Лунная ночь 31 июня 2002 года

Александра Казакова

Лунная ночь 31 июня 2002 года

Тяжело жить за троих. Какой Витя Перестукин решил, что один человек может вместить в себя нескольких? Так не бывает. Я живу так. И что это, хорошо? С меня судьба и мама требуют за троих, а я не могу. Хотя, конечно, есть попытки впихнуть невпихуемое. Эти огромные ожидания! Уж определились бы, кто всё-таки им нужен: сильная личность или послушная собственность? Унижать для того, чтобы любила? А поскольку единственная опора на старость, надо ассоциироваться у меня с голове с болью. Свобода – это рабство, война – это мир. Причём лучшая свобода и лучший мир.

Я и с профессией очень долго не могла определиться. Вроде то нравится, вроде это. Причём это не разносторонность, а именно какие-то метания. Сколько курсов, где я доходила почти до конца, а потом сбегала от дипломного задания. В школе была отличницей, математику и физику еле вытянула. Требовала мама. Ей нужна была только отличница. Помню её крик и просто холодное недовольство. Унижения и оскорбления – лучшее средство от любых проблем. Не помогает? Надо добавить.

Больше всего на свете ненавижу фразу "человек нужен только своим родителям". Почему из всего земного шара, из всех времён надо выбрать двух людей лучшими? А если они такими не окажутся? "Никто не будет любить сильнее, чем мама". А если мама не любит? На лучшее отношение ни от кого рассчитывать нельзя? Что, есть какая-то вселенская блокировка: каким-то волшебством мера любви другого человека не может превысить любовь мамы? Почему тогда мамина подруга, которую бросили родители (в двенадцать лет, просто не пришли домой), прожила пусть недолгую, но счастливую взрослую жизнь? Почему с ней дружили, её любили? И как быть с известными людьми, у кого было трудное детство?

Особенно эту тему любили в школе, моя классная и математичка. Вторая на уроках говорила: "Мама – вот кто всегда поможет. Подружка – это подушка, муж бросит, дети будут какать в душу". Классная действовала сильнее: вызывала маму в школу и говорила, что надо мне учиться на отлично и любить маму. "Я вызвала маму, чтобы вы сближались, доверяли друг другу секреты". Как у неё всё просто! Не близки люди друг с другом – заставить, да и всё. А мама не собиралась любить меня по указке. В её восприятии ей поставили двойку за материнство, вызов в школу – это даже единица. И вызов даже не за двойки или хулиганство, а из-за того, что недостаточно меня любит. Это больнее. Поэтому "работой над ошибками" становится грубый крик в мой адрес, колючие, противные слова.

"Не сотвори себе кумира и не служи ему". А общество говорит: "Сотвори". Все заставляют любить маму. Мама – весь мир, бла-бла-бла. Все эти трогательные сценки в честь мамы, рисунки. А эта "шедевральная" песня: "Мама, будь всегда со мною рядом, мама – и мне большего не надо". Всю вселенную свести к одному человеку? Это уместно до рождения, даже в первый год жизни у нормальных людей ребёнок знает папу, бабушек-дедушек, братьев-сестёр. А дальше уже какая-то психическая патология вроде аутизма. Всё время общаться с одним человеком! Космонавты до и после этого психотерапию проходят. И то, их те же психологи тщательно проверяют на совместимость. А создавать искусственный космический корабль, где боишься напарника, причём лет до пятидесяти, иначе во внешнем мире сожрёт монстр?

Почему можно читать, как апостол Пётр отрёкся от Христа, царь Давид убил соперника и забрал его жену, церковь предостерегает от культа святого, а маму все вокруг заставляют считать безгрешной, хотя она таковой не является? Сначала учат, что такое хорошо и плохо, различать, а потом говорят, что родители – полное исключение из правил. Понятия добра и зла надо забыть начисто, да? Опять же, говоря о святых, не заставляют считать их грехи добром. Как это совместить в голове? Если ещё учесть, что родителями является много людей, папа римский хоть один на всех. И в отношении своих детей можно делать вообще всё? Это личные рабы? Оскорбляй, унижай, бросай – для них ты святая?

Кумиры высыхают и съёживаются со временем. "Святая" революция к временам развитого социализма стала лишь привычкой, дежурными фразами. Где преданность вождям? Культ родителей, учитель всегда прав – тоже замена в условиях атеизма. Общественный кумир "мама" тоже рухнул. Пришла эра "яжемать" и травли материнства. Залюбленные кумиры-дети в свою очередь выродились в бестолковых юнцов.

