Белая река, черный асфальт

В доме, правда, им активно мешала Далия. Впрочем, иногда она тоже соглашалась принять сто грамм, после чего уже не мешала.

Однако пока все в этом плане было терпимо, не только по меркам Откоса, но даже по средним меркам городка.

Кончилась же идиллия быстро и, можно сказать, одномоментно.

Однажды вечером Ринат домой не пришел. В десять – нет. В двенадцать – нет.

Алсу позвонила отцу, тот молча выслушал и повесил трубку. Через полчаса перезвонил сам.

– Он в полиции, – сказал Радик Алиханович. Голосом скорее нежным, чем сердитым. Дочка сразу поняла: отец жалеет ее.

Зачем-то погладив здорово округлившийся живот, она, сдерживая страх, спросила:

– За что?

– Сбил четверых, – ответил отец. – Шли на ночную смену, по проезжей части.

– Живы? – почему-то шепотом спросила Алсу.

– Не все, – уклончиво ответил Радик Алиханович. Алсу в трубку услышала всхлипывания мамы. – Не волнуйся, доча, – тяжело вздохнув, пообещал Ишмурзин, – будем его вытаскивать. Куда ж деваться, родственник, – печально закончил он.

Несомненно, у завгара с двадцатипятилетним стажем все необходимые связи имелись. И в ГАИ, и в следствии, и в суде. Возможно даже, на начальной стадии расследования им были получены некие гарантии.

По крайней мере, к адвокатам Радик Алиханович за все время следствия не обращался. Ни к местным, ни к уфимским, ни к московским. А обратился он к ним лишь тогда, когда следствие завершилось и дело было передано в суд.

Видимо, из-за мощного общественного резонанса стало невозможно спустить дело на тормозах.

Прокурор, разумеется тоже знакомый, объяснил завгару, что ничего не поделаешь. Вина доказана многочисленными уликами, три жертвы скончались, еще одна женщина находится в глубокой коме. И еще сказал одну вещь: его зятю инкриминируют как минимум две статьи. Первая – нарушение ПДД, повлекшее за собой смерть двух и более лиц. Это неосторожность. Вторая – оставление сбитых им лиц в опасности. А вот это уже умышленное преступление.

Тесть неудачливого водилы не зря был четверть века завгаром. Он точно знал, как опасны две перечисленные юристом статьи, соединенные вместе.

Одно лишь убийство по неосторожности – это колония-поселение. Независимо от срока. Гарантированная работа и, соответственно, заработок.

Общежитие вместо камеры или лагерного барака. А главное, приезд семьи.

Тот, кто в подобных случаях воротит нос от малокомфортабельных общежитий в поселениях, просто не сидел в лагерях.

Одно лишь оставление в опасности – срок в лагере, зато небольшой (да к тому же по этой статье редко дают реальные сроки).

Все гораздо хуже, когда статьи по неосторожному и умышленному преступлению вменяют одному и тому же лицу. Это сразу переводит отбытие совокупного наказания из колонии-поселения на зону. Пусть даже за первое дали десять лет, а за второе только полтора года. Сложением наказаний с их частичным поглощением может получиться, скажем, одиннадцать лет. Но уже не в полусвободной общаге, да еще с приездом и проживанием рядом семьи, а в конкретном лагере, за колючкой с овчарками и прочими тюремными прелестями.

Потыркался завгар в городке, съездил за адвокатами в Уфу. Все объяснили по-дружески: попала березка под трактор. Поскольку вариантов не было, поехал в Москву.

Там у земляков выведал про лучших защитников.

Подобные сведения переносят, как правило, из уст в уста, они не публичны. Но найти их, при большом желании, можно.

И вот он уже сидит в ничем не примечательной адвокатской конторе у трех вокзалов, в кабинете адвоката Ольги Шеметовой, за ее ничем не примечательным, слегка обшарпанным столом.

Ранее его покрывало большое стекло, неприятно холодившее руки.

Больше не покрывает: за пару дней до этого лопнуло, как взорвалось – аж осколки хлестанули по стенам. На звуки микровзрыва тогда прибежали все конторские работники: толстый (диета закончилась с двухнедельной гастролью виолончелистки-жены) и веселый Волик Томский, степенный умный старик Гескин, юный пионер-адвокат – сын их юридического полка, можно сказать, – Тошка, Антон Крымов. Не прибежала лишь Валентина Семеновна, конторская секретарша, а точнее контороуправительница: она была в отпуске.

