Хозяйка королевской таверны

– Ну да, – кивнул парень. – На севере в Нортумбрии живут одни дикари, и в Шотландии тоже. Никчемные люди, но ты вроде ничего.

– Вот уж спасибо, – пробормотала я.

С одной стороны, приятно, что средневековый охотник не счел меня совсем уж ни к чему не приспособленной. А с другой стороны, обидно, что с ходу записали в дикари. Хотя с практической точки зрения так лучше, чем приняли бы за ведьму какую-нибудь… Кстати, не вредно уточнить, какой сейчас год. О чем я и спросила.

– Тысяча сто восемьдесят девятый, – с гордостью ответил Джон. – Мы теперь благодаря Туку много знаем из того, что доступно только аббатам.

– А тук – это что?

– Не что, а кто, – поморщился стрелок. – Наш человек. Отлично рассказывает легенды, дерется как сам дьявол и враз может осушить целый галлон эля! Держи вторую ногу.

Понятно. Не тук, а Тук. Прозвище какого-то местного хулигана и алкоголика. Ладно.

Тем временем парень откромсал вторую оленью конечность, достал из охотничьей сумки веревку и, ловко взобравшись на дерево, довольно высоко подвесил освежеванную оленью тушу. Понятно зачем. Конечно, если медведь свежего мяса захочет, то достанет, а вот волкам будет не вариант поживиться чужой добычей.

Покончив с тушей, Джон слез с дерева, взвалил снятую шкуру и обе отрезанные оленьи ноги себе на плечи, после чего кивнул мне на лук с колчаном.

– Возьми и неси за мной.

И, не сомневаясь, что приказ будет выполнен, направился в чащу леса.

Выпендриваться я не стала.

Тут теперь как в первые месяцы, когда я только приехала в Москву поступать в Институт иностранных языков. Кулинарный колледж за два года успел надоесть, захотелось культурного общения и соответствующего образования. Поступить-то поступила, причем на бюджет, за что спасибо нашей школьной англичанке и маме, от которой достался пробивной характер.

А вот дальше стало трудно…

Поскольку на крохотную стипендию прожить было нереально, а повариха без опыта местные рестораны не заинтересовала, пришлось устроиться в ателье, подшивать брюки и ставить заплатки. И, само собой, параллельно учиться как проклятая, ибо в институте поблажек не давали…

За год такой жизни я похудела до состояния ходячего скелета – тут-то меня и приметил менеджер модельного агентства, наобещав с три короба и даже частично выполнив обещанное. То есть заплатив за три выступления вполне интересные деньги.

В результате я поняла, что, если и дальше с московскими ценами буду пытаться совмещать учебу с работой, до окончания института вряд ли доживу. Пришлось бросить и институт, и работу в ателье, полностью окунувшись в модельный бизнес.

Тот же менеджер научил, что поначалу лучше молчать, делать что скажут – в разумных пределах, конечно, – и учиться выживать в новой, незнакомой, зачастую враждебной среде. Я и сама видела, как хозяева агентства жестко обламывали новеньких девчонок с гонором, которые начинали качать права с позиции «я звезда!». Потому с тех пор, если я вдруг попадала в незнакомую среду или непонятную ситуацию, моя тактика была следующей: присматриваться, прислушиваться, копить информацию, строить стратегию своего пути на вершину пирамиды – и, конечно, не забывать обиды, чтобы при случае отомстить врагам!

Да-да, я именно такая. Тем, кто мне делает хорошо, я при случае постараюсь сделать в десять раз лучше. Ну а с теми, кто пакостит, я найду способ рассчитаться десятикратно той же монетой…

Джон отлично знал дорогу в глухой чаще. Пару раз он обернулся посмотреть, не рухнула ли я в колючие кусты, зацепившись за какой-нибудь выпирающий корень, – и, увидев, что я уверенно иду за ним, даже одобрительно кивнул головой. Ну а что, я по лесу с детства ходить обучена. Правда, думаю, охотник беспокоился не столько обо мне, сколько о своем луке и стрелах, сделанных тщательно и добротно. Понятное дело. Девчонку-то в любые времена найти не особо большая проблема, а вот годное оружие, из которого с одного выстрела можно убить оленя, – это действительно ценность.

