Сверхновая угроза: Звездолёт последней надежды

Артур рассказал то, о чем молчали журналисты и полиция. Зрительный зал был отделён силовым полем от того места, где сидел он и остальные гости. И взрывчатка, ударившись о невидимую преграду, срикошетила в зал. Поэтому столько жертв. Мерзко было то, что бомба нанесла электромагнитный удар по электронике – у людей отключились наноботы. И лёгкие ранения вдруг превратились в смертельные.

Журналисты всех каналов, а их промелькнуло уже пара десятков перед глазами, вопили в один голос – террориста послала секта «Очищающий свет Сверхновой». Перед тем, как бросить бомбу преступник выкрикнул её лозунги. Беда в том, что охранники пристрелили его. А Макбрайд, появившись на одном из каналов, устроил пресс-конференцию и вновь открестился от террориста. Говорил спокойно и рассудительно. Взгляд из-под старомодных очков, которые делали его похожим на добряка-учителя, был снисходительный и мягкий. Мол, мы – мирные люди. Не хотим никому зла. И вообще, против насилия. Ну-ну, только идиоты в это верят.

Вон опять вылез на экран. Уже в какой-то ярко освещённой студии вещает перед битком набитым залом: «Дорогие братья и сестры, наша организация скорбит вместе со всеми о погибших. Помолимся за их души». Мерзавец и гребанный лицемер. Самое страшное в этих взрывах не мёртвые, которым все равно, и даже не их семьи, которые будут страдать, но время вылечит их. Самое главное это те, кто стал инвалидом, потерял руки, ноги, здоровье. О них всегда забывают, будто их и нет.

Как раз за экраном, где изливал крокодильи слезы Макбрайд, шёл повтор репортажа из взорванной студии. Выложенные в ряд в чёрных пластиковых контейнерах тела, развороченный потолок, кресла и стены, забрызганные кровью. И невероятная злость на собственное бессилие охватила меня. Так бывает, когда сталкиваешься лицом к лицу с чьей-то подлостью и думаешь – не может этот мерзавец уйти безнаказанным, кто-то должен его остановить. Людское правосудие или небесное. И ты сидишь и ждёшь, что сработает эффект бумеранга. Но добро не вознаграждается, а зло продолжает свой победный путь.

– Ваш обед.

Мелодичный голосок официантки заставил оторваться от горестных мыслей. Девушка ловко, с какой-то удивительной, лебединой грацией, расставила с подносика блюдо с жареным мясом, обильно политого подливой, пару салатниц, хрустальный графинчик с водкой и сандей в высоком бокале, украшенный свежей клубникой. Чёрт возьми, неужели, я все это съем?

– Спасибо, Мизэки. Составь мне компанию, – вдруг предложил я. – Выпьем. Давай. Своему начальству скажешь, что полковник попросил. Принеси себе тоже поесть и стакан.

– Хорошо.

Она сорвалась с места и через пару минут появилась с небольшой стопкой. Я разлил водку и тут же опрокинул свою в рот. Внутри меня так по-хорошему потеплело, что сердце оттаяло. Милая девчушка, не ломается, не кокетничает, даже не пытается заигрывать со мной.

– Господин полковник чем-то огорчён? Я могу помочь?

В нежном голоске я уловил реальное сочувствие, не жалость, а понимание. Голова как-то странно поплыла. Есть расхотелось, но я заставил себя придвинуть тарелку с мясом. Тупым столовым ножом медленно попилил на куски, положил один в рот. И не ощутил никакого вкуса, словно жевал кусок изношенной покрышки. С трудом проглотив, вновь заполнил стаканчики.

– Этот поганец Макбрайд устроил терракт на студии. А там был мой друг. Понимаешь, Мизэки?

– Он погиб? – растерянно заморгала, личико у неё вытянулось, а шоколадные глаза потемнели.

– Нет, – я помотал головой. – Но погибли другие.

