И море мне не по колено, или ЗИНА С МАГАЗИНА

Наталья Гаврюшова

И море мне не по колено, или ЗИНА С МАГАЗИНА

Семки, семечки, семянки…

Зина сегодня рано встала и уже целых полчаса сидела, как та «прынцесса» на чёрном диванчике, обложенная цветными думочками и лениво щелкала семечки. Не щёлкала, а щелкала, ведь это было для неё принципиально важным, куда ставить ударение, просто важнее некуда. Она предполагала, что такой подход к делу невероятным образом способен оказать влияние на её неоднозначную ситуацию в жизни. Мало ли, а если вдруг под тремя подушками и одним пледом ещё и горошина окажется, а в ней ответ, бывает же так. Или же, раз и неожиданностей меньше, чем могло бы произойти, тоже, как вариант чуда. Хотя, сколько и чего должно быть в жизни Зины оставалось сокрытым от её любопытных женских глаз, но на всякий случай и поэтому щелкала.

В поедании семечек Зина знала толк, где каждое попавшееся ей на зуб зёрнышко перемалывала у себя во рту так, как – будто у неё вместо зубов каменные жернова стояли. А после, прошедшее первую грубую обработку зёрнышко, вместе с выделяемой слюной превращалось в масляную жижеобразную массу, которая очень быстро своим непревзойденным вкусом отвлекала Зину от того, что в жизни она не королева достославная. Мысли разные ведь, беспокойные, женскую головушку окучивали. Да, вот эка напасть, дурные всё больше. «Господи, – думала Зиночка – народилась женщиной, так весь мир не вокруг тебя, а в тебе настолько, что некогда и на людей ведь глянуть». Семечковую кожуру она, как та крепкая деревенская баба, притомившаяся от полевых работ, плюхала, но если сказать ещё точнее, то, как закипевший чайник из носика пар под давлением выносила. Этот простой алгоритм семечкоедения позволял Зине комфортно проживать не самые приятные эмоции в своей жизни. Ведь она очень много думала, из – за чего у неё в голове появлялось большое мыслительное напряжение. А также, ещё и физически Зина нуждалась в сбрасывании своего невысказанного другим людям. Заниматься спортом ей было неохота, лениво, долго, а семечки не доставляли ей дополнительных хлопот и волнений, позволяя разрядиться физически. Без лишних движений, которые Зина всегда успевала сделать сама от себя того не ожидая. Да, она часто соотносила себя с «прынцессой», ей так хотелось, пусть без явного права царствования, но с претензией на породу в титул королевы.

Молодая женщина была хороша собой. Белокурые слегка вьющиеся волосы обрамляли её красивое лицо. Голубые глаза подчёркивали нежную бледность бархатной кожи. Густые и длинные ресницы, как два опахала, придавали её взгляду некоторую таинственность и наделяли свою хозяйку редким сочетанием детской беззащитности и магической хищности. Губы у Зины были немного ассиметричны, где нижняя была несколько больше и чуть пухлее верхней. Но тридцати четырёхлетнюю деву, это никогда не смущало. Она с удовольствием использовала разные секреты декоративной косметики и всегда красила свои губы только в красный цвет.

Зина родилась и выросла в этом маленьком северном городке, где весна и лето сливались воедино до первых осенних заморозков. И пощеголять в сарафане и в босоножках ей удавалось крайне редко. А Зина, между прочим, имела отличную фигуру, шикарный высокий бюст, покатые бёдра и длинные ноги. И часто выступала объектом острых и бурных сплетен в своём городке, вызывая ещё больший интерес у представителей мужского пола.

Зинаида Михайловна Агапова работала продавщицей в магазине «Продукты». Она хорошо закончила девять классов общеобразовательной школы и никуда не захотела больше поступать. Сразу пошла за прилавок, то за один, то за другой, но потом свой выбор остановила на магазине «Продукты», который был небольшим и располагался весьма удачным образом недалеко от её дома. Работу она свою любила и дорожила ей.

Всю свою сознательную жизнь Зина жила с бабой Ниной, дедом Семёном, мамой, папой и младшим братом Витей. Большое воспитательное влияние на неё оказывала баба Нина, которая не давала спуску Зининой женской харизме. Учила, ругала, наставляла, предостерегала и останавливала. Зине же хотелось большей свободы и сексуальной выразительности. Но баба Нина контролировала её, маму Зины и всех остальных домашних, кто на глаза ей попадался. А глаза у бабы Нины были ого – го – го, какие! И только четыре года назад, когда, к великому сожалению, не стало этих глаз, Зина впервые ощутила себя одиноко. Ведь, как оказалось, осваивать просторы нового своего женского самостановления было непростым делом.

