Под покровом тайги

– Да, через полмесяца можно ехать в Енисейск, – закуривая и глядя на реку, произнёс Шапкин.

– Ну, до завтра, – Совин достал из рукавицы руку и протянул Ивану.

– Завтра приходи с женой, – Шапкин пожал ему руку.

– Хорошо. А ты не стой на морозе, покуришь и сразу заходи в тепло, – учил Совин Ивана, удаляясь всё дальше.

– Ладно! – крикнул Иван Фёдорович, удаляющемуся Петровичу.

Он докурил, сплюнул на свежий снег, и зашёл внутрь. Пока они с Совиным разговаривали на крыльце, он не заметил, что покупатель ушёл. В Лавке было пусто и прохладно. Дарья смотрела на него и щёлкала семечки.

– Ты слышал, Павла «кривого» повесили? – спросила она мужа.

– Кто? – спросил Иван, хотя догадывался, чьих это рук дело.

– «Беляки». За связь с партизанами, – ответила жена.

– Я не знал. Это Паша Колесников? – переспросил Шапкин.

– Да, – коротко ответила Даша.

Иван Фёдорович стоял и думал о своём. Новость о смерти Павла, потрясла его.

– Нет, надо уходить от сюда, – задумчиво произнёс он. – Иди, ставь самовар, – обратился Иван к жене.

– Пойду, поставлю, – сказала, вставая Дарья, – Я тебя позову, сядем есть, только разогрею, – с этими словами она скрылась в избе.

Глава седьмая

Прошло несколько дней. За это время, Совин с женой побывал у Шапкиных. Акулина Ивановна, жена Петровича, решила в какой комнате они будут жить. Ей приглянулась комната, где жил Демьян. Решили, что переезжать будут завтра. Как стемнеет, Иван Фёдорович с сыном подъедут на двух санях к дому Совиных, и поможет грузить вещи. В тёмное время будет меньше любопытных. Не будет этих надоедающих расспросов: куда, зачем и почему. Как условились, Иван со Стёпкой подъехали к дому Петровича. Некоторые вещи уже, были вынесены на улицу.

– Грузите всё, что лежит во дворе, – распорядился, обращаясь к Шапкиным Совин.

– Всё за один раз не перевезём, – сделал вывод Иван. – Так бы управились за раз, но ещё везти сено.

– Я знаю. Что сможем, заберём сейчас, а за остальным приедем в следующий раз, – соглашаясь, проговорил Митрофан Петрович.

Погрузив самое необходимое, они отправились к дому Ивана. На первых санях ехал Степан. Он вёз кроличьи шкурки, тушки кроликов и кур, кое-какую одежду, посуду и всякую мелочь. В середине ехал Петрович. У него в санях лежала связанная коза. Ещё он вёз гвозди, три бидона, сети и бредни. Замыкал вереницу Шапкин. Он перевозил ульи. Они были накрыты одеждой, постельным бельём, и оставшимися сетями, и бреднями. Всё это сохраняло тепло пчёлам. Доехали без приключений, да и ехать то было не далеко – всего каких-то пару улиц. Расстояние составляло не больше версты. Дома у Ивана, они освободили от вещей сани, распрягли коней, и отправились пить чай. Специально к их возвращению, Дарья Степановна поставила самовар.

– Остальные вещи заберём завтра, торопиться нам не куда, – отпивая чай, сказал Иван Фёдорович.

– Да, – подтвердил Совин. – «Не горит», чтобы торопиться.

Он грел руки об чашку с горячим чаем. В избе, после улицы было тепло. Такой контраст клонил в сон. Кто как боролся с дремотой. Шапкин, чтобы не хотелось спать, закурил. Петрович не курил, он положил кусочек сахара в рот, и отвлекался тем, что рассасывал его. Степан зевнул, и одевшись, вышел на улицу. Может других и не клонило в сон, но Совин был уверен – раз он хочет, значит хотят и другие. По крайней мере, он так считал.

– Завтра, надо будет забрать из твоей бани котёл, в котором грели воду, – затягиваясь дымом, и обращаясь к Совину, поделился своими мыслями Иван.