Примерно через четверть часа такой прогулки мне даже жарко стало, пришлось джинсовку снять. А потом лес расступился, и мы вышли на большую поляну, щедро залитую столбами солнечного света, пробившимися сквозь густые кроны деревьев.

На поляне расположился лагерь местных охотников, одетых примерно так же, как и Джон. Зеленые плащи разной степени убитости, под ними – стеганые кожаные куртки с нашитыми на них металлическими бляхами и просторными капюшонами. Штаны у кого кожаные, у кого холщовые, и у всех такая же неудобная дурацкая обувь, как и у Джона.

Всего на поляне расположились человек сорок. Кто-то чинил одежду, неумело тыкая в нее огромной деревянной иглой. Кто-то точил меч на камне. Один пытался играть примитивную мелодию на уродливом подобии овальной балалайки. Остальные же расселись возле четырех костров, на которых готовилась какая-то пища.

Распоряжалась процессом готовки дородная женщина лет тридцати, одетая в донельзя несуразное и неудобное платье. Она ходила между костров с большой деревянной поварешкой, которой и еду мешала в медных котлах, и время от времени под хохот охотников отвешивала затрещины тем, кто пытался что-то вытащить из котелка раньше времени.

Завидев Джона, охотники заорали и захлопали в ладоши.

– Наконец-то свежее мясо! С добычей тебя, Джон! Этого парня удача любит так, словно он на ней женился!

А потом они увидели меня…

На мгновение над поляной повисла тишина – охотники осознавали новую порцию информации. Наконец один из них, огромный, словно гора, выдал:

– Клянусь саном, которого меня лишил фаунтинский аббат, – если в Шервудском лесу водится такая дичь, я готов сейчас же бежать на охоту с копьем наперевес.

Все охотники как один заржали, хотя, на мой взгляд, в сказанном не было ничего смешного. А вот выбесил меня тот громила изрядно. Неприятно, когда над тобой гогочет целая рота оборванцев. Потому я, наплевав на собственные правила, выкрикнула, тщательно подобрав слова в меру своих скромных познаний в языке:

– Смотри не споткнись об корень. А то упадешь и копье сломаешь.

Над поляной вновь повисла тишина – видимо, охотники переваривали мой ужасный акцент. Когда же переварили и поняли, что я сказала, хохот раздался такой, какого я не слышала даже на представлении знаменитого ТВ-клуба.

Громче всех ржал тот громила, что грозился отправиться на охоту. Он аж на спину рухнул, трясясь всем телом, словно припадочный. Ну, офигеть не встать. У этих бедолаг не только с одеждой так себе. Похоже, у них и с юмором плохо. Это наше поколение пресыщено теле- и интернет-шутками ниже пояса, которыми забиты все инфоканалы. Здесь же, в махровом Средневековье, до прогресса такого рода еще восемь столетий с хвостиком.

В том, что я попала именно в Средневековье, больше сомнений не оставалось. Слишком уж убогим был лагерь лесных обитателей.

Шалаши, накрытые кожами и тряпками.

Над кострами – примитивные рогульки с палками, на которых висели котлы либо жарились тушки каких-то грызунов, подозрительно похожих на крыс.

В дальнем углу поляны стояли мишени, сплетенные из ивовых прутьев, а также несколько грубо вырезанных деревянных манекенов со следами ударов мечами.

Рядом со «спортзалом» расположилось нечто вроде склада, где горой были навалены рваные кольчуги, помятые стальные шлемы, лошадиная сбруя и несколько бочонков, о содержимом которых можно было только догадываться.

На ветвях ближайших деревьев висели остатки двух оленьих туш, которые, на мой взгляд, логичнее было бы выбросить, а лучше сжечь – лохмотья мяса на костях почернели и были облеплены мухами. Похоже, это было что-то вроде неприкосновенного запаса на случай голода: когда есть что покушать, такое употреблять в пищу точно не будешь. Но если припрет, на голодный желудок и бульон из старых костей сойдет.

Но, несмотря на вопиющую нищету, настроение у лесных охотников было преотличным. К тому же его знатно простимулировало свежее мясо, принесенное Джоном. И приведенное в виде меня – тоже. Плотоядные взгляды мужчин, которые они и не пытались скрывать, я ощущала даже сквозь одежду.

