Кровь не водица. Часть 2. Алиса

Ирина Критская

Кровь не водица. Часть 2. Алиса

Глава 1. Сон

Северное лето было похоже на смущенную улыбку исподволь – то ли оно есть, то ли его нет – катится скромно, искрится в неяркой траве почти незаметным цветом – вот морошка с клюквой отцвели, вот еще что-то почти невидимое, и вдруг, на крошечном холмике – раз, вспыхнули две ромашки и сами испугались своей смелости, выскочки. Но иногда, среди прохладных деньков вдруг откуда не возьмись перепадали жаркие, да такие, что девчонки наряжались в сарафаны и босоножки, прыскали разноцветными стайками по ожившим полянкам, хихикали около купанок, ныряя в теплую, быстро прогревающуюся воду. Такие дни Лиза не любила. Они нагоняли на нее тоску, воспоминания жалили и терзали, и тогда она уходила к морю. Было у нее одно местечко на берегу, там тихая заводь глубоко вдавалась в берег, светло-желтый песок быстро высыхал на солнце, легко рассыпаясь под ногами, а три небольшие сосенки, сбившиеся в стайку, отбрасывали кружевную тень на огромное, выбеленное водой бревно, упирающееся торцом в обрыв. Это было Лизино тайное место, сюда она приходила часто, долго сидела у воды, вглядываясь в серую даль, считала барашки суровых волн. У этого моря всегда был такой цвет, в любую погоду – оно отливало свинцом. Даже в самый ясный день, когда небо сияло радостной голубизной, вода была сизой. Она как будто стеснялась этого глупого детского неба, оставалась спокойной и сдержанной. И Лизе это нравилось… Сегодня ей страшно хотелось плакать. С тех пор, как уехал Виктор, она не проронила ни слезинки, а вот сейчас, как прорвало. Она лежала на песке животом вниз , рыдала белугой, и песок жадно глотал ее слезы, как будто ему не хватало соли. И как будто просил – ну! Давай еще! И тебе хорошо, и мне… Отрыдавшись, судорожно всхлипнув пару раз восстанавливая дыхание, Лиза села, поджав под себя ноги, собрала напившийся песок в кучку, пропустила его между пальцами. В груди болело от еще накатывающих слез, но плакать уже не хотелось, стало легче. Подобрав платок, который она всегда брала с собой, ветер здесь мог сорваться совершенно неожиданно, причем холодный, почти ледяной, она встала, обернулась, решив посидеть здесь еще, перебравшись на свое бревно под сосны, и вздрогнула от неожиданности. На бревне сидела Майма. Майма сдала за это время и сдала сильно. Лучики морщин вокруг ее ласковых черных глаз стали совсем глубокими и темными, вокруг свежего еще совсем недавно рта залегли глубокие тени, стройные плечи слегка сгорбились, придавая ее маленькой фигурке непривычную печаль. Лиза понимала, что это из-за нее и из-за сына, но она не чувствовала жалости, наоборот – она винила свекровь. Винила сама не зная в чем, может быть связывала с ней свою неудачную семейную жизнь, свою потерю, страшную и невосполнимую, и сделать с собой ничего не могла. И еще ее бесило, что Майма не гонит ее из своего дома. Кто она ей? Уже не невестка, муж ее бросил, уже не мать долгожданной внучки, так – пришлая. И вот это – ее пришлость, ненужность, и непонятная доброта к ней этой маленькой женщины мучили особенно сильно. – Лиза, ты опять здесь… Я просто места себе не нахожу, когда ты уходишь к морю. Вот честно, как будто ты можешь от меня уплыть… Ну, или улететь, как чайка – фррр и нет тебя. И я опять одна останусь. У Лизы чуть помягчело внутри, она села рядом, прислонилась в теплому боку свекрови, прикрыла глаза – Ты же из-за меня, мам, опять в доме живешь. А хотела уйти и жить со своими. Получается, я тебя держу… Майма распахнула полы своей мягкой меховой безрукавки, с которой она не расставалась даже в жару, укрыла Лизу от вдруг поднявшегося ветра, шепнула – Мне с тобой хорошо, Лиза. Ты мне больше дочери, не знаю, как такое произошло. Не кори себя ни в чем. И меня не кори. Лиза опять всхлипнула, но тоска уже совсем отпустила ее, захотелось кваса с хлебом, прямо вот полбуханки бы съела. – Пошли домой, мам! Обедать будем, время-то уже к вечеру Лиза было улыбнулась, но тяжелый взгляд глаз Маймы остановил эту улыбку – Лиз… Я не просто так пришла…Звонил Витя… И Лизы екнуло в животе, она знала, что рано или поздно это случится, вот только в последние месяцы ей хотелось, чтобы это произошло позже… – И что? Что, мам, сказал, что не приедет? Я и не жду… Майма коснулась холодной ладошкой Лизиного лба, вздохнула… – Нет… Он приедет, скоро. Совсем скоро, Лиза…И привезет Алису… Имя дочери взорвалось у Лизы в голове, взорвалось так, как будто там лопнула шутиха, потемнело в глазах и на мгновение пропал слух. – Алису… Так она же в интернате…Разве ее могут освободить после убийства? Майма вздохнула, потерла пальцами виски, встала – Там много всего случилось, моя хорошая. Умерла мать Ираиды, а следом за ней смертельно заболела и она. Она, вроде, и была больна, время тянула, надеялась видно. Но смерть все равно пришла, и перед смертью Ири призналась в убийстве. Душу, наверное, хотела спасти, да разве такую душу спасешь? Но это не нам судить с тобой, какие мы судьи, судить есть кому. Лиза слушала Майму, и ей казалось, что это сон. Так бывает, когда среди спокойной, наладившейся жизни вдруг приходит прошлое, приходит во сне, мучает ужасами так, что просыпаешься в холодном поту, долго приходишь в себя, но призраки не оставляют, таятся в темных углах спальни, прячутся…

