Холостяцкие откровения

– Никто, мой милый, никто, – ее горячие поцелуи сводили его с ума и перед тем, как окончательно потерять голову, он успел задать последний вопрос из области рационального мироощущения:

– Так ты что, одна живешь?

– Нет, с родителями, но сейчас они на даче, так что не волнуйся…

20.

Он уже не слышал, как захлопнулась в прихожей дверь: гости разошлись по домам, разумеется, по-английски, не простившись, полагая справедливо, что счастье дороже этикета. И ни о чем не думал, наслаждаясь ее ласками и одаривая ее тем же…

Когда он проснулся, Марина уже хлопотала на кухне. Заглянув в комнату, она весело улыбнулась:

– Ну как, дорогой, тебе спалось на новом месте?

– Прекрасно, – Игорь чувствовал себя неловко и не мог открыто смотреть ей в глаза.

– Там я сварила какао, кофе, извини, нет. Ты любишь с молоком или без?

– Сгущенное молоко очень люблю, – как ребенок, признался Драйзеров.

Через пару минут она принесла ему кружку с горячим напитком, от которого исходил приятный аромат, и глубокое блюдечко, до краев наполненное его любимым сгущенным молоком…

– Спасибо, Мариночка, большое, – поблагодарил курсант, с удовольствием проглотив и то, и другое. – Вчера я, кажется, перебрал, поэтому давление немножко подскочило.

– Оно у тебя не от этого подскочило? – с намеком заметила Марина.

– От чего же?

– От любви, – констатировала она, обвивая его шею руками и награждая за бурную, полную впечатлений и страстей ноченьку затяжным поцелуем в губы.

– Ты думаешь?

– Уверена.

– А ты знаешь, у меня вообще склонность к повышенному давлению, – вдруг стал развивать эту неуместную мысль Игорь, – перед медкомиссией, когда поступал в училище, выпил, наверное, с десяток бутылок кефира, который мне очень помог. Со ста семидесяти согнал до сто тридцати. Это меня и спасло, а так бы забраковать могли.

– И тогда, конечно, мы вряд ли с тобой бы увиделись, – философски изрекла Марина, как бы возвращая его в русло разговора, интересующего их обоих. – Ты хоть изредка будешь ко мне наведываться?

– Не знаю, – выдавил из себя Драйзеров, – как получится. – Он не мог ее обманывать, поэтому густо покраснел.

– Ты не стесняйся, – тоном прекрасно все понимающего человека заметила Марина, – захочешь прийти – приходи, буду рада тебя видеть.

– Видишь ли, – замялся Игорь, ему было мучительно трудно раскрыть ей свою, как ему казалось, сердечную тайну, – ты очень красивая, добрая.., мне было просто замечательно с тобой. Я получил огромное удовольствие, наслаждение, но… Я уже давно люблю одну девушку, которая…

– Я знаю, – спокойно сказала Марина, прервав его на полуфразе.

– Как? – Лицо Игоря вытянулось от удивления. – Откуда ты могла это знать? Тебе кто-то рассказал?.. Но кто?

– Да успокойся, голубчик, – Марина тепло взглянула на парня, – никто мне о тебе ничего не рассказывал, просто ночью иногда ты называл меня Тамарой, Томочкой. Вот и весь секрет.

– Неужели так и называл?!

Она вновь утвердительно кивнула головой.

– Вот это я дал, отчебучил, – сокрушался Игорь, – прости, Марина, не обижайся на меня.

– Глупенький, мне не за что на тебя обижаться, и извинения в данном случае неуместны. Все естественно, и я прекрасно тебя понимаю.

– И даже после того, что ты узнала, ты согласна со мной встречаться? – Игорь даже привстал с кровати, настолько невероятным казалось ему спокойное отношение этой красивой женщины к выстраданному им признанию.

– А почему бы нет, сладенький мой. Я же не в жены к тебе набиваюсь. Люби себе, пожалуйста, на здоровье свою Тому, но и меня, прошу, не забывай.

– Да нет, Марина, ты что-то не то говоришь… Или ты притворяешься, или я в бредовом состоянии нахожусь – не пойму.

– Да что тут непонятного, дурачок ты безнадежный, – с любовью пожурила Марина, – тяжело мне без мужика, а с кем попало тоже не хочется. Вот и положила глаз на тебя, ненаглядный мой. – Она вновь, зажмурившись, кошечкой прильнула к нему, пытаясь поцеловать, но он мягко отвел ее в сторону.