Я так сотворила кумира. Из мамы как раз. В детстве прямо превозносила, всегда вставала на её сторону в споре, дополнительно переспрашивала, когда мне что-то говорили папа или бабушка. Обнимались, говорили самые нежные слова, я тогда на серьёзе мечтала быть с мамой всю жизнь. Уже тогда родители стали ссориться, я ещё в школу не ходила. Меня привлекали к ссорам, и я в угоду маме превращала папу во врага. Сейчас так больно вспоминать. Мне в саду и в школе нравилось слушать, когда ругали других, не только потому, что они сами мне не нравились, а больше потому, что я так чувствовала себя хорошей на их фоне.

Пошла в пятый класс. Мама стала ко мне жёстко относиться. С тех пор я стала ругать папу, чтобы поймать порцию маминого одобрения. Кнопка работала, но всё хуже и хуже. А ведь папа меня любил по-настоящему, я вроде ценила, но эти разговоры, как испортил маме и мне жизнь, вспоминать противно до сих пор. Слезла с этого только девятого класса. Совсем перестала лезть в ссоры. Но страх не угодить маме, не понравиться – никуда не исчез.

Атеист – тот, у кого как раз неидеальная точка отсчёта. Мама, родители, государство, Ленин, коммунизм, наука – всё это идолы! И все их ошибки поклонник тащит себе. Кумир даёт множество скучных копий. Лица "под Джоли" чего стоят. До чего же скучно быть атеисткой! Всё клеишься к кому-то и разочаровываешься. Врагу не пожелаешь эту бессмыслицу. А если точка отсчёта не очень? Нацисты при Гитлере тоже были "хорошими". А современная "новая этика"?

"Главное, чтобы все близкие были живы". Что за бред, простите? А если не живы? "Главное, что живы родители"… Надоели эти цитаты бальзаковского возраста. У меня папа умер, и что, жизнь должна кончиться? А как быть с тем, что родители должны умирать раньше детей? Или со смертью родителей надо умереть наполовину, ведь жизнь без них должна быть невозможна? Я ж забыла, что самое страшное на свете – смерть ребёнка. Есть родители? Ты обязана быть бессмертной на срок их жизни, без этого нельзя. Хорошие девочки живут долго. Почему моё счастье должно зависеть от хрупких смертных людей?

Всё-таки хорошо, что я не подлежу призыву. Нет, не сама военная служба пугает. Просто мама не любит государство, просто ненавидит, называет фашистским. Рассказывает, что американцы такие добрые, чудесные, а в России живут хуже, чем в Африке. Моя страна плохая – значит, и я плохая? Замкнутый круг: я себя считаю плохой, потому что мама ругает, поэтому мои социальные группы плохие; мою страну ругают – я плохая как её часть. В очередном разговоре на тему нашей ужасной политики отвечаю: "Я всё равно с тобой соглашусь, потому что должна соглашаться".

Я не хочу слушать гадости про мою страну. Не хочу восхищаться настоящими преступниками, выдаваемыми за узников совести, когда оправдывается любое, что хочет запретить закон. Я согласна с российской внешней политикой, но дома это говорить нельзя. Противники государства – крутые, умные, а сторонники – непременно зомбированные, да? Не хочу стыдиться, что я русская. Читаю, а потом мне вкладывается противоположная точка зрения. Даже пытаюсь представить, как же представят то или иное событие, какой логикой. И не догадываюсь. Всё плохо, плохо, а будет ещё хуже, это новости, которые все обязаны знать. Эта принудительная политинформация мне до сих пор снится.

Мои две старших сестры были убиты абортами. Когда мне мама сказала, в моём девятом классе, я не поверила. Думала, это шутка такая. Мама склонна жёстко шутить. Попросила так не шутить. Опять слышу, что это серьёзно. Несколько раз так.

– Да повторяю, что не шутка, правда! Что ты надо мной издеваешься?!

– Не издеваюсь… Просто не верю…

Мама не может быть такой! Я всегда была уверена, что она-то уж точно не делала. Она же не глупая, я в пять лет понимала, что это убийство. Значит, сознательно.