Майма поняла, взяла Лизу за руку, потянула за собой

– Пошли…Надо приготовится к встрече. И к вашему отъезду тоже. Девочку надо лечить, спасать ее надо. И я знаю как…

Глава 2. Встреча

Лиза долго стояла перед зеркалом, вглядывалась в его темноватую глубину, как будто искала ответ – а что дальше? Что дальше в этой ее неудавшейся жизни, какой новый провал, в какую пропасть она снова будет падать – долго, мучительно, больно. И ответа не было, зеркало равнодушно отображало не очень молодую и очень усталую женщину с рыжей, чуть взлохмаченной челкой, с тоскливыми, уже даже не зелеными, а скорее оливковыми глазами, с бледной, немного помятой кожей и бескровными губами. Кто показал бы Лизе это ее нынешнее отражение лет пять назад, она не поверила бы, послала нафиг обманщика, а вот, пожалуйста, получите-распишитесь. Вот она – Лиза! Стареющая неудачница, умудрившаяся за совсем небольшой промежуток времени потерять все и не найти ничего… Впрочем, она всегда была такой – неудачливой. Неслась по течению, как высохший листочек в ручье, крутило ее в водоворотах, швыряло вниз, поднимало наверх – и все само собой, без воли и желания, как получится…

Лиза вздохнула, пригладила челку, потом вдруг показала язык своему тоскливому отражению, рванула резинку, удерживающую хвост на затылке, освободила волосы. Рыжина тоже поблекла, успокоилась, как будто покрылась пылью, но Лизе это даже шло, она стала изысканнее и тоньше – дама печального образа. Расчесав пряди, она собрала их высоко на затылке, закрутила в жгут, и уложив его кольцом, заколола шпильками. Потом, решительно выдернув ящик комода, достала свою нехитрую косметику, нарисовала стрелки, подведя к вискам неяркие глаза, мазнула кистью по щекам, подумав, накрасила губы, просто обведя их карандашом и почмокав пару раз.