– Так и сделаем, – согласился с ним Петрович.

– Нужно забрать сено, оно нам в дороге к новому месту пригодится, – рассуждал Иван.

– Надо не забыть, взять «морды», – напомнил Митрофан.

– Возьмём. А ты умеешь их плести? – спросил его Шапкин.

– Умею. Только нужны ивовые ветки, они гибче других, – ответил Митрофан Петрович, и поставил пустую чашку на стол.

«Мордами» назывались плетёные приспособления для ловли рыбы. Они напоминали древние амфоры, только изготавливались таким образом, что горловина была не вверху, а внутри конструкции, внутри «морды». С другой стороны, со дна, делалась такая же, плетёная крышка. Эта крышка на берегу открывалась, рукой изнутри горловина мазалась не крутым тестом. В «морду» клали куски хлеба, сухари и другие приманки. Крышка закрывалась и привязывалась к «морде», чтобы рыба не смогла уйти через неё. Посредине, за каркас крепилась верёвка, к верёвке привязывали шест или поплавок. В основном это был шест, чтобы «морда» не скатилась на глубину. Ещё внутрь ложились камни, для утяжеления. Так как «морда» была из дерева, то камни не давали ей всплыть. Она должна была лежать на дне. Постановка «морды» была целой наукой. Нужно было, ставить её только горловиной вниз по течению реки. Рыба идёт вверх, против течения, она поднимается. Дойдя до «морды», она ест тесто, а где теста больше всего, конечно внутри. Она проходит внутрь и ест тесто и хлеб. Рыба очень любит тесто, а в «морде» удобнее всего есть изнутри. Наевшись, она тычется, пытаясь выйти, в каркас, а не в горловину. Так что, рыбаку остаётся вытащить «морду» на берег и забрать улов. Хлеб и сухари, являются, своего рода, приманкой. Течение разносит частицы приманки вниз по течению, привлекая рыбу. Когда «морда» установлена, деревянный шест втыкается в дно. И рыбаку удобно, он сразу видит место установки «морды», по торчащей из воды палке, и ловушка не уйдёт на глубину – шест её держит на прежнем месте. «Морду», ещё называют «корчагой» – кому как удобнее. Вот, вроде бы и всё.

На следующий день, вечером, они опять поехали к дому Совина. Пока Петрович со Стёпкой грузили сани, Иван стащил на пол котёл в бане. Из бани он забрал всё необходимое – корыто, кадку под воду и всё «железо». Они положили это на одни из саней. Митрофан кидал на вторые сани сено. На оставшиеся сани складывали мелкую утварь, которая могла, в последствии, пригодиться. Уложив всё, к дому Ивана Фёдоровича. Впереди ехал сын Ивана, следом, погоняя лошадь, двигался Совин, замыкал переезжавших, Шапкин-старший. Примерно, через полчаса, они подъехали стали разгружаться. Сено стаскали в сарай, а «железо» убрали под навес.

– Куда будем ставить кадушки? – спросил Петрович, глядя на Ивана.

– Что у тебя в них? – задал вопрос Иван.

– В основном соления: огурцы, квашенная капуста, грибы, рыба, – ответил Совин.

– Так! – задумался Шапкин. – Кадки с солениями поставим в Лавку, а пустые – под навес, – решил он.

Сказано – сделано!

– А куда сеть? – поинтересовался Митрофан.

– Зачем вы её взяли? Она же вся дырявая. – сокрушался Степан.

– Мы, мил друг, не на день едем в тайгу, а на всегда. Этой сетью можно латать прохудившиеся сети, неводы, бредни. Немножко надо кумекать головой, а не только шапку носить, – в словах Совина были нотки обиды.

Шапкин-старший засмеялся и сказал, обращаясь к сыну:

– Иди, Стёпа, в избу. Пускай мамка самовар ставит, мы тут сами управимся.

Он похлопал сына по плечу. Было видно, что Шапкин – младший смущается. Степан повернулся и пошёл к дому, на ходу снимая рукавицы.

