Иван Бунин. Жизнь наоборот

Минута вторая.

Возможно, Вера Николаевна могла вспомнить (хотя, скорее всего, просто сидела и думала в очевидном душевном окостенении: «Нет его, нет, умер, умер»), как «Ян» ей сказал в момент чтения того самого чеховского письма: «Ну довольно: устал».

«Ты хочешь, чтобы я с тобой легла?» – спросила она.

«Да…»

Она пошла раздеваться, накинула легкий халатик.

Он стал звонить (видимо, в колокольчик – или там сделали специальную кнопку?): «Что ты так долго?»

И дальше произойдет то, что меня всегда поражало.

«Но ведь нужно и умыться, и кой-что было сделать в кухне».

Человек умирает, а мы еще делаем наши бессмысленные, автоматические дела. Убираем что-то на кухне, чистим зубы, моем лицо.

Затем, это было 12 часов, я, вытянувшись в струнку, легла на его узкое ложе. Руки его были холодные, я стала их согревать, и мы скоро заснули. Вдруг я почувствовала, что он приподнялся, я спросила, что с ним. «Задыхаюсь», «Нет пульса… Дай солюкамфр». Я встала и накапала двадцать капель… «Ты спал?» – «Мало. Дремал»… «Мне очень нехорошо». И он все отхаркивался. «Дай я спущу ноги». Я помогла ему. Он сел на кровать. И через минуту я увидала, что его голова склоняется на его руку. Глаза закрыты, рот открыт. Я говорю ему – «Возьми меня за шею и приподнимись, и я помогу тебе лечь», но он молчит и недвижим…

Конечно, в этот момент он ушел от меня… Но я этого не поняла и стала умолять, настаивать, чтобы он взял меня за шею. Попробовала его приподнять, он оказался тяжелым. И в этот момент я не поняла, что его уже нет. Думала, обморок. Я ведь в первый раз в жизни присутствовала при смерти[2].

(Она, как и Ольга Леонардовна, не заметила сам момент перехода.)

Но оказалось, что умер не только Бунин, но еще и телефон. Она кинулась в другую комнату, схватила аппарат, перенесла в кабинет, а он мертвый.

Тогда я побежала на седьмой этаж к нашему близкому знакомому… Стучу и громким шепотом умоляю: «Николай Иванович, кажется, Иван Алексеевич умирает…» Он вышел в халате и сказал, что сейчас придет. Я опрометью кинулась к себе. Ян был в той же позе. Взяла телефон, не реагирует… В это время вошел Н.И. Введенский, и мы подняли и положили Ивана Алексеевича на постель. Но и тут мне еще не приходило в голову, что все кончено. Я кинулась к Б.С. Нилус, которая живет напротив нас. Мне было неприятно беспокоить ее, так как она сама нездорова, но я все же позвонила. Она сейчас же проснулась, и я кинулась к телефону, но телефон не работал. ‹…› Телефон вдруг очнулся, и я позвонила: «Владимир Михайлович, вы необходимы!»

И вот телефон жив, а Бунин нет.

Они пытаются с Б.С. Нилус отогреть его холодные руки и ноги, у самой Веры Николаевны уже почти нет надежды, но Нилус все время повторяет: «Он теплый, спина, живот, только руки, руки холодные…»

Кипятят воду, кладут грелки к конечностям. Все бесполезно. Черная бабочка уже улетела.

Дверь входная открыта, в ее проеме появляется с испуганными глазами бледный Зёрнов, проходит прямо в комнату Бунина. Вера Николаевна почему-то остается стоять в столовой.

Через минуту он выходит. «Все кончено». Она идет к постели. «А вы прикладывали зеркало?..» – «Не стоит…» (Вот оно и еще раз тут появилось – зеркало.)

Минута третья.

Это ведь никак не доказать, это всего лишь прием (разделить эти три минуты на вспышки, пятна воспоминаний), но почему-то кажется, что третью минуту Вера Николаевна уже ничего не вспоминала, даже не хотела помнить. Жизнь остановилась, покачнувшись, и вот опять пошла. Третья минута могла быть этим переходом, коридором. Туман, белый яркий туман, только он не предсмертный, а преджизненный – перед новой жизнью, уже «без», но надо из него выходить: еще столько дел.

На рассвете первой ночи мы встретили густой туман, который закрыл горизонты, задымил мачты и медленно возрастал вокруг нас, сливаясь с серым морем и серым небом. ‹…› Туман тесно стоял вокруг, и было жутко глядеть на него. Среди тумана, озаряя круглую прогалину для парохода, вставало нечто подобное светлому мистическому видению: желтый месяц поздней ночи, опускаясь на юг, замер на бледной завесе мглы и, как живой, глядел из огромного, широко раскинутого кольца. И что-то апокалиптическое было в этом круге… что-то неземное, полное молчаливой тайны, стояло в гробовой тишине, – во всей этой ночи, в пароходе, и в месяце, который удивительно близок был на этот раз к земле и прямо смотрел мне в лицо с грустным и бесстрастным выражением[3].

