В поисках потерянной любви

***

– Я не понимаю, почему Сомнар не может проникнуть в сны Фьори? – возмутилась Катерина, опустив ладони на стол. – Ты говорил, что твоя сестра поможет…

Ксантр старался избегать общения с полубогиней, но в этот раз она сама его нашла. Нагло подсела в столовой, сверля его яркими зелёными глазами. В попытке спасти свою сестру Катерина переступала через всё – через страх, здравый смысл и любые рамки дозволенности.

Она выглядела измотанной: под глазами собрались тёмные круги, волосы были грязными, а кожа приобрела сероватый оттенок. Чем больше дней Катерина проводила без сна, тем больше теряла связь с реальностью.

– Ты говорил, что Сомнар поможет, – с нажимом повторила девушка.

– Я говорил, что если кто-то и сможет проникнуть в сознание Фьори, то это будет Сомнар. Но ты ведь знаешь, Катерина, – он поднял взгляд, – сны – не путь в одну сторону. Чтобы войти, душа должна откликнуться. А Фьори… молчит. Она будто не хочет отзываться на наши просьбы.

Катерина отпрянула, как будто он дал ей пощёчину.

– Молчит? – переспросила она. – Ты хочешь сказать, что она… мертва?

Ксантр наконец отложил нож и соединил пальцы перед собой, опершись на стол.

– Она находится в слое забвения. Там, где граница между жизнью, сном и смертью стирается. Это предел, куда не каждый бог осмеливается заглянуть.

– Но Сомнар… – Катерина хотела возразить, но осеклась.

Ксантр кивнул:

– Сомнар пыталась. Но Фьори либо отталкивает её – неосознанно, либо кто-то… мешает изнутри.

Он говорил это безэмоционально, но Катерина чувствовала: под этими словами скрывается нечто большее. Подозрение. Страх. Ответ, который он не хотел произносить вслух.

– Ты думаешь, это Хекат? Она удерживает Фьори?

– Возможно. А возможно… Возможно, Фьори и сама не хочет вернуться.

– Что за глупости?! Моя сестра не сдаётся… Она столько всего сделала, борясь за свою судьбу!

– Не все ошибки весят одинаково, Катерина. Есть такие, что настолько тяжело выносить, что проще забыть… и никогда не возвращаться.

Ксантр произнёс это тихо, почти сочувственно – но от этих слов у Катерины что-то оборвалось внутри. Она резко выпрямилась, отодвигая стул, который с грохотом заскользил по каменному полу.

– Ты не знаешь её! – выпалила она, и в голосе дрогнула боль. – Ты видел её силу, её связь с сердцем бога, её дерзость! Фьори не сдаётся!

Ксантр не спорил. Он просто наблюдал. И в его взгляде не было высокомерия – только странная, усталая печаль.

– А если сейчас ей невыносимо быть собой? Если боль, которую она перенесла… стала той самой трещиной, через которую просочилась тьма?

Катерина покачала головой – но уже не так уверенно. В груди гудело. Обида. Бессилие. И неуверенность, которую она не хотела признавать.

– Ты ведь и сама взяла на себя слишком много, не так ли? Что сказала тебе Амария? Твой долг – защищать оболочку даже ценой собственной жизни, да?

Божество могло только предполагать, но реакция Катерины говорила сама за себя – он оказался прав.

– Только теперь Фьори не оболочка. Твоя сестра в царстве Смерти. Она носит ребёнка, которого должна отдать Хекат. И тебе надо смириться с тем, что шансы на спасение… невелики.

Ксантр поднялся с места, оставив тарелку с остывшим супом почти полной.

– Чем раньше ты осознаешь, что не всесильна, тем проще будет. Если хочешь что-то сделать – учись работать в союзе. Если хочешь изменить судьбу – дерзай. Но мёртвые никого не спасают. Сосредоточься на живых, – бог Знаний кивнул за спину девушки.

