Полная версия
Внезапно она хлопнула себя по лбу, чувствуя прилив раздражения. "Какого чёрта я не поискала информацию о Холлоу Крик раньше? – ругала она себя, доставая телефон из кармана. – Дура, могла бы хоть что-то узнать до того, как сунулась сюда". Она включила экран, но полоска сигнала была пуста. Мия нахмурилась, перезагрузила телефон – ничего. Сеть пропала. Её пальцы замерли, а в груди закололо от нового приступа паники. Она вспомнила, как ещё в поезде связь начала барахлить, а потом исчезла совсем, как только поезд остановился на платформе. "Я отрезана, – пронеслось в голове, и её дыхание участилось. – Совсем одна". Её взгляд метнулся к окну, за которым темнел двор, и ей показалось, что деревья там шевельнулись, хотя ветра не было.
"Ладно, не паникуй, – сказала она себе, сжимая телефон так, что костяшки побелели. – У Маргарет должен быть телефон. Я позвоню домой, услышу маму, Эмили, скажу, что всё в порядке". Ей нужен был голос из внешнего мира, что-то настоящее, чтобы убедить себя, что она не сходит с ума. Мия встала, глубоко вдохнула и спустилась вниз, стуча каблуками по деревянным ступеням. Каждый звук отдавался в её ушах, как удар молота, и она чувствовала, как нервы натягиваются, словно струны.
Маргарет стояла на кухне у плиты, помешивая что-то в кастрюле. Её движения были такими же плавными и точными, как у пациентов в больнице – рука поднималась и опускалась в идеальном ритме, без единого лишнего взмаха. Мия остановилась в дверях, её горло сжалось.
– Маргарет, – начала она, стараясь звучать спокойно, хотя голос дрожал, – можно воспользоваться вашим телефоном? Хочу позвонить домой, сказать, что добралась.
Маргарет медленно повернулась, и её улыбка стала шире, обнажая зубы, которые казались слишком белыми в тусклом свете лампы. Её глаза, обычно тусклые, теперь были пустыми, как стеклянные шарики, вставленные в лицо куклы. Они смотрели на Мию, но не видели её – или видели что-то за ней.
– Это больше не нужно, – сказала Маргарет тихо, но её голос резанул по нервам Мии, как скрежет металла по стеклу.
Мия замерла, её ноги приросли к полу.
– Что… что вы имеете в виду? – выдавила она, отступая на шаг. Её сердце заколотилось так сильно, что она слышала его стук в ушах.
Маргарет не ответила. Она просто стояла, глядя на неё с той же искусственной улыбкой, и её руки продолжали помешивать суп – ровно, ритмично, как заведённый механизм. Её лицо не дрогнуло, не моргнуло, и в этой неподвижности было что-то жуткое, нечеловеческое. Мия почувствовала, как холодный пот стекает по её спине, а в голове закружились обрывки мыслей: "Бежать. Надо бежать. Это не люди". Она пробормотала что-то невнятное про усталость, развернулась и почти бегом поднялась обратно в свою комнату, захлопнув дверь с такой силой, что зеркало на стене задрожало.
Сидя на кровати, она обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь, которая била её, как озноб. "Это больше не нужно", – эхом звучало в её голове, и каждый слог был как удар. Что это значит? Почему Маргарет выглядела так, будто кто-то выключил в ней всё живое? Мия закрыла глаза, но перед ней тут же возникли нити, тянущиеся от рук той женщины в больнице, и пустые глаза Маргарет. Её воображение нарисовало картину: она сама, подвешенная на этих нитях, с улыбкой, которая не её. Она вскочила, тряхнув головой, чтобы прогнать образ.
– Я схожу с ума, – прошептала она, прижимая ладони к лицу. – Это просто стресс. Завтра всё станет понятнее. Я справлюсь.
Но её голос дрожал, и в глубине души она знала, что Холлоу Крик – это не просто город. Это ловушка, и нити, которые она видела – или думала, что видела, – уже начали опутывать её.
