Проклятие её моря

– Тела выкиньте за борт, – отдала приказ капитан Конте, встретившись взглядом со своими людьми. – И приведите других. Нет нужды мыть палубу дважды в день.

Адель и Леон молча скрылись в люке. Выскочившие матросы, избегая смотреть на Чайку, направились к трупам пиратов. Леон же, спустя несколько минут, привел следующую цепочку заключенных. Те не без страха и ненависти посмотрели на трупы своих товарищей. Однако, Хор было плевать на этих предателей.

– Приготовьте канаты для килевания, – в пустоту отдался еще один приказ. Один из матросов, занимающийся трупами, поспешил бросить свое увлекательное задание и кинулся за подмогой и канатами. Нельзя было осуждать его за желание подготовить все к следующей казни, нежели убирать трупы с палубы.

Спустя минут десять от силы, когда все приготовления были завершены прямо на глазах предателей, Чайка отдала следующий приказ. На этот раз людей было меньше, так что можно было и растянуть удовольствие. Эти крысы, в отличие от первой дюжины убитых, выражали свое несогласие чуть более рьяно. А потому не заслуживали быстрой и легкой смерти.

Тела осужденных по очереди подвешивали на веревке, перекинутой через рею. И также по очереди с плеском опускали в воду, неспешно протаскивая под днищем корабля с одного борта на другой. Мокрые и обезображенные останки с содранными лоскутами кожи оставляли на палубе, чтобы те, кто избавлялись от трупов, разобрались и с этими телами.

Казнив таким образом троих, Хор решила позволить отдохнуть тем, кто тянул веревки, протаскивая крыс под днищем. Но приказала привести следующих людей для казни. Нечего было тянуть время.

Она молча покинула палубу, уходя в свою каюту, но буквально через несколько минут возвращаясь обратно. В ее руке блестел топор. Пришло время для другой казни.

На палубе уже стояла четверка осужденных. Лезвие абордажного топора, имеющее шип на другой стороне острия, угрожающе блестел. Ручка подобного топора была уплотненной и ее вполне себе можно было использовать как лом.

– На колени, – голос совершенно не принадлежал ей. Это был чужой, полный жестокости и безразличия голос. – Принесите мне ящик. Живо.

Уловив краем глаза шевеление, Чайка взглянула на предателей. Они так и не опустились на колени, не смотря на нее и делая вид, что не слышат приказа. Хорошо, значит, будем разговаривать по-другому. Так тоже умеем.

Меньше, чем через минуту возвратился Леон, который принес пустой ненужный ящик, имеющий специальные укрепления изнутри и поставил его аккурат перед шеренгой осужденных. Какое-то мгновение Обри, покручивая абордажным топором в руке, взирала на своих людей.

Пока один из них не прервал тишину:

– Сука. Гореть тебе в аду, капитан, за все твои деяния.

А потом говоривший плюнул ей в лицо. Она медленно вытерла с кожи плевок рукавом рубахи, перевернула топор и резко замахнулась.

Раздался вопль. И, если бы не шип, вошедший в правый глаз мужчины, тот бы непременно свалился на колени.

– Есть кое-что пострашнее ада. Благодари, что тебе не пришлось столкнуться с этим, как мне.

Она резко вынула шип из глазницы вместе с глазом, разрывая мышцы. Пострадавший вновь заорал во всю глотку и стукнулся коленями о доски, прижимая ладони к пустой глазнице и окровавленному лицу. Ничуть не брезгуя, капитан стянула упругий глаз с острия и отшвырнула его в сторону.

Медленно перевела взгляд на квартирмейстера и коротко кивнула. Тот зашел за спину первого пирата и безо всяких церемоний поставил ногу на его спину, заставляя осужденного положить голову на ящик с металлическими вставками, как на плаху.

Лезвие топора блеснуло на ярком солнце. Замахнувшись, Чайка опустила острие на его шею. Послышался тошнотворный хруст расколотых в щепки досок ящика и позвонков. Голова немного провалилась в образовавшуюся дыру, повиснув на сухожилиях. Она замахнулась еще раз. На этот раз голова с глухим стуком провалилась в ящик, а мертвое тело повалилось на палубу, пачкая ту своей кровью.

– Следующий.