– Пусть! Мне сейчас только о дочери надо думать. Все остальное – хрень и пустые капризы, Алиса страдает, а я тут морду разрисовываю. Все-таки недаром мне Борис ее бил, морду эту крашеную – поделом. Неважная я мать, прав был покойник.

Лиза хотела было стереть с губ карандаш, но передумала, вытянула из шкафа шелковый палантин – подарок Маймы, закутала в него плечи и пошла к выходу. Машина уже гудела у ворот, они приехали…

…

Когда Виктор помог Алисе выйти из машины, Лиза, вцепившись в руку Маймы, еле устояла. Ее повело в сторону, как пьяную, голова зазвенела, как пустой чугунок. Алиса была неузнаваема. Виктор держал за руку не девушку , пусть странную, но живую, кокетливую, умненькую, Виктор вел к крыльцу куклу. Алиса чудно перебирала прямыми ногами, казалось они не сгибаются у нее в коленях, поэтому она их просто переставляла, как костыли – одну, другую, одну – другую. Волосы, впрочем назвать волосами тот коротенький ежик, который ощетинился на ее аккуратной головке, было бы слишком сильно, совершенно потеряли свой изумительный оттенок старого золота, они вообще стали не рыжими, так, сероватый мягкий мох, влажный от жары и страха. Поравнявшись с Лизой, Алиса перевела на нее совершенно пустые глаза, и они были похожи на пуговицы мутно-бутылочного цвета, но она сразу их отвела. Этот взгляд Лиза еще помнила, эти глаза до сих пор иногда смотрели на нее из кошмаров, от которых она просыпалась в холодном поту – так смотрел Руслан. Лиза сделала пару неуверенных шагов к дочери, Виктор хотел было поймать ее, задержать, но не успел, и Алиса остановилась, встала, вытянувшись в струнку перед матерью, медленно, как зомби уперлась взглядом ей в переносицу.

– Ты кто? Что тебе надо?

Голос дочери звучал, как надтреснутый колокольчик, глухо и отдаленно, хрипловато и тускло. Лиза подошла, коснулась ледяной ладони девочки, но Алиса убрала руку, брезгливо сморщившись, как будто ей приложили к пальцам жабу

– Отстань. Не мешай. Глупая тетка.! Мне сказали, что я еду к маме? Где она? Уйди с дороги!

Алиса с силой толкнула Лизу в грудь, да так, что та отлетела к стене и упала бы, если бы Майма не подхватила ее под руку, и пошла вперед к высокой лестнице крыльца. Пошла легко, уверенно, не оглядываясь, правда по-прежнему деревянно передвигая прямые ноги, но у первой ступеньки остановилась, оглянулась беспомощно. Виктор, поравнявшись с Лизой, шепнул ей на ухо, и от этого шепота ей стало горячо и тошнотно у сердца.

– Она не может подняться по лестнице. У нее какой-то блок. Я ее отнесу.

Он взял Алису на руки, девочка доверчиво, как будто на мгновение вновь стала собой, обхватила его за шею, и поднял к входной двери, поднял легко, как пушинку. Лиза бегом бросилась следом, Майма за ней, и у обеих было чувство, что они попали в чью-то чужую жизнь, как будто незваные актеры в снимаемое талантливым режиссером кино.

В холле Виктор опустил Алису на пол, помог ей присесть на высокий, обитый тюленьим мехом диван, растерянно встал рядом и посмотрел на женщин. Лиза совершенно не знала, что ей делать дальше, и слава Богу, что рядом была Майма – ее друг, мать и самое надежное плечо

– Алечка…Можно я так буду тебя называть? Ты не против?

Алиса враждебно глянула в сторону Лизы, но при взгляде на Майму ее глаза немного потеплели, как будто размякли. Она кивнула, стянула ветровку, и у Лизы сердце подпрыгнуло к горлу. Дочь была не просто худой – она была истощенной. Хрупкий скелетик, обтянутый бледной кожей, с непомерно большой, почти лысой головой, проваленной внутрь грудью и огромными пустыми пуговицами глаз. Было непонятно, как девочка вообще держится на ногах, ее качало, как тростинку на ветру, но Майма собрала все силы, улыбнулась ласково, погладила Алису по плечу, потом осторожно обняла

– Мы сейчас с мамой покажем тебе твою комнату. Ты немного отдохнешь, и мы пойдем в баньку. А потом будем обедать, все вместе. А потом будем собираться в дорогу, нам ехать очень долго, сначала на машине, потом на вертолете полетим, потом на катере. Ты когда-нибудь летала на вертолете?

Алиса слушала молча, как будто не понимала слов. Помолчала, подняла тоскующие, как у запертого в коробке щенка глаза и тихо сказала

– Здесь нет мамы…Зачем вы обманули меня…

Глава 3. Коньяк

Алиса спала, открыв рот и бессильно раскинув в стороны худые руки, и у Лизы, тихонько, как мышка прокравшейся в комнату и присевшей рядом с кроватью на табурет, защипало в глазах. Так дочь спала в детстве, совсем маленькой, пока еще ей не поставили этот страшный диагноз, и она была обычным ребенком, милым, любимым, родным. Она и пахла тогда не так, не этим будоражащим ядом, от нее веяло молоком и медом – тепло, сладостно, нежно. Лиза еще помнила это, оно обожала тогда встать на колени перед кроваткой двойняшек, затаить дыхание, чтобы, не дай Бог, не разбудить малышей и сунуть нос между прутьями, вдыхать этот теплый аромат, таять от счастья и любви…

Кто этот страшный, который смял их жизнь, как кусок ненужной бумаги, скомкал плотно, чтобы невозможно было расправить и выбросил в мусорное ведро? Кто он? Не иначе, дьявол, только вот зачем ему маленькая Лизина судьба? Почему он выбрал ее? Лиза уже на раз думала об этом, а вот недавно нашла ответ… Наверное, потому, что ее очень легко было смять. Ни ее тело, ни душа не сопротивлялись этим безжалостным рукам. Она была пустой и бесхребетной, без воли, без чувств, ее просто не было… Не было никакой Лизы, была амеба, ватная игрушка, оболочка, ничто.

Эти горькие мысли потихоньку меняли Лизу, исподволь, незаметно, тайно внутри ее рос и креп стержень, она больше не хотела и не могла плыть по течению. Она решила бороться. И с собой, и с этим, чьи руки ломали ее жизнь, и со всем миром, если он вдруг вздумает встать у нее на пути. Она решила бороться и победить даже ценой собственной жизни.

Алиса беспокойно задышала, пальцы-прутики зашевелились, как будто девочка хотела что-то ухватить тоненькое, мешающее, то ли паутину, то ли нить, но Лиза прикоснулась горячей рукой к ее плечу, погладила, и дочка успокоилась. Повернулась лицом к стене, натянула одеяло с головой и снова уснула, дышала почти не слышно, как птичка и иногда тоненько постанывала.

– Пошли, Лизонька. Там Витя нам стол накрыл, привез коньяк какой-то необыкновенный, я хоть и не люблю крепкие напитки, но выпью, такого больше не попробуешь. Да и поговорим пока Алечка спит, надо поговорить.

Майма куталась в толстый вязаный шарф – лето разом исчезло, как будто его не было, с севера ледяными ветрами принесло тяжелые, снежные облака, и, похоже, зиму. Лиза ненавидела осень, поэтому эта, вдруг невесть откуда взявшаяся зима, радовала ее. Не будет мерзкой, слякотной грязюки, раз и сразу белоснежная чистота…

– Сейчас, мам. Еще секундочку, она плачет, как будто.

Но Майма с силой потянула Лизу за руку, заставив встать, и они пошли на цыпочках, почти поплыли над полом, чтобы даже досочка не скрипнула.

Стол Виктор накрыл в маленькой гостиной, такая была недалеко от кухни, в ней селили недолгих гостей, не очень жданных, случайных. Но гостиная была , тем не менее, уютная теплая, вся в янтарном дереве, с современной, стилизованной под старинную, мебелью, с большим мягким диваном с пушистым пледом, с настольными лампами, похожими на свечи. Бутылка, торжественно стоящая посреди маленького стола, накрытого красной скатертью, и правда была шикарной – тяжелой, плоской, с сверкающими стеклянными бусинами на ребрах, с пробкой, похожей на корону. Широченные бокалы казались настолько тонкими, что было страшно их взять в руки, здоровенная деревянная тарелка с сыром, фруктами и орехами была размещена на идеальном расстоянии от бутылки и крошечных фарфоровых тарелок, поблескивающих золотыми ободками. “Виктор явно не зря столько служил в их семье, время провел с пользой”,– мелькнула у Лизы странная мысль, но она сразу отогнала ее, испугавшись, что Майма поймет и обидится за сына.

– Садись, Лизонька, рядом со мной, а Витя напротив. Так удобнее будет разговаривать, тема сложная у нас. Ну-ка. Вить. Наливай свою красоту, поухаживай за своими дамами.

Майма шутила, но голос у нее напряженно вздрагивал, Лиза чувствовала это и тоже завелась. Махнув разом, как будто старые привычки снова вернулись к ней, коньяк, она даже не почувствовала его вкуса, кинула в рот какую-то фруктину, опустила тяжелые руки на стол

– Я слушаю, мам.

Но Майма молчала. Она аккуратно пригубила из своего бокала, поковыряла кусочек сыра, глянула на Виктора.

– Вить…

Виктор медленно коснулся взглядом Лизиного лица, проговорил хрипловато

– Алису отпустили, Лиза. Она больше никому не нужна, и не интересна, да и вот-вот ей стукнет восемнадцать. Ты помнишь это? Твоя дочь совершеннолетняя, а то что она недееспособна, так это всем по барабану. Впрочем, там вдруг вспомнили, что у нее есть настоящая мать…

Лиза с трудом складывала разрозненные слова мужа в целые фразы, она уже вообще ничего не понимала, мир стал абсурдным и лживым, и в этой лжи погрязли все.

– Они же… Я ничего не понимаю…

– А и никто не понимает… Там сейчас вообще творится жуткий бардак, какие -то родственники слетелись, что-то делят, адвокаты роятся, как мухи над дерьмом, я Алису выдернул оттуда и уехал.

– Так, Вить… Она же наследница! Как ее отпустили, без нее как?

Виктор встал, его взгляд стал свинцовым и страшным, он навис над столом, долбанул ладонью, да так, что подпрыгнули тарелки

– Наследница? Мне нужно было оставить ее там? В этой стае шакалов?

Лиза молчала, А Майма подошла с сыну, прижалась головой к его плечу, успокаивающе погладила по руке. Он кивнул, сбавил обороты, сел.

– Лиза, девочку держали не в интернате. Она полгода провела в сумасшедшем доме. В хорошем, дорогом, но все-таки, в отделении для ненормальных, обвиняемых в преступлениях. Ее лечили, как я понимаю, такими препаратами, после которых не восстанавливаются. Слышишь? Не восстанавливаются! Никогда!

Майма передвинула стул так, чтобы видеть лица детей, плеснула себе еще каплю коньяка, смочила губы.

– Восстанавливаются! Теперь я скажу, а вы слушайте! Есть один скит, вернее, скажем так, поселение. Там живет одна жуткая дьяволица, она когда-то была моей бабкой. Ей, наверное, триста лет, и теперь она не признается в родстве с людьми, считает себя высшей. Меня она тоже не признает, но она примет вас. Я послала ей весточку и получила ответ – она вас ждет. Уезжаем послезавтра, мы и так задержались, должны были отправиться давно. Едем все, мы проводим, а там останутся только Лиза и Алиса. Это условие…

Лиза кивала. Она знала, что даже если ей скажут прыгнуть в пропасть, чтобы поправилась дочь, она прыгнет. И не задумается ни на мгновение.

Глава 4. Река

Вертолет трясся так, что у Лизы прыгало и екало что-то внутри, было такое чувство, что внутренности стояли комком у горла и норовили выскочить наружу. Лиза то резко бледнела, то краснела, она понимала это и сама, потому что кожа лица вдруг холодела мертвенно, то становилась горячей – коснись, обожжет. Лиза старалась держаться и не подавать вида, что от это тряски ее вот-вот вывернет наизнанку, потому что ее попутчики были абсолютно спокойны. Майма уткнулась в небольшую книгу, она часто ее читала и никогда не показывала – то ли молитвы, то ли наговоры, что-то тайное, то, что знать посторонним не обязательно, Виктор молча смотрел в окно, Алиса спала. Дочь теперь спала почти постоянно, видимо действие препаратов продолжалось, и это было необъяснимо, любая химия должна была давно уйти, но нет…

Вертолет завис над небольшой долиной у реки, начал медленно снижаться, и Лиза облегченно вздохнула – слава Богу. Подсев к Алисе, она поплотнее завязала шарф на воротнике ее пушистой шубки, натянула капюшон, девушка открыла глаза, недовольно сморщилась, увидев мать так близко, но промолчала, лишь раздраженно дернула плечом.

– Сама потуже платок повяжи, на затылок вон сполз. Тут холодища ого-го, ветры такие, что с ног сносят. Да и речка… Два градуса летом вода в ее ручьях, в ней самой еле-еле до десяти поднимается. Увидит вас бабка в такой одежде, разгон даст. Вырядились, скажет. Она всегда так…

У Маймы был странный тон – и вроде чуть насмешливый, подшучивающий над старухой, но и уважительный, даже боязливый, голос смеялся, но чуть дрожал. Виктор тоже натянул капюшон пуховика, оглядел свою компанию, вздохнул.

– Держитесь, садимся. И бабку-то как твою зовут? Так и не сказала…

Майма улыбнулась, потрепала Алису, как котенка, чуть ущипнула ее за впалую щеку

– Не грусти, скоро увидишь, какая там красота. А бабку зовут Марфа! Только по имени, Марфа и все тут. Не любит она по-другому.

У Лизы промелькнула мысль, что где-то она подобное уже встречала, но вспоминать не стала, потому что вертолет перестал дрыгаться, плавно опустился на белые камни долины, заглох и как будто поник, как усталая птица.

– Приехали. Вылезай! Лиса, давай я тебе помогу, ты слабенькая еще.

Виктор вытащил Алису из вертолета, потом стянул рюкзаки, каждый размером с небольшой дом, снял Майму, протянул руки Лизе. Она спрыгнула вниз, на мгновение задержавшись в его объятиях, осторожно подняла глаза и увидела такую боль в его взгляде, то испугалась, выскользнула, присела на рюкзак рядом с Алисой

– И что дальше? Тут нет никого, прямо пустыня.

Майма подошла к воде, постояла, глядя в зеркально-светлые потоки, обернулась

– Лодка скоро придет, обещали. Туда по реке еще километров двадцать, скит скрытый, тайный, не каждому глазу доступный. Пещерами добираться будем, их там каскады.

Лиза тоже смотрела на реку. Она никогда не видела такой воды – одновременно и бешеной и спокойной, как будто она за показным благодушием скрывала буйный нрав, только попадись… Река была узкой, сдавленной между обрывистыми, почти белыми от вымытого течением гипса, берегами. Со всех сторон к ней подступали склоны и кручи, изломанные, исчерченные черными трещинами и провалами, изрытые ледяными ручьями, с высоты срывающимися в воду, запятнанные темными вмятинами пещер. Казалось, что с воды невозможно выбраться на берег, так высоки и недосягаемы были леса, находящиеся на вершинах этих высокомерных круч, выйдешь из лодки, и так и останешься на узкой каменистой полоске между водой и скалой. Виктор тоже задумчиво смотрел на воду, и было видно, что он растерян и даже испуган.

Лодка появилась неожиданно, на полной скорости вырвавшись из-за поворота, она неслась, задрав нос к небу и была похожа на сбесившуюся рыбу. Резко сбросив скорость, лодка зарылась носом в волну, и когда она подошла поближе, то Лиза разом поняла, откуда у нее такая прыть – лодочник оказался молод, вихраст и хитроглаз, один в один шкодливый и хитрый пес.

– О! Да вас тут прям толпа! Мне Марфа не говорила, что столько народу, я вас разом не увезу. Два захода буду делать, кто первым сядет?

Алиса вдруг встала и сама пошла к лодке, Лиза было бросилась следом, но Виктор удержал ее за локоть, остановил.

– Мать с ней поедет, а мы следом. Матери лучше поехать с Лисой, она с этой Марфой встретится первая, все уладит. Погоди, я их усажу.

Виктор долго усаживал Алису и Майму, размещал их небольшие рюкзачки, оставив здоровенные на потом, и когда лодка, взбрыкнув, рванула вперед, присел рядом с Лизой.

– Минут через сорок вернутся. Ты как?

Лиза пожала плечами, уселась поудобнее, съежившись от холода, но Виктор распахнул куртку, притянул ее к себе, прижал.

– Вить… Может, ни к чему это все снова, а? Ты вроде все сказал своим отъездом – ты сказал, я поняла. Зачем вставать в ту же реку, это невозможно, ты же знаешь.

Виктор молчал. Он просто согревал озябшую женщину, совсем потерявшую себя, и это было все, чего он хотел.

Лодка снова выскочила, как черт из коробочки, и Лиза вынырнула из блаженной дремоты и теплого покоя, она даже не заметила, как задремала, прижавшись к горячей груди мужа. Виктор уложил рюкзаки, помог Лизе сесть на сиденье, крепко ухватил ее за плечи и лодка понеслась. Мимо пролетали белые скалы, мелькали неровные камни, хищно высовывающиеся из темно-серебрянной воды, то здесь, то там нависали над водой, чудом приткнувшиеся на крошечных кусочках суши изуродованные ветром, корявые деревья. И вместе с этим ледяным и суровым пейзажем мелькало время, тоже похожее на эти рваные куски неприветливых берегов.

Глава 5. Пещеры

Ткнувшись со всей силы в каменистый берег носом, лодка, как показалась Лизе, даже всхрапнула, как норовистая лошадь, которую дернули за поводья. Хитроглазый лодочник по-обезьяньи вскарабкавшись на нос своей лошадки, ловко вытянул ее на мелкие камни, накинул веревочную петлю на криво торчавшее из воды бревно, подтащил корму к суше.

– Ну, вылазь, мужик. Тягай бабу свою, мне с вами возиться недосуг, у меня еще одна ездка. Щас провожатый подтянется, задержался чуток, колченогий. Ты, как там тебя, девку-то потеплей закутай, в пещерах зябко, как в могиле. Тянет смертным холодом, насквозь хреначит, идти недалече, а кони кинешь. Шарф ей на ухи повяжи, а то с того платка, как решето, толку ноль. Башку застудит, бегай с ней потом. Ишь, фря.

Лиза хотела было подумать, что уж очень он похож на пса, прямо вот вылитый, особенно, когда вот так трясет длинными ушами меховой шапки, да и шапка, как собачья голова – встрепанная, да мохнатая. Да не успела оформить свои мысли в четкую картинку, мпарень отвязал свою лодку, с силой толкнул ее немаленькой ногой в сапоге с меховой отделкой, прыгнул, хищно глянул по сторонам, цвекнул комком белой слюны, рванул мотор и был таков.

– Слушай, Вить. А вдруг этот провожатый не придет. Мы ж окочуримся здесь, темнеет уже.

Виктор стянул с Лизы ее тоненький платок, а с себя пушистый шерстяной шарф, плотно намотал его Лизе на голову, проверил хорошо ли застегнуты верхние крючки ее шубки. Потом поднял капюшон, завязал ворот Лизиным платком, зябко поежился, натянув кожаные перчатки, хмыкнул.