Зинаида Михайловна, как и все женщины, желала иметь большего в своей жизни, но особенно любви, огромной и очень светлой. Да вот предметы разговоров в городке по поводу свободного женского поведения «Зины с магазина» не были пустыми, где она отчаянно сопротивлялась социальным порицаниям и открыто билась за своё право быть счастливой женщиной. А уж, какими путями, так это у кого как получается.

У Зины сегодня был официально выходной день согласно её графику работы и субботы по календарю, который оставался неизменным на протяжении нескольких лет. Один выходной день в неделю позволял Зине немного отдохнуть от назойливых покупателей, их проблем и попыток общественного влияния на её жизнь. Двух выходных ей не требовалось, так как она была человеком, не сильно жалующим одиночество. Сегодня у Зины как никогда преобладало скверное настроение, которое намекало ей, что эта суббота пройдёт не так, как обычно. Голова у Зинаиды Михайловны отказывалась логически рассуждать, но сердце подсказывало, что это будет именно так.

«Вот почему мне всё время кричат вслед «Зина с магазина! Или чего хуже, «Зинкааа! Куда пошла, зараза такая?!» – мысленно пытала себя Зина, распаляя страдальческий огонь своего богатого воображения. И старательно вспоминая неприветливых бабок – покупательниц, она как – будто искала любую возможность подружиться с состоянием отчаяния. «Ну, разве так можно с «прынцессой»? Ни стыда, ни совести, пенсионерки колхозные…» Колхозные, Зина добавляла, к слову, чтобы красноречивее было. Ведь тогда ей казалось, что так она быстрее найдёт ответы на свои же неприятные вопросы. Всё это её очень злило, и она плюхала семки, как пока только «прынцесса».

Собственная жизнь Зине нравилась, единственное, что её смущало, так это стабильная неупорядоченность. Она никак не могла определиться со своей личной жизнью. И это было насущной проблемой, которую молодая женщина, как могла скрывала изо всех сил от желающих научить её уму – разуму. Зина рьяно отстаивала собственные взгляды и убеждения, всё больше вытесняя своё умение адаптироваться к новым обстоятельствам и демонстрируя враждебно – защитный способ решения проблем в трудных ситуациях. Что очень тормозило прекрасную деву в принятии для себя честных, а значит, и правильных решений. Из – за своего нежелания смотреть на личную жизнь с разных сторон, Зина сама же неосознанно приносила себя в жертву, бесконечно расширяя многослойный поток тупиковых мыслей. Но, как свойственно любой принцессе, внешне она старалась все свои переживания скрывать, но внутренне буквально разрывала себя на куски.

«Сегодня Васёк, завтра Федюн. Один женатый, другой нет и жениться не хочет! Да ещё магазин этот продуктовый! А там Филипп Петрович, будь он неладен! – думала Зина – тоже колхозник редкий, к слову, красноречивому. – Ой, мужики они и в космосе мужики! Куда ни глянь, то ростом не вышел, то пузом широк, то ума палата, а лучше бы, у них там прибыло и не убывало никогда. Что за Зинка, а? Зинуля я, Зиночка, Зинаида Михална!» – и Зинаида Михайловна от этих мыслей даже уселась повыше. «Звезда пылающая, фантазия мужская, радость сексуальная! Ну ладно, не сейчас пока с семками. Могу себе позволить на правах задуренной собственными мозгами «женщыны» равно, как и «прынцессы», думать, что хотеть или хотеть ничего не думать. А что делать, когда лучше ничего не делать, валяясь без мужика, что редко бывает и хорошо, значит щелкать эти семки». И Зина резко выплюнула кожуру с семечек, хррр – плюх…

Затем приосанилась, и продолжила свой мысленный диалог… «Замуж я не хочу или хочу, но не всегда. Ой, а вдруг мой образ жизни на одном мужчине замкнётся, и… пропаду я. Не справлюсь с такой невыносимой бабьей долей и нагрузкой нечеловеческой. Пойду ведь по закоулкам души своей беспечной к Ваську сразу же. Он ведь женатый, а значит безопасный во всех своих проявлениях. В нём моя вероятность раствориться до конца дней своих, как огненной львице сексуальных утех малая, вот такая капелюшная. Васёк ещё тот кобель редкий и козёл северный в одном лице, но всегда к своей жене возвращается! А я что? Где опять? Замуж не навсегда? Не там и не здесь, как жить, непонятно. А любви настоящей, как хочется…» Хррр – плюх…