Виран вошёл в столовую, лениво потягиваясь, будто всё происходящее его мало волновало. Он подхватил яблоко из корзины и подбросил его в воздух.

Челюсть Катерины сжалась от злости. В то время как она делала всё, чтобы спасти сестру, он вёл обычную жизнь: улыбался, впиваясь в бок хрустящего яблока.

Девушка уже собиралась уходить, не желая смотреть на лицо, что в последнее время раздражало сильнее обычного.

– Кати, – Виран поймал девушку за рукав, привлекая внимание, но её резкий взгляд заставил его выставить ладони в защитном жесте.

– Не называй меня так.

Придворные дети давно выросли, и их пути разошлись. Пусть сейчас они находились на переплетении дорог – это ничего не меняло. Семья Вирана осталась при дворе королевы-узурпаторши, а Катерина была вынуждена спасаться.

– В детстве тебе нравилось… – почесав шею, замялся мужчина.

Неприступная крепость в виде девушки не дрогнула. Её взгляд, несмотря на усталость, метал острые клинки. Но будто этого было мало, она произнесла таким ледяным тоном, что Вирану показалось – он чувствует мурашки на коже:

– В детстве мне казалось, что близкий друг не предаст.

Слова Катерины ударили сильнее, чем хотелось. Он поражался тому, как девушка способна причинить боль с такой искусностью. Конечно, в её мире всё было именно так. Отец Вирана служил Килиан, но он и сестра были детьми. Что они могли сделать?

Не всем дано бороться в открытую. Кто-то предпочитает скрываться в тенях – чтобы в нужный момент нанести удар.

– Ни одного проклятого дня своей жизни я не позволял себе предавать. Даже когда был там. Даже когда играл по чужим правилам, улыбался, притворяясь дураком, – мужчина шагнул ближе и опёр руки в край стола. – Каждый делает то, что ему по силам, Катерина. Я кажусь тебе слабым, потому что моя сила не идёт вровень с твоей. Но я не стану переубеждать тебя.

Ноги приросли к полу. Дыхание сбилось – как бывает, когда долго бежишь, а потом резко останавливаешься. Слова Вирана звенели в голове, разрастаясь трещинами по уверенности, которой она прикрывала раны.

Он прав. Каждый ведёт ту борьбу, на которую способен.

И вот, стоя у двери столовой, наблюдая, как Виран уходит, оставляя её в одиночестве, она поняла: прощение было чуждо ей.

Простить кого-то – значит признать, что ты ошибалась. Катерина не прощала ошибок. Ни своих собственных, ни чужих. С тех пор как Амария спасла королевских дочерей, для Кати началась постоянная борьба. За жизнь. За месть. За будущее.

Богиня вселила в неё мысль, что Фьори необходимо защитить любой ценой. Не просто как наследницу Эстериона – а как нечто большее, что-то, чего сознание ребёнка пока не могло понять. Но слова богини звучали нерушимо. Не требуя возражений. Не нуждаясь в уточнениях.

А потом Аксель нашёл Фьори. Забрал. Подчинил себе. Катерина ненавидела себя за то, что не уберегла сестру. То, что ей было велено защищать, исчезло. И она осталась – одна. Со своими страхами. С бесконечной виной. И сейчас всё повторялось…

Она тихо выдохнула. Ровно. Сдержанно. И только по тому, как дрогнули плечи, можно было понять: что-то внутри сдвинулось. Не простило. Не отпустило. Но услышало.

Любовь и ненависть

– Рано или поздно нам нужно поговорить.

Аксель вошёл в кабинет Килиан без стука, нагло распахнул дверь и занял свободное кресло у стола. Королева лениво подняла на него потухший взгляд.

– Из-за тебя умерла моя дочь, – преодолевая сухость в горле, медленно произнесла женщина.

– И мне жаль…

– Она любила тебя! Мечтала о свадьбе!