– Подожди.

– Ну что еще! – уже в сердцах воскликнула Марина. Его болезненное самокопание начинало ее раздражать.

– Так тебе действительно все равно, кого я люблю?

– Ну а если я скажу, что нет, дорогой, не все равно: хочу, чтобы ты любил только меня одну, одну и больше никого, от этого что-то изменится, ты, очертя голову, бросишься в мои объятья и забудешь свою пассию?! Конечно же, нет. Поэтому к чему мудрить, зачем лукавить? Надо принимать жизнь таковой, какая она есть на самом деле, а не сооружать воздушные замки.

Он лихорадочно переваривал сказанное, пытаясь постичь истину любви. Да, умом он понимал эту женщину и мысленно с ней соглашался, но сердце, еще не испорченное, пылкое, чуткое его сердце, сопротивлялось, не желало разделять подобную точку зрения.

И тем не менее он еще два раза встречался с Мариной, познавая необузданную, чувственную страсть, прежде чем окончательно и бесповоротно решил поставить здесь точку и во всем признаться Тамаре, покаяться перед ней. Поразительно, невероятно, милостивые дамы и господа, но прервать знакомство с Мариной ему стоило гораздо больших внутренних усилий, мучений, нежели исповедаться в содеянных грехах перед любимой. Конечно, будь он поопытней, попрактичней в такого рода делах, то, наверное, никогда бы не сознался одной, тем более очень и очень любимой, в том, что, продолжая ее любить, обладал другой, хотя и физическая близость, не подтвержденная сердечным позывом, как бы и не рассматривается как измена. Но девятнадцатилетний Драйзеров был настолько наивен и благороден, что искренне верил в это же самое благородство любимой. В принципе, его чистосердечные намерения вполне бы были понятны и оправданы, если бы любимая была еще и столь же горячо любящей: ведь если любишь, то и прощаешь, на многое закрываешь глаза. Но чувства Тамары по отношению к Игорю на тот период были настолько хрупки, непрочны, что готовы были в любой момент раствориться, исчезнуть, как туман, который так похож на мираж, обман. И исповедь Драйзерова явно тому поспособствовала. В ответ она написала ему такое гневное письмо, что Игорь потом еще долго-долго не мог прийти в себя, горько сожалея и раскаиваясь в том, что стал виновником происшедшей катастрофы. В отличие от Марины, она заявляла, что каждая женщина в этом мире мечтает и желает быть исключительной в глазах своего рыцаря; он же, по ее мнению, оказался таким же подлецом, как и предыдущий ее друг, которого она очень любила. На словах, мол, все вы – мастера заливать, обещать, а на деле, на поверку – ничтожества. В общем, она настоятельно просила, даже требовала забыть ее и больше не беспокоить. Но он все-таки вновь и вновь предпринимал попытки возобновить с нею связь, посылая одно письмо за другим и взывая к ее доброте и милосердию. Напрасно, тщетны были его страдания. Лишь еще несколько поздравительных открыток получил он от Тамары, в которых весьма скупо, сухо, в нескольких строчках напоминала она о себе, как бы отдавая дань его слезным заверениям, мольбам.

21.

Справедливо говорят, что одна беда не ходит. В ту злосчастную ночь, когда Игорь заступил в наряд, караул, ему было ужасно плохо на душе: личная жизнь совершенно не клеилась. На помощь пришел Витек, товарищ, тоже заступивший на службу: выпей, мол, и все пройдет, как раз и компанию составишь… В общем, заправились они и другие часовые тогда капитально, и надо же было так случиться, что поздно ночью, в разгар самого сна, прибыл проверить караульную службу сам начальник училища. За два года учебы подобный ночной визит высокого начальства на памяти насмерть перепуганных курсантов был в первый раз и – не в бровь, а в глаз. Уже потом прояснилась причина сего внезапного посещения, но об этом чуть позже. Нетрудно догадаться, какую реакцию у генерала вызвала полусонная, полупьяная компания под ружьем. Разумеется, всех, включая начальника караула, тут же с наряда сняли и заменили на трезвых. Бедолаги, включая и Драйзерова, которому, безусловно, вряд ли уже чем-то мог помочь влиятельный родственник, мысленно попрощались с училищем и лишь молили Бога, чтобы вопрос об их отчислении не принял более крутой оборот: ведь, по идее, грубо нарушив Устав – свод армейских законов, они заслуживали сурового наказания, вплоть до вынесения приговора трибуналом. Да, уважаемые, в армии тогда был железный порядок, и все, начиная от рядового и кончая маршалом, старались неукоснительно его соблюдать. То, что случилось в училище (наряд оказался абсолютно не боеспособным), и другие подобные ситуации расценивались как ЧП, и к виновникам принимались жесточайшие меры, чтобы впредь никому не повадно было. Во многом, благодаря заслуженному авторитету всеобщего любимца Георгия Константиновича Жукова, тогдашнего Министра обороны страны, сохранялся в армии боевой настрой, дух, и была эта самая железная дисциплина, без которой, собственно, и невозможно представить вооруженные силы. И без которой не выиграли бы вторую мировую войну. Ведь что бы там ни заявляли наши прошлые и нынешние союзники, партнеры по жизни, именно Красной Армии выпало на тяжкую долю в ожесточенных боях не только остановить врага, но и погнать его назад, освобождая земли нынешних независимых государств. Об этом, господа, забывать не стоит.