Леон, которому больше не было смысла держать ногу на мертвой спине, подошел к ящику и вытряхнул оттуда голову, которая покатилась по палубе, пока не наткнулась на преграду в виде борта «Свободы». Затем он перевернул импровизированную плаху на другую грань, которая была целой и придвинул ее к следующему предателю.

Его Чайка со всей дури огрела утяжеленной ручкой топора по коленям. И вновь воздух пронзили крики боли и брани. Мужчина против воли упал на колени, а дальше Леон вновь поставил ногу на спину, заставляя пирата склонить голову. А Чайка, бросив небрежный взгляд на свой топор, посмотрела на еще одного предателя. Безразлично и холодно. Не обратив должного внимания на то, что его губы шептали молитву.

А после все повторилось: взмах топора, поверхность импровизированной плаха раздроблена в щепки, а голова с первого раза проваливается в ящик.

И так еще на протяжении двух раз. Пока ящик окончательно не развалился, а последняя голова не отлетела на палубу. На ней было так много крови. Крови предателей. Крови людей, посмевших ослушаться ее воли и решения. Ничего, зато теперь это послужит уроком для всех. Пусть все видят, что с капитаном Конте лучше не спорить и лишний раз не переходить ему дорогу.

Ведь если ты не гнушаешься отобрать жизнь своих людей, то тебе будет все равно и на других.

Вытерев лезвие топора о рубаху казненного, Хортенсия удалилась к себе, оставив команду разгребаться с трупами и лужами пролитой крови.

Там, где она была скрыта от всех глаз, капитанша позволила себе расслабиться и даже немного нарушить Кодекс. Достав из ящика стола припасенную на тяжелый случай бутылку рома, она направилась туда, где можно посидеть. Развалившись на диванчике, Обри откупорила бутылку и прямо с горла сделала два больших глотка, ощутив всю терпкую горечь на языке и то, как напиток, обжигая горло, достиг живота, даря согревающее тепло. Стало хорошо.

А на палубе продолжалась работа. Вот только не было слышно ни единого крика или голоса. Все старались работать в тишине. Все затаились, опасаясь, как бы капитан, который явно находился сейчас в скверном настроении, вновь не появился на палубе, чтобы вершить свое самостоятельное и кровавое правосудие. Которое не посмел оспорить даже корабельный судья. Ведь он был не дураком и понимал: чуть что, так его голова с такой же легкостью полетит на палубу, как и головы других. И никто даже не посмотрит, что человек он хороший и должность занимает немаленькую.

Следующий день был еще хуже предыдущего. Ведь настал черед казнить тех, кто смел не только открыто перечить и пререкаться, но и также оскорблять капитана и его решения. Называя его теми словами, которые сама Хор не слишком воспринимала всерьез, но понимала: такое спускать с рук и уж тем более прощать нельзя. Нельзя, иначе она рискует потерять свою власть и авторитет над людьми, которые согласились подчиняться ей. Ей не хотелось быть капитаном-слабаком, которого, в случае чего, можно будет убрать с поста. Нет. Пусть знают, что она не такая. Пусть боятся ее.

Осталось казнить лишь троих. Самых смелых и глупых. Тех, что подняли бунт.

Троицу, скованную по рукам и ногам, вывели на палубу, где опять не было никого, кроме Адель и Леона. Это ненадолго.

– Что, казнил наших и рад? А нас оставил напоследок? – тут же подал голос один из них, вперивая свои злые глаза в нее.

– Для вас приготовлена особая участь. Тем, кто выделяется из толпы, всегда уготована другая судьба.

Она вновь коротко кивнула, и этого было более, чем достаточно, чтобы Леон отвел троицу к бизань-мачте и по кругу привязал к ней смельчаков. Наблюдая за этим действием, Хор вспоминала то, что видела еще в своем детстве. То, что, как надеялся ее отец, не видела его маленькая пиратка. Жестокость в чистом виде. Беспощадность, о которой впору слагать ужасающие истории.

Вооружившись кортиком, она взглянула на того, кто первым подал голос. Израэль Хопкинс. Помощник плотника. Весьма неплохой, вот только, жаль, безмозглый. Совершенно не целясь, Обри послала кортик в полет. Тот, под аккомпанемент чужого крика, с легкостью вошел по самую рукоятку в плечо. Достав из сапога нож, она поудобней перехватила его в ладони и вновь замахнулась, правда, на этот раз прицелившись. Лезвие, вновь под громкий и полный боли крик, глубоко вонзилось в низ живота помощника плотника. Пару дюймов вниз и чужое достоинство было бы пригвождено к бизань-мачте.

Театрально пошарив себя по карманам, Чайка обнаружила, что метать ей было больше нечего. Она пожала плечами и подошла к Леону, который все это время, не меняясь в лице, стоял неподалеку, наблюдая за ее метанием. Адель, к слову, на палубе не обнаружилось. Но Чайка не могла винить в этом подругу: такое «развлечение» было выше ее горстки оставшихся моральных ценностей.

Капитанша молча протянула руку, и квартирмейстер отдал ей свой кортик. А она тем временем подошла к младшему офицеру Роберту Харту. Пусть пока Израэль приходит в себя. Покрутив кортиком в руке, она подняла ее и, вдавливая острие в нежную кожу лица, медленно вспорола щеку. По ней заструилась кровь, а сам офицер зашипел, дернувшись. Но она, не обращая внимания, вывела еще одну линию, никуда не торопясь и чувствуя себя художником, который творил на столь хрупком и изящном холсте.

«Холст» мог бы, как его приятель, подать голос, но он поступил еще тупее: он плюнул прямо в лицо Чайки. На миг та опешила. После медленно вытерла слюну рукавом рубахи. А потом замахнулась. Правда секундой спустя заставила себя опустить руку и улыбнуться. Кортик квартирмейстера был достаточно острым, сразу было видно, что за оружием как следует следили. А потому она переместила лезвие к губам Харта, сначала медленно обводя их, будто в раздумье. И лишь после останавливаясь у правого уголка.

– Что-то ты хмурый, Роберт. Может, улыбнешься? – с холодной ласковостью в голосе поинтересовалась она, поднимая глаза на ублюдка. – Не хочешь? Я помогу.

И тогда кортик, рассекая уголок губ, двинулся вправо вверх к щеке. Роберт заорал, неистово задергавшись, отчего рука капитана дрогнула и разрез вышел неровным. Цокнув языком, она еще немного удлинила порез и оценивающе посмотрела на проделанную работу, ласково вытерев стекающую кровь.

– Уже немного лучше, но улыбка кривая. Давай-ка исправим это.

– Нет. Пожалуйста, капитан, нет, – морщась от боли, умоляюще простонал Роберт, отчаянно мотая головой из стороны в сторону. Кажется, он даже позабыл о том, что еще пару дней назад называл ее отнюдь не «капитаном». Бедолага.

Невзирая на мольбы, Хортенсия поднесла кортик к другому уголку губ и, несмотря на то, что офицерская голова отчаянно моталась, она-таки вспорола кожу, ведя острие вверх левой щеки. Этот разрез вышел короче, но ее и так все устроило. Она улыбнулась, глядя на лицо, искаженное болью и кровью. На чужие слезы и сопли, смешивающиеся друг с другом и заливающие изуродованную кожу, похожую на лоскуты.

– Так-то лучше.

Третьим на очереди был Тони Рин. С ним Чайка и вовсе решила не церемониться. У каждого из предателей должна быть разнообразная и долгая, но не обязательно интересная, казнь. И потому этому пирату она решила отрезать парочку конечностей. Все тем же кортиком квартирмейстера.

Крепко прижимая его голову к мачте одной рукой, второй она стала отрезать ухо. Было очень неудобно, особенно при оказываемом ей сопротивлении, но, с горем пополам, слуховой орган все же со шлепком упал на деревянные доски под ногами. Отпустив голову и выслушав ругательства в свой адрес, Обри кивнула и наклонилась к его привязанной руке. Ее следующей жертвой стал указательный палец правой руки, который она тоже отрезала, пусть это и было еще сложнее. Но не потому, что Тони дергался, хотя это тоже стоит принимать в расчет, но и потому, что кортику было проблематично справиться с костью. В конце концов, когда все сухожилия были перерезаны, Чайка просто вырвала палец из сустава. Короткий крик Рина прервался тем, что он потерял сознание от боли.

Тогда она вновь вернулась к Израэлю, вынимая свое оружие из его тела с недоброй улыбкой на лице.

Издевательства длились еще минут двадцать точно. Перемещаясь по кругу, от одной крысы к другой, Хортенсия Обри зверски калечила скованные тела, упиваясь криками, ругательствами и стонами боли. Она метала ножи, отрезала пальцы и снимала скальпы. Ее руки были испачканы по локоть в крови. В воздухе витал запах железа и мочи. Но она продолжала ходить по кругу, бездумно верша свою казнь. Пока в какой-то миг ей это попросту не надоело.

– Ладно, пристрелите несчастных, чтобы не мучились, – снисходительно бросила она Леону, который стойко продержался на ногах и с каменным лицом во время издевательств.

Она вновь ушла в каюту и уже там услышала три последовательных выстрела. Квартирмейстер собственноручно застрелил измученных людей, наконец подарив им долгожданную смерть.

Пока сама она, делая жадные глотки рома, представляла, сколь ужасно она выглядит в глазах команды. Но ничего. Она ведь этого и добивалась. Добивалась того, чтобы ее считали бездушным монстром. После всего произошедшего никто даже не будет считать иначе.

Сейчас ей было тяжело собирать себя по частям. Вновь напоминать себе, что она еще может потягаться с госпожой Судьбой и умаслить госпожу Фортуну. Заставить их встать на ее сторону. Вырвать зубами свою должность и продолжить начатый четыре года назад путь.

Нужно лишь стать чуточку храбрее. И перестать лгать. Так просто. Так сложно.

Сложно стать смелой, будучи трусихой. А она всегда ею была. Глупые бравады не делают тебя храброй, как и книги не делают человека умнее. Ведь, если ты не умеешь извлекать пользу из любого полученного опыта, то ты навсегда останешься глупцом, не видящем дальше своего носа.

Совершив так много отчаянных и глупых поступков, Хортенсия Обри осознавала то, насколько отвратительной она стала, ступив на этот путь. Как из страха потерять влияние бездумно косила жизни людей, забыв о милосердии. Она всегда считала, что власть можно удержать лишь силой и страхом. И вот это обернулось против нее самой. Завело ее в темную камеру собственного корабля. Пленница на «Свободе».

Дверь в карцер со скрипом ключа отварилась и, перекрывая собой тусклый свет, в проеме показалась Адель. Уже второй раз за этот странный день. Может, Леон сжалился и решил все же выделить немного еды для Чайки? Было бы славно. Желудок противно сводило от голода. А вот пить совершенно не хотелось. Понимая, что, попав в штиль, сияние и жар солнца усилились в тысячу крат, жаля своими лучами всех, кто бродил по палубе, она была искренне благодарна за прохладу камеры.

– У тебя появился шанс наладить отношения с командой, – фраза, которую обронила старпом, заставила капитана встрепенуться, поднимая на нее непонимающий взгляд. Николас, не сводящий глаз со своей тюремщицы, благоразумно помалкивал. – Выходи.

– Куда? – только и спросила Обри, но сама быстро поднялась на ноги, даже не отдав себе отчета в том, что была готова пойти на что угодно, лишь бы люди, утратившие ее доверие, вновь обрели его.

– Отправимся на охоту. Солнышко обнаружила тушу акулы неподалеку, надо взять мяса.

– Вместе?

Но Кидд ничего не ответила, молча выпуская Обри из камеры, а после закрывая ее. Чайка поняла, что никаких ответов сейчас не добьется от подруги. И уж тем более она не узнает, как Бернадетте, ее бойкой мисс, пришла в голову эта безумная мысль. Моряки ведь не едят мясо акул. Что же она предложила Леону в обмен на его согласие?

Было странно теперь подниматься наверх. Минуя пустой кубрик6 с подвесными гамаками, мидельдек7 с его застывшими подвесными столами. Ноги, будто бы чужие, неохотно преодолевали ступеньку за ступенькой. Левой. Правой. Левой. Правой. Ей вспомнилось, как она проводила тут экскурсию для Бернадетты. Как та впервые, по незнанию, наступила на ее могилу воспоминаний. Как Хор и сама поняла, что ей становится чуточку легче от того, что она позволяет аристократке раскапывать ее прошлое, выпытывая, если не самые сокровенные детали, то определенно интересные моменты.

Оказавшись на душной и залитой неистовым светом солнца палубе, Хор зажмурилась, прикрывая ослепленные глаза рукой, но все равно продолжая покорно идти вслед за Адель. Она, смотря на доски палубы, видела сапоги членов команды, столпившейся посмотреть на своего капитана. Будто на диковинного и обессиленного зверя, который сейчас, растеряв свою силу и злость, не способен никому причинить вреда.

Может, кинуться на них? Голыми руками придушить хоть кого-нибудь. Повалить обескураженное тело на пол и, взяв его за грудки, со всей дури бить об доски «Свободы», раскалывая череп и позволяя мозгам вытекать наружу.

Она наконец привыкла к яркому свету и убрала ладонь от глаз, по привычке внимательным и холодным взглядом обводя всех, кто присутствовал на корабле. Замечая, что кто-то не смотрел на нее, иные же в открытую пялились. Кто-то еще и перешептывался. Не нужно иметь хороший слух, чтобы понять: они поливали ее помоями, пользуясь своей безнаказанностью.

Взгляд скользнул на узкую спину Адель и ее рыжие волосы, собранные в причудливую прическу, куда она засунула гусиное перо. Она шла уверенно, наверняка глядя исключительно перед собой. А вот человек, виднеющийся перед ней, не сводил своих пытливых глаз с пленницы, позволяя себе усмехаться в отросшую бороду. Человек, ничего не знающий о справедливости.

– Ты уже знаешь, что должна сделать? – никаких формальностей, никакого почтения. Ничего. Заслужила.

– Знаю. Я отправлюсь за мясом вместе с Адель? – уточнила она, заставляя голос звучать холодно. Заставляя упрямую и скользкую от крови маску вновь застыть на лице.

– Да, мисс Кидд любезно согласилась отправиться с тобой в это благородное путешествие, – кивнул квартирмейстер, чья ухмылка стала шире. – А мисс де Кьяри первая отведает обед из акулы. Она любезно согласилась на это действие, решив, в случае чего, пожертвовать жизнью ради своих друзей.

Только сейчас Хор почувствовала, что кто-то со всей внимательностью смотрит на нее. Она подняла глаза, замечая стоящую на юте бойкую мисс. Взирающую на нее с бесстрастием и благосклонностью. Естественно, кто же еще согласится жертвовать собой ради других, если не она? Человек, чьи познания о справедливости и милосердии были безграничны.

Она старалась помочь ей даже сейчас, несмотря на всю ложь и все сказанные слова, которые были омерзительными. Обри казалось, что она не заслуживает такого отношения к себе. Слишком человечного.

– Готовьте шлюпку!

Хор осталась стоять, безразлично наблюдая за пиратами, которые суетливо забегали, принявшись исполнять приказ. Замечая, что все они осунулись и исхудали. Прошедшие тяжелые дни не пощадили никого.

– Учти, что если выкинешь какой-нибудь финт, я лично застрелю тебя, – Леон приблизился к ней, указав на пистолет, что висел на его груди. Хор промолчала, хотя ей хотелось вмазать по этой наглой физиономии.

Когда шлюпка была спущена на воду, а веревочная лестница была перекинута за борт, Адель и Хортенсии дали необходимое оружие, на всякий случай снабдив и одним гарпуном. А после они обе покинули палубу. Прежде, чем спуститься, Чайка заметила вдалеке труп акулы и подумала о том, что скоро штиль кончится.

Глава V

Добытчицы

Адель Кидд

1693 год

Неизвестная точка

Атлантический океан

По правде говоря, иногда, раза так три на дню, если быть точнее, Адель жалела, что не может ударить Бернадетту по лицу.

Она вовсе не ожидала, что будет втянута в ловлю акулы. Ей и не хотелось участвовать в этой бредовой затее, которую квартирмейстер одобрил лишь потому, что, в случае чего, он потеряет Чайку и Адель, а может быть, и Бернадетту. Но выказывать неповиновение, как бы сильно не хотелось сделать этого, было нельзя. Пришлось согласиться.

И первой спуститься по веревочной лестнице, аккуратно ступая в неподвижно стоящую на морской глади шлюпку. Та пошатнулась, но Кидд без труда уселась на узкую скамеечку, наблюдая за тем, как Чайка проделала те же самые действия, отчего шлюпка пошатнулась во второй раз. Она подумала о том, что сейчас была бы не прочь остаться на месте Мигеля, который заснул на диванчике в тени и понятия не имел о том, чем сейчас занимается его хозяйка.

Когда Чайка устроилась поудобней на скамеечке, обе пиратки почти одновременно взялись за весла. Обри оттолкнулась от корпуса судна, и они обе стали грести, направляясь прямиком к трупу большой рыбины.