Тон голоса повышался, а Аксель кривился от каждого слова. Навязанные чувства мало волновали его, впрочем, как и собственные – те, что не осмеливались поднять пугливый взгляд внутри его сути. Он давно усвоил, что любовь – слабость, и сейчас сильнее убеждался в этом.

– Ты предпочёл защищать предательницу. Как ты мог, Аксель? – слова пропитались ядовитой виной. – Неужели мы не на одной стороне? Я ведь никогда не позволяла тебе усомниться в своей верности… Так почему в нужный час ты отвернулся?!

– Я не изменил своих планов. Каждого виновного ждёт смерть…

– Вот только твоя Фьори не ответит за смерть моей дочери! Кому мстить мне?! – На лице Килиан выступили чёрно-золотые чешуйки, а в глазах разлилась желтизна. Проклятие Амарии начинало действовать.

Божество не хотел посвящать королеву во все свои планы, но её истерика была совсем не к месту. Война не знает жалости и сострадания. Медленно вытащив клинок из ножен, Аксель полоснул кожу на ладони и придвинул к себе бокал, в котором ещё недавно плескалось вино. Теперь пузатое стекло заполнила другая алая жидкость. Он молча придвинул кровь Килиан, наблюдая за тем, как гнев на её лице меняется на другую эмоцию.

Страх.

Килиан замерла, откинувшись в кресле. Её зрачки дрогнули, расширились – как у зверя, почуявшего капкан. Запах свежей крови наполнил комнату – тяжёлый, металлический, нестерпимо живой. Ноздри защекотало, а пальцы против воли потянулись к щеке, ощущая под подушечками выступающую чешуйчатую кожу.

– Это… – её голос сорвался, обнажив хрип.

– Я даю тебе выбор. Или ты идёшь со мной до конца – без истерик, без эмоций, без жалоб на боль. Или ты станешь следующей.

Приговор прозвучал холодно, безэмоционально. Он не блефовал, не пытался запугать. Королева сделала попытку улыбнуться, но уголки губ задрожали. Проклятие вновь проявилось – на шее выступили тонкие золотистые линии, как следы когтей, что оставила Амария.

– Я потеряла дочь, Аксель… – прошептала она. – И ты хочешь, чтобы я просто приняла это?

– Я хочу, чтобы ты вспомнила, на что мы шли ради твоего трона, – его голос стал резким, как лезвие. – Ради власти, ради разрушения старого мира. И напомню тебе: твоя дочь тоже играла. Просто не рассчитала последствий.

В голове Акселя вспыхнул образ сереброволосой девушки. Её глаза горели: ненавистью, местью, бесконечной борьбой против жизни, уготованной ей. Она была бы идеальной богиней. Пальцы бога ещё помнили, каким податливым было тело девушки в лесу Вердис. Фьори умела любить, но боялась этого чувства.

Теперь это не имело значения. Девчонка воткнула нож в сердце. В его сердце.

Рука потянулась к бокалу, намереваясь столкнуть его с края стола, но Килиан поймала хрустальную ножку. Её пальцы крепко вцепились в исцеляющую кровь. Гордость и обиду пришлось задавить на корню.

Юнец, которым было так легко помыкать, – вырос. Сумел ли он разгадать планы королевы или вёл себя жестоко из собственных мотивов, понятно не было. Но в том, что бог Войны больше не подчинялся чужому влиянию, стало очевидно.

– Рад, что мы друг друга поняли, – наблюдая за тем, как Килиан отпивает кровь, Аксель поднялся. – Я собираю войска для атаки. Первым делом разрушим храм Эйтры, затем займёмся её поисками. Наверняка придётся потрясти Ксантра. Этот червяк точно знает, где она…

Уверенность, с которой он говорил, не вызывала внутри королевы никакого отклика. Она мечтала о дне, когда сами боги падут к её ногам, но теперь долгожданная цель не приносила радости. Будь всё по-другому, будь Сибил жива, возможно, она бы могла поддержать Войну. Вот только теперь внутри зияла пустота. И только слабая искорка мести до сих пор заставляла королеву дышать.