Только событие особой, государственной важности помогло тогда ребятам избежать наказания. Дело в том, что как раз в ту ночь во все воинские подразделения поступило шифрованное донесение о том, что в Венгрии, где дислоцировались советские части, произошел вооруженный мятеж. Всем войскам надлежало быть приведенными в полную боевую готовность. Потому-то тогда и прибыл срочно в училище сам начальник. Пока в верхах дружественных стран велись переговоры о мирном урегулировании конфликта, войска Прикарпатского военного округа подтягивались к границе, готовые в любую минуту перейти ее и совершить марш-бросок. Вскоре по тревоге были подняты и курсанты Житомирского училища. Они уже знали, куда им предстоит командировка. Мирные переговоры не увенчались успехом, а посему в дело была пущена армия – как надежный и испытанный аргумент в разрешении весьма запутанных и далеко зашедших вопросов.

Курсантов, как десантников, усадили на танки и – вперед! Еще накануне отправки до будущих офицеров дошли, долетели недобрые, грозные слухи о происходящем в Венгрии.

– Ты смотри, что задумали, – сообщал один другому, – хотят расторгнуть Варшавский военный Договор и выйти из социалистического блока…

– Да, видно, неймется фашистским недобиткам-мадьярам, усташам, хотят взять реванш за поражение во второй мировой.

– Говорят, такие зверства учинили в наших военных городках. Врывались в жилища, стаскивали сонных с кровати, издевались и убивали. Не щадили даже детей: головой – об стенку или разрывали на части… Сволочи, садисты…

С таким вот идейным багажом и с твердой верой в свое правое дело мчались на танках советские солдаты, курсанты и офицеры. И их, право, нельзя осуждать: они выполняли приказ, к тому же в памяти более старшего поколения еще свежи были воспоминания о минувших годах недалекой кошмарной войны, в которой на стороне главного ее инициатора – германского фашизма активно выступали и австро-венгерские формирования. Уступать же в период холодной войны за здорово живешь кровью и потом завоеванные в честном бою позиции никто не собирался. Вопрос "Кто кого?" тогда был чрезвычайно актуален. Правители буржуазно-демократических стран, так рьяно якобы отстаивающих права человека и вовсю раструбивших о "советской интервенции", почему-то скромно умалчивали о захватнической в то время политике Франции и Англии в Алжире и Египте, о недавних "выяснениях отношений" Америки с Кореей. Так уж, видно, устроена психология стороннего, но заинтересованного наблюдателя: видеть соринку в чужом глазу и не замечать бревна в собственном.

Несколько суток в составе резервных подразделений курсанты провели на границе СССР в боевой готовности. Но им, к счастью, так и не довелось понюхать пороху, поскольку мобильные войска первого эшелона под командованием боевого, легендарного полководца, маршала Советского Союза Ивана Степановича Конева, сломили сопротивление оппозиции за считанные часы. Сохраняя выдержку, самообладание, входили наши части в города Венгрии, по возможности стараясь не стрелять. Но разъяренные, опьяненные сиюминутным успехом горе-повстанцы, словно те моськи, лающие на слонов, активно выказывали свою агрессию: забрасывали танки бутылками с зажигательной смесью, выкрикивали непристойности, на пятиконечных звездах рисовали фашистские свастики, провоцируя на серьезные столкновения. Не обошлось, конечно, без потерь с той и с другой стороны, но, слава Богу, конфликт удалось погасить в весьма короткие сроки.