Иван и Петрович стали таскать кадки с содержимым в Лавку. После кадок, ещё много чего осталось в санях. Здесь были лопаты, мотыги, косы и грабли. Всё это добро было без черенков. На новом месте это всё пригодится. Шапкин и Совин сложили их под навес. «Корчаг» у Петровича было несколько, но взяли только одну, чтобы не занимали место. Её Иван поставил, то же под навес. Одеяла, матрасы и подушки, занесли в избу, а тулупы и другие тёплые вещи, отнесли в сарай. Рыболовные снасти, так же, нашли своё место в сарае.

– Ты, ни как, всю рыбу решил из реки выловить? – пошутил Шапкин.

– Я беру нужные вещи, там, куда мы едем, они нам, ох как, пригодятся, – ответил Петрович.

– Ну, вроде бы, всё перевезли, – сделал заключение Иван Фёдорович, выходя из сарая и закуривая.

– Вроде, всё, – отозвался Совин.

– Ты, иди, ужинай, а я ещё, распрягу лошадей, – сказал Иван, отряхивая одежду.

– Я помогу тебе, – ответил Митрофан, отказываясь идти без Шапкина. – Ты, Иван Фёдорович, мне поблажек не делай. Не смотри, что я старше тебя, я ещё себя покажу. В тайге будем все равны, работать – значит работать, отдыхать – так отдыхать.

– В тайге, такие работники нужны. Спасибо, что остался помочь, – поблагодарил Совина Иван, и пошёл распрягать лошадей.

Петрович пошёл за ним, на ходу поправляя шапку.

Глава восьмая

Наступила суббота. Стоял хороший ноябрьский день. Вечером, на сходку придут мужики со своими новостями, а пока, Иван Фёдорович находился в Лавке. Он отпускал товары, которые не пригодятся в лесу, по, значительно, заниженной цене. Короче, он распродавал всё не нужное. Конец недели, поэтому посетителей было больше чем обычно. Иван, старался рассчитать покупателей быстрее, чтобы не создавать большую очередь. Он был весь в движении.

– Я на неделе заходила, печенье было гораздо дороже. С чем связано удешевление? Товар залежался? – спросила одна из очереди.

– Нет, не залежался. Просто хочу сделать подарок к празднику. До тебя, Любовь Павловна, дойдёт очередь – можешь попробовать, – выкрутился Шапкин.

– В Енисейске, летом, печенье было дороже. И какая «радость», торговать себе в убыток? – удивлялась Любовь Павловна.

Иван промолчал. «Что взять с бабы, пускай себе «брешет»». – подумал он, и ещё быстрее стал рассчитывать, стоявших в очереди.

Подошёл черёд Любови Павловны.

– Дай-ка мне, связку баранок, и я, ещё, попробую печенье, – доставая деньги, сказала она.

Иван Фёдорович подал баранки и часть отломанной печенюшки.

– Ну, как? – спросил Шапкин у жующей Любови Павловны.

– Буду брать. Печенье не чёрствое, – ответила она, проглатывая остатки печенья.

– Ну, вот и ладно. – успокоился Иван.

Он обслужил ещё нескольких покупателей, пока не кончилась очередь, и сел на табурет.

Из избы зашёл Степан.

– Тятя, иди, кушай, – обратился он к отцу. – А я побуду здесь.

– Ты, уже поел? – спросил Иван у сына.

– Да, – ответил Шапкин-младший, и сел рядом с отцом.

– Чем мать занимается? – опять задал вопрос Шапкин-старший.

– Пила чай, разговаривала с Совиными, – удобнее располагаясь на стуле, произнёс Степан.

– Если она поела, я её отправлю сюда, – заверил сына отец, и вышел на улицу курить.

Покурив, он, проходя через Лавку, повторил Степану:

– Сейчас я её отправлю, – и скрылся в дверном проёме.

– Зайдя в гостиную, он учуял приятный запах ухи. На столе стояла супница, видимо с ухой, стопка тарелок, сковорода с рыбой и лежали столовые приборы. С краю стоял самовар. На самом верху самовара, находился заварной чайничек, накрытый толстой тряпкой, что бы тепло сохранялось как можно дольше. Обед, уже заканчивался, и присутствующие пили чай.