Мда… настроение у Зины сегодня было действительно семечковое, плевательное и плюхательное. На работе за прилавком ей сильно в таких направлениях не думалось, а вот по субботам, самое то выходное состояние, чтобы углубиться куда – то сознательно в личное и не очень. Она знала, что Васёк, как та собака – кобель, на каждую сучку прыгает, которую видит на расстоянии тридцати метров от себя. Или, как северный козёл, что не оставляет без внимания ни одну из своих коз. И такое маневрирование он, как мужчина осуществляет постоянно. Сказать, чтобы, красив Васёк был, так нет, такой обычный мужик, даже с виду ничем не примечательный. Но харизма у него была ого – го – го, как глаза у бабы Нины! Везде! Особенно там, где «про прибыло». Вот там этого добра у него всегда хватало, причём на всех. И Зине, в принципе, никогда этого добра жалко не было, а вот жену его немного, которая, вроде и не дура, образованная, а мозгов вот нет, вот совсем. Зина реально не понимала, как такое возможно? Она, что совсем не знает, что с её мужем происходит? В общем, как считала Зина, не умная жена у Васька, раз позволяет ему так открыто перед другими женщинами напоказ харизму мужскую выставлять. Зина знала одно, что, если бы она с Васьком рядом всё время была, так вообще не слезала с него. Наверное, до смерти Васька извела бы, хотя не факт, надоело бы. Сексуальной энергии тоже отдых требуется. Но, Васька ещё просто так не возьмёшь, кобель со стажем и «стрелянный», козёл северный и очень характерный, и от таких Зин, как она, семьёй отгораживается. Это очень печалило Зину, так как внешними факторами она управлять не могла, а сделать к себе осознанный шаг навстречу пока не хотела.

Она лениво зевнула, неторопливо подложила под себя думочки и с особым усердием продолжила раскачивать мозгомешалку в своём глубоко – женском, даже интимном направлении. «Хочу секса! Бурного, динамичного, страстного! А то Зинка, Зинка! Зинаида Михална, пожалуйста, чин «прынцессы» обязывает. Эх, развела мужиков этих на свою женскую зазнобу и дурную голову. Да, Зинаида Михална? Да, Зинка! Что любите их всех? Нет, так симпатизируете. Вот, если ты была Зинаидой Михайловной во всём, то стала бы после окончания девятого класса сразу же женой Филиппа Петровича! – и Зина призадумалась, но тут же продолжила. – Мда, женой Филиппа Петровича, будь он неладен!» Хррр – плюх…

Конечно, Зина в сердцах чаще всего сетовала на Васька, который для неё был ещё тем кобелём и козлом знатным одновременно. Ведь он с пяти лет дал ей понять, где у него уже случайно «прибыло»! Когда она, девчонкой, впервые столкнулась с этим, где не только увидела собственными глазами, но и нечаянно ощутила спереди шишечку – бугорок у Васька, то сразу же поняла, что мысли какие – то дурные ей в голову полезли. А они уже тогда были точно, когда только с годами успели разрастись в стороны, Зина так и не поняла, часто сравнивая их с пышно раскидистым кустом сирени, который рос под окном её дома. У неё всегда было много дел, забот и мыслей, а не то, чтобы ещё и этот куст в порядке содержать. Тем более, что любая физическая работа отвлекала Зину от женских страданий, чего она никак не могла допустить. Ведь вероятность того, что сразу что – то пойдёт не так в её личной жизни была очень высокой. А этого Зина больше всего не хотела или хотела, но не так через какой – то там куст сирени.

Зина часто вспоминала, какие испытала ощущения уже тогда к большому бугорку маленького Васька, и как потом откровенно наслаждалась своим первым половым впечатлением. Это её забавляло, интриговало и запускало ранее неведомые ей механизмы. Со временем, когда она выросла, то научилась сдерживать свои эротические фантазии бурно разросшихся женских мозгов, похожих на тот взлохмаченный куст сирени под своим окном, которые не давали ей спокойно жить, дышать и есть.

Ведь тогда в той ситуации, где они с Васьком пожелали нырнуть за яблоками к соседке Гале, всё было просто и понятно, а сейчас усложнилось настолько, что принимало не очень приятный оборот не только для них двоих.

На севере принято было строить заборы, как можно плотнее, ставя под лёгким наклоном вперёд доску к доске, а ещё раньше, чуть ли не двойными с подпорками. Но всё равно, очень скоро от холода и сырости они расшатывались, обнажая дыры разного диаметра. Вот так со временем и получилось, что в соседском заборе, где росли яблоки появилась дырка маленького размера. И сообразительному Ваську ничего не оставалось, как предложить Зине взяться за руки и вместе пролезть, чтобы быстрее было. Тайный их сговор превзошёл даже самые смелые урожайные ожидания и напрямую достиг поставленной цели добыть яблок. Но ещё, помимо этого, как – то само собой получилось так, что Васёк и Зина очень сильно прижались друг к другу телами, когда одновременно дырку забора осваивали. И неожиданно впервые столкнулись с эротическим детским познанием себя и другого, что свидетельствовало о прохождении ими очередной стадии психосексуального развития соответственно возрасту. Прошли годы, Васёк и Зина выросли, но их обоюдное желание прижиматься друг к другу не изменилось, преобразовалось и теперь уже составляло дурную славу женатого кобеля и беспринципной суки.

Зину ненавязчиво стало клонить в сон, и она чтобы не заснуть в свой единственный и законный выходной день, снова озадачилась размышлениями на тему души своей яблочно – отзывчивой. Тем более, что это всегда её бодрило, заставляя волноваться и испытывать тёплую ломоту нежности. «Как у него тогда всё выперло, как – будто каменная скала встала, а я дурочка пятилетняя, как впечатлилась! Ведь сколько раз Васька видела и в брюках, и в шортах, и в плавках, и даже, без трусов, когда он в летнем душе купался, а не помогло избежать потрясения. Мда… и какое откровение случилось, когда поняла, что сзади у всех всё одинаково, а спереди, как выяснилось, нет. Да это и хорошо, что Васёк так удачно ко мне повернулся, почти прилип всем телом, и я ощутила этот его мужской камень, что было невероятно приятно. Хахх, вот Васёк такого неконтролируемого первого мужского подвоха со стороны этого «прибыло» не ожидал, хахх. Покраснел, как рак, задышал, как слон, а глазища, как на меня вытаращил! Да…хотя, сейчас уже взрослым кобелиной, так и продолжает делать, всё само Зинуля, само. А мне, как яркой видной и сексуальной Зинаиде Михалне, эти чужие яблочные сады – вот как, по горло уже! Ни одна моя думочка печаль и грусть – тоску бабскую не согреет! Васёк, зараза, уууу! Шептун фигов! «Зинуля, королева моя! Мой бугорочек растёт на глазах! Давай за яблочками сходим!» Скотина! Козёл северный! Вечно сзади подкрадывается, ещё вперёд толкает, задыхается, видимо в предвкушении очередного урожая яблок. «Руки не отпускай, Зиночка! Ты первая! А я следом за тобой!» Паразит! Да прижимает так, что ничего не соображается, зато сам сообразительный какой. Да…ведь каждый раз, как первый раз! Ну, что же это такое?! Как за яблоками, так Зинуля – королева, как за другим сбором плодов нашего взаимодействия, так Зинка. В миллионный раз, скотина! Не хочу больше семки щелкать, надоело!» Хррр – плюх, и Зина с досадой швырнула пакет с семечками на журнальный столик.

Дела понятные, житейские, чего уж там. Зина часто сравнила мужчин с семечками, и считала это великолепной метафорой, личным достоянием своей женской мозговой деятельности. Думала она так, что все мужчины, это будто семечки в жизни, кто с поля из подсолнечника сразу, а кто из упаковки из магазина. Всё просто, семечки есть семечки, но всё равно разные. Как в дожде, где каждая капля на другую не похожа, но в целом, дождь. Качество взращивания семечек, то есть мужчин, с последующей жизненной обработкой выдаёт, как не крути. Но не портит, ведь всё не может быть одинаковым, снова, как разные капли в дожде. Ведь есть женщины, как Зина, которые очень любят пощелкать одни семечки, а есть с другими взглядами, где в целом, только прикасаясь сразу же понимают, что остановиться будет трудно. Хотя думают, что всё, сейчас наедятся и больше ни – ни. А потом, ну, ладно, ещё чуть – чуть. И вдруг почти не наевшись, а нажравшись до умопомрачения женщины понимают, да какой там! Что едят и едят, а выводы никак не делаются! Зубы свои покривят об семки эти, рот изранят кожурой дебелой, а семки всё не переводятся! И тянет, как к ним, тянет! На этом Зина всегда сдавалась, ничего не могла объяснить, так как понимала, что даже в своей крутой метафоре она всё время ходит по кругу и постоянно возвращается к себе. А это было больно, обидно, и вообще, несправедливо. Это семечки такие, но не она. Всё дело в мужчинах, которые ей не дают прохода, а потом она им. Сплошной семечковый дождь и Зина не виновата в том, что у неё нет зонта, причём красного и с розами. И поэтому, все женщины тоже не могут быть одинаковыми, рефлексируя готовыми правильными выводами. Метафора – это одно, а жизнь – это несравнимо другое, и Зина знала это точно, но попросту, ей так было удобнее оправдывать своё топтание на месте в неупорядоченной личной жизни.

Субботнее утро постепенно расправляло свои солнечные плечи ровно настолько, насколько позволяло северное лето. Слегка светлело и от этого становилось намного приятнее и веселее.

Зина, одним махом скинула с себя тёплый вязаный плед и подошла к окну. Куст сирени, как опытный страж стоял на своём месте всё также под окном. Он открыто дразнил людские взгляды своей необыкновенной сочностью, охотно предлагая всем желающим свой зелёноокий плен. Зина невольно улыбнулась, раскинула руки в стороны и громко закричала:

– Аааах! Хорошо – то как!

И да! Она совсем забыла про свою канарейку, которая терпеливо ждала своего утра. Ведь в ночь Зина накрывала её клетку отрезом серого цвета, чтобы утром хоть немного поспать. И сейчас, Зине было даже стыдно, что она не позаботилась о птице в свой выходной день. Она подбежала к клетке и потихонечку убрала серый кусок ткани. Канарейка не торопилась петь, тем более что канарейки редко бывают певчими, в основном всё кенари.

– Дики, моя девочка, доброе утро, милая! Сейчас я подолью тебе водички. Красавица, девочка моя!

И Зина пошла за водой на кухню. Она часто разговаривала с Дики, так как жила одна в своём доме, который четыре года назад достался ей в наследство от бабы Нины. Когда Зина покупала Дики, то продавец в зоомагазине уверил её в том, что Дики – это кенарь, самец канарейки и со временем распоётся так, что его хозяйка пятый угол искать будет. Шли годы, а кенарь сильно не распевался. Но Зину это и не печалило, главное, что он был благодарным слушателем, и она понимала, что он так разделяет их обоюдную симпатию, отвечая Зине той же монетой. Дики имел жёлтый окрас перьев с серой дымкой на кончиках. Птичка была любопытна, игрива и очень подвижна. И так было до тех пор, пока кенарь не снёс пустое яичко и после чуть не погиб от тоски. Зина была в шоке! Оказалось, что кенарь – это канарейка, девочка! Вот тогда – то и встало всё на свои места – почему птичка так слабо поёт. Бедная Дики так грустила, но смогла пережить это потрясение, чего нельзя было сказать о Зине. Зинаида так прониклась, ведь женщиной она была очень эмоциональной, что целую ночь просидела возле птичьей клетки, успокаивая и приободряя Дики. Одно радовало Зину, что имя птички, какое – то универсальное случилось и подходило, как к самцу, так и к самке. Конечно, после произошедшего случая, смысловая нагрузка при обращении хозяйки к Дики изменилась кардинально.

Зина принесла воды и залила в птичий поильник. Канарейка оживилась и запрыгала с палки на палку. Её хозяйка с довольным видом посмотрела на неё, затем подсыпала в кормушку корма и улыбаясь, сказала:

– Ну, что Дики, девочка моя, ты готова в очередной раз выслушать меня? Не могу больше в себе свои мысли переваривать и семечки не помогают. Эх, Дики, если бы ты только могла говорить…

Зина ещё раз внимательно оглядела клетку, а затем продолжила свой монолог:

– Вот мужики, Дики, понимаешь, как семечки! Взять Васька, к примеру, семечка он видная. Мужик хороший, но не для меня или для меня, но только в одном лишь «яблочном» плане. Вот баба Нина, как сглазила меня, когда говорила, что я, ещё то – отродье бабское в нашем роду, представляешь? Что столько вёдер воды всем нашим городком не перетаскать, сколько у меня встреч уже нагуляно с ним! Что баба я, умная, да развратная, и это никак в судьбу моим бабским же счастьем не укладывается! И сердце моё каменное, всё равно даст о себе знать под «сраку» лет! Дики, ну, зачем она так?

Зина сделала обиженную гримасу и закатила глаза, потом раздражённо добавила:

– Вооот, дало знать, причём не единожды. Как первую мужскую шишечку у Васька встретила, так до сих пор сердце моё бугром затвердевшей крови болит. Впечатление это первое и сильное забыть не могу. Чтобы любить Васька, да нет, а что сама не знаю. Баба Нина что ли сглазила? А вообще светлоглазые вроде не могут сглазить, а если позавидовать?.. Хотя, зачем бабе Нине было мне завидовать, глупости всё время говорю какие – то. У неё и без нас всех сердце постоянно болело, то есть каменело, от чего её и не стало. Хорошо, что ты выстояла, Дики, моя крошечка.

И Зина с такой нежностью погладила птичью клетку, что канарейка даже застыла на мгновение, а потом, очнувшись от столь невероятного пробуждения чувств у своей хозяйки, громко спела «ри – ри». Зина взяла клетку, поставила её на журнальный столик, а сама снова завалилась на чёрный диванчик и продолжила:

– Да, Дики… Ты точно не знаешь, что баба Нина очень сильной женщиной во всём была и держалась всегда будь здоров, и как я «за яблоками», начиная с Васька и заканчивая им, паразитом, не бегала. Неприхотливой женской души человек была. Знаешь, такая тихая кроткая женщина, но только в одном смысле, что всегда знала своё место. А место – это было такое: делай, что надо, время бабское своё цени, за мужика не думай. Вот, так она и прожила, в работах, в заботах, в семье – да без семьи, с дедом моим Семёном, который каждый вечер любил осамогониться. Вот как эти семечки растут? А? Дики? Хоть ты мне напой немного, ведь вроде все одних начал, но видимо концентрация природного воздействия, в разных частях подсолнечника неодинаковая, раз дела такие. Или от обработки зависит? Или от упаковки? Я не понимаю! Почему одними семечками наедаешься как – то сразу, хорошо так, вкусно, но через короткое время снова хочется их отведать! Не пожрать! А покушать – посмаковать в удовольствие и удержать хоть немного это послевкусие блаженства. А другие семечки не то, что не ешь, а жрёшь и жрёшь, ничего понять не можешь, вроде пресытилась, не очень вкусно, так пойдёт, и снова через короткое время к этим семечкам тянешься. И здесь, и там, остановиться не можешь. А ведь раз на раз не приходится, когда лакомо, а когда вдруг и прогоркло становится. Прямо, как с мужиками этими, чем не семечки для женщины? Где, правда, эта? Женатый, холостой, который никак не хочет жениться…. Что с концентрацией этой у мужиков происходит? Обработка? Упаковка? Вот, как ты мне это объяснить можешь?

Канарейка могла Зине объяснить это только своим активным слушанием, тем более она внутри себя знала, что именно этого ждала от неё её Зина. Ведь ей, как птице было очень важно вовремя попить, поесть и подвигаться, а всё остальное – чистая адаптация. А ещё, птица знала, что всё зависит от состояния, в котором находится женщина, которая кушает семечки. Ведь взаимосвязь ума, эмоций и тела никто не отменял, и начинать спрос важно с себя, а не с мужчин. Какая женщина, такой и мужчина. В природе также, как закон, где есть особи противоположных полов. Но Зина даже к пассивному слушанию такого птичьего не была готова, поэтому Дики сильно и не беспокоилась, понимая, что всему своё время.

Зина замолчала, отвернулась от Дики, и… заплакала. Она очень мало думала о маме и практически всё время вспоминала бабу Нину. Свою маму Зина очень любила, но к бабе Нине она испытывала какие – то другие, созерцательно – трогательные чувства что ли, в которых всё время проживала состояния покоя, умиротворённости и безоговорочной принадлежности к женской природе. Вот и сейчас у неё в голове всплывал светлый образ её бабушки, сильной женщины с непростым характером. Зина закрыла глаза, слёзы, не переставая, текли по её бледным щекам, губы кривились и подрагивали.