– С добычей тебя, Джон, – поприветствовал моего сопровождающего крепкий парень в куртке темно-вишневого цвета и зеленом плаще, наброшенном поверх нее. – Мясо клади туда, Агнес с ним разберется. Кто это с тобой?

С удивлением я отметила про себя, что почти все понимаю. Сказались и школа с углубленным изучением, казалось бы, на фиг не нужного, фактически мертвого языка, и год в институте. Там, разумеется, староанглийский отдельным предметом не был, зато преподаватели неплохо привили навык умения изучать языки. Очень нужная способность для студентов Иняза, неожиданно пригодившаяся мне в лесу среди сборища средневековых оборванцев.

Впрочем, давно известно, что стоит попасть в языковую среду, и сразу всплывают в памяти слова и выражения, казалось бы, напрочь забытые за ненадобностью. По случаю окончания кулинарного колледжа я съездила отдохнуть в Турцию – и неожиданно поняла, что совершенно свободно могу и с официантом общаться на тугом, но понятном для него английском, и с таксистом, и в магазине способна рассказать продавщице, что мне нужно. А в конце отдыха говорила уже вполне свободно, словно и не было двух лет отдыха от языковой муштры моей школьной училки…

– В лесу ее нашел, около разбитой кареты, – пояснил Джон. – Не знаю, откуда она там взялась, может, с неба свалилась. Странная. Говорит, что с севера.

– На севере все странное, – кивнул парень, внимательно рассматривая меня. – Давно там не был, и, похоже, многое там поменялось. Одежда точно. И девушки стали выше. Я думал, ты у нас один такой длинный на всю Англию, а оказалось, что и девчонки бывают тебе под стать.

– Длинными бывают языки, – буркнула я. – А я – высокая.

Парень в вишневой куртке расхохотался, и следом все, кто нас слышал. Громче всех ржал Маленький Джон.

– А что, Робин, ловко она тебя отбрила! – прохрипел он, вытирая выступившие слезы. – Клянусь поварешкой Агнес, у этой девочки слова такие же меткие, как твои стрелы.

– Не поспоришь, – усмехнулся Робин. – Как тебя зовут?

– Янка, – отозвалась я.

– Ладно, – кивнул Робин. – Иди садись к огню, погрейся. Агнес, дай ей тарелку с ложкой и налей супа погуще.

– Делать тебе больше нечего, Капюшон, как приваживать всяких бродяг, – проворчала повариха.

– А что еще делать бродягам, как не собирать вокруг себя подобных себе? – удивился Робин. И уже для меня добавил: – Не обращай внимания. У Агнес доброе сердце, потому она вынуждена прятать его за злыми словами. Добрых агнцев в этом мире быстро сжирают злые волки.

Тут спорить было бессмысленно. Ибо в моем мире за восемь столетий в этом плане ничего не поменялось.

Глава 4

Суп оказался наваристым, но на вкус просто отвратительным.

Были в нем фасоль, грибы, лук, морковь, волокна жилистого мяса и бляшки жира, плавающие по его поверхности.

Жир я кое-как собрала ложкой, стряхнула в траву и принялась есть пресное варево, которое остальные участники трапезы трескали за обе щеки, нахваливая стряпню Агнес.

Ну, не знаю… Если это, по словам Тука, «пища, ниспосланная самими небесами», то для этих парней и вареные сосновые щепки сойдут за деликатес.

После третьей ложки я поняла, что больше в себя небесной пищи затолкать не смогу, хотя есть очень хотелось.

– А соли нет? – поинтересовалась я у стрелка, сидевшего по соседству слева, который уже успел сбегать к котлу за добавкой.

Он удивленно воззрился на меня.

– Соль?

– Ну да, соль.

Я изобразила, что сыплю себе что-то на язык, а после скривилась.

– Не знаю, что тебе надо, – покачал головой стрелок. – Хотя… Может, ты просишь горький камень, который любят лизать олени?

Я быстро кивнула. Рогатые обитатели леса соль любят, это я точно знала.

Парень пожал плечами, вытащил из привязанного к поясу мешочка гладкий сероватый камешек и, протянув его мне, пояснил:

– Их привозят торговцы с побережья для продажи охотникам. Правда, люди редко покупают эти камни, хотя стоят они недорого, – в королевских лесах охота на оленей запрещена под страхом смерти. А кому охота объяснять стражникам, зачем ты носишь с собой приманку для красного зверя?