– Здравствуйте, кого не видел! – Шапкин посмотрел на Совиных, и пододвинулся к столу.

– Здравствуйте, Иван Фёдорович! – ответила Совина, и отпила чай из блюдца.

– Здравствуй, Фёдорыч! – поздоровался Митрофан Петрович, и поинтересовался: – Что, народу сегодня много, суббота, конец недели?

– Больше, чем в начале недели. Тем более, на носу праздники, берут много и впрок, – ответил Иван, и стал ждать, когда жена нальёт ему из супницы уху.

– Да, скоро Рождество, – сожалея, что быстро летит время, произнёс Совин.

– Даша, а где ты раздобыла рыбу? Небось, Петрович дал? – спросил Иван Фёдорович жену, ставящую перед ним тарелку с ухой.

– Митрофан Петрович угостил. Рыба была засолена, но я вымочила её в воде и сварила. – ответила ему Дарья Степановна, и села допивать свой чай.

– Попьёшь чай, сходи в Лавку, а то Стёпка там один, – попросил Иван.

– Хорошо, – отозвалась Шапкина.

– Митрофан Петрович, ты завтра поедешь со мной в Енисейск? – спросил Иван Фёдорович у Совина, хлебая уху.

– Конечно, какой может об этом идти разговор. Распоряжайся мной, как тебе удобно, – оживился Петрович.

– Тогда, завтра утром и поедем, – произнёс Шапкин, наливая чай.

Митрофану Петровичу было не ловко, из-за того, что он жил у Шапкина. Он чувствовал себя не в своей тарелке, поэтому старался выполнять любую работу, делать всё, о чём его попросят. Совин с радостью брался за всё, лишь бы не расстраивать Ивана. Вот и на этот раз, он был рад тому, что поедет в город. Он нужен, значит он «вылезет из шкуры», чтобы быть полезным.

– Вдвоём поедем? – спросил Петрович.

– Нет, с нами Стёпка будет, может ещё кто поедет? Вечером спрошу у мужиков, – ответил Иван Фёдорович.

– Понятно. Пойду, покормлю кроликов, – с этими словами он поднялся и стал одеваться.

Даша убрала не нужное, и отправилась в Лавку, помогать сыну. Акулина Ивановна пошла к себе в комнату. Иван остался за столом один. Допив чай, он достал из кармана папиросу, и вышел на крыльцо.

Вечером, как и договаривались, у Ивана, собрались мужики. Последним пришёл Амосов

– Извини, что задержался. Средняя дочка заболела, – снимая тулуп, проговорил он, обращаясь к Шапкину.

– Да, не извиняйся ты. Дети – это святое! Мы и живём ради них, Иван Фёдорович легонько хлопнул Амосова по спине. – Проходи к столу, сейчас начнём.

Иван оглядел присутствующих: кто-то курил, кто-то пил чай, кто-то просто сидел, но все были готовы его слушать. И он начал:

– Мы собираемся не в первый раз. Нас не сильно много, но у нас одна цель. Эта цель – уйти от сюда. Чтобы эта мечта исполнилась, я и собрал вас. Напоминаю ещё раз, кто поедет за покупками, покупайте самое необходимое, продавайте, всё что нам не пригодится. А теперь, я хочу выслушать вас: что продали, что купили, – Шапкин сел и приготовился слушать.

– Я, не много, опоздал, и, чтобы сгладить это, позвольте мне сказать, – попросил мужиков, и обвёл их взглядом, Амосов.

– Пусть говорит, – разрешая, ответил за всех Рукосуев-старший.

– Я не возражаю, если нет тех, кто против, – закуривая, сказал Иван.

– Говори, – ещё раз, повторил Рукосуев-старший.

– Корову я продал. Купил коня, сани и ещё всякой мелочи, которая нам понадобится. Ребёнок заболел, а молока нет. Что делать – не знаю? – виновато опустив голову, сел Амосов.

– Чай, не в лесу живёшь. С этим тебе поможем, – заверил Демьяна Шапкин.

За столом пронёсся одобрительный гул.

– Почему сразу не сказал? – спросил Барсуков, глядя на Демьяна.