Теперь, как известно, Варшавский Договор, увы, приказал долго жить, как и расстались, разбежались по своим углам по воле бездарных политиков страны социалистической ориентации. Блок же НАТО, в противовес которому, кстати, и был заключен вышеназванный Договор, не только не распался, но и с завидным упорством продвигается на восток, ближе к России, стремясь заглотить в себя все новых и новых членов. Когда нарушается разумный баланс политических сил на планете, что, господа, происходит?..1* Вот именно, возникает иллюзия в горячих умах, соблазн мирового господства. Что и приводит в конце концов к великим потрясениям – на потеху правителям и на горе простым людям, коим отводится трагическая роль пушечного мяса. Руководителей-государей, не видящих дальше своего носа, не защищающих, не отстаивающих интересы своего народа и не просчитывающих предоставленную им Богом и народом партию на много ходов вперед, обычно называют временщиками. Только людям, опять же, от этого не легче: им хочется жить в мире, достатке и согласии сегодня и навсегда, а не терпеть муки неизвестно за что и как долго.

Ну вот, сказав все, что мы о них, великих (в смысле высоко сидящих) мира сего, думаем, можно со спокойной совестью вернуться к нашим героям… В декабре 1957 года новоиспеченный лейтенант Драйзеров покидал солнечную Украину, чтобы проходить дальнейшую службу на суровом Урале. Как ни странно, но именно он сам (такую возможность ему предоставили) выбрал глубинку России – Уральский военный округ. Хотелось побыстрей с головой уйти в службу, познать неизведанную даль, уносящую его от нерешенных личных проблем. Но там, естественно, поджидали его новые проблемы, новые головоломки.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

22.

Семейные неурядицы у супругов Драйзеровых стали происходить чуть ли не сразу после их свадьбы, хотя, казалось бы, что им делить?.. Продав подаренный Игорю трофейный великолепный немецкий аккордеон, они купили полутораспальную железную кровать – первый предмет их еще не существовавшей совместной мебели. Пару табуреток и тумбочку на время Игорь позаимствовал из солдатской казармы. Вот, собственно, с этого и начиналась их бытовая, семейная жизнь. Но капризы женщин известно какие: то денег не хватает, то муж недостаточно внимателен, то выйти в свет некогда, то еду не из чего приготовить… В общем, ссоры то периодически возникали, то потухали, но тем не менее жизнь продолжалась. Но был один человечек по имени Славик, который как бы объединял и примирял в трудную минуту маму с папой. Причем не только фигурально, но и вполне конкретно.

Случались дни, когда до зарплаты оставалась неделя или более, а лейтенантский кошелек уже был пуст. В ожидании зарплаты приходилось поститься, перебиваясь легкими элементарными продуктами – хлебом, крупами и т.д. В один из таких напряженных периодов затягивания поясов Славик слонялся по улице, как вдруг его внимание привлекло следующее. У солдата, несшего на плече объемистую коробку, выпала сзади и покатилась по дорожке крупная жестяная баночка. Стоял яркий, погожий день, и солнечные зайчики, словно поддразнивая мальчугана, прыгали ему в глаза. Славик, разумеется, тут же сорвался с места и побежал за банкой. Солдат даже не обернулся, видимо, потери он не ощутил. Мальчик же, спрятав находку за пазуху, счастливый и довольный помчался домой. И, судя по хмурым выражениям лиц родителей, подоспел он вовремя. Был обед, и Лена накладывала в тарелку Игорю вареный картофель без подливки.

– А что, – с грустью в голосе поинтересовался Игорь, заранее зная ответ, – больше ничего нет?

– Как видишь.

– Ну хоть бы лук поджарила.

– Там всего пару головок осталось на суп.

– Неужели так быстро все поели?

– Нет, кое-что запрятала, – съехидничала Лена и добавила отрешенно, – просто не знаю, как дотянуть до получки. Все запасы, как ветром сдуло.

– А вот и не все! – Славик подошел к столу и вытащил из-за пазухи банку.

Родители переглянулись многозначительно, а затем последовал естественный в такой ситуации вопрос:

– Где взял?

– Нашел, – ничуть не смутившись, выпалил ребенок, – шел по дороге и нашел. – Давайте откроем.

Вздутости на банке не было, что вполне позволяло воспользоваться разумным советом сынишки.