Парень говорил быстро, и я понимала далеко не все, чисто логически просчитывая смысл незнакомых слов. Но в целом было ясно, что он пытался до меня донести. Ладно. Еще немного поварюсь в непривычной языковой среде, а там уже будет полегче.

Видно было, что гладкий «камень» олени лизали часто и увлеченно – стало быть, королевский запрет на элитную охоту этим лесным охотникам был по барабану. Почему – пока непонятно.

Я достала маникюрный набор и грубой пилкой сточила въевшуюся грязь с одной стороны «камня». Процесс особого труда не составил – соль, она соль и есть, даже слипшаяся в твердый комок. Проделав эту нехитрую операцию, я наточила уже белой соли себе в суп, размешала его ложкой, попробовала…

Годится!

И, вернув «камень» парню, принялась наворачивать варево, вкус которого заиграл новыми оттенками, перестав быть похожим на картон, размоченный в воде.

При этом я краем глаза заметила, что за моими манипуляциями наблюдают еще несколько человек. Один из них, сидевший справа от меня, не выдержал и фыркнул:

– Всегда знал, что девушки пугливы, как оленихи. Но никогда не думал, что им, как и оленихам, может нравиться звериное лакомство.

– Сам ты олень, – проворчала я.

И протянула ему свою миску.

– На, попробуй.

Тот хмыкнул.

– Ну уж нет, спасибо. Как-нибудь обойдусь без каменных крошек в брюхе.

– Просто ты боишься, что от оленьего камня у тебя вырастут рога, – хохотнул Тук. – Почаще навещай свою жену в деревне, Скателок, а то они могут появиться и без камня.

– Если б ты не был монахом, мой меч давно бы навестил твои кишки в толстом брюхе, – беззлобно ухмыльнулся парень – видимо, в этой шайке давно прижилось соревнование на тему, кто кого круче подколет. – Ладно, лесная ведьма, дай-ка я попробую твой суп, чтобы доказать кое-кому, что Скателоку не страшны ни гнев самого короля Англии, ни еда, приправленная оленьим камнем.

Он забрал мою тарелку, заранее скривился, отправил в рот полную ложку… и замер, уставившись в одну точку.

– Эй, Скат, – окликнул его Робин. – С тобой все в порядке? Не пора слать твоей жене весть о том, что ее муж умер, превратившись в памятник самому себе?

– Зато хоронить будет удобно, – заметил Тук. – Закопал по пояс – и нормально. Только с глазами нужно что-то сделать. А то они сейчас как у ключника, которого я напоследок перед уходом из Фаунтинской обители приласкал дубиной по макушке.

Но тут Скателок пришел в себя и заорал на всю поляну:

– Клянусь небесами, я не ел ничего вкуснее с той поры, как появился на свет!

И принялся наворачивать мой суп так, словно и правда не ел ничего с той минуты, как родился.

Скателок трескал похлебку, стуча ложкой по тарелке и чавкая, словно счастливый поросенок. Остальные стрелки переводили удивленные взгляды с него на меня и обратно. А я сидела и думала о том, что все эти имена мне знакомы.

Маленький Джон.

Тук.

Скателок.

И конечно Робин, которого Агнес назвала Капюшоном, а я на автомате так это слово и перевела у себя в голове…

Только у нас в России этот человек был широко известен в узких кругах любителей истории под другим прозвищем, исковерканным нашим произношением.

А именно – Робин Гуд.

Средневековый благородный разбойник, попортивший немало крови дворянской знати того времени. И проливший той крови тоже преизрядно. С точки зрения простого народа – герой. А по мнению местной власти – матерый преступник, главарь организованной преступной группировки. Как говорится, правда у каждого своя…

Тем временем, глядя на восторженное лицо Скателока, другие разбойники принялись доставать из мешочков, болтавшихся на поясе, свои приманки для оленей. И, не особенно заморачиваясь тем, насколько грязная их слежавшаяся соль, стали крошить ее ножами в свои тарелки.

– А девчонка-то наш человек, – ухмыльнулся Тук. – Посмеялась над всеми, а Скателок ей подыграл, чтоб не выглядеть дураком. Представляю, какие сейчас у всех будут рожи, когда они нажрутся горького оленьего камня.