5

Анна Ахматова не любила Бунина. Он тоже ее не любил.

Любовное свидание с АхматовойВсегда кончается тоской:Как эту даму ни обхватывай,Доска останется доской.

Это эпиграмма Бунина. Правда, кажется, она известна только в прочтении самой Ахматовой – в собрании сочинений Бунина она не печаталась.

Более того, есть два варианта этой эпиграммы. Михаил Кралин утверждал, что Анна Андреевна также читала эту эпиграмму и Арсению Тарковскому, но запомнил тот ее в несколько ином варианте:

Увы, но от любви АхматовойТы все ж откажешься с тоской.Как ни люби, как ни обхватывай,Доска останется доской.

Первый вариант, конечно, лучше.

Но хотя эпиграмму Ахматова и любила процитировать, но вот самого автора она терпеть не могла. М.Д. Вольпин вспоминал: «Слово „Бунин“ при ней нельзя было говорить. И когда я, забыв однажды, при ней процитировал: „Хорошо бы собаку купить“ – ей богу, это могло кончиться ссорой».

В том же 1916 году было написано и стихотворение «Поэтесса»:

Большая муфта, бледная щека,Прижатая к ней томно и любовно,Углом колени, узкая рука…Нервна, притворна и бескровна.Все принца ждет, которого все нет,Глядит с мольбою, горестно и смутно:«Пучков, прочтите новый триолет…»Скучна, беспола и распутна.

Тут тоже небольшая путаница. Адресат эпиграммы Буниным не указан, но Ахматова опять узнает себя здесь («в ста зеркалах», неслучайно так называются многие статьи про Анну Андреевну).

Лидия Корнеевна Чуковская упомянула в своих «Записках об Анне Ахматовой» про эту злую шутку Бунина:

26 июня 1940

Затем она ‹Ахматова› заговорила об эмигрантах – о том, с каким негодованием встречены были ими стихи «Не с теми я, кто бросил землю». Недавно ей показали строки Бунина, явно написанные про нее, хотя ее имя там не упомянуто. Она прочитала мне эти стихи наизусть. ‹…› Стихи вялые, бледные. Ее внешний образ составлен из альтмановского портрета и из «Почти доходит до бровей / Моя незавитая челка».

Мне было стыдно подтвердить на ее спрос: да, это про вас. Стыдно за Бунина.

С другой стороны, вдруг это и не впрямую про Ахматову? В конце концов, это можно было «посвятить» и любой другой декадентской поэтессе. Например, Зинаиде Гиппиус.

В любом случае слово «беспола» чисто по биографическим метрикам Ахматовой не сильно подходит (она явно педалировала тогда свою женственность, желанность, да и сын у нее уже был, о чем Бунин не мог не знать), а вот к Гиппиус, которая одевалась пажом и мазала щеки кирпичного цвета румянами, – вполне.

Например, Игорь Северянин, тоже писавший эпиграмму на Гиппиус и использующий ее же собственную игру с мужским псевдонимом «Антон Крайний», давит именно на эту «кнопку»:

И тот, кто был всегда бесполый,Стал бабой, да еще Ягой.

В том бунинском стишке есть еще одна сознательная обидная резкость: снижение имени. Бунин в своей эпиграмме опускает Ахматову (Гиппиус?) до уровня малоизвестного поэта третьего ряда, а именно Пучкова.

Ну написал бы: «Кузмин, прочтите новый триолет». Но нет: «Пучков». Тут особая язвительность Бунина: поэт Пучков действительно существовал, Николай Гумилев даже назвал Пучкова в своей рецензии на его книгу «Последняя четверть луны» «отличным образчиком непоэта».

Я поискал его стихи – Анатолий Пучков, конечно, смешной: Ахматовой должно было стать действительно обидно. Но не стало.

Отошла, потеряв, но с догадкой,Что под осень вернется любовь,Сердце стукало. Поезд украдкоюЗасочился, как мутная кровь.Все мольбы, уверенья и жалобыХохотали в шипенье колес.Без оглядки душа убежала быЗа колесами через откос.

Это и есть Пучков.

Так что Бунин промахнулся: эпиграмму Ахматова помнит – и, как мы видим, гордится ею. Что, впрочем, ей, бывшей женщине-змее (молодая «Ахматова выступала как „женщина-змея“; гибкость у нее была удивительная – она легко закладывала ногу за шею, касалась затылком пяток, сохраняя при всем этом строгое лицо послушницы»[4]), не мешало в личных разговорах уже язвить самого Бунина.