– Она, только сегодня захворала, – пытался отговориться Амосов.

– Потом, останься, – Иван Фёдорович посмотрел на Демьяна, и, обращаясь к мужикам, спросил: – Кто ещё хочет высказаться о купле – продаже имущества?

– Давай, я, – сказал Дрозд.

– Слушаем тебя, Иван Дмитриевич, – промолвил Шапкин.

– Я, только кур на мясо забил. С остальным не знаю, что делать? Поросёнка жалко продавать, и забивать жалко. Коровы у меня нет, за, то есть лошадь с санями. Вторую не куплю из-за отсутствия денег, вернее деньги есть, но ещё на одну кобылу не хватит Больше-то, у меня ничего нет, – закончил Дрозд.

– Это моя вина. Я не сказал, кто каких животных возьмёт. У меня нет под рукой записей, поэтому, ещё раз скажите, у кого что имеется, я имею в виду скотину, – решил Иван.

– У меня корова и поросёнок, про лошадей я не говорю, – начал первым, Рукосуев-старший.

– Подожди не много, Андрей Лукич, – остановил Рукосуева Шапкин, и обратился к Дрозду: – У тебя поросёнок хряк или свиноматка?

– Хрячок, кастрировать, ещё не успел, – отозвался Иван Дмитриевич.

– А у тебя? – спросил Иван Рукосуева.

– У меня свиноматка, – ответил Андрей.

– Вот и хорошо. Возьмём с собой хрячка Ивана Дмитриевича и свиноматку Рукосуева. Остальным, у кого есть поросята, придётся их продать или резать на мясо. Я понимаю, что жалко, но это необходимо, – поставил всех собравшихся перед фактом, Шапкин.

В этот вечер, мужики решали вопросы допоздна. Они внимательно слушали Ивана Фёдоровича. Он отдельно, каждому объяснил, что нужно продать, что нужно купить. Решили собраться через две недели у Ивана. Выяснилось, что братья Рукосуевы, то же едут в Енисейск. Шапкин и братья договорились, что поедут вместе. После этого все разошлись по домам, остался, только Амосов.

– Демьян, подожди не много, я – сейчас, обратился к Амосову Шапкин, и быстро удаляясь, скрылся за дверью. Через какое-то время он вернулся, с баночкой мёда и бумажным кульком. Митрофан Петрович, шедший сзади, нёс крынку с молоком.

– Это молоко козье. Бабка, только что, подоила козу, так, что молоко свежее, можешь давать доченьке, без опаски, – с добротой в голосе, сказал Совин.

– Большое спасибо! – не ожидавший такого Амосов, растерянно смотрел то на Ивана, то на Петровича.

– В кулёчке сбор из трав. Акулина Ивановна передала. Она сама эти травы собирала. В стакане заварить три ложки. Стакан с настоем выпивать в течении дня. А в этой баночке мёд, ты знаешь, что с ним делать. Всё это дали Совины, так что, их благодари, – объяснил Шапкин и сел за стол.

– Ещё раз, большое спасибо! Передайте благодарность и Акулине Ивановне! – Амосов посмотрел на Совина.

– Ты всё один не унесёшь. Я помогу тебе, – сказал Митрофан Петрович, и стал одеваться.

– Дай Бог, здоровья твоей дочери, – пожелал, прощаясь Иван.

– Спасибо! До свидания! – попрощался Демьян и вышел на улицу, вслед за Петровичем.

– До свидания! – ответил Шапкин, оставаясь один в комнате.

Иван Фёдорович налил в чашку кипятка из самовара, долил из заварного чайника, и, откусывая сахар, принялся пить чай. Завтра, нужно было, рано вставать. Они собрались ехать в Енисейск, кое-что прикупить. Дорога в обе стороны, займёт дня три. Реки, уже сковало льдом, так что ехать можно смело.