На этот раз Килиан не допустит ошибки и будет до последнего скрывать боль, чтобы никто не смел усомниться в её верности Акселю. А когда придёт тот день и тот час – возмездие откроет свои объятия и вонзит клинок. Ему будет так же больно, как и ей сейчас.

Ярв и Мрак ждали капитана в его кабинете. Первый смотрел прямо перед собой, не решаясь взглянуть на изуродованное лицо товарища. То, что Мрак сам виноват в случившемся, воин не сомневался. Ещё на корабле, в тот день, когда капитан оказался связан божественным предназначением, всех солдат предупредили, что любой, кто тронет кьярну, – ещё долго не сможет шевелить руками. Преступление и наказание свершились, не заставив себя ждать.

Хруст ломающихся костей долго стоял в ушах воина, повидавшего немало жестокости. Но то, с каким наслаждением делал это Аксель – не сравнимо ни с чем.

Капитан вошёл без лишнего шума. Окинул взглядом солдат, расстегнул ремень на поясе и кинул клинок на край стола, чтобы занять место в кресле.

– Сначала Храм Судьбы, – медленно произнёс он, усаживаясь за стол. – Уничтожьте всё. Люди должны видеть, что у неё нет власти. Её пророчества – прах. Я не собираюсь играть по её нитям.

Мрак затаил дыхание, а Ярв еле заметно кивнул.

– Затем отправьте людей к Храму Знаний. Напомните Ксантру, что он не сможет спрятаться за свитками и иллюзией нейтралитета. Пора разбудить его страх.

На короткий миг взгляд Акселя потемнел. Ледяная ярость скользнула по лицу, но исчезла, оставив лишь привычную холодную решимость. Он не хотел думать о том, что Фьори сбежала от него к этому червяку. Девчонка покинула его в лесу, в месте, где всё было так идеально…

– И мне нужно, чтобы Вердис позволила пройти к храму Хекат. Без её согласия – туда не добраться.

– Но как? – неожиданно спросил Мрак, нарушив мрачное молчание. – Эта тварь никого не пускает без своего желания…

Всё произошло за секунду. Аксель встал – и этого оказалось достаточно, чтобы воздух сгустился. Он оказался рядом с Мраком, и рука легла на горло так быстро, что тот не успел даже вдохнуть.

– Назови её так ещё раз, – прошептал бог. – И я вырежу твой язык. Чтобы больше никто не услышал твоего мерзкого голоса.

Он отпустил, и Мрак, скашливаясь, упал на одно колено.

– Вердис – не просто богиня. Она – сердце леса. Её нельзя принудить… но можно убедить. Передайте ей мои слова: я прошу. Один раз.

Война не любил о чём-то просить. Его просьбы всегда походили на угрозы. Только ему нужно было сердце. Ощутить Эйтру без сердца не получится. Змея постоянно ускользает от него, понимая, что её ждёт, когда он доберётся.

– И скажите ей… если она откажет, я заставлю лес выть. Заставлю деревья корчиться в пепле. И даже ветер забудет, как шептать её имя.

Мрак, потирая горло, медленно выпрямился. Ярв стоял недвижимо, не осмеливаясь даже вдохнуть слишком громко.

– Выполняйте, – сказал Аксель и сел обратно.

***

В Храме Знаний принцессу приняли с заботой и вниманием. На её просьбы найти необходимые книги о богине Любви и Ненависти отзывались с охотой. Никто не рассказал ей, как будет проходить посвящение в богини и о том, когда оболочка примет силу Амарии.

Однажды она набралась храбрости и спросила об этом у Ксантра, но тот пожал плечами, погрузившись в омут воспоминаний.