Лучше бы мама была глупая! Лучше бы не знала, не понимала! Помню, как я в детстве спросила: "Сколько детей убили до меня? Они были плохие"? Моя мама – и такое! И сейчас всё-таки оправдала себя и право женщины на аборт. Нет, даже тогда, в детстве, всё равно было что-то не то, какой-то холодок, моё окружение, те, кто не делали аборты – совершенно другие матери. И даже те, кто раскаивается, пытается выгнать из себя старый стереотип – всё-таки не ставят себя перед детьми непогрешимыми.

Это были погодки, родились бы в 1989 и 1990 годах. Мои старшие единоутробные сёстры. Росли бы детьми ранних девяностых. Не были бы похожи на меня внешне, думаю, были бы выше ростом. Интересно, какими качествами они бы обладали, которых нет во мне, но от меня так ждут? Какие бы профессии они выбрали? В детстве я так мечтала о сестре-близнеце, о младших сёстрах, но ведь старших родить нельзя. Мне всегда было больно говорить о том, что я единственный ребёнок, это означало, что моя семья слабая, а я – неженка.

Так завидовала соседке, у которой старшая сестра, племянники, семейные вечера. А моя семья – это старость. Нет молодых и сильных, никто не рождается, пусть все с высшим образованием, но это не то, нет юности, нет задора. Они, двое, стали бы опорой родителям, помогали бы там, где я бы не смогла. Может, их отцы объявились бы, мы бы могли стать богатыми, о чём постоянно мечтает мама. Может, и с папой был бы мир, и замуж вышла бы после его смерти, не заедала бы меня.

Я живу, а их замели под ковёр. Без них лучше, да? Я стала их голосом. Стала писать в соцсетях о том, как страшно убить своего ребёнка. Мне нельзя писать правду про сестёр, поэтому я выдаю их за других, словно это не моя семья, а подруги, знакомой. Меня травят сторонники абортов. Ладно, у себя их можно забанить, а вот в чужих группах, где админам всё равно… Я то сопливая малолетка, то слишком старая, то ботанка, то дура. Как тяжело, когда права, но так не уверена в себе! Опять грозный материнский образ! Но я не могу не думать о тех, кого ещё подкидывают алгоритмы волей судьбы, кто может уцелеть от аборта.

Желанный ребёнок – это ребёнок по плану, как заказанный товар. Это не постоянная категория, как кажется многим, а переменчивая. Кого полюбили условно, того и разлюбят на раз. Я была желанной в детстве, а потом потеряла желанность для мамы. Как может быть желанным ребёнок, за которого ругает учительница? Да он самый плохой, хочется отказаться, избавиться! Я после школы всё провалила. Меня не за что любить. А ведь ребёнка, оказавшегося неудачником, убить куда логичнее, чем того, о ком неизвестно.

Мама дарит жизнь ребёнка себе. "Не тебе рожать – не тебе решать", которое я читаю непременно маминым голосом, означает, что человек – вечная игрушка матери. Мама тебя захочет, выберет, как товар на полке, будет презентовать всем. Чувствую себя любовницей бандита, к которой вот такое выборочное отношение, но что-то явно не то. Мама хотела только одного ребёнка, поэтому тогда бы не родилась я. Мне уступили место, но я не осчастливила маму.

Мы должны быть как подружки, но я не разделяю её интересы. Не хочу слушать жалобы на политику, экономику, как всё плохо, не согласна. Я маме не свой человек, ей нужны те самые, убитые. Просто не могу вместить в себя все желаемые качества, стать противоположной, параллельной, перпендикулярной самой себе. Но если бы это каким-то чудом получилось, я стала бы не собой, заслужила бы невероятное одобрение, услышала бы такие добрые слова, каких не слышала никогда. Я удивилась бы этому не меньше, чем солнцу в зените среди зимы.

Я боюсь потерять мамину любовь. Ведь было и много хорошего, а теперь меня можно бросить, я ведь уже не ребёнок. Тщательно обдумываю, что говорить ей, а что – нет. Говорю, что прочитала где-то, услышала, чтобы ругала не меня, а вымышленную куклу для битья. Для мамы у меня должно быть всё хорошо. Когда грубо со мной разговаривает, мне становится жутко, ведь это значит, что я бесконечно плохая, больно чуть не физически. Словно я ещё не родилась и по-прежнему без одобрения не выживу.

