Мы взлетали, как утки…

– Ну, что, товарищ Жигарев, Вы готовили такой приказ, как товарищ Шкирятов на случай воздействия противника на линейные средства связи?

– Мы готовили такой приказ, где рекомендовали подготовить подобные приказы на местах.

– Разрешите, товарищ Сталин? – кивок головой, – В апреле месяце я прибыл из училища в Кейданы, радиостанции были свалены на складах, и даже КП полка командной радиостанции не имел. В полку не было, штатом не предусматривался, радиоинженера, и отсутствовала радиослужба. Теперь все «чайки» нашего полка имеют радиостанции. А 15-й полк на «МиГ-3» эти радиостанции так и не установил. Физически, они имеются. Те самолеты, которые попадали в нашу группу, им мы помогали ставить их, и обучали летчиков.

– Я и говорю, что все решалось на местах.

– Если бы Вы, товарищ Жигарев, отдавали бы приказ, а не рекомендации, то все бы было исполнено! – с горечью проговорил Сталин. – Теперь, товарищ Шкирятов, расскажите о втором дне, как удалось избежать штурмового удара по вашему аэродрому. В письме товарищ Мехлис немного сумбурно об этом написал. Как Вам одному удалось сбить 22 самолета?

– Сколько? – переспросил Жигарев.

– Двадцать два.

– Сколько я сбил, я не знаю, самолет устроен так, что назад смотрит только стрелок. У меня, кроме зеркал, нет возможности посмотреть назад и вниз.

– Нет там никаких зеркал. – недовольно пробурчал командующий ВВС.

– Вечером 22-го июня мы перехватили отступающие без приказа части 12-й дивизии ПВО. В составе задержанных машин обнаружили действующую РЛС «Редут», которую поставили на дежурство. Ночью вылетали на бомбежку Рагнита, там пришлось бросать кассетные осколочные бомбы с превышением высоты. В этом случае, после разрыва контейнера осколочная оборонительная граната Ф-1, которой начинены контейнеры, взрывается ближе к самолету, так как она продолжает полет практически с той же скоростью, что и самолет, и плохо тормозится воздухом. Но в этом случае больший процент осколков попадает в цель, чем при наземном взрыве. Несколько осколков попали в мой самолет, который должен был утром идти на штурмовку немецких позиций под Ковно. В итоге, на момент обнаружения идущих на аэродром немцев, я взлетел с 4-мя осколочными контейнерами во всех бомболюках. Сбросить их было некуда, так как подо мной находились наши самолеты. У всех штурмовиков есть болезнь: маслом забрасывается объектив нижнего бомбового прицела, и через него ничего не видно. Но, мы перед вылетом всегда их протираем. Увидев в прицеле «чайку», по угловым размерам я посчитал, что имею превышение 200 метров, и понял, что могу сбросить контейнер на немцев, а в контейнере – 200 гранат Ф-1. С разлетом осколков на 200 метров. Первая «девятка» Ju-87 по мне даже огня не вела, видя, что я иду мимо, не пытаюсь их атаковать. Прицелившись, я сбросил контейнер, который по моим расчетам должен был поразить все самолеты, так как бомбардировщики сближаются перед атакой их истребителями. Результата я лично не видел, но все говорят, что упали все машины. Атаку на вторую эскадрилью пытались предотвратить два истребителя прикрытия, но один из них был сбит стрелком, а так как я сбросил скорость, то второй истребитель прошел подо мной и был сбит пушечно-пулеметным огнем. Эскадрилья попыталась сбить меня из пулеметов МГ, но, я прошел и отбомбился и по ним, упало сразу семь, по докладу стрелка, а два упали чуть позже. Третья эскадрилья, увидев, что я над ними, сбросила бомбы и ушла в пикирование, но две машины из пике не вышли.

После посадки в машине насчитали более сотни пробоин в хвосте и плоскостях, и множество отметин от пуль на бронекорпусе.

– Врет, как сивый мерин! – не выдержал опять Жигарев. – У тебя бы крылья отвалились!

– Совершенно верно! Если бы это был «Ил-2». Но, это – ЦКБ-55. Крылья у него – стрельчатые и цельнометаллические. Как мы видим, генерал Жигарев прекрасно знает уязвимую пяту «летающего танка». Да, на нем эта атака завершилась бы после атаки мессершмиттов, а такой плотный огонь целой эскадрильи бомбардировщиков разорвал бы все в клочья. Машина, после 20-ти часов ремонта, прилетела в Москву и стоит на стоянке Центрального аэродрома, товарищ Сталин. Сразу, как высох клей на заплатах.

– Товарищ Сталин, но Вы ставили задачу как можно больше использовать дешевые и доступные материалы. – высказался какой-то гражданский, которого я не знал, не Ильюшин, и не Яковлев, которых я узнал в присутствующих. – Ведь алюминиевых заводов у нас мало, и весь металл идет на бомбардировщики. Стоит потерять еще один, и даже эту программу мы осилить не сможем.

– Что скажете, товарищ Шкирятов?

– Если будем использовать авиацию так, как сейчас, то потеряем не один завод. Сегодня летел с фронта в Москву, чем дальше от фронта, тем больше в воздухе истребителей. Они занимаются барражированием окрестностей и вписывают себе в книжки боевые вылеты. Вместо создания ПВО участка, мы жжем топливо и ресурс двигателя. Для примера: 22-го июня 15 полк нашей дивизии выполнил 202 самолетовылета, провел 12 боев. Три машины потеряны, четыре сбито ими. Во-второй день, эскадрилья, приданная нашей группе, выполнила 16 самолетовылетов. Летчики провели 16 воздушных боев, один самолет потерян, восемь сбито. Каждый из ведущих сбил по самолету, один ведомый потерян. Больше над нашим участком немцы не летали.

– Нам кажется, что товарищи из ВВС и НКАП Вам не верят, товарищ Шкирятов. Мы все едем на Центральный аэродром. – Он рукой показал, что все могут встать и двигаться к выходу. Я не знал, что делать. У меня машины не было.

– Товарищ Сталин! Разрешите вопрос?

– А что вы так засмущались, товарищ Шкирятов, что-то не так?

– Я не знаю, как я смогу попасть на аэродром, товарищ Сталин. Здесь километров восемь, а машины у меня нет.

Сталин засмеялся. Выходящие из его кабинета остановились и с удивлением смотрели на Сталина.

– Он сказал мне, что пешком не успеет! Кто-нибудь, довезите его до аэродрома! Впрочем, товарищ Шкирятов, вы едете со мной!

Как я и предполагал, мой «горбатенький» стоял уже в ангаре, а рядом находился новенький серийный Ил-2. Возле него стоял Владимир Коккинаки, с которым мы обнялись на глазах у всех. У Ила были фанерные крылья и перкалевые рули. Мой походил на больного оспой в тяжелой форме: звездообразные наклейки из перкаля густо усеяли плоскости и рули. Их просто приклеили клеем, и даже не покрасили.

– Да, сильно отличаются между собой. – резюмировал Сталин, – И что было переделано?

– Здесь кабина стрелка полностью была зашита листом дюраля, фонарь и пулемет были сняты. Восстановили кабину, сняли гаргрот, и поставили на шкворень ультраШКАС. Поменяли местами пушки и пулеметы на крыльях, поставили дульный тормоз и уменьшили разброс. К сожалению, баки плохо протектированы, и потери топлива при простреле большие. И много хлопот доставляют колеса. Они не прикрыты броней и не имеют централизованной подкачки. Вообще нет информации: в каком состоянии у тебя колеса до посадки. Ну, и СПУ у него с У-2. То есть отсутствует.

– Мы устанавливаем все баки с протектированием! – возразил Ильюшин.

– Пули при простреле дюраля загибают ему концы, которые не дают резине быстро затянуть пробоину. Проще и дешевле делать бак не из дюраля, а из фиброкартона, тогда бак будет и легче, и фибра не будет загибаться.