Даже Амария, приходящая в снах, твердила только одно:

Любовь и ненависть. Разбуди эти чувства в себе…

Как это сделать, Ивэ не понимала. Она любила отца и брата, даже своих служанок во дворце любила. Та любовь была тихой, тёплой, земной – она не жгла, не рвала, не переворачивала мир. А ненависть…

Ивэлин не знала её вкуса. Не по-настоящему. Она злилась, конечно – на несправедливость, на страх, что держал её в клетке, на судьбу, что распорядилась с ней так жестоко.

Ивэлин пыталась. Она читала истории о чувствах, о трагедиях, где герои отдавали себя целиком, где умирали ради поцелуя, предавали ради прикосновения. Но страницы оставались чужими. Слова – мёртвыми. Они не касались её души.

Каждую ночь она засыпала с надеждой, что проснётся другой. Что почувствует огонь – тот самый, о котором говорил Ксантр и шептал голос Амарии во снах. Но её внутренний мир оставался тихим и… пустым.

Листая сухие страницы, принцесса в который раз убедилась, что выбрана зря. Тяжёлый вдох сорвался с губ, и она захлопнула книгу, не желая читать истории, восхваляющие Любовь и оправдывающие Ненависть.

– Неинтересно? – голос Ксантра заставил Ивэ вздрогнуть и обернуться. – Говорят, дамам нравятся книги про отважных героев и настоящую любовь.

– Какой смысл читать про чью-то любовь? – выдохнула Ивэлин, не скрывая усталости и разочарования. – Это не делает меня ближе к тому, кем вы все хотите, чтобы я стала.

Она не заметила, как пальцы сжались в кулак на колене. Разговоры о чувствах, которые должны вспыхнуть по велению судьбы, раздражали всё больше.

Ксантр стоял в полумраке между двух книжных стеллажей, как всегда – бесшумен, спокоен, почти призрачен. В его взгляде не было ни жалости, ни ожидания – только наблюдение.

– Встань, принцесса, – мягко попросил бог и протянул руку.

Девушка осторожно вложила ладонь и поднялась. От прикосновения к тёплой коже по телу пробежала лёгкая дрожь. Ивэлин собиралась разорвать контакт, но Ксантр притянул её к себе.

– Ты ищешь чувства, как будто они живут в книгах. Но любовь – не строка, и ненависть – не сюжет. Иногда они приходят в касании. Иногда – в предательстве. А иногда… – он опустил взгляд на губы принцессы, – в том, кто тебе не нравится.

Она сглотнула. Грудь поднималась в неровном ритме, сердце стучало слишком громко. Всё внутри подсказывало: это опасно. Слишком близко. Слишком глубоко. Слишком не то, чего она ждала.

– Вы… – прошептала она, но сама не знала, что хотела сказать.

Ксантр едва склонил голову. Его рука обвивала её талию – не сжимающая, но удерживающая.

– Я не твой враг, Ивэлин. И не спаситель. Я – отражение. Ты ищешь чувства? Смотри на них. Смотри в себя.

Он отпустил так же мягко, как и притянул, но даже когда между ними возникло расстояние, тепло от его прикосновения осталось на коже, как метка. Принцесса понимала, что делает бог, но противостоять не могла. Впервые в жизни кто-то не боялся прикоснуться к ней, не боялся гнева короля Рейнграда.

Желание ощутить вкус чужих губ захлестнуло с головой. Пусть на короткий миг, пусть это только ради исполнения долга, но так хочется ненадолго стать живой, настоящей, почувствовать…

– В следующий раз не спрашивай, как найти любовь и ненависть, – сказал он, растворяясь в темноте библиотеки. – Задай себе вопрос: что ты будешь делать, когда они найдут тебя.

Оставив принцессу в одиночестве бороться с колотящимся сердцем, Ксантр ушёл. Ему хотелось проветриться, ненадолго забыть обо всём происходящем, но он не мог.