Думая о предстоящей дороге, Иван допил чай, поднялся со стула, и отправился на улицу, покурить перед сном. На крыльце он быстро закрутил «самокрутку», подкурил, и начал думать о житье в лесу. Он догадывался, с какими трудностями им придётся столкнуться, и сделал для себя вывод, что в тайге нужно будет держаться друг за друга, поддерживать друг друга, в общем – быть одной семьёй. Думая об этом, он смотрел на звёздное небо, на реку, которая поло льдом, несла свои воды к могучему Енисею. Взгляд его, незаметно перешёл на дворовые постройки: на большой сарай, на баню, на навес, на беседку. Ему было жалко их бросать, но что поделаешь, он сам выбрал свой путь. Теперь ему нельзя отступать назад – за ним были людские судьбы.

Самокрутка стала обжигать пальцы, он выбросил её, окинул с тоской взгляд на свой двор, и не дожидаясь Совина, отправился спать.

Глава девятая

Утром Шапкин поднялся очень рано. Он посмотрел на часы, оделся и пошёл ставить самовар. Иван разжёг его, одел шапку, накинул тулуп и вышел на улицу покурить. Делать самокрутку было лень, поэтому, он достал из пачки папиросу и закурил. «Пусть Стёпка ещё не много поспит. Закипит самовар, тогда и разбужу», думал Иван Фёдорович, затягиваясь дымом от папиросы. Когда Иван зашёл в избу, Совин уже был на ногах. Он хлопотал у самовара, заваривая свежий чай.

– Ты, уже встал? – удивился Шапкин.

– Да. Не сплю уже давно. «Старость – не радость», – улыбаясь своей шутке, ответил Митрофан Петрович.

– Командуй тут, а я пойду, разбужу Степана, – сказал Иван, и вышел из комнаты.

Через какое-то время, в комнате появились Шапкины. Заспанный Степан сел к столу, он часто зевал, был мрачен и не разговорчив.

Позавтракав, они втроём, одев шапки, тулупы и валенки вышли из избы.

– Поедем на одних санях. Ты, – Иван обратился к сыну – Набросай побольше сена в сани, а мы с Петровичем, запряжём лошадь.

– За Рукосуевыми заедем, или будем их ждать на дороге? – спросил, помогая Ивану запрягать лошадь, Совин.

– Скорее всего, поедим к ним. Если они ещё не собрались, то можно погреться в избе, а за одно и их поторопить, – ответил Шапкин.

– Да, зябко на улице, – Петрович поёжился от холода, и добавил, обращаясь к Степану, – Хватит сена, Стёпа, разошёлся, а то лошади будет тяжело.

Иван вывел лошадь с санями за ограду, закрыл ворота и прыгнул в сани, где уже сидели Совин со Степаном. Дорога до дома Андрея Лукича, заняла минут десять. Как и предполагал Шапкин, братья ещё не были готовы.

– Петрович, Степан, идите, погрейтесь в избе, – крикнул Иван Фёдорович, а сам направился к лошади Андрея, заметив, что там находится Рукосуев.

– Ты, Стёпа иди, погрейся, а мне и здесь, под сеном тепло, – обратился Петрович к Шапкину-младшему. – Дорога длинная, ещё успеешь насидеться в санях.

Степана уговаривать не надо. Услышав голос отца, он и так пошёл в избу.

– Ну, что у вас? – подходя к саням, спросил Иван у Андрея.

– Всё в порядке, Иван Фёдорович. С нами, ещё, поедет Дрозд, то же будет что-то покупать, – ответил Рукосуев.

– Это хорошо. А где Пётр? – поинтересовался Шапкин.

– Этот заполошный, собирает еду в дорогу, – сказал Андрей Лукич, и взял лошадь под уздцы, выводя её на обочину дороги.

– Привет, Иван Дмитриевич, – поздоровался Иван с учителем. – А я тебя, сразу и не приметил.

– Здравствуйте, Иван Фёдорович! Темно, вот и не заметили, – пожал, протянутую ему руку, учитель.

– Ты же, давеча вечером ничего не сказал, что поедешь, вот я тебя за Петра и принял, – объяснил свою промашку Шапкин.

– Вчера, поздно вечером надумал. Ехать всё равно придётся, так лучше в кампании – веселее будет, чем одному, – как бы оправдываясь, ответил Дрозд.