Я разгадала загадку! Кумира невозможно любить по-настоящему, только качели обожание-ненависть. От кумира требуешь идеальности, а он не может её дать. Легко иметь кумиром далёкого артиста. Выдумай про него что угодно, всё равно ведь не узнаешь, как оно на самом деле: храпит или не храпит, лезет с неприятными разговорами или не лезет. И даже если узнаешь, тебе с ним не жить и это не терпеть. Но, что самое интересное, далёких кумиров у меня не было никогда. Могла, конечно, увлечься какой-то личностью, интересоваться подробностями, всё время говорить о ней, но при этом никогда не идеализировала. Хотела подражать, но исключительно в том, с чем согласна.

После конца вуза (там было всё плохо) я просто не могла жить. Я жила дома в постоянном страхе получить плохую оценку. Надо было угадать настроение. Время проходило зря. Я ложилась спать почти утром, не хотела новый день. Мамины двойные послания меня запутывают совершенно. Хочет, чтобы я была уверенной в себе, и при этом грубо разговаривает. Повторяет, что не надо зависеть от чужого мнения – и переживает, что про меня кто-то плохо скажет, стыдит после такого. При этом стоит мне самой себя ругать – опять не нравится: говорит, что унижать себя нельзя.

Я маме не Михаил Круг! Я другая, не могу бандитам сказать: "Приходите в мой дом, мои двери открыты". Причём с полом это не связано. Мой папа или, к примеру, учитель истории не стали бы. А есть жёны киллеров. Убивая ребёнка, убиваешь в себе материнство, способность к безусловному принятию, остаётся не мать, а дерзкая старшая сестра, которая на прямые просьбы стать мягче, не ранить, начинает над этим смеяться: "Больно ей! Умереть хочет! Посмотрите на неё! Когда пол мыла"?

Весна опять пришла. После Пасхи я устроилась на работу. Мама тоже. Я разрешила себе влюбиться. Да, внутри продолжала ругать себя мамиными и своими словами, не верила, хотя так хотелось. Мама в пылу ссоры сказала, что меня никто не полюбит. Я слишком плохая и глупая, моё призвание – быть рядом с мамой всю жизнь, посвятить ей себя, быть фанаткой, контейнировать её эмоции. Не нравится моё мнение? По версии мамы сумасшедшая, взбесилась, от безделья (сама же отвлекала и лезла со всякими бытовыми идеями). А когда сама кричит – это воспитывает и мотивирует.

Не может быть, что все ругающие меня не правы. Правда всегда горькая. Добро всегда через боль, не больно – значит, не любят. Мне часто говорилось, что через мягкое отношение заманивают в плохие компании. Ведь и хорошее есть, мама бывает очень даже приятной. Виталику не важно, есть ли у меня диплом, я первая сказала – даже не придал значения, мои студенческие истории слушал, думая о моей личности, а не формальных успехах. Я сразу же рассказала, какая плохая, чтобы не было иллюзий. Ему нужна другая, хорошая, недаром меня знакомые одёргивали, когда с кем-то разговаривала: "Не мешай. Человек не хочет с тобой беседовать, просто стесняется сказать, а я вижу".

Виталика ничто не смутило. Ни слово "иномарка", которое мама запрещала говорить, ибо не по возрасту, ни нелюбовь к уборке и готовке, ни "неправильные" манеры. Как я не плохая? Это развод, наверно, поматросить и бросить. Или эмоциональная благотворительность. Я не притворялась. Мы поженились, но с первого же вечера я отворачивалась к стене и засыпала.

Вот уже и венчание прошло, и неделя по древней традиции.

– Что, и сегодня устала? Завтра выходной, целый день в распоряжении.

– Анджелина Джоли заболела.

– Не доверяешь мне? Боишься?

– Не знаю, – честно ответила я.

Ко мне подкатило старое чувство: я самозванка, не заслужила. Опять бабушкиным голосом говорю себе в мыслях: "Ты ещё маленькая, раз нелепо себя ведёшь. Зачем тебе взрослые отношения? Почитай книжку хорошую, погуляй во дворе".

Беременность – это то, за что ругают. Я должна быть чистой, как майская роза, как ребёнок, за это получу вселенское одобрение. Меня ведь хвалили за это раньше. Но что ж, надо послушаться.

– Я готова прямо сейчас.

– Прекрасно.

Может, я зря мучаю подозрениями? И ведь много людей не считают меня плохой, хоть и не верю им.

Дети – это вовсе не страшно, как оказалось. Вряд ли все четверо подарочные. Видимо, из-за совсем маленькой разницы в возрасте никакой ревности: комплекс императора только после трёх лет, когда был один в семье. "Доверять ребёнка мужу" – недопустимая постановка вопроса. Это его ребёнок вообще-то! Поражать в родительских правах – серьёзное унижение, отказ в адекватности, после чего и пролегает трещина в семье, а валят на младенца, на чём потом чайлдфри начинают доказывать, что дети разрушают семью. Если бы младенцы правда были такими хрупкими, человечество бы вымерло за много веков до эры детоцентризма.

С первого дня жизни два мальчика и две девочки знали, что у них двое почти одинаковых родителей. Безо всяких психологических приёмов я вела себя с Виталиком так же, как и с папой: доверяла в бытовом плане как себе и искренне радовалась, благодарила за любое сделанное (не помощь, как говорят, потому что помощь – это намного меньшее участие). Тем более что у меня нет бытового перфекционизма (от него бывает трудно доверить, на что жалуются на всяких форумах) и делаю я ровно точно так же, а не дотошнее.

Хлещет дождь в окно. Конец первой декады октября.

– Янина, хорошая, тебе легче? – беспокоится Виталик.

– Да.

Я болею второй день. Вчера с утра кружилась голова, я дико замёрзла и перестала соображать. Сейчас температура тридцать восемь с половиной, начался ослабляющий жар. Сейчас меня не обвиняют, не говорят, что не ту кофту надела. Дети у бабушки, там семья большая. Лежу второй день, кашляю, нельзя долго разговаривать. Время ползёт к десяти, хочу уснуть. Уже снится какой-то шум, шорох, шаги, я словно лёжа падаю…

Шаги. Кто? Или мне мерещится? Звенит в ушах. Скрип по полу, осторожный, прерывающийся. Всё было так быстро…. Двое. Лица открытые! Виталик закрывает меня собой, рукой прижимает вниз, я инстинктивно вытягиваюсь на постели, словно становясь плоской, как кошка. И не могу пошевелиться, онемела напряжённо. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять – считаю выстрелы. Шаги вперёд или назад? Не вижу. Мне холодно, словно я не в постели, а в снегу, и через секунду кидает в жар – колебаниями, как переменный ток.

Каким-то стоп-кадром, на мгновение, всё хорошо: они уходят, дырки от выстрелов словно бы не заметны. "Янина, хорошая, прости меня, когда обидел, и у других попроси за меня", – голос ещё бодрый, но мне, сдававшей биологию для поступления, ясно, что это конец. Слепое ранение в голову, такое же в шею, в грудь слева, в плечо насквозь и три в живот. Вызываю скорую помощь и полицию. Тут погас свет. Проводится полуплановый ремонт электросети: тянули-тянули, потом прижало, и объявили веерные отключения. Но это днём, а сейчас в честь чего? Или авария? Не знаю я.

Что делать, куды бечь? Кровавая пена, струи тёмной и алой крови. Сосущие, хлюпающие раны. Затыкаю, как в школе учили, чтобы кровь не вытекала. Больно, понимаю. Надо замотать, стянуть в целом, потому что всё равно намокает. Двадцать минут, отведённые на экстренный вызов – это какая-то бесконечность. Не знаю, время работает на нас или против. Это что, я ранена? Звонила левой рукой, не заметила, что в правой кисти две дырки. Пока одевалась, запачкала всё кровью.

Время невероятно растягивается. Что, ещё только пять минут прошло? Что-то прогремело на улице, как гроза, скользнул странный свет. Нет сил бояться. Позвать кого-то на помощь? А чем помогут?

– Янина, помни: даже если ты одна против всех, это не значит, что ты не права. Какие бы ни были там авторитеты.

– Ты о чём?

– О тебе. Я умираю.

Как могли, своими словами, молились и каялись. Нельзя терять сознание, но оно ушло через шестнадцать минут.

Восемнадцать минут. Мои неутешительные прогнозы подтвердили, но велели надеяться на чудо. Надо мне попасть в больницу. С температурой и огнестрельными ранениями одной дома оставаться небезопасно. Мне намерили 40,7 градусов. А то думаю, что так плохо. К счастью, не одна я решила, что дома оставаться нельзя. Что там собрать надо? Складываю в рюкзак. На три – пять дней. Как хорошо, что не надо думать, как я выгляжу перед мамой!