А еще на взрыв не прибежал Багров Олег Всеволодович, большая и единственная любовь Шеметовой.

Этот не прибежал, потому что в очередной раз поссорившись с Ольгой, ушел к себе в холостяцкую квартиру, там съел какую-то несвежую гадость и уже третий день не отходил далеко от санузла. Шеметова, несомненно, жалела возлюбленного и даже готова была простить ему очередной уход. Однако к чувству жалости примешивалось и некое женское злорадство: вот от ее фантастических котлеток ему бы точно не хотелось столь системно посещать туалет…

«Эх, Олежка, – привычно подумала она о Багрове. – Когда ж ты поймешь, что лучше меня просто не бывает?»

Впрочем, даже мимолетно подумав о своем, девичьем, Ольга Викторовна ни на миг не потеряла из поля зрения суть рассказа сегодняшнего посетителя.

А рассказ был печальным. Как чисто по-человечески, так и с точки зрения юриспруденции.

Радик Алиханович говорил, иллюстрируя свои слова схемами, составленными следователями. Шеметова, очень внимательно слушая, пока не смогла найти ни единой зацепки, позволяющей хотя бы усомниться в выводах следствия. Ехать же в далекую Башкирию, чтобы быть там в судебном процессе статистом, она не собиралась. Гонорар, конечно, от этого бы не убыл. Просто Ольга считала себя Защитницей с большой буквы.

Впрочем, почему считала – она ею и являлась: нестандартное (как говорил Гескин – перпендикулярное) мышление, плюс легендарная работоспособность, плюс не менее легендарная упертость делали смешливую Ольгу Викторовну неприятным соперником для прокуроров всех рангов.

Так вот, настоящие Защитницы без смысла и пользы для доверителей в суды «не ходят». Пусть даже за безумные гонорары.

В этой же истории плохо было все.

Женщин, идущих в ночную смену на завод «Спецметалл», сбили ночью, на перекрестке, точнее развилке двух дорог. Пригородное неширокое шоссе расходилось здесь под острым углом на две улицы.

Тела на ужасных фото были разбросаны веером, с большими промежутками друг от друга.

Три трупа, одна – полутруп.

Убийцу даже искать не пришлось.

ЗИЛ-дворняга, без госномеров, врезался в забор через пару улиц от места ДТП. Когда через час его заметил патруль, то парня долго не могли привести в чувство, настолько он был пьян.

На пассажирском месте сидел единственный свидетель, Степа Волобуев, друг Рината. Он был не так пьян, как водитель, и кое-что вспомнил. Например, белое пятно перед глазами, когда они выезжали на злополучный перекресток. И еще звонкий удар.

Все это в очередной раз подтверждало версию о виновности Гильдеева: на голове одной из погибших был белый платок. А рядом с размозженной головой другой жертвы нашли кусочек гайки-барашка. Он в точности совпадал с отломом на гайке для крепления внешнего зеркала заднего вида на древней машине Рината.

Ну и что здесь искать хорошему адвокату?

Единственно, что вещал Гильдеев-младший, мол, клялся, что не помнит, чтобы сбивал людей. Ну так он и всего остального не помнит. Если даже не смог из-за руля выйти, когда в забор въехал.

Адвокату в таких случаях остается лишь просить суд пожалеть его крохотного, пока не родившегося ребеночка.

Но навряд ли сильно пожалеют: у убитых им женщин остались шестеро деток. Вообще, для маленького городка произошедшая трагедия была как взрыв бомбы. К злосчастному Ринату сформировалась отчетливая стойкая ненависть. Стольким людям сломал жизнь! И все из-за пьяни. Разумеется, горожане припомнили ему и прошлую трагедию. Теперь факт того, что Гильдеев вышел тогда сухим из воды, трактовался как поддержка имеющего связи завгара.

Короче, не спрячь его менты в СИЗО, Ринат сейчас на городских улицах долго бы не прожил, разорвали бы голыми руками на мелкие части.

– Боюсь, я не смогу вам помочь, – извиняющимся тоном наконец сказала Шеметова.

– Но… как же… – растерялся Ишмурзин. – Вы не можете отказаться! Вы же адвокат!

