошло к концу, и он решил, что пора все-таки пойти и отдать букет учительнице, самый высокий мальчик из взрослой группы подошел к стайке первоклашек, взял за руку самую маленькую девочку, а потом вдруг поднял ее и посадил себе на плечо. У девочки в руках появился большой колокольчик, заиграла музыка, и парень понес девочку, а она улыбалась и звонила.

– Мам, – Марк обернулся к маме, – а можно мне так звонить?

– Нет, Марк, – Лена наклонилась к сыну, – это Первый звонок. Такая традиция. И звонят только девочки.

– Но я тоже хочу!

– Нельзя. Все. Не отвлекайся! Сейчас уже все закончится и вы пойдете в класс.

– Тогда купишь мне такой-же колокольчик?

– Конечно, все, давай, – мама отвернула Марка от себя.

Колокольчик она ему так и не купила.

***

Одинаковость школьных дней успокаивала Марка. В них ему было уютно: они заворачивали его в предсказуемый теплый кокон и нескончаемый шум дождя в голове звучал умиротворенно, совсем не страшно. Здесь было все, что было ему близко – понятное и предсказуемое расписание, ритм звонков в начале и в конце каждого урока, хорошо изученный и почти не меняющийся кабинет, четко определенное место каждого ученика. Он по-настоящему любил это время и впитывал все, что говорила учительница и все, что его окружало. День следовал за днем, урок следовал за уроком. Этот ручей времени бежал мимо Марка, наполнялся водами, расцветал красками, а Марк был в центре этого потока и вылавливал все, до чего мог дотянуться. Урок русского, уставшая учительница. На ней синяя юбка и белая блузка. Одежда чуть мятая, хотя только утро. Доска вся в белесых разводах. На фоне мелового тумана четкая надпись – «Буквы и звуки». Урок математики. Доска абсолютно чистая, надпись другая – «Сложение и вычитание». Учительница улыбается и шутит. Черные брюки и рубашка навыпуск – все как будто только из магазина. На стенах класса портреты каких-то людей из далекого прошлого – молодой мужчина с грустными глазами, золотыми погонами и черным платком на шее. Рядом – очень кудрявый портрет человека с обросшими щеками. Затем – усатый с хитрым взглядом и прической, как у соседки с верхнего этажа.

Безопасность и тишина уроков сменялась суетой и непредсказуемостью перемен. Хорошо, что они были короткими, проносились шумным вихрем и на их смену приходил следующий урок. Перемена была для Марка территорией хаоса и, если можно было спрятаться куда-то и переждать, он так и делал. Обязательно нужно было покинуть класс и выйти в коридор, а здесь, как в диких джунглях, могло ждать что угодно. Здесь были ученики, которые носились на предельной скорости, были вскрики и визги -от каждого Марк немного вздрагивал и с тревогой искал источник резкого звука, были задиры и хулиганы, которые отбирали рюкзаки, бросались бумажками, обзывались и толкались. Он старался держаться от всего на расстоянии и, если и попадал к круговорот, то быстро и незаметно выскакивал из него и находил место недосягаемого невидимки. Укромных укрытий было несколько и за годы своего обучения Марк открывал их одно за другим. У каждого было свое время, когда укрытие было максимально эффективным. Маленькая подсобка около столовой хорошо подходила на первой перемене, когда еще не начинали готовить обед, и вечером, когда обед уже заканчивался. Раздевалка была спокойной после второго и третьего урока – физкультуру на эти часы не ставили и здесь было пусто. Подоконник в левой части здания между этажами на лестнице срабатывал почти всегда – все пользовались другой лестницей, а этой пользовались редко. Марк чаще всего бывал именно здесь – он сидел с ногами на подоконнике, прислонившись левым боком к прохладному стеклу и рассматривал школьный двор. Откуда-то издалека доносились резвые звуки перемены. Они смешивались с шумом дождя у него внутри и, казалось, что серая краска наполняется яркими разноцветными пятнами, перемешивается, капли превращаются в полосы, растягиваются в тонкие линии и в результате все превращается в однородный серый.