– Не думаю, – покачал головой Робин. – Девушка странная, посмотри на ее одежду и неприбранные волосы. А еще я заметил у нее маленький сундучок с инструментами. Никогда ничего подобного не видел.

– Может, ты и прав, – задумчиво произнес беглый монах, обводя взглядом лесных стрелков, которые начали есть свои подсоленные супы с нескрываемым энтузиазмом. – Одежда у нее и правда удивительная. И рост тоже. Таких высоких женщин я никогда не видел.

Они говорили негромко и быстро, но я все равно улавливала обрывки их разговора, в голове додумывая остальное. Похоже, глазастый Робин Гуд умеет не только метко стрелять, но и подмечать мелочи. А мне на будущее урок – поменьше выпячивать свои знания, а то, чего доброго, отправят на костер как ведьму.

Помнится, у них в Средневековье было очень модно сжигать симпатичных девушек по причине отсутствия других развлечений. Потому, говорят, в Европе до сих пор дамы страшные с виду в основной своей массе – красивую – то, наверно, всяко интереснее казнить, эмоций у народа больше. Кому-то жалко несчастную, кто-то злорадствует. Это страхотушку сожгли и забыли, а тут разговоров, поди, на месяц, до следующего сожжения. Вот всех красавиц и спалили…

От таких мыслей мне стало как-то неуютно. Захотелось домой прям до слез. И пальцы заныли – соскучились по смартфону. Думаю, здесь для меня самое страшное будет не перспектива костра, а ломка по телефону. Сейчас бы уткнуться в информационный поток, полистать ленту, отключить мозг от всего вот этого…

В носу предательски защипало, на глаза навернулись слезы. Как же я теперь тут жить-то буду без смарта, горячей воды, лифтов? Канализации, наконец. Туалетной бумаги… Под кустик с лопухом, как в деревенском детстве? Блин, а они ж тут еще и не мылись вообще… И трусов пока не изобрели, не говоря уж о прокладках и тампонах… Мамочки, за что ж мне все это?

Осознание кошмара происходящего давило сверху медленно, но верно, накрывая меня словно могильной плитой. Я одна в мире дикарей, не знающих, что такое соль и сострадание к ближнему… И от цивилизации у меня остался только мой маникюрный набор и шмот, от которого желательно избавиться, чтоб не выглядеть белой вороной.

Внезапно мне стало до боли жаль мою курточку, джинсы, кроссовки и все, что под ними, с чем обязательно придется расстаться, дабы не вызывать подозрения. Тут же даже носков нет, и лифчиков, наверно, тоже… Ну, с моим полторашным размером это, конечно, не предмет первой необходимости, но я как-то к нему привыкла…

Очень захотелось заскулить, забиться куда-нибудь в щель, свернуться в позу эмбриона, закрыть глаза и переждать приступ паники.

Но и это сделать мне не дали.

– Эй, как тебя? Янка? – крикнул Робин. – Подойди.

Желание скулить отпало, зато сильно захотелось послать черноволосого предводителя разбойников в известное место за такое обращение. Моторчик ярости бешено заработал в моей груди, моментально нагнав в кровь адреналина…

И заглох.

Потому что я вспомнила, где нахожусь. А именно – в том времени, когда права женщин недалеко ушли от прав лошадей, которым самой природой предписано работать и помалкивать. В свое время историчка хорошо донесла до нас этот милый нюанс Средневековья…

А Робин, хоть и был, согласно легендам, весь такой из себя благородный, оставался сыном своего времени. И, пожалуй, если я сейчас выскажу ему все, что захотелось, ему, несмотря на благородство, придется всадить в меня нож, которым он только что резал оленину. Чисто чтобы не потерять лицо перед подчиненными. Стенька Разин вон, согласно фольклору, ради своего авторитета определил любимую княжну в надлежащую волну. А я этому бродяге даже не любовница – так, пустое место.

В общем, прикинув все за и против, я мудро затолкала свой гнев себе обратно в глотку и пошла куда было сказано.

Робин Гуд внимательно осмотрел меня с ног до головы.

– Говоришь, ты с севера?

Я кивнула, не особенно при этом наврав, – Алтуфьево, где я снимала свою крохотную студию, самый север Москвы и есть.

– Не видел я у шотландцев таких одежд, – покачал головой Робин. – Ну да ладно, твое дело, не хочешь – не говори. Ты из саксов или из норманнов?