– Так Вы знакомы? – спросил Сталин у Коккинаки, показывая на меня.

– Да, товарищ Сталин, мы с ним познакомились осенью 40-го, потом он работал у меня в ЛИС завода, хотел его к себе забрать, но не сумел из-за травмы. Талантливый парень и очень тонко чувствует машину.

– Как вы оцениваете их работу по переделке машины?

– Ну, фонарь сработан на коленке, стрелок полностью открыт и на предельную высоту ему можно только с кислородной маской, но это по бедности. И пулемет требуется посолиднее стрелку.

– У нас в полку ни одного УБТ просто нет. Этот ультраШКАС, если помнишь, они штатно здесь в крыле стояли, когда заявку на пушки выполнили, он и переехал с крыла в кабину. Хотели спарить, но не получилось.

– Где это тебя так отделали?

– В крайнем вылете пришлось дважды пройтись над огрызающимися «девятками» «Ju-87» на высоте 100-120 метров и подставлять брюхо.

– Красиво разукрасили! А зачем?

– Контейнер с осколочными гранатами сбросить.

– А к нам контейнеры еще не пришли.

– Помнишь первый вариант, который мы испытывали?

– С деревянными держателями? Конечно, помню! Мы их испытывали, товарищ Сталин, в Воронеже, замечательно по пехоте работают!

– Да, я уже в курсе. И не только по пехоте. Так что, товарищ Горемыкин, что Вы можете сказать про контейнерные бомбы?

– К нам такая заявка из НКО не поступала.

– Что Вы, товарищ Шкирятов, можете сказать по серийной машине.

– В условиях отсутствия сильного истребительного сопровождения, летчик этого самолета больше похож на смертника, камикадзе, не знаю, правда или нет, о таких, во время халхингольских событий, много писали. И деревянное крыло при попадании в него снаряда теряет до квадратного метра обшивки. Иногда больше. Или просто отлетает. Неустойчив продольно, и много приходится работать рулем высоты. Главное: заправочное отверстие одно и топливо медленно перетекает из заправочной емкости в остальные баки.

– Товарищ Ильюшин, что Вы можете сказать, как быстро Вы сможете устранить недостатки ЦКБ-55, и поставить его на поток?

– Очень многое зависит от смежников, товарищ Сталин, ведь только-только наладили выпуск бронекорпусов…

– Их все равно придется выпускать на других заводах, уже бомбят Смоленск. – тихо заметил я, и все замолчали.

– Что скажете, товарищ Жигарев? – спросил Сталин, – Нашли зеркала в кабине? Молчите, лучше! Все понятно, возвращаемся.

Сталин по дороге молчал, я – тоже. Поднялись наверх, и тут началось! Ох, и крут «хозяин»! Жаль, что поздно. Я сидел тихонечко, чтобы под разборки не попасть. Голос у него тихий, и от этого только еще более жутко становится. Угроз, прямых, не было, будет действовать по закону. А закон, что дышло. Ильюшин со страху пообещал, что через два дня партия в 12 машин будет собрана и отправлена в распоряжение товарища Шкирятова. На первом заводе есть 12 бронекорпусов ЦКБ-55. Первый завод – это Москва. Он знал, что делает. Непринятие на вооружение кассетных бомб свалили на Ивана Филимоновича Сакриера, который, наоборот, увидел первым их действие из большого начальства, и очень заинтересовался ими. Но, в апреле 41-го он был арестован вместе с бывшим командующим ВВС Рычаговым и помощником начальника Генштаба по авиации Смушкевичем. Так как испытания курировали Сакриер и Рычагов, то после ареста про них просто старались не вспоминать. Пришлось подать голос, и я, как образцовый ученик, поднял руку. Некоторое время на нее внимание не обращали, затем Иосиф Виссарионович недовольно посмотрел в мою сторону, и спросил, в чем дело. «Отпроситься пописать, что-ли?» – промелькнула идиотская мысль.