Поскольку Хор сидела спиной к «Свободе», то не могла видеть того, с каким любопытством на них глазела вся команда. Сама же старпом, сосредоточившись на веслах, старалась не обращать внимания на нежданных зевак. Нужно поскорее расправиться с этим дерьмом и вернуться на борт.

Сейчас было очень странно и как-то неуютно находиться в море. Оно было обманчиво спокойным и молчаливым. Нет, это было естественно для штиля, вот только Кидд было непривычно видеть его таким. Она лицезрела морскую воду в ее яростном и воинственном состоянии, наслаждалась ее игривыми волнами и умиротворяющим утренним спокойствием. Но это…

То, что видела сейчас она, было мертвой гладью. Пугающей. Чувство тревоги было не унять.

– Помнишь, как отец всегда боялся попасть в штиль? – раздавшийся голос Чайки в этой мертвой тишине был похож на огонек света во мгле.

– Угу, – буркнула Адель в ответ, кинув короткий взгляд на подругу. Она помнила, как после каждого шторма Фред с волнением сверялся с их маршрутом, пытаясь понять, как сильно корабль отклонился от курса и по внешним погодным признакам пытался осознать, насколько все плохо. Но Обри-старший был поцелован в губы самой госпожой Фортуной, ибо за все долгие годы плаванья «Дикий» ни разу не попал в штиль.

– Теперь я в полной мере понимаю его страх, – продолжала свой монолог Хор, и будь Адель проклята, если бы не подумала о том, что ей становится чуть спокойнее от родного голоса. Что он, как и в ту ночь, когда ее второй раз чуть не изнасиловали, дарил спокойствие и чувство защищенности.

Но сама старпом ничего не ответила на оброненную фразу. По правде говоря, ей все еще не хотелось разговаривать с Чайкой. Потому-то она и разозлилась, когда Леон отправил ее за мясом вместе с подругой. Потому что ей было невыносимо находиться рядом с этой лгуньей, чей голос всегда успокаивал ее. Пламя ненависти и злости все еще ярко полыхало в ее груди.

– Хотя я не могу оценить весь масштаб бедствия, – уверенно работая веслами, продолжала капитанша. – Сложно оценивать состояние команды, остатки провизии и лекарств, находясь в заключении.

– Ты это заслужила, – зло бросила Кидд, не выдержав и даже на миг перестав грести. Она что, намеренно пытается вызвать жалость к себе или что? – Заслужила за всю свою ложь и все поступки.

Вперив взгляд в Чайку, Адель вдруг обнаружила, что та тоже перестала грести. Она все еще сжимала весла в ладонях, но ее губы были растянуты в слабой улыбке, а в глазах, сейчас похожих на чистый золотой ром, плясали огоньки маленькой одержанной победой. Она намеренно трепала языком, надеясь разговорить ее. И, надо сказать, глупая уловка сработала безотказно.

Вот только такой прием подействовал на Кидд будто красная тряпка на быка.

Возможно, эта уловка просто была последней каплей ее терпения. В конце концов, они все сходили с ума в открытом море под солнцем без еды.

А потому Кидд, отбросив весла, резко кинулась на Обри, наотмашь ударяя ее по лицу. Та успела вскочить на ноги и смазать удар, явно не ожидая такой подставы. Улыбаться она тут же перестала. Шлюпка стала опасно раскачиваться на мертвой морской глади, но разве могли заметить это две разгоряченные пиратки?

Разозленная тем, что не вышло как следует ударить капитаншу, Адель тоже вскочила на ноги и нанесла следующий удар кулаком. Хор уклонилась и, не долго думая, ударила ее по лицу. Не сильно, но весьма ощутимо. Перестав контролировать себя, старпом ответила таким же ударом, который смазался, но не из-за уклона, а из-за того, что капитан, потеряв равновесие, полетела в воду, пошатнув едва не перевернувшуюся шлюпку еще больше.

Не успела Кидд выразить свое злорадство, как все еще пошатывающаяся шлюпка вновь дернулась не без стараний Обри, заставив и вторую пиратку оказаться в застывшей воде с громким неестественным плеском в этой тишине. Уйдя с головой под прохладную воду, она быстро вынырнула, убирая мокрые волосы со лба. Глаза наткнулись на ухмыляющееся лицо. Сучка.