– Могу, уважаемый, – печально произнесла Ольга. – Я действительно не вижу пользы от своего присутствия. А получать деньги ни за что я не приучена. – Она даже привстала, показывая потенциальному доверителю, что аудиенция окончена. Тот же, прибитый своей бедой, все не уходил.

Адвокат тоже не хотела невежливо торопить человека, и так задавленного обстоятельствами.

А он все не уходил.

Наконец, что-то решив, сказал:

– Вы знаете, мой зять – не подарок. Пьющий, бесхарактерный.

Ольга молча кивнула в знак согласия. Теперь, конечно, знает.

– Но есть один момент в нем, – как-то даже задумчиво сказал Радик Алиханович. – Может, поэтому я и согласился отдать за него дочь.

«Не поэтому, – трезво подумала Шеметова. – Ты ж сам сказал, что она залетела». Однако вслух спросила:

– И почему же?

– А он не врет, – наконец сказал завгар. – Вообще не врет, верите?

– Нет, – честно ответила адвокат. Ей как-то не доводилось видеть совсем не врущих людей. Даже в научных журналах пишут – если ребенок до трех лет не врет и не фантазирует, значит, у него проблемы с умственной деятельностью.

– Вот, представьте себе, – печально подытожил тесть автоубийцы. – Не врет, и все тут. И упорно твердит, что никого не сбивал.

– Нет, – опять не согласилась Шеметова. – Он упорно твердит, что не помнит, как сбивал. Ну так если он, в забор врезавшись, тут же заснул, то что он в принципе может помнить?

– Все остальное помнит, – осторожно сказал тот. – Маршрут, где и с кем пил, сколько выпил.

– Это он все следователю доложил? – ужаснулась Ольга.

– Хуже уже не будет, – усмехнулся завгар.

– К сожалению, – вынуждена была согласиться адвокат. Ей очень не хотелось ввязываться в безнадежное дело, даже за хорошие деньги. Но и жестко отказывать тоже было не по-человечески.

Решение пришло само собой.

– Давайте вот как поступим, – предложила она. – Я отправляю данные из дела вашего зятя на экспертизу. Есть у нас очень опытный эксперт по ДТП. Он все посмотрит. Если найдет хоть малейшую зацепку – я ваша. Идет?

– Идет, – с облегчением согласился тот. – И пусть посмотрит, почему тела так далеко разлетелись. Я много чего видел в жизни. Но чтоб от удара в разные стороны…

Ольга еще раз взглянула на схему дорожно-транспортного происшествия.

Местоположение жертв действительно напоминало развернутый веер.

И в самом деле, почему так?

Она в присутствии Ишмурзина позвонила их постоянному эксперту, Александру Ивановичу Переверзеву, объяснила ситуацию. В трубке послышался недовольный голос.

– Ну я вас очень прошу, – сказала Шеметова. – Ну кто, кроме вас, способен в этом разобраться?

Когда Ольга Викторовна о чем-то очень просила, отказать ей было сложно. Переверзев обещал дать предварительный ответ до выходных.

А затем внезапно позвонил Багров. Явно бил на жалость. Рассказывал, как ему плохо.

– Без меня плохо? – сурово уточнила Шеметова. – Или с диареей?

– И без тебя, и с ней, – честно ответил Олег. За честность и был прощен. Ну и еще потому, что Ольга сама чертовски по нему соскучилась.

Чтобы не класть трубку, зачем-то пересказала ему трагическую историю потенциального подзащитного.

Багров неожиданно оживился.

– А может, там не одна машина была? Если такой веерообразный разлет тел. – И сам же себе ответил: – А впрочем, какая разница. Вторую, даже если она была, еще искать надо. А этот готовенький, уперся в забор и лег спать в ожидании ментов.

– Вот-вот, – согласилась Шеметова, с сожалением кладя трубку. – В общем, будем ждать заключения эксперта, – сказала она завгару. – Если хоть что-то будет, за что можно зацепиться – я ваша. Если нет, извините.

– Согласен, – быстро сказал Ишмурзин. – А если зацепка будет, можно я вас вместе с Олегом Всеволодовичем приглашу? – спросил он.

– Можно, – усмехнулась адвокат.

Потенциальный доверитель явно хорошо подготовился. Ей уже самой захотелось, чтоб какие-никакие зацепки все-таки нашлись. И тогда… С любимым! В далекую Башкирию! Не вечно же он будет привязан к унитазу.

Глава 1

Москва. Большая лужа на Самотечной улице. Личный триумф адвоката Шеметовой

Кто знает, почему юная Ольга аж с седьмого класса средней школы так стремилась в адвокатуру?

Да все знают.

Потому что других причин у романтических дурочек, как правило, не бывает. Ну не за деньгами же? Если бы послушалась родителей, не одобрявших ее выбор, имела бы много больше. С ее-то умом и настойчивостью.

Однако не послушалась.

О чем еще ни разу не пожалела.

Ольга Шеметова защищала всех с детства. Куклу – от любимой, но вспыльчивой сестры, которая могла отбросить надоевшую игрушку. Как можно? Она же беззащитная. Дворового пса (они тогда еще в Воронеже жили) от их дворника. Не злой, в общем-то, дядька. Просто выполнял указание начальства. Пока не столкнулся с сумасшедшей Олькой. Громким плачем, бессовестной лестью и даже конфетами из родительского шкафчика будущая адвокат добилась-таки своего. Дружку было высочайше даровано право жить при дворе на подаяния жильцов их двухэтажного дома.

Потом она защищала одноклассников перед учителями и учителей перед одноклассниками. Практически для каждого случая девочка находила если не оправдательные аргументы, то по крайней мере смягчающие обстоятельства.

На самом деле она просто была веселым и добрым ребенком, причем второе качество оказалось определяющим. Так что в седьмом классе ее главное предназначение всего лишь оформилось вербально, не претерпев при этом никаких изменений по существу.

Ну и, конечно, мечты стали более конкретными.

Одна из «мечт», которую она могла прокручивать в мозгу подолгу, был ее будущий адвокатский триумф.

Визуальное оформление, как правило, заимствовалось из зарубежных фильмов. Невиновного загоняли под смертный приговор злобные негодяи и парочка лжесвидетелей. Судья, непременно в парике и мантии, в общем-то справедливый, но слегка сонный. Типа, докажете вину – отправлю на электрический стул. Докажете невиновность – отпущу домой. Без эмоций, ничего личного.

Гонители устраивали западню, лжесвидетели лжесвидетельствовали, судья сонно кивал и поднимал для удара молоточек, разрешая занести доказательства вины в протокол.

Но не тут-то было! Ударить молоточек не успевал.

– Протестую! – звонко кричала в мечтах Ольга Шеметова, после чего парой острых вопросов громила напрочь логические построения супостатов. Затем она выводила в зал припрятанных для эффектного конца свидетелей. Те прилюдно разоблачали злодеев.

Судья в изумлении теребил парик, после чего просыпался окончательно и приказывал заковать противную сторону в наручники, а несчастного оклеветанного немедленно освободить. К нему, еще не верящему в свое освобождение, бросалась радостная семья, забыв, как водится, поблагодарить спасителя-адвоката. Ольга легко прощала их, потому что, мечтая подобным образом, она уже получала свой кусочек адвокатского счастья.

Очень ей, кстати, нравилось мысленно выкрикивать «Протестую!» Настолько нравилось, что она даже расстроилась, узнав, что в российском судопроизводстве подобное не предусмотрено.

Адвокаты у нас не протестуют, а ходатайствуют перед судьей. Даже чтобы покинуть зал для посещения туалета, по закону требуется устное ходатайство. Не все законы, понятное дело, соблюдаются до буквы, но в наших судах героические протесты адвокатов действительно не прокатывают.

Еще более расстроило первокурсницу Шеметову, что отечественные адвокаты практически никогда не отыскивают настоящего убийцу вместо своего оклеветанного подзащитного. Впрочем, и в американских судах этого также никогда не происходит.

Разве что в американских детективах.

И наконец, окончательно она стала адвокатом, лишь поняв вообще непредставимую в начальном, романтическом периоде вещь. Оказывается, можно всю жизнь проработать блестящим (без преувеличения) и эффективным защитником, НИ РАЗУ не добившись оправдательного приговора!

Причем не только потому, что наши суды тяжко больны обвинительным уклоном. Это тоже, к несчастью, имеет место. Хотя главная причина, конечно, в другом: невиновных судят в десятки раз реже, чем виноватых.

Случись подобное понимание лет на пять раньше – это был бы крах мечты. Теперь даже оно ничего не меняло: побывав в многочисленных ИВС, СИЗО, зонах и тюрьмах, Шеметова уже прекрасно понимала, что такое для зэка получить свободу на пять лет раньше. Или сменить лагерь на колонию-поселение. Или вместо реального срока получить условный.

В общем, в адвокатской жизни всегда найдется место подвигу, даже если в результате судья не скажет подсудимому о его полном оправдании.

И все же, все же, все же…

Даме слегка за тридцать, а нет-нет, да возмечтает.

Уже без звонких «Протестую!» Но чтобы судья, в конце длинного зачитывания приговора, произнес-таки заветную фразу об оправдании подсудимого.

Ох и пир она закатит в конторе…

Впрочем, пока мечта так и оставалась мечтой.

Обо всем этом Шеметова думала, несясь со страшной скоростью по тротуару, как большая комета рассекая падавшую с небес сырую морось.

Солнца в Москве не видели уже неделю, а серые тучи как нависали над столицей, так и продолжали нависать.

Одета адвокат была так, что, встреть ее сослуживцы, могли бы и не узнать. Она была девушка крупная, да и руки хотелось иметь свободными, поэтому закрылась от летящих с неба брызг не зонтом, а серой драповой курткой с болоньевым покрытием. Голову Шеметовой «украшал» капюшон, под которым, в свою очередь, имелась шапочка.

Причин для спешки было несколько.

Первая: у любимого близился день рожденья, надо закупить вкусностей. Одна такая вкусность уже оттягивала ей правую руку: высоко ценимый Багровым сливовый сок в доисторической трехлитровой стеклянной банке. Банка была столь огромной и тяжелой, что ее приходилось таскать в тщательно сберегаемой для этой цели, тоже советского изготовления, прочнейшей сумке-авоське.

Вторая причина спешки: в поганую погоду не хочется долго торчать на улице. Самотечная не зря же так называется. После дождей, тем более затяжных, по ней дружно сбегают потоки воды. А кое-где не сбегают, особенно возле забитых ливневок, а образуют довольно-таки коварные лужи.

И наконец, третья, главная: Шеметова, несмотря на свой не самый маленький размер, никогда ничего не делала медленно. Разве что доверителей своих выслушивала не торопясь, чтобы не создавать у них ложного и обидного ощущения, что их проблемы для нее не главное.

Кстати, о размере.

Адвокат откровенно гордилась своим и впрямь ладным телом. А объемы – они ведь хороши или плохи только в том смысле, что украшают или портят внешность владельца.

В данном конкретном случае точно не портили.

У Ольги сегодня был свободный день. Он случился неожиданно: отменилось сразу два посещения подзащитных. Одно в СИЗО, там начался карантин по гриппу. Другое в суде. Здесь инициатором выступала сама Шеметова, потому что ее присутствие или отсутствие ровным счетом ничего не меняло.

Дело было тривиальным, относительно быстро закончилось, и сегодня судья должна была зачитать приговор.

Дашенька, ее подзащитная, наверное, хотела бы, чтоб Ольга присутствовала. Но, как женщина умная, приняла Ольгины резоны. Сказала, что выслушает сама, после чего перезвонит адвокату. Правда, и приговор не предвещал ничего ужасного: до двух лет условно максимум.

Шеметова обошла большую лужу, собираясь обдумать, что еще купить ко дню рожденья любимого. Но вместо этого мысли, как обычно, сами по себе вернулись к работе. Может, стоило все-таки пойти в суд? Все равно не удается отвлечься.

История вроде как стандартная, однако с очень необычными вкраплениями. Приехала десять лет назад в столицу таджикская девочка Дилхох. Хоть перевод ее имени весьма поэтический – любимая, однако уже на следующий день Дилхох стала Дашей, так всем оказалось проще.

Кстати, в Москву она попала далеко не по стандартному варианту полуграмотной гастарбайтерши. За плечами у девушки было фельдшерское училище, большая любовь к медицине и желание стать дипломированным врачом-окулистом. А еще был у двадцатидвухлетней таджички любимый ребенок, мальчик Фируз. Любимого мужа не было, так как в девятнадцать лет она была просто украдена крепким состоятельным мужчиной из-под Куляба. Тот случайно углядел ее в городе, куда приезжал по своим делам.

– Ужас какой! – искренне сказала Шеметова, слушая рассказ доверительницы. – Он тебя изнасиловал?