У той же Чуковской читаем:

30/xii 41

Заговорили о Бунине. Она не любит его стихов, чему я рада, так как не люблю их тоже.

«Вялые стихи, обо всем на свете, рассчитанные на академическую благовоспитанную публику. Сокровищ в них не ищите – как у Случевского или у Полонского, или у Анненского. ‹…›

Поэты 90-х годов погибали от безвкусицы эпохи, не в силах были ее побороть, а Бунин был вполне удовлетворен своей эпохой. Когда при нем появился Блок, повеял новый ветер, он надел наушники, напульсники, набрюшники, думая, что так и должен вести себя классик. Очень глупая позиция».

Ахматовская демонстративная нелюбовь к бунинским стихам вызывает некоторые вопросы: у нее и у Бунина слишком много для этого в текстах пересечений.

Вот стихотворение Бунина, которое я помню с отрочества:

ПесняЯ – простая девка на баштане,Он – рыбак, веселый человек.Тонет белый парус на Лимане,Много видел он морей и рек.Говорят, гречанки на БосфореХороши… А я черна, худа.Утопает белый парус в море —Может, не вернется никогда!Буду ждать в погоду, в непогоду…Не дождусь – с баштана разочтусь,Выйду к морю, брошу перстень в водуИ косою черной удавлюсь.1903–1906

А вот текст Ахматовой (почему мне тогда сразу не бросились в глаза их схожесть, очевидное родство?):

ВечерРуки голы выше локтя,А глаза синей, чем лед.Едкий, душный запах дегтя,Как загар, тебе идет.И всегда, всегда распахнутВорот куртки голубой,И рыбачки только ахнут,Закрасневшись пред тобой.Даже девочка, что ходитВ город продавать камсу,Как потерянная бродитВечерами на мысу.Щеки бледны, руки слабы,Истомленный взор глубок,Ноги ей щекочут крабы,Выползая на песок.Но она уже не ловитИх протянутой рукой.Все сильней биенье кровиВ теле, раненном тоской.1911

Ну какой тут Блок? Самый настоящий Бунин, которого Анна Андреевна отлично прочитала и запомнила. Эхо через пять лет. Там «на воздушных путях двух голосов перекличка», как она сказала бы по другому поводу.

И еще – опять к вопросу обоняния.

У Бунина в рассказе «Птицы небесные» (он написан в 1909 году) есть фраза: «Свежо и остро пахло тем особенным воздухом, что бывает после вьюги с севера». Как только я увидел это в одной из статей про взаимоотношения Бунина и Ахматовой, сразу вспомнил, даже не заглядывая в следующий абзац:

Свежо и остро пахли моремНа блюде устрицы во льду.

Потом посмотрел и абзац – так и есть. Не один я такой памятливый.

…И всю ночь тревожно и однообразно стучали в темный дом, заносимый снегом, плохо прикрытые ставни. До костей промерзнув на ветру, студент заснул крепко, но потом стал сквозь сон томиться этим стуком. Он очнулся, зажег свечу, оделся… Ставни уже не стучали. И, выйдя на крыльцо, он услыхал отдаленную сонно-певучую перекличку петухов и замер от восхищения. Свежо и остро пахло тем особенным воздухом, что бывает после вьюги с севера. Тихая, звонкая ночь, вся золотистая от полумесяца, низко стоявшего над горой, за долиной, мешалась с тонким светом зари, чуть алевшей на востоке. Треугольником дрожащего расплавленного золота висела там Венера. Марс и Арктур искрились высоко на западе. И все звезды, мелкие и крупные, так отделялись от бездонного неба, так были ярки и чисты, что золотые и хрустальные нити текли от них чуть не до самых снегов, отражавших их блеск. Горели огни по избам на селе, петухи как бы убаюкивали нежно-усталый, склоняющийся полумесяц. И с звонким скрипом, с визгом въезжала в ворота знакомая тройка вся серо-курчавая от инея, с белыми пушистыми ресницами… Когда студент подбежал к саням, мать и кучер в один голос крикнули ему, что на знаменской дороге лежит в снегу мертвое тело.

Но и потом, справедливости ради: хоть и ругала, но ведь читала, ценила. Именно прозу. Да, стихи Бунина скользили, не задевая. А вот проза не только дарила подарки, как с этими «свежо и остро», но царапала, дразнила, будоражила, ранила.

Воспоминания Георгия Адамовича «Мои встречи с Анной Ахматовой», попытка воспроизвести прямую речь (хотя как это возможно?):

«Нет, эмигрантской литературы я почти совсем не знаю. До нас все это плохо доходит. Бунин? Я не люблю его стихов, никогда их не любила. Но есть у него один рассказ, который я прочла еще до революции, очень давно, и никогда его не забуду. Удивительный рассказ… о старом бродяге, пропойце, шулере, который тайком, сам себя стесняясь, приезжает в Москву на свадьбу дочери.

– „Казимир Станиславович“?

– Да, да, „Казимир Станиславович“… вы тоже помните?»

А еще говорят, очень ценила рассказ Бунина «Худая трава». Вот цитата из этого рассказа:

На дворе сизели сумерки, но еще светло было, бело от снега. А изба уже наполнилась сумерками.

В сумерки, весь в снегу, нагибаясь па пороге низкой двери, вошел в избу священник.

– Где он тут у вас? – бодро крикнул он, и голос его раздался, как голос самой смерти.

В таком страхе встала с лавки старуха. (Дочь, не думая, что конец отца так близок, ушла на сговор.) Упираясь дрожащими руками, приподнялся и сам Аверкий и замер в ожидании, как вставший из гроба. В темноте мертвенно-бледно синело его ужасное лицо.

‹…›

– Батюшка! Ну, как, по-вашему, – вы это дело хорошо знаете, – есть уж она во мне?

И священник ответил ему громко и поспешно, почти грубо:

– Есть, есть. Пора, собирайся!

‹…›

И в тишине, в темноте Аверкию стало легче. Представился ему летний день, летний ветер в зеленых полях, косогор за селом и на нем – его могила… Кто это так звонко и так жутко кричит, причитает над нею?

…И вот теперь умирает уже сам Иван Бунин. Текст наш течет наоборот – от смерти к рождению. Он течет против всех законов природы, против законов самой жизни: жизнь не умеет так течь. Как жизнь ни обхватывай, ни удерживай, она все равно закончится доской. И мы знаем, какой.

Но для того нам и нужен текст, чтобы обмануть жизнь, вынуть из нее иголку смерти, кащеевый обломок – заставить жизнь победить себя, победить смерть, которая в ней чернеет. Прогнать змею. А иначе зачем было все затевать?

…Бунин же еще не умер. Он только еще умирает.

6

Грушу Бунин есть не стал. От груши он отказался. Но еще сидел сам. Вера Николаевна помогла ему лечь. Бессилие обреченного уже на смерть человека. Становишься как младенец. Сам ничего не можешь уже.

Она спросила его: «Ты завтракал?» (В ее отсутствие дежурит Бахрах. Автор книги «Бунин в халате». Был когда-то четыре года его литературным секретарем.)

Оказывается, да, завтракал. Немного не доел телячьей печенки с пюре.

Вера Николаевна сосчитала его пульс – около ста и как ниточка. Дала камфоры, уговаривала пообедать, но обедать он не стал, отказался, как и от груши.

Дедушка ест грушу на лежанке,Деснами кусает спелый плод.Поднял плеч костлявые останкиИ втянул в них череп, как урод.Глазки – что коринки, со зверинойПустотой и грустью. Все забыл.Уж запасся гробовой холстиной,Но к еде – какой-то лютый пыл.Чует: отовсюду обступила,Смотрит на лежанку, на кроватьЖдущая, томительная Сила…И спешит, спешит он – дожевать.

Это все началось с воспаления левого легкого. Конечно, давали антибиотик («пенисиллин»), и температура спала, но после этой болезни он уже не мог оправиться, ослабел. Совсем не вставал с кровати.

Доктор Зёрнов сперва ездил через день, а потом и ежедневно.

В конце октября был устроен консилиум: Бунин очень боялся рака. Но онкологии не было. Это был склероз легких и сердечная астма.

После консилиума Бунин в последний раз вышел в гостиную. Смерть лишает тебя всего не сразу: сперва отнимает самое дальнее – кухню, потом соседнюю комнату, потом оставляет тебе полкомнаты, которые ты можешь видеть с кровати.

Впрочем, и смотреть в этой квартире особенно не на что было. Она была маленькой и какой-то сознательно неуютной. («Ты уюта захотела? – как писала Ахматова, спустившаяся в эти скобки из предыдущей главки: никогда не уследишь за этими второстепенными героями его жизни – так будет и с Набоковым, он тоже скоро опять постучится в текст. – Знаешь, где он, твой уют?»)

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Из очерка Бунина «Третий Толстой».

2

Из дневников В.Н. Муромцевой-Буниной.

3

Из рассказа Бунина «Туман».

4

В.А. Неведомская. «Воспоминания о Гумилеве и Ахматовой».