Ветер на крыше заиграл с его длинными волосами, лаская их своими невидимыми руками. Подойдя ближе к краю крыши, бог закрыл глаза и втянул свежий воздух.

Ксантр опёрся ладонями о каменный край. Впервые за долгое время он столкнулся лицом к лицу со своим страхом – незнанием. И именно сейчас, когда всё трещало по швам, он ощущал слабость.

Амария ушла. Навсегда. Не в сон, не в покой – в пустоту. А вместе с собой она унесла тайну: как божественная сила находит новую оболочку и вбирает силу бога.

Ксантр знал многое. Он слышал рождение звёзд и видел, как умирают миры. Но сейчас… Сейчас он был слеп.

Принцесса Рейнграда была заменой, но выбора не было. Хрупкая. Ранимая. Полная несформулированных надежд и ещё не пережитой боли. Амария выбрала не её. В голове мелькнул образ: напуганное лицо, искусанные губы и голубые глаза, полные непонимания.

Ивэлин должна стать той, кем не является. И он должен был помочь.

Даже если это значит – сломать её. Она должна почувствовать. Не думать, не мечтать, не представлять. Любовь – как вспышку. Боль – как пульс. Ненависть – как дыхание. И тогда – внутри неё раскроется то, что спрятала Амария.

Чёрные глаза устремились к вершинам гор, обдумывая. Ксантр не был стратегом. Он многое знал, но война и разрушения были чужды для того, кто собирал мудрость и опыт. В том, что Аксель придёт, божество Знаний не сомневался. У него всё было готово ко встрече с любым, кто посмеет посеять зерно хаоса в его обители. Но если сам Война решится показаться – то вопрос времени, сколько выстоит Храм.

И всё же Ксантр надеялся, что к тому времени Ивэлин сможет вобрать в себя силу. Иметь сильного союзника на своей стороне всегда выгоднее – именно так размышляют стратеги.

В который раз бог пытался разгадать планы Хекат, чтобы понять её мотивы, но сталкивался со стеной. Смерть всегда была в стороне от остальных. Она не имела привычки плести интриги и заговоры, а потому её невозможно было прочесть. Сестра не играла в игры живых. Она приходила, когда её ждали. Или когда – нет. Но она не строила планов. Не торговалась. Не собирала чужие долги.

Зачем ей ребёнок?

Ответ в который раз приводил к Фьори. Девушка, что встала на перепутье игр богов. Знала ли наследница Эстериона, что происходит, или действовала только из собственного желания противостоять?

Вызволить девчонку из Храма Смерти было разумно только для того, чтобы разгадать загадку. Ксантр не любил то, чего не знал, а потому Фьори была необходима.

«Сомнар, есть новости?» – мысленно обратился брат, понимая, что богиня услышит его.

«Бесполезно. Я не вижу её…»

«Есть другие способы?»

«Нужен кто-то, кто вызовет в ней сильные эмоции, чтобы она очнулась», – после недолгого молчания отозвался глухой голос в голове.

«Сестра?»

«Воззовёт к чувству долга и вины. Нужно что-то сильнее, Ксантр…»

И снова ответ привёл к любви и ненависти. Есть только одно существо, что способно вызвать два таких сильных чувства – но вряд ли Аксель согласится сделать это.

Хотя… при правильной подаче и его можно уговорить.

Бог улыбнулся неожиданной мысли. Да, стратегом он не был, но нужные знания всегда дают куда большую силу, чем просто желание отомстить. Даже Войне нужны знания. Он просто ещё не знает, насколько важным станет то, что предложит ему Ксантр.

Улыбка бога стала хищной, точной, как выверенный ход на доске, где фигуры – не кости и плоть, а судьбы и силы. Если правильно сыграть – даже Война поддастся логике. Не потому, что Аксель слаб или ведом, а потому что даже разрушение жаждет смысла.

Пока Войной движет месть. Но если немного переключить его внимание на другого врага? На того, у которого сейчас его сердце и его ребёнок?

А Ксантр мог дать ему цель. Или – создать иллюзию её существования. Пусть Аксель думает, что Хекат затевает что-то против него. Он – единственный, кто сможет бросить вызов Смерти и добраться до Фьори.

Это не решит всех проблем, но даст время, чтобы найти ответы.

Две королевы

Солнце поднялось высоко в небе, заставляя щуриться от яркого света. Я быстро позавтракала и покинула столовую, сославшись на то, что мне нужно проветриться. Еда провалилась, не оставив вкуса. Единственное, о чём я могла думать, – странный мужчина с сияющими глазами.

Утром я решила отправиться в храм Амарии, чтобы молить богиню избавить меня от этого наваждения. При воспоминании о взгляде Акселя кожу неприятно покалывало. Мне не нравилось всё это. Будто что-то необъяснимое требовало узнать нечто, чего я знать не хотела.

Двое стражников, сопровождающих меня, шагали впереди, ещё двое – за спиной. Отец не позволял выходить за пределы дворца без охраны. Народ любил его, но лишняя осторожность никогда не повредит.

Храм располагался недалеко от дворца, на пологом холме, окружённом рощей цветущих деревьев. Их лепестки опадали, устилая землю мягким ковром, будто сама богиня Любви заботилась о том, чтобы каждый шаг к ней был особенным.

Нога коснулась нежно-розовых соцветий, вызывая улыбку. Мама говорила, что моё рождение благословлено самой богиней, оттого Амария всегда вызывала внутри приятный трепет. Я любила бывать в её храме, ощущая невидимую руку, касающуюся самой души.

Здание выглядело иначе, чем остальные святилища: не монументальное, не пугающее, а светлое, почти воздушное. Стены были выложены из белого камня, покрытого тончайшими розовыми и золотыми прожилками, переливающимися в солнечном свете. От мозаик на арках веяло спокойствием: изломанные лики влюблённых, руки, тянущиеся друг к другу, глаза, полные слёз и надежды.

Я замерла, разглядывая фрески. Каждый раз, бывая здесь, я пыталась разгадать то, что изображено, и всякий раз сдавалась, ограничиваясь тем, что пока мне не дано ощутить любовь.

Внутри пахло благовониями и свечами. Пол устилали ковры из бледно-розового бархата, и каждый шаг утопал в тишине. Стражники остались у входа – они знали, что мой разговор с богиней не для их ушей. Сюда не проносили оружия. Не поднимали голос. Даже дыхание здесь казалось тише.

Я прошла мимо алтарей, мимо статуи богини – стройной фигуры с закрытыми глазами и ладонями, прижатыми к сердцу. У её ног лежали венки, приношения, ленты с признаниями. Любовь просили, за любовь благодарили. И за неё же ненавидели.

Я встала перед ней, не зная, с чего начать. Слов не было. Только пульс в висках, только его глаза. Только то, как дрожала моя грудь, будто в ней – не моё сердце.

– Помоги, – прошептала я. – Забери это… или дай понять. Но не оставляй вот так. Я не могу спать, не могу есть… все мысли только… о нём…

Если любовь такая, то она жестока. Разве не о счастье пишут в книгах? Не о томных взглядах и трепетных прикосновениях? Я же испытывала только ноющую боль в груди.

Наглец, что явился во сне или… в реальности, украл мой первый поцелуй и не хотел покидать голову. А потом исчез, будто его никогда не было, будто его выдумало моё воспалившееся воображение.

За фигурой Амарии послышался кашель, и я поспешила выйти из укрытия. У ног богини сидела молодая женщина. Её чёрные волосы рассыпались по плечам гладкими лентами, а серые глаза рассматривали красные розы в своих руках. Прежде мне не доводилось видеть эту женщину, но её дорогое, расшитое жемчугом платье говорило о дворянском происхождении. Простолюдины не носят таких одежд.