Я думала, что традиция устраивать Мортал Комбат на дому осталась там, в 2002 году. Здравствуйте, киллера вызывали? Довольны услугами или жалуетесь? Смотреться пришлось в экран телефона: зеркало расстреляно начисто. Это какое-то тридцать первое июня 2002 года, пусть и в октябре, не важно. "Ищу тебя среди чужих пространств и веков" – кто-то цитирует стихи, а я – песни. "Всегда быть рядом не могут люди, всегда быть вместе не могут люди, нельзя любви, земной любви пылать без конца"…

Кто звонит мне в 22:04? Вероника, активистка. Выдвинули и забыли задвинуть. Уж сколько ей говорили не трогать заочников. Можно же не так агрессивно. Откуда только мой номер взяла?

– Привет, у меня дома стреляли, ближайшие дни я не могу ничего, у меня осталось двадцать пять процентов зарядки, и нет света, – скороговоркой сказала я.

– Никому до меня дела нет. Что я хотела? Уже не важно! – и сбросила звонок.

Есть у нас свой вундеркинд. Ирочка Зайцева. Ей сейчас пятнадцать, поступила в четырнадцать. Отличница. Родители вообще не появляются в вузе, только руководство требует проверять её успеваемость. Её совсем не смущают недетские материалы, это учебная программа. Что за психолог, у которого ломается психика? Не должно быть повышенной эмоциональности. Ира ничем не отличалась от нас, так же сдавала всё. Жила не так далеко, приезжала из дома.

Она показала с детства высокий темп. Безо всяких плясок с кружками. Просила и книги, и тетради. Сидела в садике. Хотя играла тоже, гуляла, бегала и не производила впечатления заморенной. Пошла в школу сразу в третий класс в шесть лет. Рослая и сильная, поэтому не выделялась. Даже заданиями для выполнения с родителями маму с папой не мучила. От поделок на конкурсы отказывалась: "Я уже не маленькая, в школе науки учат". Школьные состязания – только личные. Не хотела кого-то вовлекать: "Я учусь сама, взрослые за себя уже отходили в школу". По индивидуальному учебному плану ей разрешили не делать некоторые проекты взамен на олимпиадные места.

Никакие кружки не хотела, больше любила читать и общаться. На психолога захотела сама: очень уж интересовали человеческие отношения. Наряды, лайки в соцсетях за внешность – для Иры презренная суета. Она знала, чего хочет. На заочное отделение поступила по многим причинам. Во-первых, неравномерный КПД (моя боль, поэтому очка и жёсткий график не для нас) – то заниматься безотрывно, то совсем никак. В своём режиме удобнее. Родителям спокойно: заочницы – взрослые женщины, обижать не будут, на выпить-покурить-переспать не разведут. Опасной влюблённости тоже не будет. Даже возвращаться домой не придётся поздно: сессионный день заканчивается в четыре, очные занятия бывают до девяти.

Прошла десятый и одиннадцатый класс за один год. Прошла на бюджет по ЕГЭ и одной олимпиаде. С ней интересно разговаривать. Старшая в семье, где девять детей. Присмотреть за младшими – никакое не рабство, а домашняя обязанность, как вымыть посуду. Ира слушала со старшими из нас (я тоже к ним примкнула) "Мираж" и "Комбинацию". Тётя её переживает, что пропущен подростковый возраст. Ира убеждала: "Что мне делать с ровесниками, которые пинают друг друга под зад и хвастаются фоточками? Не хочу к ним".

Илона разительно отличалась от нас всех. Сразу сказала, что ей нужно чисто психологическое образование, а здесь бесплатно. После педколледжа отработала срок по целевому. Вышла замуж, ждали малыша, когда очередные ученики перешли в четвёртый класс. Но директриса стукнула по столу: "Немедленно делайте аборт! Вы что, хотите бросить класс? Своя рубашка ближе к телу, свой ребёнок, которого ещё нет, дороже множества чужих"? Родительский чат разрывался: "Беременность надо прервать! Это аморально! Дети увидят, узнают – это что такое? Не в садике, не обманешь, что тётя просто толстая".

Там вообще считали беременность работниц чем-то ужасным, мол, безнравственно. Беременность – безнравственно? А потом говорим о демографической ситуации. Каждую беременную учительницу заставляли делать аборт. Конечно, некоторые крутили у виска и сбегали. В декрет, а то и в другую школу. Но были и убитые дети. Знали школьники, какой ценой учительница их "не бросила"? Не знаю, что хуже – знать или не знать. Директриса назначила мужчине зарплату выше. А он взял и пошёл в декрет вместо жены-коллеги. Следующий назначенный сделал точно так же: противно было смотреть на издевательства.