Это был вопрос на засыпку.

Я напрягла память, вспоминая школьные уроки. Так. Саксы – это вроде коренные жители Англии, а норманны – викинги, которые ту Англию завоевали. Позже они там все между собой перемешались, но в двенадцатом веке это была тема довольно больная для местного общества.

– Из саксов, – сказала я, гордо подняв голову.

– Сочувствую, – усмехнулся Робин. – Если это и так, несладко тебе придется. Из керлов или из вилланов?

Тут я поняла, что не очень хорошо слушала уроки истории… Потому просто промолчала, на всякий случай опустив голову, как ученица, готовящаяся получить двойку.

Оказалось, промолчала в тему.

– Значит, беглая рабыня, по случаю укравшая чью-то одежду, – подытожил Робин. – Так?

Кивать было проще, чем отвечать. Я кивнула.

– Хорошо, – проговорил Робин – и по тому, как он это сказал, я поняла, что он не поверил ни одному моему слову. – Значит, так. Мне не нравится, как мои парни смотрят на тебя, словно голодные волки на зайчиху. Поэтому сегодня ты будешь спать в моем шатре. А завтра…

Робин окинул взглядом лагерь.

– Завтра я придумаю, что с тобой делать дальше.

Прозвучало это не очень вдохновляюще, но делать было нечего. Повинуясь кивку головы предводителя разбойников, я пролезла через узкий вход в тесный шатер, обложенный сверху звериными шкурами, – после чего еще одна шкура, подвернутая над входом, упала от резкого движения руки Робина. Типа, это он дверь за мной закрыл.

Вряд ли кусок плохо выделанной оленьей шкуры смог бы отгородить меня от разбойников, но я надеялась на авторитет их вожака. Ну и даже если он полезет ко мне ночью – что ж, сопротивляться не буду. Лучше переспать с одним оборванцем, чем по тебе пройдется очередь из сорока его подчиненных, изголодавшихся по женскому телу.

Внутри шатра было душно, к тому же здесь до тошноты воняло сырыми шкурами и концентрированным ароматом давно не мытого человеческого тела. Сперва меня чуть не вывернуло съеденным супом, но потом я заставила себя дышать ртом – и тошнота отпустила, уступив место усталости.

Внезапно я обнаружила, что этот день вымотал меня до предела. И мне уже было совершенно наплевать, где я и что со мной случится дальше. Потому я просто свернулась калачиком на вонючей шкуре и моментально провалилась в сон.

Глава 5

Мне показалось, что не успела я закрыть глаза, как кто-то принялся трясти меня за плечо.

С трудом разлепив веки, я увидела волевое лицо с черной сальной прядью волос, выбившихся из-под зеленого капюшона.

– Вставай, – проговорил Робин Гуд. – Уже рассвет, и тебе больше нельзя здесь оставаться.

Сперва я подумала, что все происходящее – это лишь дурной сон. Остро захотелось зажмуриться и проснуться окончательно в своей постели. Но пальцы, сжимающие мое плечо, были слишком жесткими, чтобы сойти за последствия ночного кошмара, а вонь, мгновенно заполнившая мои легкие при вдохе носом, вполне реальна для того, чтобы моментально выгнать из моей головы остатки сна.

Я с трудом разогнула онемевшее тело и вылезла из шатра.

Первые лучи солнца едва коснулись верхушек деревьев.

Лагерь еще спал.

Большинство разбойников просто лежали прямо на своих плащах, расстеленных на сырой траве, покрытой крупными каплями росы. Думаю, если б кто-то из моих современников провел ночь таким образом, наутро застуженные почки и простатит были бы ему обеспечены. А эти спят себе, только многоголосый храп стоит над поляной.

– Слушай меня, девушка, – произнес Робин. – Я не знаю, кто ты и откуда, но мне это и неинтересно. Сегодняшней ночью я спал возле входа в свой шатер, и никто из моих людей не рискнул перешагнуть через меня. Но я не уверен, что смогу их удержать следующей ночью. Они простые крестьяне, сбежавшие от своих хозяев, и вряд ли я смогу объяснить им, почему нельзя пользоваться трофеем, который добыл один из них. У нас все общее, и это закон.

– А Агнес? – пискнула я.