Глава 4 «Разорванные струны»
Мия Филлипс проснулась на рассвете, но утро в Холлоу Крик не принесло света – только серую мглу, которая просачивалась сквозь занавески, как ядовитый туман. Её тело болело, будто она всю ночь боролась с чем-то невидимым, а разум был затянут паутиной кошмаров: тёмные улицы, неподвижные фигуры с пустыми глазами, нити, тянущие её куда-то в бездну. Она села, прижимая ладони к вискам, и попыталась вдохнуть, но воздух в комнате был густым, пропитанным запахом старого дерева и чем-то гнилостным, от чего её желудок сжался. "Я справлюсь, – прошептала она, но голос дрожал, слабый и ломкий, как стекло на грани разрушения. После вчерашнего – пустых глаз Маргарет, её слов "Это больше не нужно", синхронных движений в больнице – Мия чувствовала себя пойманной в ловушку, и каждый звук дома был как удар молота по её нервам.
Она заставила себя встать, натянула свитер дрожащими руками и посмотрела в зеркало. Её лицо было бледным, почти мертвенным, с тёмными тенями под глазами, а карие глаза блестели от страха и усталости. "Второй день, – подумала она, сжимая кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. – Я должна держаться". Но внутри неё бушевала буря: часть её кричала бросить всё, бежать к платформе, сесть на первый поезд и забыть этот город, как страшный сон. "Я не обязана здесь оставаться, – шептал голос в голове. – Это не моя война. Я могу уехать прямо сейчас". Но другая часть, упрямая и злая, цеплялась за мысль: "Если я убегу, я никогда не узнаю, что здесь творится. А вдруг это не просто город? Вдруг оно последует за мной?" Эти мысли раздирали её, как когти, и она не знала, чему верить.
Мия спустилась вниз, избегая взглядов Маргарет и её семьи. Их лица, застывшие в искусственных улыбках, казались вырезанными из воска, а их движения – слишком плавными, слишком точными – заставляли её кожу покрываться мурашками. Она пробормотала "доброе утро" и выбежала на улицу, чувствуя, как дом провожает её тяжёлым, неживым взглядом, словно стены дышали за её спиной.
В больнице утро началось с привычной рутины: осмотр пациентов, записи в карточках, сухие указания доктора Грейсона. Но Мия не могла сосредоточиться – её взгляд цеплялся за движения персонала и больных, слишком синхронные, слишком неестественные. Её руки дрожали, пока она держала папку, и она шептала себе: "Это нервы. Просто нервы". Но всё изменилось, когда она вошла в палату номер шесть.
Там сидел мужчина, которого она не видела вчера. Лет сорока, с впалыми щеками и растрёпанной бородой, он выглядел живым – его движения были резкими, дёргаными, как будто он боролся с невидимыми путами. Когда Мия подошла, он поднял голову, и его глаза, полные ужаса и отчаяния, вонзились в неё, как крючья. Она замерла, её сердце заколотилось так сильно, что она ощущала его удары в горле.
– Вы новенькая, да? – прохрипел он, и его голос был грубым, но настоящим, не похожим на пустые интонации других.
– Да, – ответила Мия, её голос дрогнул. – Я Мия Филлипс, прохожу практику. Как вас зовут?
– Джон, – сказал он, наклоняясь ближе, и его руки задрожали, цепляясь за края кровати. – Слушай меня. Ты должна помочь мне. Они знают, что я сопротивляюсь.
– Кто? – Мия сглотнула, чувствуя, как холодный пот стекает по её спине.
– Тот, кто дёргает за нити, – прошептал Джон, и его взгляд метнулся к потолку, где тени сгущались в углах. – Ты видела их, да? Эти проклятые нити. Они везде.
Мия отступила, её горло сжалось от воспоминаний: женщина в больнице, тонкие паутинки, тянущиеся вверх, её собственные попытки убедить себя, что это иллюзия.
– Я… я не знаю, что видела, – выдавила она, но голос был слабым, почти умоляющим.
Джон схватил её за руку, его пальцы были ледяными, дрожащими, и вцепились в неё с отчаянной силой.
– Не ври себе, девочка. Ты видела. Они хотят тебя тоже. Помоги мне выбраться, пока он не заметил!
– Кто "он"? – спросила Мия, её сердце билось так громко, что она едва слышала его ответ.
Но прежде, чем Джон успел заговорить, его тело напряглось. Его глаза расширились, рот приоткрылся в беззвучном крике, и он задрожал, как будто кто-то рванул невидимые рычаги. Мия отшатнулась, глядя, как его движения становятся плавными, механическими, а лицо застывает в жуткой, искусственной улыбке. Она посмотрела вверх – и на миг увидела их: тонкие, мерцающие нити, спускающиеся с потолка, впивающиеся в его руки, шею, голову. Они дрожали, как живые, и тянули его, как марионетку. Свет мигнул, и видение исчезло, но её разум кричал от ужаса. Джон моргнул и сказал ровным, пустым голосом:
– Всё в порядке, доктор. Я чувствую себя лучше.
Мия попятилась, её ладони вспотели, а ноги подкашивались. Она выбежала из палаты, чувствуя, как страх сжимает её грудь железным обручем. "Он был живым, – думала она, прислоняясь к стене коридора. – А теперь… что-то забрало его". Слова Джона эхом звучали в её голове: "Они хотят тебя тоже". Её разум разрывался: "Бежать. Надо бежать. Собрать вещи и уехать, пока я ещё могу". Но другая мысль, острая и болезненная, вцепилась в неё: "Если я убегу, я никогда не узнаю, кто это делает. И что, если оно найдёт меня там, дома?" Она закрыла глаза, чувствуя, как слёзы жгут веки, но проглотила их, стиснув зубы. "Я не могу просто сдаться", – решила она, хотя страх шептал ей обратное.
Вернувшись в дом Маргарет, Мия чувствовала себя раздавленной. День в больнице – слова Джона, его превращение, пустота улиц, где она так и не встретила ни души, – оставил её на грани ужаса. Она рухнула на кровать, но сон не шёл – её разум был полон теней и нитей, а сердце колотилось от ужаса и злости. "Я не хочу здесь оставаться, – думала она, сжимая одеяло. – Это место ненормальное. Я могла бы уйти прямо сейчас, ночью, добраться до платформы… Но что, если поезд не придёт? Что, если это ловушка?" И тут же другая мысль: "Джон знал что-то. Он сопротивлялся. Может, я тоже смогу?" Её взгляд упал на шкаф в углу – старый, деревянный, с облупившейся краской. Он казался зловещим, как саркофаг, и после слов Джона что-то в нём тянуло её, как магнит.
Мия встала, её ноги дрожали, но она шагнула к шкафу. "Я должна знать, – подумала она, сжимая кулаки. – Если я убегу, не разобравшись, это будет преследовать меня всю жизнь". Она взялась за ручку, её пальцы были ледяными, и дверца скрипнула, открываясь с протяжным стоном, от которого её кожа покрылась мурашками. Внутри было темно, пахло сыростью и пылью, но в дальнем углу что-то лежало. Мия наклонилась, щурясь в полумраке, и её дыхание остановилось.
Это была кукла. Маленькая, с каштановыми волосами, завязанными в хвост, и крошечными очками на деревянном лице. Её лицо – Мия Филлипс, вырезанная из дерева, с застывшей улыбкой, которая была одновременно её и чужой. От рук и ног куклы тянулись тонкие нити, завязанные узлами, и уходили вверх, к полке шкафа, где исчезали в тенях. Мия замерла, её кровь застыла, а в горле застрял крик. "Это не я, – пронеслось в голове. – Это не может быть правдой". Но её рука потянулась к кукле, и когда пальцы коснулись холодного дерева, её собственная рука дрогнула, как будто кто-то рванул её за невидимую струну. Она вскрикнула, отдёрнув руку, и кукла упала на пол с глухим стуком, а нити натянулись, дрожа в воздухе.
В тот же момент тишина разорвалась шёпотом – низким, тянущим, идущим из стен, из-под пола, из шкафа. "Мия… Мия…" – звал голос, холодный и липкий, как дыхание призрака. Она попятилась, её взгляд метался по комнате, и тут она заметила: тени в углах шевелились, вытягивались, как пальцы, тянущиеся к ней. Пол под ногами дрогнул, и ей показалось, что он мягкий, живой, готовый проглотить её. "Кто здесь? – выкрикнула она, но голос сорвался в хрип. – Оставьте меня!" Шёпот стал громче, обволакивая её, и её ноги задрожали, как будто кто-то тянул их вниз.
Мия рухнула на кровать, прижимая руки к ушам, но голос пробивался сквозь пальцы, а её тело казалось чужим, тяжёлым, как марионетка на сломанных нитях. "Бежать или остаться? – думала она, задыхаясь от ужаса. – Если я уйду, я спасусь… или потеряю себя навсегда? А если останусь… смогу ли я победить это?" Она открыла глаза и посмотрела на куклу – та лежала на полу, и в темноте её деревянная рука шевельнулась, а нити натянулись, как живые вены. Мия сжалась в комок, её разум кричал от страха, но где-то в глубине вспыхнула искра: "Джон сопротивлялся. Я тоже смогу. Я найду, кто это делает". Но тени в углах росли, и шёпот становился громче, обещая, что нити уже рядом.
Глава 5 «Письма из прошлого»
Мия Филлипс открыла глаза в предрассветной мгле, но утро в Холлоу Крик не принесло света – только тяжёлый, серый полумрак, который сочился сквозь занавески, как ядовитый дым. Она отметила про себя, что еще ни разу не видела, чтобы здесь светило солнце. Её тело вновь ныло, словно она всю ночь сражалась с невидимым врагом, а разум был опутан обрывками кошмаров. "Я больше не выдержу, – думала она, её голос в голове дрожал, слабый и ломкий, как стекло перед ударом. – Это место высасывает из меня жизнь". Её пальцы вцепились в одеяло, дрожа от холода и страха, который въелся в кости, как сырость в стены этого проклятого дома. Перед глазами вспыхнула кукла из шкафа – её собственное лицо, вырезанное из дерева, нити, исчезающие в тенях, шёпот, звавший её по имени. Она сжала кулаки, ногти впились в ладони, оставляя красные полумесяцы, но боль не прогнала ужаса.
"Бежать, – шептал голос внутри, отчаянный и громкий. – Собрать вещи, добраться до платформы, уехать, пока я ещё могу". Мысль о бегстве была сладкой, как глоток воды в пустыне, и Мия почти видела себя в поезде, глядящей в окно, где Холлоу Крик растворяется в прошлом. Но другая часть её, упрямая и злая, цеплялась за воспоминание о Джоне – его живых глазах, его словах: "Они хотят тебя тоже". "Если я убегу, я никогда не узнаю, что здесь происходит, – думала она, её дыхание участилось. – А что, если это не закончится? Что, если оно найдёт меня там, дома, в моих снах?" Её разум разрывался, как ткань, которую тянут в разные стороны, и она не знала, где правда – в страхе или в решимости. Она встала, её ноги дрожали, но она заставила себя двигаться, натягивая свитер холодными, непослушными руками. "Я врач, – повторяла она, как мантру, глядя в зеркало на своё бледное, измождённое лицо с тёмными кругами под глазами. – Я не сдамся". Но отражение смотрело на неё с сомнением, и она отвернулась, чувствуя, как слёзы жгут веки.
Утро в доме Маргарет прошло в гнетущем молчании. Мия спустилась вниз, стараясь не смотреть на семью – их пустые улыбки, их синхронные движения резали её, как осколки стекла. Маргарет помешивала что-то на плите, Томас и Джейкоб сидели за столом, их головы повернулись к ней одновременно, как у кукол на шарнирах. Она пробормотала "доброе утро" и выбежала на улицу, чувствуя, как их взгляды жгут ей спину, а дом провожает её тяжёлым, неживым дыханием. Улицы Холлоу Крик были пусты, как всегда – ни звука, ни движения, только ветер гнал пыль по асфальту, и голые деревья тянули ветви к небу, как скрюченные пальцы. "Где все? – думала она, её шаги эхом отдавались в тишине. – Это не город, это склеп". Она ускорила шаг, почти побежала к больнице, сжимая рюкзак, словно он мог спасти её от теней, которые, казалось, шевелились в углах её зрения.
Доктор Грейсон ждал её в коридоре, его фигура была неподвижной, как статуя, а движения – резкими, механическими, как у заводного механизма.
– Сегодня ты работаешь в архиве, – сказал он, его голос был ровным, как метроном, без тени тепла. – Разбери старые записи.
Мия кивнула, её горло сжалось, не давая выдавить даже фальшивую улыбку. Архив звучал как передышка от пациентов с их синхронными движениями и пустыми глазами, но что-то в тоне Грейсона – слишком холодное, слишком нечеловеческое – заставило её сердце забиться быстрее. Он повёл её вниз по узкой лестнице в подвал, где ступени скрипели под ногами, как кости, а воздух был сырым, пропитанным запахом плесени и земли. Архив оказался тесной комнатой с голыми бетонными стенами, заваленной коробками и папками, покрытыми толстым слоем пыли. Лампа над головой мигала, бросая дрожащие тени, и когда Грейсон закрыл дверь, глухой стук отозвался в её груди, как удар по крышке гроба. Она осталась одна, и тишина обрушилась на неё, тяжёлая и липкая, сжимая горло.
Мия начала перебирать бумаги, её пальцы дрожали над пожелтевшими листами, но мысли возвращались к Джону – его отчаянный взгляд, его слова о нитях, его внезапное превращение в марионетку. "Он сопротивлялся, – думала она, её дыхание было неровным. – Он был живым. Может, я ещё могу его вытащить". Она пыталась сосредоточиться на работе, но её взгляд зацепился за коробку, спрятанную под столом. Она была чище других, почти новой, и что-то в ней манило её, как магнит. Мия вытащила её, её сердце заколотилось, и открыла крышку. Внутри лежали не медицинские карты, а письма – десятки запечатанных конвертов, сложенных аккуратными стопками, словно кто-то бережно хранил их годами.
Она взяла одно, её пальцы дрожали, и прочитала адрес: "Госпиталь Холлоу Крик, Элизабет Мартин". Другое: "Джеймс Уилсон". Имена были незнакомыми, но обратные адреса – города за пределами Холлоу Крик – заставили её замереть. "Приезжие, – поняла она, её дыхание сбилось. – Как я. Как Джон". Она перебирала письма, и с каждым конвертом её страх рос, как тёмная волна. Почему они не распечатаны? Почему их так много? Её руки тряслись, пыль поднималась в воздух, и она кашлянула, чувствуя, как комната сжимается вокруг неё. И тут она наткнулась на последнее письмо – свежее, с ещё не выцветшими чернилами. "Джону Кэмерону, Госпиталь Холлоу Крик". Мия сглотнула, её горло пересохло, и она разорвала конверт, её пальцы оставляли влажные следы на бумаге.
Внутри был листок, исписанный детским почерком, и несколько строк от взрослой руки. Она начала читать, и её сердце сжалось, как будто кто-то стиснул его ледяными пальцами:
"Папа, мы с мамой скучаем по тебе. Ты обещал вернуться после доставки дерева, но прошло уже три месяца. Где ты? Я нарисовала тебе собаку, как ты просил. Приезжай скорее, ладно? Люблю, Эмма".
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