– Нет, – усмехнулась та. – Что толку сопротивляться? Сама разделась. Иначе бы побил.

– А… полиция? Суд? – по инерции спрашивала адвокат, уже понимая, что спрашивает зря.

– Какая полиция, – отмахнулась Даша. – Даже мои родители ничего не могли поделать. Мама по телефону сказала «терпи, раз уж так вышло». Вот я два года и терпела. Тем более, он разрешил окончить училище. – За все время знакомства Даша не раз рассказывала Шеметовой о своих мужьях, при этом именуя их только местоимениями.

– А как удалось уехать?

– Раньше он меня с сыном вместе не отпускал. В медучилище и обратно. А тут я сказала, что нужно Фируза прививать от полиомиелита, завтра вернусь. Вот и уехала.

Дальнейший Дашин путь оказался не менее драматичен. Родители помогли девушке быстро и тайно покинуть город, дали денег, сколько смогли.

Экзамены в московский вуз Даша сдала неплохо, хотя с трудом пока представляла, как будет оплачивать учебу: отец присылал перевод ежемесячно, однако этого бы не хватило. Впрочем, работы Даша никогда не боялась.

Единственное ограничение – работа не должна была мешать учебе.

Именно такая и нашлась: ночной уход за пожилым нездоровым человеком. Профессор Иван Федорович Букин, крупный ученый, юрист. В свое время имел все, был обласкан властью, да и объективно здорово работал.

Впрочем, старость и болезни уравнивают победителей и неудачников.

К моменту знакомства Даши и Букина тот мог только тихо разговаривать.

Даше было интересно. Ей все было интересно, что выходило за круг ее привычных представлений о жизни. Поэтому Иван Федорович обрел в ее лице не только ночную сиделку с медицинскими навыками, но и внимательную слушательницу. Даже не ясно, что было для него важнее.

Новой сиделке были очень благодарны и члены семьи: Варвара Петровна Букина, пожилая жена профессора, и их поздний ребенок, ныне – владелец адвокатского бюро, Федор Иванович Букин.

Лет ему было сильно за тридцать, уже с лысиной и брюшком, но чертовски умен, весь в папу.

Они реально увидели, что к ежевечернему приходу юной таджички старик-Букин буквально оживает. Варвара Петровна даже ревность некую испытала, чувство, которое вроде бы давно забыла. Однако была по-прежнему приветливой с медичкой-сиделкой. По нынешним временам найти подобное, да еще за такую цену, было бы сложно.

Цена же появилась не по рыночным основаниям. Просто Даше срочно нужно было вносить деньги за снимаемую комнатенку, и она согласилась на первое же предложение, вычитанное в рекламной газете.

На третий месяц работы диспозиция определилась окончательно. Даша, приходя на дежурство, уже была уставшая: она ведь по-честному пахала в институте, в отличие от многих других более обеспеченных студентов. Это не мешало ей скрупулезно выполнять все предписания врачей, назначенные лежачему больному. А потом выслушивать его долгие рассказы. На сон оставалось буквально несколько часов, которых хватало лишь ввиду молодости и энтузиазма. К счастью, Фируза удалось пристроить в таджикский «самопальный», а потому недорогой, детский садик. В пятнадцатимиллионной Москве появились и такие.

В общем, красота девчонки от жизненных тягот не увядала. А проявившаяся от недосыпа бледность делала ее еще более привлекательной. По крайней мере, в глазах младшего Букина, Федора.

Как-то незаметно он стал появляться дома чаще, специально подгадывая под вечер. Особенно после того, как отвез мамашу, Варвару Петровну, на дачу. Старика не повезли, врачи не советовали. Да и Даша не смогла бы ездить к нему за город.

Теперь даже после того, как Букин-старший засыпал, Даша все равно не имела заслуженного покоя. Сначала она пила на кухне с Федором чай. Ей было неудобно отказываться.

Потом он пригласил ее на часок посидеть в кафе. Вот тут отказалась. Федор был ей вполне интересен, очень умный и образованный человек. Но она не могла бросить вверенного ей пациента.

Это, несмотря на некоторую досаду, тоже понравилось Букину-младшему. Его московские девушки вряд ли предпочли бы сидеть скрюченными в кресле рядом с больным, вместо похода в ресторан. В конце концов, полтаблетки снотворного для профессора можно смело заменить целой – ему уже вряд ли что-то могло серьезно повредить.