– Места всем хватит. Правильно, ты сказал, лучше ехать вместе, – одобряя решение учителя, высказался Иван, и пошёл к своим саням.

На крыльце появились Пётр и Стёпка. Младший брат, зачем-то, побежал в сарай. Степан остался его ждать на крыльце. Петька выбежал из сарая и ринулся к дому. Видя всё то, Андрей не выдержал и крикнул:

– Ну, скоро ты там?

– Сейчас, ты пока воротину закрывай, – отозвался Рукосуев-младший, и шмыгнул в избу.

– А почему ты его заполошным назвал? – с улыбкой поинтересовался Шапкин у Андрея Лукича.

– Да, ну его. Предупредил, чтобы еду в дорогу с вечера собрал, а он, только утром давай собирать. Теперь бегает как заполошный, – ответил, докуривая, Андрей.

– Он, что, у тебя ночевал? – спросил Иван.

– Да, у меня. Что две семьи будить ни свет ни заря. – опять ответил Рукосуев.

В это время на крыльце появился Пётр. Он что-то взял у Степана, и они быстрым шагом направились к саням.

– Ну, что – поехали? – спросил Шапкин, когда Стёпка прыгнул в сани.

– Поехали. – донеслось из задних саней.

Иван ударил лошадь кнутом, и они отправились в путь.

Небо было затянуто тучами. Шёл крупный, но редкий снег. От лошадей исходил пар. Дорога до города была не близкой, поэтому, путники перекусывали, не останавливаясь на привалы. Конечно, суп с собой не возьмёшь, а яйца, зелень, хлеб, варёную картошку, сало и мясо можно. Перекусив, Иван, закуривая, спросил сына:

– Ты не замёрз?

– Нет, тятя, я буду спать, – откуда-то, из-под сена, донёсся голос Степана.

– А, ты, Петрович не замёрз? – спросил Шапкин Совина.

– Нет, мне тепло, я даже успел подремать. У меня есть бутылка самогона, если ты будешь, то и я выпью, – предложил Петрович.

– И я взял бутылку, – засмеялся Иван. – Тогда, наливай и закусить что-нибудь, достань, – улыбаясь ответил он.

Совин достал из-под сена бутылку, вылез сам, и принялся искать закуску.

– Посмотри рядом со Стёпкой, он последний ел, – подсказал ему Шапкин.

Митрофан Петрович стал шарить в сене, рядом со Степаном, пока не наткнулся на свёрток с едой.

– Нашёл. А, вот рюмку-то я и не захватил. У тебя есть? – спросил он Ивана.

– По такому случаю, найдём, – ответил Шапкин, и достал из кармана тулупа рюмку.

Они выпили. Содержимое бутылки было холодным, поэтому, они не почувствовали крепости алкоголя. Самогон был крепок, что называется – «первач». Шапкин закусил салом с хлебом. Он почувствовал, как по всему телу разливается приятное тепло, и от удовольствия, закурил папиросу.

– А задние, интересно, будут пить? Как ты думаешь? – спросил он Совина.

– Ты, Иван Фёдорович, лучше спроси у них самих, – ответил Петрович, очищая варёную картошку.

– Возьми поводья, а я сейчас, – с этими словами он спрыгнул в снег.

Задние сани чуть сбавили ход, подобрали Шапкина, и снова догнали передних.

– У нас есть самогон, а у вас? – спросил Иван, загадочно улыбаясь.

– А у нас, тоже есть! – ответил радостно и с улыбкой, Пётр. – Мы, уже, половину бутыли выпили, – похвастался он, и показал бутыль Шапкину.

– По тебе видно, что ты уже, выпил, – заметил Иван.

– Ты будешь, Иван Фёдорович? – спросил, жующий сало, Андрей.

– Наливай, лишний раз не откажусь. – промолвил Шапкин.

Младший Рукосуев налил в рюмку и подал Ивану.

– Ты, Иван Фёдорович, возьми что-нибудь, закуси, – предложил он.

Иван отломил не много хлеба, взял яйцо и выпил содержимое рюмки. Самогон, Шапкин занюхал хлебом, и очищая яйцо от скорлупы, попросил: