Арийский миф в современном мире

Вместе с тем, вопреки этим источникам, не знавшим понятия расы, историософия Розенберга делала расовый фактор ведущей силой истории и сводила суть истории к борьбе рас. При этом его в особенности вдохновляли достижения археологии, геологии и сравнительной мифологии, и он с упоением искал следы вымерших цивилизаций. Его увлекала модная в начале XX в. гипотеза Горбигера о смене земных полюсов, и он верил в то, что когда-то климат северных широт был настолько мягче, чем сегодня, что допускал расцвет некоей допотопной цивилизации. Розенберг предполагал, что в те далекие времена на Севере существовал обширный континент, сопоставляемый им с легендарной Атлантидой. Там-то, на его взгляд, и возникла одаренная раса голубоглазых и белокурых арийцев, которая разнесла свою высокую культуру по всей земле после того, как древний континент ушел под воду. Сознавая свой дилетантизм, Розенберг делал следующую оговорку: «Даже если гипотеза Атлантиды не оправдается, все же придется принять идею существования нордического доисторического центра культуры» (Rosenberg 1930: 24–25).

Идея примордиального культурного центра на далеком Севере была символом веры мистического Общества Туле, с которым Розенберг был связан в 1919–1920 гг. (Cecil 1972: 22). Между тем даже лояльные нацистской идеологии немецкие профессиональные археологи и физические антропологи не пытались искать индоевропейскую прародину севернее Балтийского региона. В целом же споры между учеными XX в. велись прежде всего о пяти вероятных центрах возникновения протоиндоевропейского единства – балтийско-черноморском, анатолийском, балканском, центральноевропейском и степном (черноморско-каспийском). Эти споры и ныне продолжаются, но проблема какого-либо примордиального арктического центра специалистами не обсуждается как не имеющая отношения к науке (Mallory 1997; Demoule 2014).

Чем же Розенбергу была так дорога эта псевдонаучная идея, что без нее он не мыслил никакой историософии? Он был убежденным сторонником идеи полигенизма, к чему его толкала органическая расовая теория. Она говорила, что расы возникали без связи друг с другом и развивались своими собственными путями. Сторонники этого подхода верили, что каждое культурное достижение могло быть создано только строго определенной группой людей, а его распространение по земле было результатом их широких миграций из какого-то исконного центра. Особое значение Розенберг придавал мифам и настаивал на том, что главный из них, солнечный миф, происходил с далекого Севера, где сезоны года были ярко выражены и значение живительного солнечного света осознавалось особенно остро. Именно оттуда происходили культуртрегеры-арийцы, воины-мореплаватели, и их златокудрый бог Аполлон вместе с воинственной Афиной Палладой. По Розенбергу, приплыв из Северной Атлантики, они постепенно заселяли Средиземноморье, Северную Африку и распространялись далее на восток вплоть до Китая (Rosenberg 1930: 26–29. Об этом см.: Chandler 1968: 18–22). Загипнотизированный идеей высшей нордической расы «атлантов», Розенберг даже ухитрился причислить к ней аморитов (то есть семитоязычных амореев). Тем самым, Иерусалим оказывался плодом труда представителей «нордической расы», якобы заселившей Галилею и дошедшей до Иудеи задолго до прихода израильтян в Палестину. Эта идея позволяла Розенбергу вслед за Чемберленом отлучить Иисуса Христа от евреев и сделать выходцем из все тех же голубоглазых и белокурых арийцев (Rosenberg 1930: 27, 76. Об этом см.: Chandler 1968: 30–31, 42; Davies 1981: 296–297). Розенберг верил, что все эти миграции начались еще в каменном веке, и предполагал, что «атланты» несли с собой систему символов, заложившую основу для развития письменности. Вклад эзотерики в эти представления более чем очевиден.