И меня тут прорвало. Стал изливать душу маленькой официантке, как самому родному человеку. Рассказывал о взрывах на космодроме, об авиакатастрофе, как я вытаскивал Артура из горящего самолёта. Графинчик опустел подозрительно быстро, и девушка сбегала ещё раз.

Сладостный туман все больше заполнял мозги, так что остальное я помнил фрагментами. Как поднимался, опираясь на хрупкие плечи Мизэки к себе в комнату. И рассказывал о своём детстве, об отце-деспоте, как он лупил меня почём зря за малейшую провинность, но я быстро накачал мускулы, и уже мог дать ему отпор. Так, что он даже зауважал меня. Маленькая официантка слушала мой пьяный бред без малейшего недовольства на лице. И чем откровений становилась исповедь, тем больше сочувствия появлялось в её голосе.

Потом я лежал расслабленно на кровати, на спине. Ощущал нежные прикосновения к голой груди, лёгкое дыхание, которое ловил, как свежий, пропитанный ароматами цветов, ветерок. И всё – полный провал в памяти, словно ухнул в бездну.

Очнулся от мерзких трелей внешней связи. Разлепив опухшие глаза, в щель между ресницами увидел над собой потолок, закрытый белыми панелями со встроенными лампами дневного и ночного света. Голова болела невыносимо. Можно сказать, что вместо головы мне всучили пустой чугунок, в котором бултыхались остатки мозгов, и каждое их прикосновение к стенкам черепа, вызывало болезненную дрожь, от которой по коже продирал мороз. Тут же врубил процедуру очистки от остатков алкоголя. Постарался привести себя в порядок. Сел на кровати, застегнул рубашку, расчесал пятерней волосы, пригладил.

Мутный взгляд на голоэкран обнаружил там Артура на фоне грязновато-белых, явно больничных стен.

– Олег, что с тобой? Ты пропустил два моих сообщения.

Кажется, в его голосе я не услышал укоризны. Скорее беспокойство. Я промолчал, сделав вид, что сосредоточенно смотрю на экран. Хотя его сильное мерцание, словно сигнал шёл откуда-то совсем издалека, с границы Солнечной системы, резало по глазам, вызывало тошноту.

– Случилось-то что? – поинтересовался я, стараясь говорить тихо, не двигая головой, чтобы не растревожить уже затихающую боль.

– Нужно, чтобы ты приехал сюда. В клинику. Сможешь?

– Зачем?

– Эва пришла в себя и хочет рассказать кое-что о секте, о Макбрайде. И тебе стоило послушать. Это важно, Олег.

Тащиться на другой конец Москвы жутко не хотелось. Но такой случай я не мог упустить. Если Никитин вдруг решил поделиться информацией, значит это очень важно.

– Хорошо, сейчас прилечу, – пробурчал я, растирая виски.

– Нет, Олег. У этой клиники нет взлётно-посадочной площадки ни для твоего космолёта, ни вообще для любого летательного аппарата. Приезжай на машине. Я передал тебе координаты.

Я решил не вызывать машину, а просто поехать сам на байке. Загрузил в его компьютер маршрут. Без него никак. Москва накрыта хитросплетением туннелей из прозрачного нанобетона, которые проходят между высоченными башнями и поднимаются до двадцатого этажа, а то и выше. И не заплутать в этом лабиринте очень сложно. Днём это выглядело как сверкающая на солнце паутина, а ночью, как рождественская гирлянда из ярких красных и голубых огоньков.

Я мчался по широкой бетонке, будто ножом распоровшей серо-стальные остроконечные холмы. Врубил на полную мощь композицию «Нежный кошмар» группы «Сны Армагеддона», которая стала особенно популярной в последние годы. Разумеется, из-за того, что все люди на Земле осознавали, что конец света близок, но относились как всегда легкомысленно. Длинная, сложная музыка, сотканная из нежных переливов и оглушающих звуков глюкофона. Поначалу это кажется какофонией, но потом вступает солист – Николас «Скальпель» Боуи и соединяет в единое целое все звуки, а затем нарезает мелодию пластами, снимая слой за слоем. Голос у него потрясающий, на шесть октав, если не больше.

Я ворвался в город, и тут же замелькал, слившись в единое месиво, оранжево-чёрный бордюр по обеим сторонам. А на периферии зрения развернулась панорама стройных башен делового центра, залитых кроваво-красным светом закатного солнца. Я, то взлетал на самый вверх лабиринта, то спускался ниже земли, мчался мимо медленно тащившихся грузовиков и юрких маленьких электромобилей. Небоскрёбы сменились на унылые многоэтажки. Затем и они исчезли. И теперь мимо проносились пятиэтажные из красно-коричневого кирпича дома с маршами обветшалых лестниц на фасадах, словно из двадцать второго века я попал на два столетия назад.

И, наконец, цель моего путешествия – между двумя домами с глухими без окон стенами, втиснулась клиника из грязно-белого камня. Я оставил байк на стоянке, удивившись малочисленности транспорта, и направился к входу, отделанного когда-то отполированным серовато-бежевым мрамором, уже потерявшим блеск от времени, покрытого паутинкой трещин.

Залитый ярким светом зал. Мраморный пол, скамейки по стенам. И пустота. Ни стойки, ни колоны с панелью вызова справочного экрана, как это обычно бывает. Я помотал головой по сторонам. Попытался соединиться с интерфейсом клиники, но безуспешно. Потом решил связаться с Никитином. И вновь неудача. Это стало злить. Что за чертовщина, скажите на милость?

И тут пелена спала с глаз. Свет потускнел, пол превратился в плохо пригнанные друг к другу доски. А все помещение заполнили стеллажи с наваленными на них ящиками.

Из полутьмы шагнуло трое. Я резко обернулся и заметил ещё троих. В их руках проступили очертания автоматов-пулемётов. Ну надо же, шестеро на одного. Не слабо. Хотя радости мне это не доставило. Наоборот, обрушился душный жаркий стыд. Попался я так глупо, что даже не ощутил по-настоящему страха.

– Не хватайся за свой бластер, Громов, – один из троицы, тот, что был пониже в плечах, худой, но держался солидно, или скорее развязно, хотя оружия в руках не держал. – Здесь ничего работать не будет.

Голос незнакомый, а лица я не мог разглядеть из-за тусклого света, сочившегося с потолка из лампы с разбитым цоколем.

– Где Никитин? – спросил я. – Поговорить я с ним могу?

– Сможешь, – хрипловатым тенорком протянул с явной насмешкой главарь. – А где он сейчас? А хрен его знает.

Краем глаза заметил мельтешение – кто-то то выглядывал из-за стеллажей, то вновь прятался. Судя по изящному силуэту – девушка. Худенькая, небольшого роста.

Я медленно, так чтобы видела вся банда, расстегнул куртку, засунул руку во внутренний карман.

– Мизэки, ты оставила у меня свой медальон.

В грязно-оранжевом свете аварийной лампы сверкнула цепочка и серебристый овал с голубкой. Тень между стеллажами метнулась, отпрянула, словно я держал в руках гранату, а не изящное женское украшение. И весь пазл сложился полностью.

Главарь шагнул ко мне, вытащил из рук цепочку с медальоном и сунул себе в карман.

Скрип шагов за спиной, кто-то сильно схватил меня сзади, завёл руки за спину. Гудение электронных наручников, плотно сжавших запястья. Укол в шею, резкая боль, пронзившая голову. И обрушилась тьма.

Глава 3. Покушение

Артур Никитин

Спящая красавица в хрустальном гробу. Нет, скорее мраморная статуя, творение гениального скульптора, закрытая пуленепробиваемым прозрачным саркофагом, чтобы время не разрушило её красоту. Вот такой я увидел Эву, когда меня пропустили в её палату. Девушке остригли роскошные волосы, смыли агрессивный макияж в стиле индейцев чероки. И перехватило горло от жалости, когда я увидел сквозь стеклопластик, как она лежит там, в этом коконе, такая бледная, беззащитная. Полупрозрачная сине-белая кожа, губы плотно сжаты, теперь они казались меньше, и совсем не вульгарными. Волосы больше не мешали видеть, как гармонично, естественно её лицо. Может быть, оно соответствовало золотому сечению, может быть нет. Я не знал об этом. Но если был бы скульптором, то Венеру, богиню красоты, я вырезал бы из мрамора именно с такими чертами. Выпуклые ровные треугольники скул, правильной формы нос, аккуратный рот и все это уравновешивал подбородок с милой ямочкой. Тело было погружено в какую-то полупрозрачную субстанцию, скрывавшую её наготу, но я видел абрис её длинных стройных ног и безжизненно повисших, но все равно невероятно прекрасных гибких рук.

А рядом с саркофагом на огромном экране, закрывавшим почти всю стену, высвечивались данные. Трёхмерное очень подробное изображение тела: кровеносная система, артерии, вены, капилляры, все органы. Все мигало, менялись цифры, бежали, крутились графики и диаграммы всех форм и размеров. Выскакивали какие-то показатели, в которых я ничего не понимал. Но все такое живое. Кроме самого главного.

Похожая на две половинки грецкого ореха крупным планом выводилась проекция мозга, но ни один участок его не был подкрашен жёлтым, оранжевым, красным. Все линии, которые рисовали мозг, были безжизненно синего цвета. Лёгкие насыщались кислородом, сердце исправно перекачивало кровь, ручейки которой разбегались по всем органам, поддерживая жизнь, возвращались к сердцу. Но мозг был мёртв.

Мне казалось, что вернулся кошмар годичной давности, когда я увидел в морге тело моей жены Кати. Такая же обнажённая она лежала на столе в прозекторской, и, казалось, спала. Но казалось, вот-вот проснётся, откроет глаза, легко вздохнёт. Повернёт голову, и её слабая улыбка зальёт мою душу радостью. Но нет. И тоска острыми клиньями вонзилась в сердце.

– Вы сказали, что госпожа Райкова придёт в себя, – устало сказал я, ощутив, как безнадёжно это звучит. – Но я вижу, что система зафиксировала смерть мозга.

– Ну что вы. Мы вас не обманывали, – приятным бархатистым баритоном прогудел стоявший рядом молодой доктор.

Выглядел он так, будто сошёл с рекламы медицинских услуг. Роскошные бакенбарды обрамляли упитанное, со здоровым румянцем круглое лицо. Ровная кожа с приятным загаром, каштановые волосы густы и непослушны. Глаза ясные, живые, смотрит прямо и весь облик говорит, что он простой, хороший человек, который любит все радости, которые жизнь предоставляет ему, в меру, без излишеств.

– Я объясню, – продолжил он. – Тело госпожи Райковой сильно пострадало. Все наноботы не просто пришли в негодность, они стали отравлять её организм. Но мы всё вычистили и запустили новых, которые восстановили её здоровье практически во всем.

Как он гордился этим. Как важничал. Словно реально сам всё проделал это с девушкой, чьё тело безжизненно просвечивало сквозь стенки медбокса. А что ты сделал, друг мой? Набрал нужные команды в компьютеризированной системе?

– Я не понимаю вас, господин Раймонов. Почему же не восстановили мозг?

Доктор поднял брови, на лице промелькнуло странное выражение, будто бы он собирался поделиться каким-то секретом со мной. И при этом совершенно бесплатно. И от того светился изнутри, как лампочка на двести ватт.