– Дивинженер Сакриер присутствовал на первых испытаниях, помог оформить заявку, и его АТ-4 должен был стать основным взрывателем на осколочных бомбах. Скорее всего, испытания остановили не потому, что их остановил он, а потому, что его сняли с должности.

Сталин промолчал, а я сел на место. Точки над «i» расставлены, теперь будем ждать реакции. Совещание, если его так можно назвать, закончилось за полночь, и, ни плюшек, ни пряников, я не получил. Тупо отсидел на месте в виде укоризны остальным участникам. Но, на этом ничто не закончилось! Как только я вышел из Дворца, ко мне навстречу вышел тот самый политрук, о котором мне говорил Щербаков. Я про него попросту забыл.

– Вас ожидает замначальника ГПУ комиссар 2-го ранга Щербаков. Мне приказано доставить Вас к нему.

Я посмотрел на время: 01.20, и тяжело выдохнул воздух. Но, приказы в армии не обсуждаются. И мы сели в машину.

– Мне говорили, что Вы должны были найти моего стрелка и жену. Где она?

– В гостинице «Метрополь», там Управление селит отличившихся.

Больше ни о чем не разговаривали. Щербакову я сказал, что совещание закончилось, но никаких указаний от товарища Сталина я не получал, и, честно говоря, совершенно не настроен говорить о том, что произошло в воздухе и на земле, пока не выясню позицию товарища Сталина до конца. Тем более, это не должно уйти в газеты.

– Но, товарищ Сталин подписал представление на звание Героя Советского Союза, и, к ордену Ленина, представлена Ваша жена, точнее, Ваш стрелок-радист. Женой она стала позже.

– Но, указа еще нет, и, после совещания, неизвестно: появится или нет. Вскрылись некоторые, не очень приглядные странички, теперь уже, истории.

– Вы серьезно?

– Да.

– Вас это касается?

– Меня персонально – нет. Но, еще раз повторяю, товарищ Сталин мне, лично, ничего о каких-либо награждениях не сказал. Не ругал, но и не благодарил. Давайте подождем до утра.

– Утро начинается в Кремле в 14.00. Новости, скорее всего, поступят раньше. Так что, находитесь в гостинице. Сейчас Вас отвезут.

Так, еще новость! У меня и Аксиньи – разные номера! Сменить удостоверение личности она не успела. Хорошо, что вылетали прямо со свадьбы, и свидетельство о браке было в кармане. Сговорились они все, что-ли, так стараются, чтобы мы ни в коем случае не стали супругами. Впрочем, из-за нервотрепки вообще ничего не хочется. Но, добившись от дежурной перевода нас в один номер, а это – принципиально, потому, что поселили ее в женском номере, и не одну, а меня в мужском, где храпело еще трое товарищей. Сходил в буфет на первом этаже, но там, кроме водки и котлет, ничего нет. Поулыбался хмурой продавщице, в итоге, раздобыл шампанское и коробку конфет. Не успели разлить его по фужерам – гости! Ильюшин и Коккинаки с коньяком, фруктами и шоколадом. Ильюшин знакомиться решил, и они, каким-то образом, уломали дежурную их пропустить. Узнав о поводе для нашей «маленькой пьянки», и что нас, прямо из-за свадебного стола, утащили в Москву, тут же из номера решили вытащить нас в ресторан. Оказывается, в Москве и тогда существовали ночные рестораны. А у меня приказ Щербакова гостиницу не покидать. Так что, остались в номере, но с гостями. Нашу «малышку» ремонтируют, меняют крылья, фонарь, ставят СПУ-2-у, турель с УБТ, новую радиостанцию. Таким образом Ильюшин хочет «замять» дело. Тут же предлагает вариант «небронированного стрелка», как было в конце 42-го. Но, я ему напомнил, что Сталин приказал доводить ЦКБ-55, поэтому второй раз подставить вместо коровы козу не удастся, и кончится все может совсем плачевно. Здесь он со мной согласился, немного погоревав о будущих неполученных рабочими премиях. Просидели они почти час, затем удалились. Настроение устроить вечер со свечами исчезло, так как оба не спали всю прошлую ночь. Да еще и койки узкие, и к полу прикрученные. Я проверил. Так что, спать пришлось на разных кроватях. Садисты! Не успели закрыть глаза, звонок: Поскребышев, приказано прибыть в Кремль. Время – четыре утра. Ну и режим!

Спустился вниз, там стоит машина, Сталин помнил, что у меня машины нет. Поднимаюсь, сразу рукой показали на кабинет. Кроме Сталина, в кабинете Шапошников, Жуков и Тимошенко, доложился о прибытии.

– Из всего сказанного, остался непонятным радиус действия новых штурмовиков, товарищ Шкирятов. Нам требуется силами четырех механизированных корпусов пробить коридор для вывода с Белостокского выступа третьей и десятой армий, которые уже, по оперативным сведениям, находятся в окружении. Сможет усиленная группа Ваших штурмовиков действовать на таком удалении от Вашей базы? Считая те машины, которые обещал поставить товарищ Ильюшин.

– Разрешите? – я показал на карту, разложенную на столе, и прикрытую калькой.

Сталин взглянул на маршалов и генералов. Не заметив их возражений, рукой показал, что я могу ею воспользоваться. Я взглянул на масштаб и приложил линейку.

– До Белостока, включительно, но, с одной атакой в полной загрузке.

– Можете познакомиться с планом операции. – мне подали листки. Дата, время, рубежи атак, задачи, силы, средства, силы противника, разведанные аэродромы. И ни одной пометки, что где-то действует наша авиация.

– Это, – я показал на прочерк в таблице, – полностью соответствует действительности?

– По всей видимости, «Да». – ответил генерал армии Жуков.

– В этом случае требуется ограничить продвижение частей 10-й и третьей армий рубежом Сувалки, а лучше: Сейни, и ожидать подхода войск с северо-востока. С топливом и боеприпасами. Атака на Сейни – предпочтительнее.

– Что я говорил! – сказал Шапошников.

– Мы примем это к сведению. Вы сможете обеспечить авиаподдержку прорывающихся частей по обе стороны выступа.

– Силами одной дивизии – нет. Требуются истребители: средневысотные и высотные.

– Много?

– Еще пару полков.

– Они у Вас будут, 26-го в 04-00 Москвы – начало операции.

– Есть.

– За работу, товарищи. А Вы, товарищ Шкирятов, задержитесь.

«А Вас, Штирлиц, я попрошу остаться!» – послышалось мне в тоне Сталина.

– Вы в курсе, что командующий ВВС Западного Особого застрелился в 18 часов 22-го июня?

– Нет.

– Вы понимаете свою ответственность, товарищ Шкирятов.

– Отчетливо. – чуть ухмыльнулся я.

– Что, тяжела шапка Мономаха, товарищ лейтенант?

– Младший лейтенант, товарищ Сталин. Это ничего, «меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют». Терять мне особо нечего.

– Берите пример с меня: я, тоже, никогда Главнокомандующим не был. А войну требуется выиграть. Идите, полковник. Удостоверение получите у товарища Поскребышева.

«Шуточки у Вас, однако, товарищ Глава Ставки Верховного Главнокомандования!» – подумал я, выходя из кабинета. Поскребышев рвет какую-то бумагу, и, протягивает мне приказ и, уже подписанное, удостоверение. Смотрю в него: выдано полковнику Шкирятову С.П., то есть фамилии совпадают, звания – не очень. Командующему Особой Авиационной Группы Северо-Западного фронта, далее ОАГ по тексту. Полномочия: так, мировая демократическая общественность отдыхает, исполнить ее затаенное глобальное желание и отстранить будущего Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами Советского Союза не могу, так как напрямую ему подчиняюсь. В оперативном отношении мной командует «главный мясник». Придется срочно поправлять ножи! С волками жить – по-волчьи выть! Командует совместной операцией двух фронтов генерал армии Жуков, видимо, специально отозванный из-под Киева. С полномочиями у меня полный порядок! Имею право привлекать, снимать, отдавать под суд военного трибунала всех военнослужащих, действующих в полосе действий ОАГ. Им надлежит дрожать и слушать. В общем, четвертый, после бога и двух командиров. Получил свой «ТТ», выщелкнул из запасной обоймы патрон и сунул под петлицу реглана. Чтобы не забыть. Иду пешком от Кремля к «Метрополю». Возле него сидит инвалид с финской, или немецкий шпион, и, несмотря на раннее утро, торгует знаками различия, петлицами, всякой мишурой, типа пряжек для ремня, частями портупеи, знаков родов войск. Так сказать, филиал военторга. Знает, стервец, в какое время раздаются пряники в Кремле. Скупил у него все шпалы и две пары пустых авиационных петлиц.

– Поздравляю, товарищ лейтенант.

– Не мне, командиру.

– Ну, все равно поздравляю командира. – оставил ему трешку на чай. Точно, шпион. Но меня сейчас это не касается. Поднялся на четвертый этаж. Ксюша спит, даже не проснулась, устала, да и выпила ночью шампанского. Белокурые волосы красиво разметались по подушке. Остренькая грудка под белой маечкой соблазнительно торчит, неприкрытая простыней. Правая рука засунута под щеку. Повесил реглан и спустился вниз в буфет. Там привезли пирожные, свежайшие, есть кофе и разнообразные бутерброды. Вот только официантку навязывают, чтобы отнесла. В отличие от меня, она имеет ключ от лифта, поэтому, пришлось воспользоваться услугами, но, дальше дверей лифта я ее не пустил, подхватив поднос с завтраком в постель. Запах хорошего кофе и черта разбудит, Ксюша непроизвольно запахивает грудь. Ей помогают усесться на кровати и передают ей пирожное «Метрополь», бутерброды с черной икрой, твердой колбасой, вяленным мясом и чашечку кофе. Правая щека у нее в полоску, щеки розовые, смущена, и еще не привыкла к такому пробуждению. Впрочем, это, наверное, повторится не скоро, так что, не привыкнет. Сам расположил свой завтрак на тумбочке.

– Давно пришел? Я не слышала, как ты открывал дверь.

– Ты крепко спала. Но, пришлось разбудить. Завтракай, и надо добираться на аэродром. Мы улетаем.

– Но Щербаков сказал, что сегодня состоится награждение.

– Есть дела более важные, Ксюша, времени задерживаться в Москве совсем нет.

– Вкусно! Никогда такое не пробовала! – я передал ей еще одно пирожное, а она отдала мне часть бутербродов. Я забрал у нее поднос, когда она закончила завтрак. Потом она несколько секунд раздумывала, что делать со мной, ведь ей нужно было вставать. Потом решительно скинула простынь, показав длинные и ровные ноги, скинула их с кровати и встала. Я стал рядом и поцеловал ее. Фигура у нее что надо! Такую фигуру и в форму! Это издевательство над женской натурой.

– Доброе утро! И с началом нового дня! – я разжал объятья, потому, что это могло затянуться на очень долго, а приходилось поспешать. Ксюша красиво и грациозно потянулась, продемонстрировав поднявшиеся за руками красивые небольшие груди с острыми сосками. Взяла со спинки кровати лифчик, и, отвернувшись подцепила его.

– Застегни, пожалуйста!

Крючков и пластиковых застежек не было, две белых пуговицы и довольно тугие петли. Она прошла в туалет, которым, к счастью был оборудован номер, и через несколько минут мы вышли из номера, сдали ключи и расспросили дневальную: как добраться до Центрального. На выходе «инвалид» внимательно посмотрел на мои петлицы: лейтенант, как и было. Ох, неспроста тут сидит этот инвалид. С регланами в руках, было жарко, мы подошли к остановке и минут пять ждали первый автобус. Движение только начиналось. В половину седьмого мы были в ангаре. Бригадир слесарей сообщил, что им осталось полчаса, и что можно начинать подготовку к вылету, самолет они нам подготовят. Отнесли карты в штурманскую часть, сообщили в Кубинку, что вылетаем, я составил заявку и расписался в журнале регистрации полетов, получил каналы связи и позывной. Выходим из здания КП, и идем к ангару. Перед ним стоит автобус с военными номерами. Вошли в ангар, а там целая делегация: Щербаков привез награды и вручил их нам, нас несколько раз сфотографировали, но Щербаков сказал, что мои снимки будут отретушированы перед публикацией. И не будет указано за какие заслуги вручена медаль Героя. Выкатили самолет, осматриваем его, еще одна «делегация»: Жуков остановился возле машины.

– Будешь раньше меня, займись комплектацией группы. Почему у «самого» не все затребовал? Голой жопой воевать собрался.

– Буду позже Вас, товарищ генерал армии, у меня две промежуточные посадки: в Кубинке и в Вегайцах.

– А в Кубинке зачем?

– У меня ни одного патрона.

– Твою мать!

В бомболюки погрузили свежие газеты «Правда» и «Красная звезда», кстати, с Указом о награждении. Проследил, чтобы не напихали слишком много. Осмотрел самолет, расписался в журнале, и запросил разрешение на запуск, сунув одну из газет под спинку парашюта. Неожиданно быстро получил добро на запуск и прогрев на рулежке. Меня выпроваживали, освобождая место для взлета ПС-84 и прикрытия Жукова. У них боеприпасы, само собой, присутствовали. Взлет-посадка, правда, на этот раз никто не сопровождал до Кубинки. Там ставлю машину на стоянку и приходится ждать вооруженцев.

В подвале «Правды» опубликовано об аресте бывших ответственных работников Жигарева и Яковлева. Хоть и по делу, но я им не завидую, совсем.

А Ксюша прикольно смотрится с громадной пулеметной лентой для УБТ, которую ей самой приходиться спускать в кабину в новый ящик. На крыльях возятся вооруженцы, раскладывая 6000 выстрелов для ультраШКАСа и 300 выстрелов для пушек. До Верайцов летим без РС. Обязательный долив топлива, стоим неподалеку, наблюдаем, как медленно это делается. Затем заправщики затирают маленькие разливы, и машина готова. Восьмерка, которая сопровождала меня сюда, «усохла» до пары. Так втроем и стартуем в сторону Белоруссии.

По дороге меня вовсю развлекала Аксинья. Теперь ей для этого достаточно нажать на кнопку. У меня новое кресло, и у нее – тоже. Вместо сплошной брони между кабинами толстое 68мм бронестекло, а головы у обоих дополнительно закрыты сферическим подголовником, достаточно просторным, так, чтобы шлемофоном не цепляться. Надо еще переделать немецкий шлемофон под наши «папа-мамы», и будет совсем хорошо, а то в нашем «летнем» не долго и тепловой удар получить. Ксюша ржет над тем, как ее встречали в ГПУ, рассказывает смешные истории, которые произошли вчера, но, в зеркале вижу, что головой постоянно крутит и осматривается. Доклады об обнаруженных целях идут регулярно, так что, я ее не прерываю. Вообще-то, мы с ней, если десятком-другим фраз, с момента знакомства успели перекинуться, а в остальном и я для нее, и она для меня, совершенно «темные лошадки». От ГПУ разговор плавно перешел к семье, она – старшая дочь, есть еще две, помладше. Жили в Крыму, а, после сентября 39-го, отца перевели на Западную границу. На заводе работает второй год, работа ей нравилась, тем более, что удалось осуществить мечту и начать летать, пусть и стрелком. Заканчивала аэроклуб при заводе, и должна была получить удостоверение летчика, надеялась стать испытателем ЛИСа.