Описав триумфальное шествие нордической расы по Старому Свету и создание ею древнейших цивилизаций, Розенберг переходил к выяснению причин их упадка. Его вывод был неутешительным – всему причиной было социальное равенство, неизбежно ведущее к расовому смешению, а последнее порождало лишь «ублюдков». Так с железной последовательностью происходило в Индии, Персии, Древней Элладе и Риме (Rosenberg 1930: 28, 31, 34, 52, 54, 75ff.). Вначале арийцы теснили предшествующих обитателей, «азиатов» и «семитов», причем семитом, например, оказывался легендарный царь Минос, а к вредоносным «азиатам» Розенберг относил этрусков, которых некоторые русские авторы-почвенники так настойчиво стремятся связать с «русскими арийцами»28. Зато впоследствии «азиаты» перешли в контрнаступление из своих центров, расположенных в Малой Азии. Розенберг сожалел о том, что, победив Карфаген, римляне не довершили свой успех разгромом всех «семитско-еврейских центров» Ближнего Востока; в противном случае, рассуждал он, мировая история могла бы сложиться иначе. На деле же наступила эпоха физического межрасового смешения, которое неосмотрительно допустили наивные арийцы, введя демократические порядки – послабления в отношении рабов, эмансипацию женщин, помощь бедноте.

Борьбе арийцев с азиатами Розенберг пытался придать религиозный характер: арийские небесные боги выступали в его книге против малоазийских земных богов. При этом он искажал мысли своего любимца Ницше: если тот связывал «сверхчеловека» с верой в бога Диониса и принижал роль Аполлона в жизни древних эллинов, то Розенберг, напротив, воспевал Аполлона, а в Дионисе находил низменные черты «азиатчины»29. Для Розенберга Аполлон воплощал в себе возвышенную гиперборейскую сущность арийцев и их духа. Это плохо соответствует реальности, ибо, вопреки Розенбергу, культ Аполлона имел малоазийские корни. Столь же сомнительными были и его представления о развитии религии: упадок «нордической расы» он связывал, в частности, с тем, что место прежних светлых патриархальных богов заняли привнесенные из Азии образы богинь со змеями; на самом же деле все происходило ровно наоборот – образы богинь в Эгеиде относились к более раннему периоду. В поисках изначальной нордической традиции Розенберг и другие нацистские авторы обращались прежде всего к скандинавской «Эдде», не учитывая того, что, во-первых, ее тексты окончательно сложились в Исландии лишь в X–XIII вв., где германское наследие было существенно переработано, а во-вторых, испытали значительное влияние христианской литературной традиции. Ни о какой примордиальной германской традиции здесь речи не было (Мелетинский 1968: 12–18, 341–343; Стеблин-Каменский 1984; Gugenberger, Schweidlenka 1993: 89).

Все эти и другие многочисленные искажения исторических фактов, с самого начала отмеченные критиками, мало смущали Розенберга. Ученых он называл «коллекционерами фактов», лишенными творческой фантазии, и полагал, что с их аргументами можно не считаться. Ведь в конечном итоге, убеждал Розенберг, любая философия основывается не на формальной логике, а на вере. Не следует также забывать, что его духовным пастырем был Хьюстон Чемберлен, не имевший, подобно ему, ни специального исторического, ни специального антропологического образования (Viereck 1965: 273–274)30. Истина для Розенберга состояла не в умении отличить «логическое от ложного, а в органическом ответе на [заданный] вопрос», то есть в том, что соответствовало интересам «органического единства» (в данном случае – «органического расово-народного мировоззрения»). В результате Розенберг приходил к выводу о том, что миф сам будет создавать факты.

Далее, Розенберг объявлял непримиримую войну христианству, в котором, как он полагал, сконцентрировалась вся суть конфликта современного мира. Для него христианство не соответствовало «германскому духу», и он требовал заменить христианский крест свастикой (Cecil 1972: 82–83, 91–92; Fest 1979: 254–255). Будучи непримиримым противником Римско-католической церкви, он доказывал, что у ее основ стояли «этрусско-сирийские жрецы» и евреи. Будто бы это они организовали средневековую охоту на ведьм, тем самым погубив последние остатки исконной «арийской веры»; это они погубили 9 млн еретиков, в которых Розенберг, вопреки фактам, желал видеть истинных представителей исконного германского духа. С его точки зрения, одним из наиболее пагубных действий Церкви было ее стремление навязать всем людям независимо от расы единую систему верований, единый язык и единый ритуал. Он также обвинял ее в навязывании нордическим людям идеи греховности мира, которой у тех изначально не было, так как она появилась будто бы в результате смешения рас. И он предсказывал, что и люди, и сама природа восстанут против этого навязанного им неестественного порядка вещей, противоречащего глубинным расовым и культурным различиям. По его словам, такое восстание уже началось.

Наконец, следует заметить, что среди нацистов А. Розенберг был одним из самых яростных противников Советской России и это по его совету Гитлер задумался о колонизации славянских земель, в частности об аннексии Украины. Правда, по мнению ряда аналитиков, антипатия Розенберга к России вызывалась скорее антикоммунизмом, чем русофобией (Viereck 1965: 215–216, 220–222, 253; Cecil 1972: 32–33). Тем не менее нацистская программа предусматривала порабощение славян (Cecil 1972: 187–190). Между тем нынешних русских поклонников Розенберга это не волнует, и они с благодарностью заимствуют из его «бессмертного произведения» целыми кусками.

Нацизм и христианство

Таким образом, арийский миф был теснейшим образом связан с традиционным европейским антисемитизмом, обогатив его новой расовой идеологией. Этот миф был направлен против евреев, причем в ходе своей эволюции он порвал с традицией христианского антисемитизма и принял откровенно антихристианский характер (Поляков 1996; Gugenberger, Schweidlenka 1993: 97–98)31. Идею вредоносности «еврейского христианства» нацисты позаимствовали у немецкого антисемита П. де Лагарде, которому они были обязаны и попытками изобретения чисто германской религии (Cecil 1972: 68, 70, 98–99). Особую ярость у нацистов вызывал Ветхий Завет – Гитлер называл его не иначе как «Библией Сатаны», а Розенберг вовсе требовал его запретить как «проводник еврейского влияния». По Розенбергу, его следовало заменить нордическими сагами. Он также требовал выбросить из христианства положения о смирении и любви к слабым, а Христа сделать героем, а не мучеником (Rosenberg 1930: 603, 614–615; Булгаков 1991: 20–23). Однако немецкие католические богословы не могли это принять. Для них Ветхий Завет был неразрывно связан с христианством, причем, как они считали, это установил вовсе не апостол Павел, а сам Иисус Христос (Viereck 1965: 286). Как бы то ни было, подозрительное отношение нацистов к христианской церкви диктовалось их антисемитизмом, и Розенберг объявлял Талмуд программой завоевания мира евреями (Chandler 1968: 31; Cecil 1972: 74). Правда, имелась и еще одна экстравагантная теория, согласно которой сами евреи были якобы марионетками в руках тибетского Далай-ламы, будто бы искусно занимавшегося интригами против немцев (Viereck 1965: 297).

Интересно, что немало нацистов, включая Розенберга, если и почитали Христа, то лишь как одного из многих «арийских героев». В то же время они противопоставляли его христианской церкви. Ее основателем Розенберг называл апостола Павла, видя в нем фарисея, служившего еврейским интересам, ради которых он будто бы исказил учение Христа (об этом см.: Cecil 1972: 84–85). При этом вслед за Чемберленом и теософами Розенберг доказывал, что Христос не был евреем (Goldstein 1979: 61). Заимствуя много христианских понятий, Розенберг оправдывал это тем, что христианство впитало в себя элементы более древних верований (например, идею Троицы), но в искаженной временем форме (Cecil 1972: 95). В частности, он доказывал, что типичное для христианства изображение вооруженного копьем всадника на коне является не чем иным, как воспроизведением Вотана (Одина), германского языческого бога грозы, ярости и раздоров, получившего некоторую популярность в Германии накануне и сразу же после прихода нацистов к власти32. В частности, восторженным поклонником культа Вотана показал себя Балдур фон Ширак, вождь германской молодежи в эпоху Третьего рейха.

Многие нацисты не шли так далеко, и их устраивала Германская христианская церковь, объявлявшая избранным народом именно немцев и доказывающая, что Христос был послан именно к ним (Alles 2002). Как уже отмечалось, была и попытка создать Движение германской веры, основанной на расовых принципах с элементами германского язычества, индуизма и христианства (Poewe 2006). В целом отношение нацистов к церкви было неоднозначным и противоречивым. У них сложились в целом теплые отношения с протестантизмом и несколько натянутые – с католицизмом. Некоторые нацистские лидеры относились к христианству неприязненно, но другие таких негативных чувств не испытывали. Были среди них и верующие, и атеисты, и неоязычники. Правда, в эпоху нацизма под запрет попал Ветхий Завет из-за своих слишком очевидных ассоциаций с иудаизмом (Conway 1968; King 1982: 1–7; Жуков 2006: 96 – 126).

При этом нацисты активно пользовались германским языческим наследием, включая мифологические сюжеты, ритуалы и символы. Так, 24 июня 1935 г. по приказу Геббельса по всей Германии проходили массовые празднования дня летнего солнцестояния, посвященного языческому богу Вотану. Самыми активными участниками этих торжеств были юноши и девушки из гитлерюгенда. На месте одного из таких празднеств выступал Геринг. Он вдохновенно говорил о «чистой северогерманской крови» и о необходимости возрождения языческих обрядов для сплочения народа (Гофман 1935). А незадолго до того Г. Гиммлер присутствовал на открытии специально выстроенной «каменной галереи» в Заксенхайне, которой суждено было стать местом паломничества и преклонения перед героями-саксами, казненными Карлом Великим (Васильченко 2008: 481–482). В свою очередь скалы Экстерштайна (Вестфалия) с расположенной там небольшой молельней были провозглашены нацистами «германским Стоунхенджем», где якобы в древности совершались языческие ритуалы (Васильченко 2008: 530–559).

Тогда святого Мартина нацисты начали изображать в виде вооруженного мечом Вотана, а святого Георгия и святого Михаила – в образе нордических рыцарей. Розенберг с воодушевлением писал об изучении древней германской символики, открывающем путь к познанию исконных нордических верований и представлений о мире. Впрочем, Гитлера, интересовавшегося главным образом практической политикой, язычество и оккультные представления не вдохновляли, подавляющее большинство нацистских руководителей не относились к этому всерьез, и культ Вотана не привился в народе (Godwin 1993: 52–57; See 2006: 115)33. В конечном итоге единственным религиозным учением, закрепившимся в программе германских нацистов (статья 24), было «позитивное христианство» (Viereck 1965: 287–292; Weissmann 1991a: 57)34.

На первых порах, не решаясь полностью порвать с христианством (свою книгу Розенберг писал в 1917–1925 гг.), Розенберг попытался разделить его на «позитивное», восходящее к нордическим, то есть языческим, ценностям чести (в смысле военной доблести)35, и «негативное», пропитанное «сирийско-этрусским духом» любви. В частности, для первого важной была жизнь Иисуса Христа, а для второго – его смерть. Розенберг писал, что Церковь стремится править с помощью идеи любви, а нордические европейцы хотят жить свободно и умереть с честью. Но господство любви ведет, по его мнению, к расовой и культурной деградации. Он обвинял римско-католическое христианство в нетерпимости по отношению к другим верованиям, в стремлении любыми способами их искоренить. Его тяготило сознание того, что «этрусско-еврейско-римская система» ухитрилась подчинить себе миллионы немцев, не считаясь с их нордическими ценностями (Rosenberg 1930: 78–79, 599–636). По словам одного аналитика, «позитивное христианство Гитлера и Розенберга означало нордическое язычество вкупе с болтовней по поводу искаженного образа Иисуса» (Viereck 1965: 287). Лидеры нацистов и не могли питать нежных чувств к космополитическому христианству, этика которого коренным образом расходилась с нацистской идеологией (Cecil 1972: 84).

Розенберг доказывал, что германское мировоззрение значительно отличается от того, которое представлено Ветхим Заветом. Древние германцы не признавали единого всесильного бога и не подчинялись ему. Напротив, они объявляли человеческую душу священной и считали себя равными своим богам природы. Именно в соответствии с этим Иисус говорил о Царстве Божьем внутри нас36. Германцы будто бы заботились о спасении всего народа, а для Церкви спасение могло быть только индивидуальным. Германцы руководствовались «героической этикой», а христиане проповедовали этику мира и согласия (Viereck 1965: 293). Кстати, это Розенберг, очарованный ранним индуизмом, предложил принять индуистскую идею переселения душ (Chandler 1968: 49–50, 79), по-видимому, для того, чтобы еще больше отдалить «германскую веру» от «этрусско-еврейско-римской системы». Впрочем, как подчеркивал его биограф, Розенберг хотя и увлекался ведической литературой, но мало что в ней понял (Cecil 1972: 14).

Среди других нацистских ценностей было понятие о превосходстве мужчин над женщинами, и нацисты поощряли культ маскулинности. Женщины фактически превращались в машины по производству потомства (Viereck 1965: 263–266; Gugenberger, Schweidlenka 1993: 140–141). На удивление, нацистская идеология ухитрялась сочетать преклонение перед дохристианским наследием предков с типичной пуританской, то есть христианской, половой моралью, которую должен был олицетворять «нордический» Аполлон (Gugenberger, Schweidlenka 1993: 142–143).

Наконец, надо отметить, что вскоре после прихода Гитлера к власти «арийство» немцев было поставлено нацистскими властями под вопрос, ибо идея «пангерманизма» и объединения всех «германцев» в рамках одного государства решительно расходилась с принципом чистоты «арийской расы» – слишком уж разными по физическому облику были немцы, жившие в разных областях Германии, не говоря уже о немцах за ее пределами. Поэтому очень скоро «арийская идея» была оставлена германскими властями (Fetten 2000: 145–146), хотя она и была включена в немецкое законодательство, направленное против евреев.

Юлиус Эвола и неофашистская традиция

Еще одним любителем нордической прародины был итальянский фашистский философ Юлиус Эвола, в мировоззрении которого идея сакрального Севера играла едва ли не центральную роль. В юности он с увлечением предавался изучению магии, оккультных наук, алхимии и восточных религий и свои первые книги посвятил индуистской мистике, особенно тантризму. В этих учениях его более всего привлекали элитизм и иррационализм. Затем он обратился к западной эзотерике и алхимии и увлекся эзотерическим пессимизмом Р. Генона, которому он был обязан многими своими идеями. Все это легло в основу его книги «Бунт против современного мира» (1934), посвященной «примордиальной Традиции». Выступая сторонником теорий циклизма, полигенизма и деволюции, Эвола писал о бореальной (гиперборейской) расе, расселявшейся сначала с севера на юг, затем с запада на восток. При этом Эвола ставил кшатриев выше брахманов и приписывал им разные религиозные учения. В его представлениях именно кшатрии были носителями «нордического» солнечного начала.

Стержень его историософии составляли «нордическо-атлантическая раса», ее миграции и великие достижения. Древнейшую эпоху (Золотой век) он связывал с мужским принципом и верой в солнечное божество, а следующую (Серебряный век) – с женским принципом и культом богини-Матери. Доказывая, что характер культуры определяется «духовностью», а не этнической или расовой принадлежностью, Эвола, тем не менее, связывал некоторые расы с «южной (женской) духовностью» и называл их факторами упадка. Неблагоприятные изменения второй эпохи с ее знаками дегенерации он объяснял смешением славных гиперборейцев с остатками темной лемурийской расы («протонегроидами» и «протомонголоидами»). Все же часть арийцев сохранили свою исконную чистоту; они-то и заселили Европу и Индию. Периоды возрождения клонящейся к упадку цивилизации были, по мысли Эволы, связаны с приливом новых волн гиперборейцев с севера. Зато приход христианства был для него знаком беспредельного упадка с его отрицанием героического начала в пользу сострадания, с заменой иерархии равенством и с господством плебейства, не знающего ни долга, ни чести.

Иными словами, по его утверждению, если первая волна гиперборейцев сохраняла свой нордический характер, то западная цивилизация Атлантиды впитала много южных лемурийских черт, что породило дихотомию солярной, мужской или уранической духовности (североатлантические расы) и лунарной, женской или деметрианской духовности (смешанные южноатлантические расы). Все это определяло и метафизический антисемитизм Эволы, видевшего в евреях орудие модернизации и либерализма, отрицавших традиционализм. Будучи выходцем из Италии, Эвола по внешним данным никак не напоминал «арийца», о котором писали многие немецкие авторы. Поэтому он пересмотрел понятие «арийской расы», усилив значение ее духовной компоненты и сделав физический облик второстепенным признаком. Для него понятие «ариец» связывалось скорее с кастой благородных воинов, чем с биологической расой. С этих позиций германский нацизм казался ему «плебейским модернизмом» и вызывал отторжение (Гудрик-Кларк 1995: 211; Goodrick-Clark 2002: 52–71; Godwin 1993: 57–61). Полезно вспомнить, что в 1938 г. Муссолини сделал идеи Эволы официальной расовой доктриной фашизма. А во второй половине XX в. эзотерический фашизм стал одной из популярных форм фашизма на Западе, откуда он и проник в Россию (Griffin 1993). Например, в США маргинальные неонацистские движения порой выступали в виде радикальных церквей, исповедовавших «арийское христианство» (Kaplan 2002; Gardell 2005).

В 1920-х гг. Атлантида и идея нордической прародины возбуждали воображение немецких писателей. В частности, к этому был неравнодушен Горбигер, писавший об уничтожении древнейшего тевтонского царства в Атлантиде в результате космической катастрофы, связанной с захватом Луны Землей. Эти идеи были подхвачены немалым числом немецких писателей, повествовавших о Золотом веке белокурой расы в Атлантиде и о расселении ее остатков после гибели континента. Например, в романах эсэсовца Эдмунда Кисса Асгард представлялся столицей арийцев (асов), рисовалась иерархическая общественная структура, возглавлявшаяся кастой арийцев, и делались предупреждения о вероятном восстании подчиненных «темнокожих людей» (ванов). При этом читатель понимал, что речь шла об «инородцах», якобы угрожавших территориальной целостности германского государства (Hermand 1992: 99, 193–198; Gugenberger, Schweidlenka 1993: 246–247; Goodrick-Clark 2002: 132–134).

Миф об Атлантиде и ее арийских обитателях продолжал обслуживать праворадиальные движения и после окончания Второй мировой войны. Его, например, популяризировал шлезвигский пастор Ю. Шпанут, помещавший Атлантиду в Северную Европу. Еще более влиятельным его сторонником был бывший министр вишистского правительства Робер Шарру, включавший в свое повествование идею о вечной вражде между гиперборейцами и евреями. Этот миф, делающий акцент на теократии, иерархии и войне и не упускающий возможности обсудить проблему «еврейского заговора», до сих пор популярен у ариософов, эзотериков и среди крайне правых, которые теперь пытаются освежить его идеями космизма. Если Фабр д’Оливе писал когда-то о том, как «бореальная раса» попала в рабство к «черным», то некоторые современные писатели изображают покорение «северных атлантов» «черными семитскими магами» в глубокой первобытности (Gugenberger, Schweidlenka 1993: 248–252; Godwin 1993: 63–69; Goodrick-Clark 2002: 80–81, 117–118, 128–131, 137).

Едва ли не ключевую роль в передаче нацистского арийского мифа неонацистам и создании неонацистского культа Гитлера сыграла Максимьяни Портас. Родившись во Франции, она всю жизнь гордилась своими греческими корнями. К концу 1920-х гг. она почувствовала склонность к язычеству, стала поклонницей германского национал-социализма и усвоила арийский миф, поверив в свое «нордическое происхождение». Позднее это привело ее к вегетарианству, вере в полярную прародину, представлению о циклической смене эпох и прославлению Гитлера как воплощения бога Вишну. Это сочеталось у нее с откровенным антихристианством и презрением к «неарийцам», ибо, чувствуя себя язычницей, она превозносила «этнические религии» и их главным врагом считала иудеохристианство. В 1932 г. она переехала в Индию, где и пережила эпоху Третьего рейха и всю Вторую мировую войну. После войны, много путешествуя по Западной Европе и Ближнему Востоку, она вдохновляюще действовала на оставшихся в живых нацистов и способствовала формированию неонацистского движения, поддерживая связи между лидерами ультраправых. Именно она в своих книгах создала образ «эзотерического Гитлера» (Goodrick-Clark 1998).

Живя в Индии, Портас приняла имя Савитри Деви в честь женской инкарнации солярного божества. Она видела в индуизме единственного живого потомка древнего индоевропейского язычества. Поэтому она полагала, что именно Индия более других стран была готова к усвоению нацистского язычества. Мало того, она разрабатывала там панарийскую доктрину, способную охватить весь мир путем распространения индуизма и «расового возрождения», начало которому положил германский нацизм (Goodrick-Clark 1998: 41–42, 61–62). В 1939 г. она опубликовала свою книгу «Предупреждение индусам», где пыталась пробудить индусское самосознание, апеллируя к индийской цивилизации как основанной исключительно на индуизме и его ценностях, отвергавших антропоцентризм. Она прославляла индуизм и восхищалась его красочными церемониями, видя в них проявление «арийского культа». Она также предупреждала об опасности, связанной с ростом численности мусульманского населения, и убеждала индусов ни в коем случае не порывать со своими древними традициями, указывая на «жалкую участь» христианской Европы. Отмечая, что христианство с его идеями равенства и свободы было принесено в Европу рабами и варварами, она рекомендовала отказ от кастовой системы во имя укрепления индусского единства. В то же время в своих лекциях в Калькутте она пропагандировала идеи нацизма и, по рекомендации своего индуистского наставника, изображала Гитлера в виде инкарнации Вишну (Goodrick-Clark 1998: 52–58, 110).