– Ну как, господин Никитин. Медстраховка госпожи Райковой покрыла часть расходов. Это около пятидесяти тысяч кредитов. Ну, и ваши пожертвования…

Теперь передо мной стоял самый обычный бизнесмен, продавец услуг определённого толка. И на его лице светилась рекламная надпись: «Мы можем сделать за ваши деньги всё, что вы пожелаете. Не сомневайтесь, вы останетесь довольны».

– Понятно. То есть тех денег, что перечислил я, не хватило. И сколько стоит восстановление мозговых функций?

– Для восстановления всех нейросвязей около миллиона. Да… – он на миг задумался, будто включил внутренний калькулятор, чтобы уточнить. – Если точнее, то восемьсот девяносто тысяч. Мы обратились в благотворительные фонды. Но пока, увы…

Он развёл руками, и в этом жесте было столько фальшивого сочувствия, что стало противно смотреть на его пышущую здоровьем физиономию. Какой смысл сейчас во врачах? Всё выполняют роботизированные системы. Врачи нужны лишь для видимости. Некоторые пациенты до сих пор не верят машинам.

– Почему вы не сказали мне об этом сразу, господин Раймонов?

– Ну, – кажется, он растерялся, сунул руки в карманы халата, нижняя губа дёрнулась в нервном тике.

Думал, наверно, что я предъявлю претензии клинике за растраченные деньги. Вчиню иск. Зачем было тянуть из меня деньги, если всё равно с официальной точки зрения Эва осталась мертва?

– М…м…мы… мы думали, что сможем восстановить все функции, – наконец пробормотал он, и краска стыда от явного вранья залила его щеки.

Я размышлял недолго.

– Хорошо, господин Раймонов, я перечислю из своего фонда те средства, которые нужны для полного восстановления Эвы. Всех функций её мозга. Сколько вам потребуется…

– Мы можем сделать вам скидку… – перебил он меня, его щеки и лоб залоснились от выступившей испарины, он будто боялся, что потеряет такую выгодную сделку.

– Нет. Я хотел узнать, сколько нужно времени, чтобы Эва пришла в себя?

– После перечисления аванса, два, максимум три дня, – он быстро успокоился, и даже на полных губах появилась довольная улыбка.

Я рефлекторно бросил взгляд на экран, где всё также крутились диаграммы.

– А какова вероятность, что это произойдёт?

– Ну… – он задумался. – Вероятность большая. Но, если мозг госпожи Райковой оживить не удастся… Ну, тогда мы вернём вам деньги. Вот и всё. Ну, кроме аванса.

«Вернём вам деньги». Как будто меня интересовало именно это. Я так далёк от нанобиотехнологий, что совершенно не представлял, какой станет Эва после этих манипуляций. Вспомнит ли меня? Или, возможно, её оживший мозг станет «чистым листом», как у младенца и её придётся учить всему заново.

– Хорошо, – я сглотнул комок в горле, вздохнул. – Сообщите мне, когда всё закончите. Деньги я перечислю сейчас же.

Раймонов совсем расслабился, ловким движением фокусника вызвал интерфейс, и я оставил электронную роспись на бланке.

Мне очень хотелось вырваться отсюда, из этого такого, казалось бы, идеального помещения. Светлого, тихого. Где стены отделаны панелями из приятного глазу пластика цвета топлёного молока. Воздух свежий, стерильно чистый. А свет неяркий и не режет глаз.

Распрощавшись с доктором, быстрым шагом я прошёл коридором, миновал стойку администратора, где скучала полноватая дама в белом халате и шапочке. Дверь разошлись с тихим шелестом пневматики, и я оказался в живописном парке, который ограничивали со всех сторон, словно крепостная стена, высокие корпуса клиники. По краям дорожек, расчертивших парк на идеальные квадраты, шумели раскидистые платаны, темнели кипарисы. Пробегал ветерок, трещал веером пальм. В сопровождении медсестёр в белых халатах прогуливались пестро одетые пациенты. В центре, в круглом бассейне медленно проплывали серебристые карпы. Поднимались к поверхности воды, лениво раскрывая рты, хватали мошек, которых стайкой выпускала автоматизированная система. Казалось, я попал на какой-то роскошный курорт.

Сверху пятиугольник из корпусов закрывала полупрозрачная крыша. Она спасала от смертельной жары разбушевавшегося солнца и в то же время впитывала энергию нашего светила. Всё здесь казалось на удивление рационально, продуманно, гармонично. И скамейки, выкрашенные в приятный голубой цвет, и тренажёры, и высаженные на клумбах яркие тюльпаны – жёлтые, красные, фиолетовые. Но мне жутко не хотелось здесь оставаться хотя бы на миг. Особенно раздражало назойливое жужжание камер охраны, которые стайкой кружили над этим раем и зорко следили за всеми.

На выходе из медцентра меня вновь просветил оранжевый свет сканера, и я наконец-то оказался на улице. И тут на меня обрушилась мощь солнца, так что перехватило дыхание, пришлось надеть солнцезащитные очки, перчатки и натянуть кепи с широким козырьком поглубже на голову.

Теперь надо было добраться до моего флаера, который я оставил на закрытой стоянке. Через пару минут по одной из длинных лент, причудливо переплетённых меж высоких башен, спустился поезд на магнитной подушке, гостеприимно раскрыл двери.

В вагоне было почти пусто. Полдюжины скучающих пассажиров, кто дремал, кто играл – это было заметно по бегающему взгляду. Нашёл место подальше от всех, и сел к окну, бездумно наблюдая, как слились в одно зелёное месиво тополя. Поезд влетел в туннель, на миг обступила кромешная тьма, заставив почему-то сжаться сердце. Но вспыхнули лампы, встроенные в потолок, залив всё тусклым мертвенным светом. И я решил снять солнцезащитные очки. Только потянулся это сделать, как поезд тряхнуло, повело, очки выскользнули из рук и шлёпнулись вниз. Чертыхаясь, я полез вниз, пытаясь нащупать ускакавший аксессуар.

Поезд выскочил из туннеля, яркий свет хлынул из окон, заставив тьму серой тенью забраться под кресла. Подвесил в воздухе полупрозрачное золотистое покрывало, и расчертил косыми линиями пол в проходе. А я, довольный тем, что удалось поймать очки, вновь вальяжно развалился в кресле. И замер, уставившись в спинку перед собой, в которой теперь зияла дыра на уровне моих глаз. Небольшое такое, круглое и глубокое отверстие. Явно когда я садился, его не было.

Тихий скрип разъехавшихся дверей заставил рефлекторно обернуться. Мужчина, небольшого роста, в потрёпанном сером костюме, суетливо выскочил в тамбур. Гнаться за ним я не стал – бесполезно. Вернулся к исследованию дырки. Так и есть – поковырял в ней и вытащил пулю. Самую настоящую, уж не знаю какого калибра – я не разбирался в этом. И только сейчас нахлынул страх, парализовал, спустился куда-то вниз, на уровень копчика, ноги ослабели, а ладони противно взмокли. Если бы я не стал искать очки, этот мерзавец всадил бы мне пулю в затылок, пока мы мчались по туннелю.

Когда я вышел на своей остановке, вернее сказать, выполз на дрожащих подкашивающихся ногах, показалось, что со всех сторон на меня направлены винтовки с оптическим прицелом, а из каждого пролетавшего мимо поезда выглядывает террорист, готовый бросить под ноги бомбу. Боже, как я устал от всего этого.

Поднявшись наверх, на взлётную площадку, я уже было направился к флаеру. Но остановился в паре шагов от него. Ярко представил, сяду в кресло, включу двигатель. И страшной силы взрыв разнесёт меня на клочки вместе с машиной. Прошиб холодный озноб, и ноги будто примёрзли к бетону. Я постарался взять себя в руки, побороть противный липкий страх. Может быть, я паникую напрасно? Здесь закрытая служебная стоянка, никто не смог бы пройти незамеченным, заминировать флаер. А как же в телестудии? – тут же кольнула мысль. Как тот мерзавец пробрался в студию? Там ведь везде охрана, сканеры, камеры. Можно вызвать аэротакси. Но какова вероятность, что не прилетит какой-нибудь отморозок, завезёт черти куда? Так, ну значит, осталась одна возможность. Обратится за помощью к Олегу. Он частенько выручал меня, хотя летать с ним не так уж и легко. Что такое страх, Громов не ведает.

Но, увы, система связи найти полковника не смогла, что разозлило меня. Куда мог запропастится этот пройдоха, когда он так нужен? И тогда я решил обратиться прямо на базу. На экране возникла веснушчатая физиономия адъютанта Громова, Яна Беккера. На мою просьбу позвать полковника, он едва заметно приподнял белёсые брови и сухо доложил:

– Полковник Громов поехал на встречу с вами, господин Никитин, и ещё не вернулся

– На какую встречу? – опешил я.

– Полковник сообщил, что вы связались с ним. Хотели дать ему какие-то сведения о секте Макбрайда. Вернее эту информацию должна была передать журналистка. Эва Райкова.

– Это какая-то ошибка, Ян. Я не связывался с полковником и ничего ему о секте не собирался говорить. А Эва Райкова сейчас в коме четвёртой степени.

Интересный расклад. Олег, похоже, решил улизнуть с базы на свидание со своей какой-то подружкой, а прикрылся встречей со мной. Ну, хотя бы предупредил бы меня. А теперь я сдал его со всеми потрохами.

– Значит, ваше сообщение было фальшивым? – Беккер нахмурился, выражение лица стало жёстким, он и мысли не допускал, что его начальник мог солгать. – Господин Никитин, вы считаете, что Громова могла заманить в ловушку секта Макбрайда?

– Вряд ли, – как можно спокойней сказал я, хотя в душе шевельнулся червячок беспокойства. Всё-таки Олег – опытный пилот, таких трудно найти, и врагов у него с лихвой хватало, но мне не верилось, что он так глупо попался на чью-то уловку. – Вам не стоит волноваться, – попытался успокоить адъютанта, опасаясь, что в отсутствии Олега тот наворотит дел, и как можно беспечней продолжил: – Полковник не первый раз так уезжает. У него дела, видимо. Если он объявится, пусть свяжется со мной.

– Я понял, господин Никитин. Передам ему. Благодарю за содействие.

Я отключил интерфейс связи и бросил тоскливый взгляд на флаер. Надо как-то выбираться самому. Но страх по-прежнему не отпускал меня.

– Господин Никитин, у вас какие-то проблемы?

Рядом возник охранник. Совсем мальчик, сутулый, лицо бледное с синими кругами под глазами. Выцветший синий комбинезон явно велик, обвисает тряпкой на узких плечах. Из воротника как стебелёк одуванчика торчит шея. Студент, скорее всего. Без высшего образования ты обречён на ненужную никому работу, за которую общество будет подбрасывать лишь гроши. Но учёба в хорошем университете стоит немалых денег. Вот и подрабатывает он, видимо. Затыкает своим худосочным телом дырку в системе, которая уже давно не нуждалась в охранниках-людях.

– Да, проверьте. У меня двигатели не включаются, – проворчал я.

– Не беспокойтесь, господин Никитин. Сейчас всё проверим.

Перед носом охранника возник интерфейс, сплошь составленный из одних картинок, плавающих в пространстве, как в аквариуме. Нынешнее поколение любой текст уже воспринимало с трудом, только готовые трёхмерные иконки. Но парень так ловко начал жонглировать ими, составляя нечто похожее на цветистый кубик, что я заворожённо засмотрелся на его работу. И через пару минут возле моего флаера уже кружила стайка наноботов, похожих на больших стрекоз.