– Видимо, кто-то из складских обронил, – высказал версию Драйзеров-старший, не последовавший примеру старшего Федора, шукшинского героя из кинофильма "Два Федора", снятого в те годы, а охотно принявшийся открывать консервы. Ими оказалась рыба в томатном соусе, что было весьма кстати к горячей вареной картошке.

– Молодец, сынок, – похвалил раздобревший отец, Лена тоже улыбалась, – ты спас нас от голода… Послушай, Ленок, а почему бы нам…

Так, на сытый желудок, не без участия, как вы понимаете, Славика, в голову Игоря пришла великолепная и в то же время простая, как все гениальное в мире, мысль насчет вскапывания около дома собственных грядок и выращивания на них овощей. Надо сказать, что по тем временам, когда все стремительно обобществлялось и личная (не говоря уже о частной) собственность, в том числе и подворье, не очень-то приветствовались, эта мысль в устах государственного служащего, тем более военного, прозвучала довольно смело. И даже таила в себе некий риск обречь ее инициатора-реализатора на определенные неприятности. К примеру, прослыть эдаким жлобом, мещанином в глазах окружающих, и это могла быть лишь самая безобидная среди них. Зато, если следовать законам природы, мысль пришла в голову очень даже вовремя: на дворе стояла весна.

Сказано-сделано: разбили, вскопали, засеяли (необходимые семена срочно выслали родственники с Украины). А сообразительные окружающие, те же молодые и нуждающиеся офицерские семьи, не только не осудили, но и последовали этому примеру; кому, правда, было не лень. И не прогадали: уже ближе к осени собирали первый урожай. Природа их спасала. И вообще, господа, я вам так скажу: чем больше живешь на земле, приобретая какой-никакой житейский опыт, тем все уверенней и безошибочно убеждаешься в том, что все хрупко и ненадежно в нашем мире, и только один наш надежный спаситель и защитник – Природа. Она тоже, увы, под натиском варваров-хозяев в человечьем обличье медленно погибает, стонет; но пока она живет, дышит – всегда, несмотря ни на что, придет к нам на помощь.

В другой раз Славик сплотил вокруг себя разругавшихся из-за какой-то мелочи родителей довольно своеобразным способом. Впрочем, он и сам не мог даже предположить, к чему приведет его очередная шалость.

Игорь был на службе, а Лена собиралась бежать в деревню за молоком: была договоренность с одной хозяйкой, которая держала корову и согласилась по божеской цене отпускать Драйзеровым три раза в неделю по три литра. Путь ей предстоял долгий, и она стала объяснять маленькому Славе, еще не разбиравшемуся в часах, какая стрелка будильника и к какой цифре должна подойти, прежде чем мама возвратится домой. Поставив будильник на видное для него место и строго-настрого наказав не баловаться, а изучать букварь и смирно дожидаться родителей, Лена отправилась в дорогу, заперев за собой дверь на ключ.

Славик, как послушный мальчик, открыл букварь на том месте, где на фоне реющего красного знамени был изображен большой портрет лысого, розовещекого, круглолицого дедушки, который тепло, добродушно смотрел на него, как бы призывая безмолвно: "Учись, Славик, тебе повезло: когда вырастешь, уже наступит счастливая эра для всего человечества." И в подтверждение этих "слов" под портретом размещалось стихотворение, напечатанное крупными буквами, о торжестве коммунизма. Его-то и предстояло, по заданию папы, выучить наизусть.

Мальчик, добросовестно штудируя высокопарный слог, захотел попить и отправился на кухню. Там его внимание привлек огромный тараканище с коконом, взгромоздившийся на оконной раме. Насекомое явно никуда не спешило, видимо, находясь в раздумье: в какое бы такое укромное, теплое и надежное местечко отложить свое потомство; или просто греясь на солнышке, которое щедро светило в окно. В любом случае тараканиха вела себя, конечно, вызывающе, по-хозяйски, как у себя дома, и даже появление чужеродного для нее двуногого существа как смертельного противника не произвело должной реакции: даже усом не повела. Возмущенный Славик решил проучить самовлюбленного паразита, неприятного типа иезуитским способом, поджарив его на огне. Но как только мальчик поднес к нему зажженную спичку, бедняга-ползунья, забыв о своем кровном предназначении, в панике бросила кокон на произвол судьбы и стремительно дала деру. Ловить ее уже было бесполезно, да и нельзя по причине внезапно вспыхнувшей сухой рамы. Вовсе не ожидавший такого опасного побочного эффекта, сильно перепугавшийся Славик тем не менее не растерялся: схватил ведро с остатками воды и плеснул в окно. На дереве пламя удалось сбить, а вот занавеска продолжала тлеть, и через несколько секунд вновь загорелась. Тогда, не долго раздумывая, мальчик ухватил ее за фестоны и рванул на себя. Затем бросил в ведро из-под воды и принялся затаптывать ногами, пока окончательно не убедился в том, что огонь погашен.

Теперь, конечно, Славику уже было не до букваря. Перевозбужденный, с трясущимися коленками, поджилками он лихорадочно обдумывал последствия случившегося. Конечно, сомнений быть не могло, ему теперь здорово попадет. Но как все-таки загладить свою вину, попытаться облегчить незавидную участь?! Мальчик метался по дому, как загнанный в клетку зверек, пытаясь найти выход из, казалось бы, безвыходного положения, как в прямом, так и в переносном смысле этого слова. От отчаяния даже схватил попавшийся под руку молоток и принялся долбить входную дверь, будто и впрямь намереваясь проломить в ней приличное отверстие, выскочить наружу и убежать с глаз долой от того, что натворил. Но быстро поняв бесперспективность и глупость затеи и немного поостыв, малыш оставил дверь в покое и отнес молоток на место. Там, в комнатушке, похожей на чулан, он обратил свой взор на упаковочный ящик из плотного картона, поверх которого покоился обычный эмалированный таз. Славик заглянул в ящик – он был пуст. Спасительное решение пришло мгновенно…

Проснулся мальчик от громкого разговора. Он и не сразу сообразил спросонок, где находится, и что происходит, почему его мама плачет, ведя с папой взволнованную беседу. И лишь когда прислушался, понял, наконец, в памяти отчетливо всплыли драматические события, которые и загнали его сюда, в этот ящик, где он так славно выспался, свернувшись калачиком.

– Он точно оставался дома? – допрашивал Игорь Лену.

– Ну конечно, – сквозь слезы отвечала она, не на шутку обеспокоенная таинственным исчезновением сына, – я же его на ключ закрыла, чтобы никуда не убежал.

– А может, он раньше тебя ушел?

– Да нет же, говорю тебе, я его еще строго-настрого предупредила, чтобы дожидался нас дома к такому-то часу.

– Странно, где ж он может быть?! Если даже, предположим, удалось ему перелезть через форточку, его бы видели на улице. Но я опросил почти всех соседей, коллег по службе, их жен – никто из них его не видел… По лесу, вблизи здесь прошел – тоже нигде не встретил, и не отзывается.

– Так, может, он далеко убежал, заблудился?

– Ну что ж, будем подымать солдат и прочесывать лес.

– Не надо, не надо никого подымать, я тут! – подал свой голос из чулана Славик, откинув в сторону тазик, послуживший ему надежной крышей, и выбираясь из ящика.

О, не было пределу радости счастливых родителей, вновь обретших возможность лицезреть свое чадо вполне здоровым и невредимым. Его обнимали, целовали, даже не пытаясь узнать, что же побудило его избрать для ночлега столь необычный способ и место. Но и потом, когда все успокоились и баловник-изобретатель честно поведал о случившемся в их отсутствие, никто его за это даже бранить не стал. Ну сгорела занавеска, так и Бог, мол, с ней – не велика потеря, главное, дорогой, ты живехонек, цел, никуда не пропал, а то уж мы не знали, что и подумать.

– Больше, конечно, так не поступай. – Это, собственно, было единственное родительское наставление, произнесенное с любовью и лаской, в качестве "наказания", из которого так же весьма довольный и радостный малыш вряд ли понял, что значит – "так не поступать"? Не поджигать больше противных тараканов или не залезать в ящик, то есть не прятаться от мамы с папой? Да, впрочем, это уже было не суть важно: буря праведного гнева не состоялась, да к тому же недавно поссорившиеся было родители вновь помирились, мило улыбаясь друг другу. Ну а чтобы окончательно загладить свою вину перед мамой и папой, Славик добровольно напросился продекламировать стихотворение из букваря, которое успел все-таки выучить, о торжестве всеобщего человеческого счастья на земле. Читал он его с таким подъемом и воодушевлением, что вызвал у мамы слезы умиления, а папа по-мужски отметил коротко, но искренне: "Молодец!"